Текст книги "Николай II. Святой или кровавый?"

– Нет ли у вас чистого платка?

Чернобородый рабочий, по-видимому, металлист, темными руками приподнял ее, как ребенка, и понес, а кто-то сзади меня крикнул:

– Неси в Петропавловскую больницу, всего ближе…

…Дома медленно ходил по комнате Савва, сунув руки в карманы, серый, похудевший, глаза у него провалились в темные ямы глазниц, круглое лицо татарина странно обострилось.

– Царь – болван, – грубо и брюзгливо говорил он. – Он позабыл, что люди, которых с его согласия расстреливали сегодня, полтора года тому назад стояли на коленях пред его дворцом и пели „Боже, царя храни…“

– Не те люди…

Он упрямо тряхнул головой:

– Те же самые русские люди. Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько ласковых слов, дать ей два, три обещания, – исполнить их не обязательно, – и эти люди снова пропели бы ему „Боже, царя храни“. <…>

Он сел рядом со мною и, похлопывая себя по колену ладонью, сказал:

– Революция обеспечена! Года пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день…»⁶¹.

То же самое накануне Кровавого воскресенья говорил Гапон: «Пойдем к царю, и уж если царь не выслушает – то нет у нас больше царя, и мы тогда крикнем: „Долой царя!..“».

В общем, очередной дядя в очередной раз очень крупно подвел монарха. Защитники Николая стараются обелить царя, доказывая, что он «не знал», что его чуть ли не обманом вывезли в Царское Село, уговорили, убедили, напугали… И сами не видят нынешние монархисты, кем изображают своего обожаемого императора. Что это за «хозяин земли русской», который не знает, что творится в его собственной столице и боится рискнуть, выйдя к народу на балкон дворца?

Вечером 9 января Николай записал в своем дневнике: «Тяжелый день. В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных частях города; было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь»⁶².

Такова его интерпретация событий. Рабочие были убиты за то, что посмели пойти к Зимнему дворцу. Пустому.

Для сравнения: тезка последнего русского императора, Николай Первый, во время восстания декабристов спокойно, ничего не боясь, ездил по улицам. В страшные дни холерных бунтов на Сенной площади, стоя в экипаже, успокаивал толпу. Люди в России были воспитаны на этих примерах, и царь, отсиживавшийся в загородном дворце, когда его народ убивают на улицах, означал одно: в России больше нет царя.

Положение еще можно было исправить, если бы его «больно и тяжело» воплотилось хоть в какие-то действия, если бы на следующий день было проведено следствие и сделаны хоть какие-то выводы. Но… как можно даже подумать о том, чтобы пойти против дяди?!

(Владимир Александрович, правда, все же лишился своего поста, и даже в том же 1905 году, но не за трупы на улицах Петербурга, а за то, что его сын вступил в брак с разведенной женщиной. Это было куда более тяжким преступлением, чем расстрел пары сотен представителей столь любимого царской четой народа.)

Однако скандал получился огромный, и надо было как-то выправлять положение. С этой целью 19 января 1905 года был разыгран спектакль «общения самодержца с рабочим народом». Вот как это происходило: «Охранка набрала на заводах для представления царю „рабочую делегацию“ в составе 34 человек. Комплектовалась группа так: конторщик одной из фабрик сидит в своей квартире, пьет чай. Резкий стук в дверь. Конторщик открывает и пугается: перед ним пристав, жандармский офицер, городовые, дворник.

– Вы Х.?

– Я.

– Одеться и следовать за нами.

– За что?

– Поторопитесь.

Конторщика посадили в карету, привезли к комендантскому подъезду Зимнего. Жандарм все время подгоняет: „Скорей! Скорей!“. Вошли в зал, в центре стоит генерал Трепов. „Обыскать!“ – командует градоначальник. Обыскали. „Раздеть!“ Раздели. „Наденьте на него вот это“. Что-то надели. Затем увозят на Царскосельский вокзал и помещают в вагон, где под охраной шпиков уже сидят другие „рабочие депутаты“, схваченные таким же образом. В вагоне им запрещено переговариваться.

