Текст книги "ГРУ в Великой Отечественной войне"

Китай

После начала Второй мировой войны главной задачей советской военной разведки в Китае стал сбор информации о дальнейших военных планах Японии. По данным Разведупра, к середине 1941 г. японские сухопутные силы за пределами Японии насчитывали в своем составе 56 дивизий. Из них 36 дивизий действовали в Китае, 5 – в Корее, 2 – в Индокитае, 12 – в Маньчжурии и 1 – на Сахалине. И от того, куда Япония повернет эти силы, во многом зависел исход войны.

Резидентуры Разведупра в Китае внимательно отслеживали информацию по военным приготовлениям Японии и на ее основании к концу 1941 г. пришли к выводу, что кабинет премьер-министра Тодзио принял решение нанести удар на юге. Так, весной 1941 г. были получены данные о строительстве японцами на острове Хайнань и в Индокитае баз для действий флота в южных морях. В марте 1941 г. Н. Рощиным были получены секретные документы японских ВМС, захваченные китайскими партизанами при аварии японского самолета в горах провинции Гуандун. Документы представляли собой план подготовки военного плацдарма на юге, в районе Хайфона и острова Хайнань. К плану прилагались схемы организации аэродромов, морских баз и пунктов высадки сухопутных войск. Все эти материалы были специальным самолетом немедленно отправлены в Москву[30]30
  Чуйков В. Миссия в Китае. – М., 1981. С. 188–189.


[Закрыть].

Важную информацию передавал главному военному советнику в Китае Чуйкову начальник разведывательного управления генштаба китайской армии адмирал Ян Сюаньчэн. Он утверждал, что все слухи о подготовке Квантунской армии к наступлению ни на чем не основаны, хотя и не отрицал возможности нападения Японии на Советский Дальний Восток, но только в том случае, если немцы овладеют Москвой и другими важнейшими промышленными районами СССР. А в октябре 1941 г. была получена информация о переброске на юг около 1 тыс. японских самолетов.

Данные, говорившие о дальнейшем развитии японской агрессии в южном направлении, полностью подтвердились после нападения 7 декабря 1941 г. японского флота на американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе. Но и после этого советская военная разведка продолжала внимательно следить за военно-политическим положением в Китае, и особенно в Маньчжурии. Сведения, собранные о Квантунской армии, особенно пригодились в апреле – августе 1945 г. при подготовке операции по ее разгрому.

Резидент Иван Кондратьевич Кизим, служащий генерального консульства СССР в Харбине, отслеживал, в числе прочего, секретную деятельность японцев по созданию бактериологического оружия. Такие подразделения начали ими формироваться в Маньчжурии еще с начала 30-х гг. «Отряд 731», который для прикрытия назывался Управлением по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, расположился в поселке Пинфань в провинции Биньцзян. В его штате насчитывалось около 3 тыс. сотрудников. Японцы проводили опыты на людях, для конспирации называя их «бревнами». Жертвами этих разработок стали более 10 тыс. китайских, корейских и советских военнопленных. Среди них был и советский военный разведчик кореец Сим Дак Рён. В 1945 г. японцы, не успев применить оружие, уничтожили фабрику по его производству. В 1949 г. на Хабаровском процессе над военными преступниками были использованы данные военной разведки.

К 1945 г. относится и другая операция советской разведки в Харбине – операция «ОХ» («Оборона Харбина»). Незадолго до подхода советских войск к городу вице-консул СССР Андрей Николаевич Логинов (Бердников) поставил задачу перед сотрудниками консульства: сделать все возможное, чтобы советские войска вступили в город с наименьшими потерями, сохранить до их прихода находящиеся в городе ценности. Планом операции предусматривалось создание вооруженных отрядов из лояльных к СССР жителей города – русских эмигрантов, китайцев и иностранцев. Они должны были взять под охрану важнейшие объекты, разоружить гарнизон, собрать данные о заминированных зданиях. Руководить их действиями должен был штаб обороны Харбина под командованием майора госбезопасности Николая Васильевича Дрожкина. Формально, поскольку инициатива создания штаба как бы исходила от советских граждан, живших в Харбине, руководителем штаба стал бывший военный моряк Василий Иванович Сергунов.

