Текст книги "Я – счастливый Дед Мороз!"

– Не снимай ты ничего сегодня, лучше посмотри, какая у нас здесь красота кругом.

И сразу после этого что-то случилось с камерой. Я-то думал, что у нас репортаж про предрождественскую жизнь обители был уже в кармане и оставшееся время мы проведем именно в любовании красотами, но оператор Максим вынес свой приговор: кассета бракованная, надо переснимать буквально все!

Вот что значит запрет настоятеля! Даже ласковый!

Световой день закончился, и мы на машине вернулись в Козельск. Искать ночлег. Это было бесполезно. Попытались снова постучаться в офицерское общежитие. Получили от ворот поворот.

Не ночевать же в машине! Стали спрашивать людей на улице, не сдаст ли кто угол для съемочной группы на одну ночь. На это неожиданно решился прапорщик, который дежурил на здешнем КПП: все равно он ночью на службе, а по триста рублей с человека ему не помешают.

5 января

А утром снова со всеми вещами стояли под монастырскими воротами и с поста дежурного вызванивали благочинного монастыря. Все чувствовали: Оптина, как неожиданно открылась для нас, так же взяла и закрылась. Благочинный объявил, что плохо себя чувствует и не придет, что у нас уже достаточно материала снято, а если чего-то не хватает, то мы сможем сами выйти из положения.

Что делать? Без сопровождающего с нами здесь вообще никто разговаривать не будет, а нам надо все переснимать из-за бракованной кассеты. Но я уже знал золотое правило, которое подходит для каждой обители: начинаются трудности – иди сначала в храм, а потом на кухню!

Мы так и поступили.

Кухня нас, действительно, выручила. Как раз здесь шла самая бурная подготовка, и повар с радостью демонстрировал все, чем порадует братию в день предстоящего Рождества. Праздничное меню уже было составлено. После ночной службы на разговении монахов ждало замечательное пиршество: селедка под шубой и оливье, уха из монастырского карпа и эксперименты года – зразы с шампиньонами, грибы, фаршированные сыром, торты и пироги. Чтобы праздничных блюд хватило всем, кухня прерывала свою работу только во время церковных служб. Даже ночью часть людей оставалась для того, чтобы все успеть. Ведь первое угощение, когда оптинская братия переступит порог трапезной, понадобится в четыре утра. Тогда братию будет ждать молочный супчик, обязательное яичко, пирожок и специальное блюдо, которое на праздники в Оптиной готовится каждый год: какао – которое оптинские чернецы очень любят. Это их маленькая слабость.

Такая же бурная работа кипела в просфорне. Просфорок к празднику нужно много, их количество в эти дни измерялось на штуками, а ящиками. Посчитали, что семи ящиков будет достаточно.

Главной нашей спасительницей стала матушка Пантелеимона, которая больше пятнадцати лет каждый год приезжает на Рождество в Оптину, чтобы на всех приготовить самое знаменитое монастырское угощение: оптинские пряники. Я так обрадовался этим пряникам!

И мне тогда, конечно же, было неведомо, какое значение пряники, которые выпекались здесь к Рождеству, будут иметь для моей жизни, да и для жизни других людей всего через несколько дней!

Матушке Пантелеимоне для стратегически важного угощения монастырь выделял на этот день с десяток помощниц. Они замешивали тесто, готовили глазурь, выкладывали тесто в формы – около двух тысяч пряников у них должно получиться. И даже этого считалось мало, но в Оптиной в те годы были большие проблемы с продовольствием. Две тысячи пряников – это самое оптимальное лакомство, что можно было приготовить к празднику из того количества муки и сахара, которым располагали в обители. Да и пряники на Рождество здесь завелись от необходимости: в самые первые годы после возобновления молитвенной жизни в обители средств не было. Несмотря на скудость бюджета, паломников в честь Рождества все равно надо было чем-то одаривать. Свои молоко, муку и мед здесь получили только через пару лет. Вот и начали печь такое лакомство. Годы прошли. Жизнь в Оптиной стала посытнее. Но пряники на Рождество все равно обязательно пекут. Теперь это уже знаменитая оптинская традиция.