Царское Село. Зал Большого Екатерининского дворца. К побледневшим и осунувшимся конторщикам, облаченным в треповские костюмы, выходит царь»⁶³.

Речь императора Николая II к организованной полицией «рабочей депутации»:

«Я вызвал вас для того, чтобы вы могли лично от Меня услышать слово Мое и непосредственно передать его вашим товарищам.

Прискорбные события, с печальными, но неизбежными последствиями смуты, произошли оттого, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины. Приглашая вас идти подавать Мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против Меня и Моего правительства, насильно отрывая вас от честного труда в такое время, когда все истинно pyccкие люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорного внешнего врага.

Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливыми и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно. В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано, и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд.

Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их. Теперь возвращайтесь к мирному труду вашему, благословясь, принимайтесь за дело вместе с вашими товарищами, и да будет Бог вам в помощь»⁶⁴.

Напоминаем: это был не бунт, не мятеж, а мирная демонстрация для подачи челобитной. Естественно было бы ждать от главы государства если не извинений, то хотя бы сожаления о погибших. Но не снисходительного объяснения доведенным до крайности рабам, в чем они перед ним виноваты. «Приглашая вас идти подавать Мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против Меня и Моего правительства».

Это и есть социальный расизм – на практике, без теорий.

Рабочие урок усвоили и выводы сделали. Грохнуло так, что монархия едва уцелела. Царю пришлось-таки реализовать «бессмысленные мечтания» и создать «народное представительство». Правда, рабочим толку от Думы не было никакого: в ней сидели все те же хозяева. Продолжались и расстрелы: почему нет, если царь показал делом и сказал словами: можно. «Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе». Если уж попытка подать прошение – беспорядок, достойный расстрела, стало быть, сам факт, что рабочие собрались вместе, есть преступление, на которое правительство вправе отвечать пулями. Что оно и делало.

Уже после революции 1905–1907 годов и учреждения Государственной Думы последовал Ленский расстрел 4 апреля 1912 года (270 убитых), и уже во время Первой мировой войны 11 августа 1915 года произошел расстрел рабочих в Иваново-Вознесенске (30 убитых).

Стоит ли удивляться, что в феврале 1917 года рабочие толпы с радостью приветствовали отречение?

…Из письма императрицы сестре, принцессе Виктории Баттенбергской: «Не верь тем ужасам, о которых пишут в газетах. От их рассказов волосы встают дыбом, все это бесстыдная ложь. Да, увы, войскам пришлось стрелять. Толпе неоднократно было приказано разойтись и сказано, что Ники нет в столице (поскольку зимой мы живем в Царском Селе) и что войска будут вынуждены стрелять, но толпа не захотела повиноваться, и пролилась кровь. Всего убито 92 человека и 200–300 человек ранено. <…> Петербург – порочный город, в нем ничего русского. Русский народ искренне предан своему монарху, а революционеры, прикрываясь его именем, настраивают крестьян против помещиков и т. д., каким образом, не знаю»⁶⁵.

Да и откуда бы знать, видя лишь прополотые обочины и нарядных поселян?

Глава 6. Кровь и розги
Жизнь крестьян и расправы с ними

Во время правления Николая II около 80 % населения Российской империи составляли крестьяне, которых революционерам приходилось «настраивать» против помещиков. Еще бы: ведь причин у крестьян для недовольства не было! Какие могут быть причины у людей, родителей которых помещики продавали и покупали, как скот, и вообще делали с ними что хотели?

В 1861 году крестьяне были освобождены от крепостной зависимости (фактически – от рабства), при этом их заставили заплатить помещикам за полученную землю. Платить по завышенным ценам, в кредит на 49 лет, из грабительских 6 % годовых. Выплаты были милостиво отменены лишь в 1907 году, когда до окончания срока оставалось три года.

Как же жили эти 4/5 народа? А вот как.