Отряд был сформирован. Оружие бойцам выдали с военных складов армии Маньчжоу-Го. Они тут же взяли под охрану важнейшие городские объекты, предприятия и даже магазины, так как китайское население, воспользовавшись безвластием, кинулось грабить все, что можно было унести. Но русских групп не хватало, и вскоре появился польский штаб обороны, собравший около 500 бойцов. Корейцы создали отряд в полторы тысячи человек. Советский отряд встретил десант Красной Армии, помог сориентироваться в городе, бойцы отряда были также и переводчиками. Город фактически перешел в руки штаба обороны Харбина. Штаб действовал до весны 1946 г.

Выше говорилось о том, что Разведупр имел своих сотрудников и в Особом (советском) районе Китая. В марте 1942 г. туда был назначен под двойным прикрытием – корреспондента ТАСС и связного Коминтерна – военный разведчик Петр Парфенович Владимиров (настоящая фамилия Власов, отец известного спортсмена-штангиста и писателя Юрия Власова). Группа военных корреспондентов состояла из 8 человек. Главная из разведывательных задач, которая ставилась перед ее руководителем, – сбор сведений о состоянии Квантунской армии. В конце 1943 г. пятерых отозвали в Советский Союз. В Яньани остались трое: сам Владимиров, врач-хирург Андрей Орлов и радист Николай Риммар.

А.Я. Орлов не был журналистом. Врач-хирург, он в январе 1942 г. был направлен в Яньань, в штаб-квартиру политбюро КПК. Перед ним стояли две задачи: лечить Мао Цзэдуна и его семью и обеспечивать шифросвязь между Сталиным и Мао. В Москву Орлов вернулся в середине 1949 г.

И, завершая наш рассказ о Китае, следует коснуться одной малоизвестной страницы в истории тайной войны. В Шанхае в 1942 г., в результате серии арестов, японской контрразведке удалось нанести значительный урон советской военной разведке.

Были разгромлены несколько резидентур, среди них: резидентура ГРУ, которую возглавлял Федор Григорьевич Кочкин (в Шанхае он действовал как заведующий представительством ВО «Интурист» Н.Г. Владимиров); резидентура ГРУ, которую возглавлял Олег Васильевич Серов, он же корреспондент ТАСС Василий Тихонович Власов; резидентура Разведупра Главного штаба ВМФ во главе с Яковом Александровичем Певзнером – директором отделения «Экспортхлеба» в советском торгпредстве.

Насколько известно, уцелела только одна из них: резидентура ГРУ, глава которой – Василий Никитич Константинов.

Последние аресты прошли, видимо, осенью. 23 октября 1942 г. японцы запеленговали и арестовали радиста резидентуры Я. А. Певзнера русского эмигранта, радиста английской пароходной компании Моллера Бориса Носаева. Схватили его так стремительно, что он не успел уничтожить даже шифр, который вместе с текстом радиограммы попал в руки противника. После серии интенсивных допросов радист выдал своего связника – подданного СССР Ираклия Васильевича Колотозашвили, а также резидента и своего руководителя.

С 1939 г. Колотозашвили работал в качестве секретаря директора «Интуриста». Одновременно он начал сотрудничать с резидентом Яковом Певзнером («сбор конфиденциальных сведений, изучение местности, организация радиста и радиоаппаратуры, все, что связано с этой опасной работой»). Когда его арестовали, выдавать ему никого не пришлось, так как к этому времени Я.А. Певзнер и Ф.Г. Кочкин уже находились в заключении, а больше никого из советских разведчиков он не знал.