Матушка Пантелеимона своих помощниц держала в строгости, не разрешала им особенно разговаривать, властно пресекала всякую суету. У нее все четко: молитву прочитала, святой водой всех окропила, ингредиенты проверила, нагоняев дала… Особенно доставалось жизнерадостной, активной женщине из Москвы, которую матушка смиряла, как непоседливую школьницу. А нам повезло! С нами она была обходительна и в конечном счете просто спасла нашу работу. А напоследок матушка Пантелеимона даже проверила, чтобы рецепт рождественских оптинских пряников я правильно записал и ничего не перепутал. Я этот рецепт тогда сразу запомнил на всю жизнь. И он меня много раз выручал: полтора стакана муки, полстакана меда, одна чайная ложка гашеной питьевой соды, две столовых ложки сахарного песка, тридцать граммов сливочного масла, четверть стакана воды, четверть лимона; сварить сироп: налить в кастрюлю воды, положить сахар, мед и кипятить, пока не растворится сахар (можно взять покупной сироп); снять кастрюлю с сиропом с огня, всыпать в нее три четверти от общего количества просеянной муки и быстро перемешать так, чтобы получилось густое тесто (в обители из-за больших объемов это делают машины); когда тесто остынет до комнатной температуры, положить в него размягченное сливочное масло, соду, предварительно смешанную со столовой ложкой муки, оставшуюся просеянную муку, цедру лимона; все месить, пока тесто не станет однородным, раскатать скалкой на столе, посыпанном мукой, сформировать прямоугольный пласт толщиной около одного сантиметра, снова посыпать мукой и вырезать из него фигурной выемкой пряники; уложить их на смазанный маслом лист, смазать сверху яичным желтком и выпекать в духовом шкафу.

После трапезной мы побывали и на колокольне, и в скиту старца Амвросия. Вечером пошли на службу и спокойно помолились, поблагодарили Господа за все, что с нами здесь произошло.

Сейчас в монастырях старцы встречаются редко. Оптину пустынь в пору нашего приезда окормлял старец Илия, проведший на Афоне тринадцать лет. Он вошел в храм, когда служба уже шла, я успел попросить у него благословения, но он увидел видеокамеру, махнул на нее рукой и тихонечко посоветовал:

– Хватит тебе снимать!

Наученные опытом, мы тут же все выключили: новой кассеты с браком мы бы не пережили.

Благочинного мы больше так и не видели. Нам сказали, что он с большой температурой закрылся в своей келье. Интервью с ним нам переписать не удалось. У нас вообще в репортаже говорили только женщины: мать Пантелеимона, поварихи, паломницы. Можно было подумать, что мы делали сюжет из женского монастыря.

Мы успели главное: увидеть обитель, когда она только крепчала. Это важно, потому что, пройдя период возрождения, монастырь может поменяться… Успокоиться, что ли. А мы успели увидеть Оптину, когда она бурлила. Там еще не умели давать интервью и не знали, где разместить на ночлег. Там еще запирались от телевизионщиков в кельи и не выходили во двор до их отъезда. Но там снег тогда был такой белый, как в годы расцвета старчества, а от мороза звенели стекла в храме. Тогда казалось, что оптинский пряник – самая драгоценная вещь в мире. А свет от рождественского звездного неба позволял сэкономить электрическое освещение. И до сих пор жаль, что не решились попросить хотя бы попробовать знаменитый оптинский чай из местной травы таволги, часто упоминавшийся в старину именитыми гостями пустыни.

Впрочем, в каждом монастыре свои деликатесы.

И свой ритм перед Рождеством.

Но разве ритм любой обители может сравниться с ритмом, в котором живет Дед Мороз! А если Дедов Морозов собирается сразу два!

Разъехаться по домам нам не дали – поздно вечером, когда мы только выехали из Козельска, мне тут же позвонили, чтобы мы мчались в московский аэропорт и, не заезжая домой, отправились еще в одну обитель. На этот раз женскую.

В Новосибирск.

По дороге я спохватился, что не вижу своего дед-морозовского красного мешка! Так мы набегались с нашим багажом, проводя в Козельске каждую новую ночь на новом месте, что я где-то его, судя по всему выронил! Жалко было – нет сил! Ведь он был такой замечательный! Сколько неожиданных подарков я из него достал, когда поздравлял бездомных на Павелецком вокзале! Как я мог его потерять? Не знаю! С этой щемящей ноткой в душе я продолжил свое большое путешествие.

В тот же вечер мы снова были в аэропорту. Этот темп потихоньку превратился в образ жизни. Могли ли мы подумать, что за несколько предрождественских дней сможем объехать так много?