По разным данным, в стране в то время было от 15 до 20 млн крестьянских хозяйств. Из них около 75 % относились к бедняцким: надел менее 5 десятин, не более одной лошади и одной коровы. Абсолютное большинство не могло прокормить себя с земли и, зарабатывая где и чем придется, покупали хлеб. Или же побирались, а когда «кусочков» не хватало, умирали с голоду. Каждый год, вне зависимости от урожая.

«Крестьянское хозяйство на протяжении всего предреволюционного периода оставалось крайне примитивным. Доля хозяйств, не имевшая даже такого „чуда техники“, как обычный плуг, в 1917 году составляла 52 %. Главными орудиями труда крестьянина были соха, деревянная борона, серп, коса, цеп. Использование сельскохозяйственных машин в крестьянском хозяйстве было минимальным. Средний показатель по Европейской России впечатляет: 1 сеялка приходилась на 67 хозяйств, 1 жатка – на 25,1, молотилка – на 32»⁶⁶.

Впрочем, о состоянии сельского хозяйства мы уже писали. Что же касается того, как жил русский мужик, можно почитать изданный в 1901 году доклад Общества русских врачей, Общества детских врачей в Петербурге и Статистического отделения Русского общества охранения народного здравия под названием «Смертность в России и борьба с нею». После констатации того, что в этой области в России дело обстоит неблагополучно, и особенно велика детская смертность, авторы перешли к причинам такого положения вещей. Причины, впрочем, лежали на поверхности. Напомним:

«…По данным д-ра Грязнова, вся пища крестьян состоит из ржаного и редко ячменного хлеба, картофеля и черной капусты, причем хлеба в день приходится 2,8–3,5 фунта на взрослого человека. Мяса приходится на человека (включая детей) в год 14–16 фунтов.

По вычислениям же д-ра Почтарева, каждый работник в исследованном им Духовщинском уезде сверх уродившегося хлеба только для одного прокормления должен заработать на стороне 17 руб. 26 коп., не говоря о том, что еще сверх того должен заработать для уплаты податей 15 руб. 61 коп., в силу чего и приходится, за невозможностью столько заработать, впадать в недоимки, за которые приходится платиться продажей скота. Удивительно ли после этого, что, по данным д-ра Святловского, 35 % хозяйств не имеют ни одной коровы, а в 25 % нет никакой рабочей скотины.

Конечно, после всего сказанного станет понятным, что население, существующее впроголодь, а часто и вовсе голодающее, не может дать крепких детей…»⁶⁷.

Объективно такое положение вещей программировалось предельной слабостью и отсталостью крестьянских хозяйств, средневековым уровнем средств производства. Но крестьяне считали иначе. Они полагали, что их обделили при реформе 1861 года. И резон у них был. Половину земли безвозмездно оставили помещикам, а крестьян заставили выкупать у них свои наделы. При этом и не подумав компенсировать крестьянам два столетия рабского труда.

«Земля вся нами окуплена потом и кровью в течение нескольких столетий, – писали в мае 1906 года в письме в Государственную Думу крестьяне Волоколамского уезда Московской губернии. – Ее обрабатывали мы в эпоху крепостного права и за работу получали побои и ссылки и тем обогащали помещиков. Если предъявить теперь им иск по 5 коп. на день за человека за все крепостное время, то у них не хватит расплатиться с народом всех земель и лесов, и всего их имущества. Кроме того, в течение сорока лет уплачиваем мы баснословную аренду за землю от 20 до 60 руб. за десятину в лето, благодаря ложному закону 61‑го года, по которому мы получили свободу с малым наделом земли, почему все трудовое крестьянство и осталось разоренным, полуголодным народом, а у тунеядцев помещиков образовались колоссальные богатства». В этом вся суть крестьянских претензий к помещикам, и никакие революционеры здесь не нужны.

Слабосильные хозяйства подняться не могли в принципе. Но и деваться от земли крестьянину было некуда: Россия не имела ни заморских колоний, ни мощной промышленности, требующей рабочих рук. Со временем положение только ухудшалось: с ростом населения на человека приходилось все меньше земли, да и сама земля истощалась, голод был все более частым гостем в крестьянских избах. Аграрный сектор агонизировал, народ вырождался. Перед Первой мировой войной половину рекрутов признавали негодными к военной службе. И даже из тех, кто остался, сорок процентов впервые в жизни ели мясо, попав в армию. Про хлеб проверяющие не спрашивали, но если копнуть, наверняка выяснилось бы, что и чистый, без примесей хлеб они тоже ели впервые.