Аресты продолжались с 23 по 25 октября 1942 г. Всего как будто было задержано по данному шпионскому делу 17 человек. Среди них два грузина (Колотозашвили и Алексей (Алик) И. Хаиндрава), два еврея, три немца (Ганс Шуберт, Фриц Диккель, Вилли Герпольд – все трое радисты), два латыша (Альберт Фейерабенд и Эрик Краутман), иранец (нелегал ГРУ Саади Полисад), китаец Ван Хойна и шесть русских. Из них подданными СССР были только пятеро: Ф.Г. Кочкин, И.Г. Колотозашвили, Я.А. Певзнер, В.Т. Власов и М. Сулевич.

В период следствия подозреваемые подвергались допросам с пристрастием и пыткам в японских тюрьмах в Китае.

В декабре 1942 г. японский военно-полевой суд вынес всем смертный приговор, который заменили сроком от двух до десяти лет. Расстреляли только китайца, так как его страна воевала с Японией.

23 февраля 1945 г. между СССР и Японией прошли переговоры по обмену находящихся в заключении разведчиков – советских граждан. 7 марта 1945 г. их обменяли между пограничными станциями Маньчжурия и Отпор на пятерых японских граждан, арестованных в Советском Союзе.

Остальные члены шанхайских разведгрупп были освобождены американцами, которые оккупировали Шанхай.

Соединенные Штаты Америки

С началом Второй мировой войны советская разведка усилила свою работу в США, особенно активизировав ее после 22 июня 1941 г. В первую очередь в сфере научно-технической разведки. Американские исследователи Джон И. Хайнес и Харви Клер, основываясь на анализе расшифрованной разведывательной информации, подсчитали, что в годы Великой Отечественной войны на советские спецслужбы работало свыше ста офицеров-оперативников, которые контролировали 435 агентов. Из них 37 были агентами НКГБ, 31 – Разведупра, 12 – образованного в 1938 г. Разведуправления ВМФ. По мнению российского исследователя В. Познякова, офицеров военной разведки было 49, а контролируемых ими агентов – 33 у Разведупра и 12 у РУ ВМФ. Впрочем, довольно скромные цифры далеко не отражают реального положения дел, поскольку только в Вашингтоне, например, число служащих «Амторга» и советской закупочной комиссии резко увеличилось с началом войны и составляло около пяти тысяч человек, большинство из которых сотрудничало с советской разведкой. Также открывались новые советские консульства и морские агентства в таких городах, где их раньше не было, – Балтиморе, Бостоне, Филадельфии, Портленде, Сиз, Сан-Франциско… Не говоря уже о том, что каждый советский человек, работавший в США, был обязан добывать любую подвернувшуюся полезную информацию.

В апреле 1941 г. военным атташе СССР в Вашингтоне был назначен генерал Илья Михайлович Сараев («Руан»). А главным резидентом в США с 1941 по 1945 г., под прикрытием должности вице-консула, потом и.о. генерального консула в Нью-Йорке, был Павел Петрович Мелкишев («Мольер»).

Последний координировал действия большей части советских нелегалов, среди которых были такие асы разведки, как Артур Адамс («Ахилл»), Жорж Коваль («Дельмар»), Залман Литвин («Мулат»). О них подробно будет рассказано ниже.

Также работал в США советский военный разведчик «Морис», который отслеживал отношения Японии к Германии и Советскому Союзу. Так, летом 1941 г. он отправил в Центр шесть донесений, освещавших ход германо-японских переговоров о вступлении последней во Вторую мировую войну.

Сколь бы невероятным это ни показалось, но руководитель легальной резидентуры поддерживал контакты с самим Альбертом Эйнштейном, установив с ним связь через своего агента М.И. Коненкову.