И в этом была определенная радость: ни одного обычного места! Ни одного неинтересного человека! Мы приходили в аэропорты в дед-морозовских шубах и шапках. И сразу вокруг нас собирались люди. Дети читали стихи и получали за это оптинские пряники, которых у нас был целый мешок. А в самолете к нам большей частью подходили уже взрослые люди. С некоторой грустью рассказывали о чем-то домашнем, семейном, теплом. А в конце просили посодействовать, чтобы там, дома, как-то наладилось. Многим! Очень многим для полноты счастья чего-то не хватало. Искали чуда. Хотя, если вдуматься, не хватало восприятия своей жизни, как чуда. И всего-то! Один паренек рассказал, как трудно его семья жила в девяностые годы. Он был совсем маленьким, но запомнил, что денег не было, еды не было. Приближался Новый год. И ему так хотелось настоящих подарков, как у других детей, которые хвастались во дворе и игрушечными машинами, и компьютерными приставками, и футбольными мечами. Засыпая в новогоднюю ночь, мальчик мечтал проснуться и найти под искусственной елкой, которую родители хранили где-то на антресолях, красочную коробку. Он видел в кино, как с коробки небрежно срывается разноцветная оберточная бумага, открывается крышка, а там – все, о чем только можно было мечтать. Живые щенки, мягкие игрушки, сверкающие в темноте кроссовки. Но не тут-то было. Под елкой его ждала старая потертая рукавица-ухватка для горячих кастрюль на кухне! А в ней мандаринка. И все. Мальчик чуть не заплакал. И прослезился бы, если не подошел дедушка и не стал рассказывать, что это волшебная рукавица. И гостиницы в ней никогда не кончатся. Сколько бы времени не прошло! Каждое утро владелец волшебной рукавицы будет находить в ней или мандаринку, или апельсинку, или конфетку. Все зависит от того, какое в этот раз будет настроение у Деда Мороза. И так действительно, продолжалось несколько лет. Каждое утро мальчик, как проснется, первым делом бежал к волшебной рукавице. И никогда не был разочарован. Обязательно в носке он находил какую-то радость. Бывало кусочек шоколадки, а на следующее утро глядишь – а там целая пачка ванильных вафель. Значит, сегодня у Деда Мороза настроение хорошее. И все завидовали обладателю чудо-рукавички. И во дворе, и в школе ребята мечтали тоже о таком невероятном подарке. А сейчас мальчик вырос, у него уже свои дети. Жизнь наладилась. По привычке он продолжал по утрам заглядывать в рукавичку. Там, когда собирался сделать предложение своей девушке, он однажды нашел бабушкины кольца. А потом любимая подложила в рукавичку ключи от машины. Однажды, когда вся семья собралась за новогодним столом, он сыну передарил эту рукавичку с мандаринкой внутри. Дедушка, когда это увидел, стал рукавом рубашки промокать свои глаза, чтобы никто не видел слез. И эта рукавичка снова стала самым фантастическим подарком. Правда, сохранять волшебство – особый труд. Паренек признался, что иногда среди ночи приходится бежать в магазин, чтобы вложить в рукавичку какой-нибудь привет от Деда Мороза. А сын даже в отпуск, уезжая на каникулы, первым делом берет ее с собой.

– Я считаю, волшебная рукавица – это самое главное, что есть в нашем доме, – подытожил парень, – в каждой семье должна быть такая вещь. В этом залог счастья! Однажды, когда в нашем городе произошло землетрясение и надо было срочно убежать на улицу, мы ничего не успели с собой взять. Но мой сынишка захватил рукавичку с собой. И это был самый верный поступок, потому что, когда в доме есть такая вещь, можно пережить любые потрясения. Эта рукавичка, как отправная точка, с которой всегда можно начинать идти всем вместе дальше.

6 января

– Вот наша настоятельница, – показали нам, когда мы приехали рано утром в новосибирский Свято-Богородицкий монастырь, в котором, как я вычитал в Интернете, матушки совмещали несовместимое: новейшие научные технологии и традиционный иноческий уклад жизни.

Маленькая худенькая матушка Доминика кормила синичек с ладошки. Прямо картинка с открытки. Умилительно и трогательно. Потом оказалось, что это были самые тихие минуты в обители, когда литургия закончилась, трапеза прошла, а послушания еще не начались.