К началу нового века терпению народному стал приходить конец. Крестьянские волнения начались еще в 1902 году. В 1904‑м они ненадолго стихли, чтобы после Кровавого воскресенья вспыхнуть с новой силой, пока что в виде разграбления имений. Причем странные это были грабежи. Начались они в ночь на 14 февраля в Дмитровском уезде Курской губернии, уже в ближайшие дни пострадали еще 16 имений в округе, а там пошло…

Британский историк Теодор Шанин⁶⁸ пишет:

«Описания тех событий очень похожи одно на другое. Массы крестьян с сотнями запряженных телег собирались по сигналу зажженного костра или по церковному набату. Затем они двигались к складам имений, сбивали замки и уносили зерно и сено. Землевладельцев не трогали. Иногда крестьяне даже предупреждали их о точной дате, когда они собирались „разобрать“ поместье. Только в нескольких случаях имел место поджог и одному-единственному полицейскому были, как сообщают, нанесены телесные повреждения, когда он собирался произвести арест. Унесенное зерно часто делилось между крестьянскими хозяйствами в соответствии с числом едоков в семьях и по заранее составленному списку. В одной из участвующих в „разборке“ деревень местному слепому нищему была предоставлена телега и лошадь для вывоза его доли „разобранного“ зерна. Все отчеты подчеркивали чувство правоты, с которым обычно действовали крестьяне, что выразилось также в строгом соблюдении установленных ими же самими правил, например, они не брали вещей, которые считали личной собственностью…

Другие формы крестьянского бунта распространились к тому времени на большей части территории. Массовые „порубки“ начались уже в конце 1904 года. Так же как и „разборки“, „порубки“ обычно происходили в виде коллективных акций с использованием телег. В ходе „порубок“ крестьяне стремились обходиться без насилия. Тем не менее, когда в одном случае крестьянин был схвачен полицией на месте преступления и избит, его соседи в ответ полностью разрушили пять соседних поместий, ломая мебель, поджигая здания и забивая скот…

В течение первых месяцев 1905 года крестьянские действия в значительной степени были прямым и стихийным ответом на нужду и отчаянный недостаток продовольствия, корма и леса во многих крестьянских общинах. Все эти действия были хорошо организованы на местах и обходились без кровопролития…

…Массовые разрушения поместий не были к тому времени ни „бездумным бунтом“, ни актом вандализма. По всей территории, охваченной жакерией, крестьяне заявляли, что их цель – навсегда „выкурить“ помещиков и сделать так, чтобы дворянские земли были оставлены крестьянам для владения и обработки».

Однако по-настоящему крестьянские волнения вспыхнули осенью 1905 года. Е. Прудникова пишет: «„Манифест 17 октября“ либералы из верхушки общества выдавливали из правительства для себя. У них и в мыслях не было, что еще кто-то, кроме них, захочет воспользоваться его плодами. Однако, едва узнав о даровании „свобод“, крестьяне тут же горячо откликнулись на события. Вот только свободы они понимали иначе.

…Уже 17 октября 1905 года в Марковской волости Дмитровского уезда Московской губернии на сходе тамошнего сельского общества крестьяне попросили местного агронома выступить с рассказом о манифесте. Аудитория сообщение выслушала и разошлась по домам – думать.

Через две недели, переварив новости, крестьяне собрали второй сход, уже гораздо более представительный. На него сошлись жители нескольких деревень. Сход принял своеобразную „синтетическую“ резолюцию, в которой смешались требования крестьянские и политические: демократические свободы, всеобщее образование, наделение землей безземельных крестьян и амнистия политзаключенным. Более того: сход постановил властям не подчиняться, податей не платить и рекрутов не давать до тех пор, пока эти требования не будут выполнены (из чего можно предположить, что агроном, вероятно, был „с народническим уклоном“).