Первым об этом, еще в середине девяностых годов прошлого века, написал в своей книге чекист Павел Судоплатов. Он утверждал, что Маргарита Коненкова числилась в кадрах советской разведки под агентурной кличкой «Лукас» и выполняла задачу по «оказанию влияния» на американских ученых, участвовавших в создании атомной бомбы. Она, в частности, должна была свести Эйнштейна с советским вице-консулом Павлом Михайловым, курировавшим в Нью-Йорке научные связи. Оговоримся сразу, великий ученый не был посвящен в технические детали американского атомного проекта и поэтому ничего интересного по этому вопросу не мог сообщить Москве. Зато этот человек, к словам которого прислушивались во всем мире, мог оказать публичную поддержку социалистической системе. Классический вариант «агента влияния».

История пребывания в США известного русского скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова и его жены Маргариты Ивановны заключает в себе немало загадок. Супруги приехали в Нью-Йорк весной 1924 г. для организации выставки русского искусства и остались в Америке на долгие 20 лет. С Эйнштейном Маргарита Коненкова познакомилась в 1935 г., когда ученый согласился позировать ее мужу. Тогда между ними завязался роман, ставший особенно бурным после смерти жены Эйнштейна Эльзы. Это обстоятельство не привлекло бы к себе особенного внимания, если бы не было известно, что Маргариту Коненкову плотно опекали разведчики как ГРУ, так и НКВД, из чего можно сделать вывод, что супруги эмигрировали в США не только по собственному желанию.

В 1942 г. Коненкова становится секретарем Комитета помощи России и получает возможность официально общаться с А. Эйнштейном и физиком-ядерщиком Р. Оппенгеймером. В августе 1945 г. ей удалось уговорить Эйнштейна встретиться с советским консулом Михайловым (т. е. П.П. Мелкишевым). Эти встречи вскоре стали регулярными и происходили как в коттедже Эйнштейна на Саранак-Лейк, так и в нью-йоркской квартире Михайлова. В своих письмах М. Коненковой Эйнштейн называл Михайлова не по фамилии, а «наш консул», упоминая при этом о его «советах» и «рекомендациях». В одном из писем он сообщал, что «в соответствии с программой» сам нанес визит «консулу», а позднее он писал еще откровеннее:

«Оттуда (из Нью-Йорка. – Авт.) смог вернуться только вчера вечером. Так тяжело задание, которое несет большие перемены для тебя… Хотя по прошествии времени ты, возможно, будешь с горечью воспринимать свою порочную связь со страной, где родилась…»

Что конкретно передавал Эйнштейн Мелкишеву, неизвестно.

В сентябре 1945 г. Мелкишев, как и.о. генконсула, помог супругам Коненковым получить советские визы и в ноябре 1945 г. вернуться в СССР. Правда, и сам он, после того как был объявлен персоной нон грата, был вынужден в декабре 1945 г. покинуть Америку.

Военно-Морской Флот имел собственное разведуправление и собственные агентурные сети. В США в годы Второй мировой войны это управление имело легальную резидентуру в Вашингтоне, где военно-морским атташе с 1941 по 1947 г. был капитан Николай Алексеевич Скрягин. Как подсчитали американцы в ходе проекта «Венона» (см. ниже), этой сети принадлежали 12 агентов-источников. Впрочем, «Венона» отнюдь не является исчерпывающим источником сведений о нашей разведке – она дает минимальную цифру.

В число контактов Скрягина входили такие люди, как, например, эмигранты В. И. Юркевич, выдающийся кораблестроитель; В. И. Минорский, специалист по радиоэлектронике высшего класса, такого, что, когда он в 1947 г. захотел выехать в СССР, власти США не выдали выездную визу; бывший казачий есаул И. Ступенков, тренер на местном полигоне морской пехоты. О том, как работал атташе, говорит тот факт, что Скрягин, ни дня не пробыв на фронте, был удостоен шести боевых наград (орден Ленина, два ордена Великой Отечественной войны обеих степеней, орден Красной Звезды и два ордена Красного Знамени), не считая медалей. Первым из них он был награжден за разведывательно-дипломатическую организацию перевода дивизиона подводных лодок с Тихоокеанского на Северный флот. Второй, особенно дорогой ему, – «за пенициллин». Сам Скрягин в связи с этим вспоминал:

«Американцам удалось усовершенствовать пенициллин, открытый английским микробиологом Александром Флемингом еще в 1929 г. Мы же применяли неусовершенствованный пенициллин, эффективность которого была намного ниже американского. И я решил раскрыть тайну бациллы плесневого гриба, достать сами бациллы и описание превращения их в сильнейший антибиотик. Но воплотить свое решение в жизнь было нелегко. Американцы хранили способ усовершенствования пенициллина в тайне. Выбрал я самый простой, казавшийся поначалу безнадежным способ. Вышел на очень влиятельного в Штатах медика. Без обиняков я просто, по-человечески, напомнил этому ученому о том, что идет страшная война, гибнут миллионы людей, что нашей стране очень нужны эти бациллы. Он не стал долго думать и, сказав, что восхищен мужеством русских людей, пообещал выполнить мою просьбу. Через три дня я получил ампулы и описание технологического процесса. Ампулы в 1942 г. были погружены на личный самолет «Пе-8» наркома иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова и благополучно доставлены в Москву. Причем сам нарком об этом не знал. На крайний случай у меня был верный шанс: просто попросить Вячеслава Михайловича передать сверток с медикаментами микробиологам в Москве».

За эту операцию Скрягин получил один из своих шести боевых орденов.

Впрочем, занимался атташе не только разведкой. Ему была поручена, например, отправка пяти щенков-ньюфаундлендов в СССР, чтобы развести там эту породу, которая очень нравилась Скрягину (из этого ничего не вышло, так как щенков разобрали по рукам советские высокие чины), а также перевозка в СССР «в качестве ручной клади» пожертвованных вдовой русского эмигранта картин великих русских художников и многое другое.

Хотя, кроме пенициллина, щенков и картин, с участием Николая Скрягина в тяжелейший период Великой Отечественной войны была обеспечена отправка в Советский Союз 578 боевых кораблей и судов, полученных от союзников по ленд-лизу для нужд отечественного ВМФ, не одна сотня транспортов со стратегическими грузами, переправлены на Родину тысячи страниц военно-технической информации[31]31
  Почтарев А. Певец морских стихий // Красная Звезда. 2001. 23 нояб.


[Закрыть].

Вернувшись в СССР, Скрягин работал начальником направления в Главном штабе Военно-Морских Сил (на адмиральской должности, оставаясь при этом капитаном 1-го ранга), потом в Североморском военно-морском училище в Архангельске, затем снова в той же должности в Главном штабе. В 1955 г. был уволен в запас. Написал книгу по психологии, перевел вместе с сыном сочинение Д. Карнеги, поступил в качестве морского эксперта-консультанта в Институт мировой экономики. Был ученым секретарем Океанографической комиссии при Президиуме АН СССР.

Ценным агентом военно-морской разведки был Джек Фейхи («Максвелл»). Он родился в Вашингтоне, вырос в Нью-Йорке, работал в семейной брокерской фирме. Как и многие другие американцы, в годы Великой депрессии стал сочувствовать левым, правда, не коммунистам, а социалистам. Участвовал в испанской войне, потом, получив наследство, основал вместе с журналистом Робертом Миллером информационное агентство, которое снабжало редакции газет сведениями по Латинской Америке. В 1941 г. это частное агентство было поглощено Управлением координатора межамериканских проблем, и тогда Фейхи стал работать в комиссии по экономическим методам ведения войны в качестве специалиста по вопросам разведки. В 1943 г. его собирались повысить в должности, назначив председателем бюро территориальных проблем при Департаменте внутренних дел, но тут он был включен в список госслужащих, подозреваемых в принадлежности к компартии. Однако сумел оправдаться, доказав, что симпатизирует социалистам, а его увлечение коммунизмом – юношеское заблуждение. Комиссия подтвердила его лояльность. И лишь позже выяснилось, что Фейхи работал на военно-морскую разведку СССР, был связан с Георгием Степановичем Пасько, секретарем советского военно-морского атташе в Вашингтоне, и как раз в 1943 г. получил особую премию за предоставленную важную информацию.