Инокиня Софрония шепнула нам, что у матушки Доминики это – первый день в обители после назначения настоятельницей. Из-за болезни предыдущая игуменья удалилась от дел. И кормление синичек было своего рода прощанием с прежней тихой жизнью.

Теперь матушке Доминике надлежало встать во главе мощного предприятия и управлять жизнью ста пятидесяти сестер. Казалось, что она не создана для такой нагрузки. У нее был голос девочки и растерянность во взгляде. Мы попросили, чтобы прежде съемок жизни монастыря она дала нам небольшое интервью. Как же она страдала! Она считала, что теперь каждое слово имеет судьбоопределяющее значение для всего христианского мира. Она шагнула к видеокамере, как на Голгофу. Мы не задавали ей вопросов, матушка Доминика выступала в жанре «обращения к нации». Раз десять она сбивалась, выходила за дверь, там несколько минут готовилась, репетировала, возвращалась, делала новую попытку.

Совершенно расстроенная, раздавленная безрезультатностью своих действий, она все-таки высказала какую-то очень сложную мысль с цитатами из святых отцов и благословила нас идти снимать, как живет обитель.

В предрождественские дни этот монастырь превращался в гигантское производство. Люди со стороны даже представить не могут весь размах, который нам открылся. Несколько лет назад сестры занимали деньги на первый вышивальный станок. Теперь они вздыхают: одни машины, а самим места нет. Заказы на праздничные облачения, скатерти и вышитые иконы поступают со всей России. К Рождеству разработали новый рисунок. Они внесли его в компьютер, вставили в сверхмощные вышивальные машины свои золотые и серебряные нити и нажали кнопку «пуск». Впервые мы в обители услышали абсолютно производственную фразу:

– На этом рынке у нас по России просто нет конкуренции.

Церковные облачения – это лишь один из видов деятельности монастыря. Просто он – самый масштабный и самый доходный. Еще есть свое издательство с новым видом бизнеса: виртуальными поздравительными открытками. Когда мы вошли, сестры замолчали, некоторое время присматривались, быстро свыклись и продолжили обсуждать проблему виртуального пиратства:

– Мы разработали первые современные виртуальные открытки, а их без ссылок на монастырь размещают на чужих сайтах по всему миру. Это же нарушение авторских прав!

Они оказались бессильны перед цинизмом интернетсообщества. Узнали, что в этом пространстве трудно заработать, но еще труднее отстоять свои права. Выгода была виртуальной, а моральные страдания – всамделишными, реальными. Сестра Софрония, которую благословили нас сопровождать, как раз и стояла во главе компьютерных дел обители:

– Православных открыток, когда мы начинали, не было, были только образцы из XIX века с пухлыми ангелочками. Мы решили, что это немного пошло и несовременно. Решили ориентироваться на тех, у кого уже есть религиозный вкус.

И в каждом уголке обители что-то производилось, крутилось: работали двигатели, мерцали мониторы компьютеров, с документами и образцами продукции сновали энергичные сестры. К главному подъезду монастыря то и дело подъезжали автомобили, тут же из здания выскакивала очередная матушка с кожаной сумкой, усаживалась в автомобиль, и машина вылетала за ограду на всех парах. Мы даже несколько ошалели от такой круговерти. Никто не ходил спокойно по территории монастыря, никто не «кормил синичек». Все летали, носились, решали оргвопросы. Брали благословение доставить мешки, вывезти партию готовых изделий. И очень жаловались, что в миру совсем работать не умеют, что всего приходится ждать, все выполняется с задержкой.

А нам показывали новые и новые производства.

Одно из них находилось в городе – монастырский ресторан. Все рецепты – из старинных книг обители, хотя сомневаюсь, что монахи когда-либо питались так, как рассказал нам повар:

– Мы хотим готовить блюда, как в XIX веке, поэтому подаем перепелок, молочного поросенка, кролика и много всяких десертов.

Естественно, нас решили там «немножко угостить». Это было что-то невероятное: постное мороженое, разрушившее все представления о реальности, и ягодный десерт, который готовится чуть ли не сутки.