Но все это оказалось только началом. Тут же, на этом сходе, было провозглашено „государство в государстве“ – Марковская республика, президентом коей избрали сельского старосту Бурышкина. В ноябре программу дополнили требованиями отмены самодержавия и созыва Учредительного собрания…

Республика просуществовала до июля 1906 года. Все это время ею де-факто управлял местный комитет Крестьянского союза, состоявший из пяти человек. Первое и главное, что они делали – строго контролировали арендные платежи, поскольку плата за аренду земли в малоземельной Московской губернии была очень высока. Летом 1906 года полиция вошла на территорию „республики“, староста-президент был арестован. Крестьянские органы власти мгновенно исчезли, испарились, словно бы их и не было. Община – осталась»⁶⁹.

Это лишь один пример – а их множество. Крестьяне были гораздо более организованы, чем рабочие. Вся их жизнь подчинялась требованиям общины. Существовал и почти не оставивший по себе документов Всероссийский крестьянский союз. Делали «крестьянские власти» примерно одно и то же: конфисковывали помещичьи запасы и инвентарь, в ряде случаев и землю. По их понятиям, земля являлась общенародным достоянием. Мог ли с этим смириться стоявший во главе государства крупнейший помещик Российской империи?

Для справки: в 1905 году в Российской империи было 408 млн десятин пахотной и обрабатываемой земли. Из них казенных – 138 млн, удельных – 7,8 млн, церковных и монастырских – 2,5 млн. Удельные земли – это земля, принадлежащая членам императорской фамилии⁷⁰. Крестьянское хозяйство же в среднем имело 4–5 десятин.

«В собственности Николая II находилось 7 миллионов десятин земли, что делало его самым крупным помещиком в империи. Вот что писала ему вдова Александра III – императрица Мария Федоровна (Мария София Фредерика Дагмара Глюксбург) Романова:

«Теперь я хочу тебе поговорить об одном вопросе, который меня очень мучает и беспокоит. Это насчет кабинетных и удельных земель, которые эти свиньи хотят отобрать по программам разных партий…

Нужно, чтобы все знали уже теперь, что до этого никто не смеет даже думать коснуться, так как это личные и частные права императора и его семьи. Было бы величайшей и непоправимой исторической ошибкой уступить здесь хоть на копейку, это вопрос принципа, все будущее от этого зависит. Невежество публики в этом вопросе так велико, что никто не знает начала и происхождение этих земель и капиталов, которые составляют частное достояние императора и не могут быть тронуты, ни даже стать предметом обсуждения: это никого не касается, но нужно, чтобы все были в этом убеждены»⁷¹.

С крестьянами власть разговаривала тем же языком, что и с рабочими. Впрочем, есть и аргументы в защиту власти. В Российской империи отвечать пулями на любой народный протест было в обычае.

В 1861 году в селе Бездна Казанской губернии начались крестьянские волнения против Указа об освобождении крестьян. Выступления были для того года традиционными: некий Антон Петров по-своему толковал царский указ. Ответ властей тоже оказался традиционным: пришли солдаты.

12 апреля в Бездну вошли две роты Тарутинского полка под командованием генерал‑майора графа Апраксина. В селе собралась толпа числом до 5000 человек. Апраксин потребовал выдать Петрова, мужики отказались. Тогда генерал приказал стрелять. Результат – 51 убитый и 77 раненых. На рапорте Апраксина Александр II написал: «Не могу не одобрить действий гр. Апраксина; как оно ни грустно, но нечего было делать другого»⁷². Однако гораздо более показательна реакция на события российского общества.

Расстрел безоружных крестьян вызвал в обществе сильнейшее негодование. Казанский военный губернатор Козлянинов в донесении от 22 апреля министру внутренних дел писал об Апраксине: «Числом жертв он вызвал здесь негодование многих, тем более что, кроме непреклонного упорства в ложном толковании и невыдаче Петрова, крестьяне не буйствовали, ни вреда сделать никому не успели и были 12 числа совершенно безоружны»⁷³.