Ценным агентом был Юджин Франклин Коулман, коммунист, сотрудник телефонной компании. В начале 1943 г. он работал в лаборатории КСА, разрабатывавшей приборы для радионавигации при бомбометании с больших высот, и был автором руководства по использованию прибора. Кроме того, он сообщил советской военно-морской разведке имена еще четырех инженеров-коммунистов, которых, по его мнению, можно было привлечь к сотрудничеству.

Сотрудницей военно-морской разведки являлась также нелегально прибывшая в США в 1943 г. под именем Эдны Маргарет Паттерсон уроженка Австралии и гражданка СССР Франсия Яковлевна Митинен («Австралийка», «Салли»). Она удачно легализовалась и пробыла в США до 1956 г.

В США работал советский разведчик, ставший одной из самых крупных фигур в области научно-технической разведки, – Артур Александрович Адамс («Ахилл»). В частности, он был одним из тех, кто добывал информацию по американскому проекту «Манхэттен» (работы по созданию атомной бомбы). Но знаменит он не только этим. Фигура Адамса вообще нетипична для разведки. Это был крупный инженер, организатор народного хозяйства, вступивший на тернистый путь профессионального разведчика в возрасте 50 лет, по личному приглашению Яна Берзина.

Он родился в 1885 г. в шведском городе Эскильстуне. Его отец был швед, инженер-мукомол, мать – еврейка, учительница, родом из Петербурга. Отец умер в 1890 г., мать с тремя сыновьями вернулась на родину, где через пять лет умерла. 10-летнего Артура воспитывали родственники по матери. В 1899 г. он поступил в школу морских механиков при Минных классах Балтийского флота в Кронштадте. Тогда же началась и его революционная работа – он участвовал в марксистском кружке, выполнял отдельные поручения ячейки РСДРП.

После окончания школы Артур работал в Николаеве, затем в Херсоне. В августе 1904 г. был впервые арестован и при аресте жестоко избит, после чего на всю жизнь остался поврежденным позвоночник. Провел в тюрьме 13 месяцев, в 1905 г. был приговорен к вечной ссылке, которая ввиду несовершеннолетия была заменена 6 годами крепости. Но в октябре 1905 г. он был освобожден по амнистии и снова включился в революционную работу. Дальнейший его путь был типичным для многих революционеров: аресты, ссылки, побег, эмиграция. В январе 1909 г. после скитаний оказался в Канаде, где поступил в Инженерную школу при университете в Торонто.

Торонтский университет дал Артуру глубокое техническое образование, благодаря которому он без особого труда находил себе работу. В Торонто Адамс состоял в межуниверситетской Социалистической Лиге, вступил в Союз металлистов и Социалистическую партию Америки и Канады. В 1918 г. он познакомился с 20-летней Дороти Кин, дочерью профессора философии Бостонского университета, они быстро сошлись, но брак регистрировать не стали, сделав это только через 12 лет в Берлине.

В июне 1919 г. Адамс стал работать в представительстве РСФСР, известном как «Миссия Мартенса», куда его рекомендовал ЦК Русской федерации Американской компартии, членом которой он состоял со дня ее основания в 1918 г. Проработал в представительстве заведующим техническим отделом до 1921 г., когда миссия была отозвана. Вместе с другими Адамс уехал в Россию, увезя с собой и Дороти Кин.