А у матушки Доминики каждая минутка тоже была расписана. Мы за ней поспевали с трудом. Обсудив с поваром праздничное меню, она летела в монастырский приют, потому что дети приготовили поздравления новой настоятельнице. Сами приготовили постный торт, аккуратно выложили на нем слово «Матушке». Было видно, что раньше на этом месте было написано имя прежней игуменьи. А слово «Матушке» появилась только сегодня утром, когда стало известно о назначении. В главном зале приюта все выстроились, исполнили общую молитву и «многая лета». А потом каждая девочка подходила по очереди к матушке Доминике, получала от нее наставление и маленький сладкий подарок. Затем были запланированы общие гулянья во дворе. Там через несколько минут девочки забылись и стали звать ее мамой. Настоятельница здесь тоже наконец-то отвлеклась от своего нового статуса. Вначале она села в повозку к ослице Добрянке как важный пассажир, но пассивная роль – не для сестер этой обители. Поэтому очень быстро матушка Доминика не выдержала и взяла управление осликом в свои руки. Сама покатала детей, сама покормила Добрянку, поиграла с ребятами в снежки. Но вот черный автомобиль уже подъехал к воротам, жесткое расписание настоятельницы потребовало вернуться в обитель, чтобы разгребать многочисленные проблемы своего бурного государства.

Мы вернулись вместе с ней, совершенно изможденные. Вдруг мимо нас прошла монахиня, которая ударяла в деревянное било, созывая сестер на службу. Казалось, она вышла из XIX столетия: таким несовременным выглядел ее инструмент на фоне технических достижений монастыря.

Когда придет праздник, удары в деревянное било соберут монахинь за рождественский стол. Пока же их созывают на вечернюю молитву, которую, несмотря на множество трудов, не должна пропустить ни одна из ста пятидесяти сестер.

И только молитвенное правило, монашеское одеяние да звук била во дворе остались приметами традиционной иноческой жизни. Матушки даже не помышляют об уединении и размеренной жизни. У них важная задача – не отстать от прогресса. И мне показалось, что в этой гонке они оказались чуть впереди, чем нужно.

Довольные, глубокой ночью мы приехали в Новосибирский аэропорт, неспешно прошли регистрацию, и тут, уже на посадке, в авиабилете оператора обнаружилась опечатка в имени. Вместо «Максим» было набрано «Мансим». Мы с этой опечаткой прилетели сюда из Москвы – никто даже внимания не обратил. А тут началось что-то невообразимое:

– Вы никуда не полетите! Сдавайте билеты! Новые вы уже не успеете купить! Никто вас ждать не будет! До завтра здесь просидите! – кричала дама на регистрации.

А на дворе ночь. Некуда даже позвонить, чтоб как-то помогли. Я пытаюсь объяснить:

– Мы работали в вашем городе, снимали репортаж про ваш монастырь, как они к Рождеству готовятся! Если мы сейчас не улетим, то следующий рейс уже после праздника! А мы должны привезти материал до Рождества!

Но ничто не помогло! Оператора не пускали, а нас не подпускали к нему, чтоб мы хотя бы кассеты у него забрали. Мы не ругались и не спорили. Я сидел в промерзшем углу накопителя и читал молитву святителю Николаю. А кто еще защитит путешественника? Вдруг к нам на посадку заглянул кто-то из руководителей аэропорта. Весь заспанный, помятый.

– Что-то сегодня не могу заснуть! – посетовал начальник. – Как у вас дела? Без проблем?

– У нас проблемы! У нас! – кинулись мы к нему. – Не можем вылететь из-за опечатки! У нас репортаж! Мы не успеем его выпустить в эфир, если останемся!

Он посмотрел наши билеты, подошел к своим притихшим теткам:

– Что же вы издеваетесь? Ведь понятно, что это их билеты! Пропустите немедленно!

Радостно, не оглядываясь на наших обидчиц, мы поспешили к самолету, стоящему неподалеку, и вдруг сзади услышали крик той самой озлобленной дамы с регистрации, которая не хотела нас пускать:

– Думаете, нажаловались, так теперь у вас все хорошо будет? Давайте, летите! Все равно ваш самолет никуда не долетит! Никуда! Никуда! Еще пожалеете, когда он падать будет!

Мы оглянулись растерянно: без верхней одежды она выбежала на звенящий мороз только для того, чтобы напугать нас перед взлетом. В такие минуты никогда не найдешь, что ответить.

Вася посмотрел на нее, неодобрительно покачал головой:

– Если б вы знали, кто сейчас через ваши уста на нас кричит! Если б вы знали! Я желаю вам, чтобы год прошел без бед! Пусть произойдет что-то хорошее, отчего ваше сердце разморозится и снова станет живым!