Зато дворянство казанское было в восторге. «Радости их, – писал в письме адъютант казанского губернатора Половцев, – при получении известия о стрельбе не было конца; многие публично пили шампанское и поздравляли друг друга с успехом; мало того, слабые женщины и те выказывали свою радость и жалели только о том, что убитых было слишком мало»⁷⁴.

С тех пор так и шло с неотвратимостью механизма: волнения – солдаты. Однако 1905 год все же отличался от 1861‑го: к тому времени успели вырасти два поколения рожденных свободными людей. А власти этого так и не поняли и продолжали действовать по старинке.

Вот лишь несколько примеров:

«Самарская губерния, 1903 год. Крестьяне села Мордовская Борковка, ссылаясь в подтверждение своего права на землю на жалованную грамоту царя Алексея Михайловича, самовольно запахали графские земли. Хозяева вызвали казаков. Те, приехав, 17 крестьян запороли насмерть, а 70 человек, запоротых до полусмерти, отправили в Ставропольскую тюрьму, где семь человек умерли от страшных истязаний»⁷⁵.

«Черниговская губерния, 27 мая 1904 года. Село Володькова Девица. Для пресечения претензий крестьян на земли княгини Долгоруковой в Володькову Девицу прибыл черниговский губернатор в сопровождении трех сотен казаков и двух рот солдат. 600 крестьян согнали на сход и поставили на колени. Затем начались аресты. Арестованных вызывали и отправляли в тюрьму, а остальные продолжали стоять на коленях. Когда крестьяне отказались признать земли Долгоруковой, губернатор приказал начать избиения. Так было избито до полусмерти девять человек, которым наносили по 40 и больше ударов. Этими истязаниями губернатор вынудил крестьян дать обещание не трогать земли Долгоруковой»⁷⁶.

«Полтавская губерния. 4 января 1906 года. Село Кривая Руда. Для подавления забастовки в село был послан карательный отряд во главе с Филоновым. Вечером 4 января он прибыл в село. Филонов потребовал к себе старшину, с которого сорвал знак и избил его палкой. Затем крестьян согнали на сход. По приказу Филонова началась массовая порка. Из толпы послышались возгласы: „Что это за закон? Значит, нас всех так будут бить и резать?!“. Тотчас после этих возгласов все, как один, поднялись с колен и побежали в разные стороны. Дав несколько выстрелов, за убегающими крестьянами погнались казаки. Они избивали безоружных крестьян нагайками и топтали лошадьми. Во время этой расправы были убиты три человека, один тяжело ранен (вскоре умер в больнице) и до 40 человек ранено»⁷⁷.

«Самарская губерния. 1906 год. Массовой и жестокой расправе были подвергнуты крестьяне села Герасимовки за разгром хуторов Сапрыкина, Мжельского, Петрова, Субботиной и выступления против начальства. В этом селе телесному наказанию были подвергнуты 180 человек, трое запороты насмерть и многим нанесены ранения огнестрельным оружием»⁷⁸.

Весной 1922 года в журнале «Северный Край» была опубликована не издававшаяся ранее статья писателя-вологжанина Павла Засодимского «О крестьянских волнениях в 1905–1906 годах».

«…Крестьяне были отданы в полное и безграничное распоряжение озверелой полиции, солдат и казаков. Все законы – божеские и человеческие – были попраны. Манифест 17 октября, казалось, был издан где-то на другой планете. В воздухе слышался лишь один клич „бить!“. И люди-звери били, истязали, убивали. Били плетьми, нагайками с вплетенною проволокой и с свинцовыми наконечниками, увечили ружейными прикладами, расстреливали… Били взрослых, били подростков, женщин, стариков. Засекали до бесчувствия, многих – до смерти.

Старосту села Александровки, который телеграммой просил у губернатора защиты против казацкой орды, Богданович приказал арестовать; старосту пытали, кто его научил послать телеграмму.