В Советской России он стал крупным организатором производства, занимал высокие посты в промышленности, был директором завода «АМО» (ныне ЗИЛ), главным инженером по авиамоторостроению на сталелитейном заводе «Большевик» в Ленинграде, членом правления Авиатреста и т. д. В октябре 1929 г. был назначен членом коллегии Главного военно-промышленного управления ВСНХ СССР, в 1931 г. – помощником начальника Глававиапрома ВСНХ. В 1927 г. выезжал в командировку в США для освоения опыта производства большегрузных автомобилей. В 1932 г. снова был командирован в эту страну для решения вопроса о закупке СССР истребителей Кертисса-Райта.

В 1935 г. Адамс был приглашен к начальнику Разведупра Я.К. Берзину, который предложил ему новую работу – в разведке. В то время бурно развивающейся советской промышленности была жизненно необходима информация о производственных секретах Западной Европы и США. Для выполнения подобного задания не годились «классические» разведчики, вышедшие из разведорганов времен Гражданской войны и из Коминтерна. Нужны были опытные и грамотные технические специалисты.

Девять месяцев готовили в Разведупре нового нелегала. Адамс был исключением среди подобных себе сотрудников и по возрасту, и по состоянию здоровья. Однако это не помешало Адамсу отправиться в США. Будущий руководитель нелегальной резидентуры получил оперативный псевдоним «Ахилл».

В Америку он въехал как гражданин Канады, радиоинженер по специальности. Получить вид на жительство в США ему помог прокоммунистически настроенный владелец нью-йоркской фирмы по производству радиооборудования Самуэль Новик, с которым Адамс познакомился еще в 1932 г., когда в качестве представителя «Амторга» сделал крупные закупки в его фирме. В Нью-Йорке он зарегистрировался в отеле Питера Купера как торговец химическими реактивами, что позволяло свободно разъезжать по всей стране. Чтобы оправдать свое пребывание в Соединенных Штатах и при необходимости ответить, на какие средства живет, используя старые связи, Адамс устроился работать «частично занятым инженером» еще на целый ряд фирм. Точнее, имитировал «частичную занятость». Так, проектировщик машин для Голливуда Самуэль Вегман платил ему 75 долларов в неделю как инженеру с неполной занятостью. Но ничего на этом не терял – разведчик заранее передал ему 1875 долларов наличными. Такую же сумму получал Адамс и от рекламного менеджера журнала «Кеда Маззез» Эрика Бернея, у которого также числился инженером. Таким образом, он всегда мог доказать любому проверяющему, что имеет средства к существованию.

В Нью-Йорке Адамс основал фирму «Технологические лаборатории» и приступил к созданию резидентуры. Известно, что он был связан с Джулиусом Хеуманом, импортером стали, и Викторией Стоун, владелицей ювелирного магазина на Мэдисон-авеню. Он имел также контакты в Чикаго – главным образом с учеными. (Эти связи помогли ему впоследствии, когда он стал добывать информацию по атомной бомбе.) Напряженная работа начала приносить плоды. Все шло успешно. Но вдруг в 1938 г. «Ахилл» был внезапно отозван в Москву.

Оказалось, что сделано это было по инициативе НКВД. Его обвинили в связи с неким Блюгерманом, исключенным из Канадской компартии «за контрреволюционную деятельность». Чувствуя, очевидно, что в отношении кадрового разведчика-инженера подобное обвинение выглядит, мягко говоря, «не совсем умно», его вдобавок обвинили в закупке оборудования по завышенным ценам в период работы в Авиатресте и в связях с иностранцем, подозреваемым в шпионской деятельности. Новое руководство Разведупра «на всякий случай» в июне 1938 г. уволило его из армии. Однако он сумел отбиться от обвинений. В закупке оборудования он один понимал больше, чем все НКВД, а его связи с «подозрительными личностями» выглядели крайне неубедительно. В том же 1938 г. он был приглашен в дом на Арбате, и очередной начальник Разведупра комдив Орлов предложил ему снова отправиться в Штаты. Уже в следующем году он отправляется в Нью-Йорк.

После нападения гитлеровской Германии на Советский Союз число помощников советского резидента еще более увеличилось. Ученые, инженеры, врачи, промышленники, возмущенные позицией своего правительства, помогали ему, внося тем самым свой вклад в борьбу с фашизмом. От Разведупра Адамс получал задания на сбор информации по химии, авиации, танковой промышленности, радиотехнике, электромеханике и выполнял их. Одним из его помощников был особо ценный агент советской разведки Кларенс Хиски («Эскулап»).

Подробнее расскажем об этом человеке. Он родился в 1912 г. в Милуоки, штат Висконсин. Окончил университет штата, став специалистом-химиком. Еще во время учебы стал коммунистом; его жена, Марсия Сэнд, также была членом компартии. Некоторое время Хиски преподавал в Нью-Йоркском Колумбийском университете, затем, по приглашению нобелевского лауреата физико-химика Гарольда Юри, начал работать в лаборатории SAM (Substituted Alloy Material), где возглавил отделение и находился на этом посту даже после того, как в 1942 г. ФБР предупредило руководство лаборатории о том, что он является коммунистом. В 1943 г. отделение, которым руководил Хиски, было переведено в Чикагский университет для участия в «Манхэттенском проекте».

Советский резидент получал от Хиски материалы о ходе разработок в США новых типов отравляющих веществ, их влиянии на человеческий организм, а также образцы индивидуальных средств защиты.

На самую свою главную тему Адамс натолкнулся случайно. Еще в 1940 г. он обратил внимание на то, что в американских научных журналах исчезли публикации о работах по изучению урана. Прекратиться работы по столь перспективному научному направлению не могли, следовательно, информация перешла в разряд закрытой – а значит, ученые вплотную подошли к практическому применению своих разработок. Но заданий по «атомной» теме он от Центра не получал, а потому подходов к ней не искал.

Январским вечером 1944 г. «Эскулап» сообщил ему, что один из его старых друзей занят в проекте создания атомной бомбы и имеет доступ к секретным документам, относящимся к ее производству. Это было сообщение чрезвычайной важности. На следующий день «Ахилл» условленным сигналом вызвал на экстренную встречу Мелкишева. Тот, дождавшись благоприятных условий прохождения радиосигнала с континента на континент (связь возникала, только когда поверхность Атлантического океана была освещена солнцем), передал шифровку в Центр. Ответ пришел через сутки. Москва дала согласие. В конце января Адамс встретился с будущим источником, которого в нашей отечественной открытой печати называют «Мартин Кемп» (подлинное его имя неизвестно). Оказалось, что ученый с большой симпатией относится к СССР. «Передавая вам документы, я защищаю Будущее, которое атомная бомба может погубить, окажись она в руках политиков только одной страны», – заявил он. Вторую встречу назначили на 23 февраля.

В Советском Союзе этот контакт должен был получить одобрение в НКГБ – и сразу же началась борьба за ценный источник. НКГБ и сам пытался найти подход к сотруднику атомного проекта – и на запрос ГРУ отреагировал соответствующим образом:

«Интересующий вас гражданин Мартин Кемп является объектом нашей разработки. В связи с этим просим сообщить имеющиеся у вас данные о нем, а также сообщить, чем вызван ваш запрос».

В перебранке ведомств верх взяла госбезопасность, и во время очередного сеанса радиосвязи Центр прислал указание Адамсу: «Контакты с Кемпом прекратить».

По счастливой случайности это сообщение поступило к Адамсу 24 февраля, а встреча, как уже говорилось, была назначена на 23-е. Она состоялась. И «Кемп» вручил резиденту увесистый портфель с документацией о ходе исследований в ядерном центре, попросив вернуть бумаги к следующему утру. Изучая содержимое портфеля на конспиративной квартире, Адамс обнаружил в нем около тысячи листов документов и образцы урана и бериллия. Всю ночь он фотографировал секретные материалы, а рано утром, возвратив портфель, договорился еще об одной встрече через месяц. НКГБ остался с носом.