Крестьян предавали зверскому истязанию, несмотря на отсутствие улик в том преступлении, в каком их подозревали. В селе Павлодаре замучено таким образом семь крестьян, в селе Алешках – пять, в селе Липягах – девять. Желая замаскировать свои злодейства, власти свозили убитых и изувеченных из Павлодара и других сел в Павловку, имение Волконских, чтобы показать, что эти крестьяне были убиты и искалечены при нападении на это княжеское имение. Здесь, в имении князей Волконских 13 ноября после семидневных страданий умер Алекс. Григ. Дубровин, изувеченный и расстрелянный казаками по распоряжению администрации. (Покойный Дубровин поехал в деревни с целью отговаривать крестьян от поджогов и грабежей.)

В селе Павлодаре один из крестьян, Павел Зайцев, пытался скрыться на чердаке земского училища. Там его все-таки нашли и, вытащив на улицу, стали бить прикладами и плетьми. Когда он захрипел, мучители сказали: „Собаке – собачья и смерть!“ – и выстрелом из ружья прикончили его.

В селе Алешках крестьян истязали в присутствии самого исправника, Ламанского. Истязуемым внушалось, что они „предаются телесной казни“ по указу Его Императорского Величества Государя Императора. В этом же селе был схвачен и подвергся истязанию случайно проходивший мимо волостного правления, где производились экзекуции, железнодорожный машинист Апол. Полянин-Подболотов. Он только позволил напомнить, что „телесные наказания отменены еще в прошлом году Высочайшим Манифестом“. По приказу Ламанского несчастного заступника подвергли беспощадному истязанию. Полубесчувственного его взвалили на телегу и повезли на станцию Мучкап за 50 верст от Алешков. Дорогою опять принялись бить его, и привезли его в Мучкап уже мертвым»⁷⁹.

В Саратовской губернии вспыхнули крестьянские волнения. Там крестьян «успокаивали» следующими методами.

«В селе Малой Шитневке казаки при содействии местных черносотенцев жестоко избили крестьян, из которых четыре человека тут же умерли. Из числа избитых отобрали 12 человек и отправили под арест в село Романовку, но один из них дорогой умер и брошен в селе Дурнякине. В селе Сорокине казаки так неистовствовали, что даже вызвали протест одного из своих товарищей; казак вступился за избиваемых и прекратил зверскую расправу. В селе Киндоле, Ивановке и Ключах казаки избивали встречного и поперечного. В Ключах избиение крестьян казаками происходило в присутствии и по указанию земского начальника»⁸⁰.

«Расправа в селе Чирикове (Балашовского уезда) особенно характерна; она может служить иллюстрацией к тем зверствам, какие совершались над несчастным народом. Здесь казаки плетьми истязали крестьян, „били по чему попало“, по спине, по животу, по голове, били без счета. Из 70 человек мужского населения 50 подверглись этой пытке. Истязали стариков лет 60–65 и 17-летних мальчиков, истязали так, что несчастные не могли на другой день снять рубашку, прилипшую к мясу, так как кожа была содрана плетьми. Казаками командовал полковник Зворыкин, давший честное слово, что – если беспорядки не прекратятся – все село будет разнесено пушками…»⁸¹

Трудно сказать, сколько человек было казнено военно-полевыми судами, и совершенно невозможно – сколько было убито просто так по ходу «усмирения». А вот на что обычно и вовсе не обращается внимания, так это на порки (в 1904 году телесные наказания в России были отменены). Казачьи и воинские команды разъезжали по деревням и пороли, пороли… Десять лет спустя, в 1914–1916 годах, врачи, обследовавшие призывников, обнаружили, что у четырех из десяти крестьян-новобранцев когда-то были пороты задницы или имеются рубцы на спине от казацких нагаек или армейских шомполов⁸². 40 % поротых из тех, кто в 1906 году был еще очень молод. Сколько же таковых было в старшем поколении?

Выполняя свою работу, «усмирители» ссылались на власти вплоть до государя императора. А поскольку никто из них не был наказан, зато многие награждены, – какие выводы оставалось сделать поротой России? Мужику показали и его права, и его место в Российской империи. Он затаился, подчиняясь силе, однако ничего не забыл.