Текст книги "Загадки старинных кладов. Кладоискательские истории"

В этой битве, как известно, объединённые шведско-леводнепровские силы потерпели сокрушительное поражение. Прекрасно понимавший, что настала пора уносить ноги, Мазепа незамедлительно ударился в бега. Достоверно известно, что он, переправляясь через Днепр в районе Переволочны, захватил с собой как минимум два бочонка с золотыми монетами. Предание утверждает, что во время переправы гетман приказал бросить часть сокровищ в Днепр, не имея возможности их спасти.

Здесь требуется некоторое разъяснение. Ситуация для отступавших с поля боя складывалась так, что быстро убегать можно было только верхом, т.е. сидя в седле. А перегруженная лошадь быстро бежать не может, как её не погоняй. Свободных лошадей, видимо, было очень мало, и поэтому перегружать их было нельзя ни в коем случае. Вот отсюда два бочонка (на запасную лошадь гетмана), и вырисовываются. Примерно 100 – 110 кг, были они весом, не меньше. Где-то сравнимо с весом солидного, хорошо откормленного всадника с обычным кавалерийским вооружением. Были ли брошены оставшиеся без конной тяги ценности в воды реки? Вполне возможно. А почему нет? Раз шведы после сражения смогли спасти только часть из ранее присланных Мазепой средств, то, следовательно, другую их часть вынуждены были спасать «мазепинцы». Вы же помните, что шведам (согласно легенде) прислали 30 подвод, а спасти они смогли только «несколько». А как же поступили с остальными ценностями? И если с лошадьми у них было туго, то вполне возможно, что они могли (после ускоренного марша к Днепру) утопить несколько тонн монет и прочих ценностей с лодок и плотов при переправе. Ведь именно так поступали в подобной ситуации многие беглецы, в том числе и бегущие из Москвы французы, и это случилось всего через сотню лет после Полтавы.

Кстати сказать, есть большие сомнения в том, что Мазепа смог спасти только 2 бочонка с золотом. Доподлинно известно, что, находясь в изгнании, он дал «в долг» Карлу ещё 240 тысяч талеров. К тому же, после смерти Мазепы, в его казне оставалось ещё 160 тысяч червонцев, не говоря уж о серебряной утвари и различных украшениях. Давайте для ясности ещё раз поднимем хронику событий и выстроим их в наглядную таблицу.

Начало октября 1708 г. – Мазепа принимает окончательное решение перейти на сторону шведов.

22 октября 1708 г. – Мазепа в своём замке в Батурине.

24 октября – соединение с войсками Карла.

1 ноября 1708г. – штурм Батурина войсками Меншикова.

12 ноября 1708г. – вторичное посещение Батурина.

27 июня 1709 года произошла Полтавская битва

18 марта 1710 г. – смерть Мазепы.

Смотрите, основательно подкрепиться денежными средствами Мазепа мог только дважды, в ночь с 22 на 23 октября и 12 ноября. И если исходить из того, что вначале гетман взял с собой только часть своих запасов, то во время второго посещения, случившегося после штурма города, он наверняка мог забрать всё остальное. Ведь никаких иллюзий на возвращение в прежний статус уже не было. Его имения и ценности разыскивались и конфисковывались специальными представителями царя Петра по всей Украине. Надеяться на прощение Мазепе было нелепо. Значит, нужно было уносить и увозить с собой всё, что было можно.

К тому же, нужно учесть и то, что в Батурине после 22 октября никаких ценностей могло и не быть. Ведь хитрый и расчётливый Мазепа вполне мог устроить свои тайники и в других местах. Так, в полуверсте от города находится ещё один «адрес», по которому могли быть сделаны ценные захоронения. Название этого места – Гончаровка. В последние годы своей жизни Мазепа особенно заботился об укреплении и обустройстве этого селения, избрав его своей загородной резиденцией. Его новый замок находился на крутом берегу реки Сейм и был окружён мощным валом. Возможно, именно там были спрятаны некие ценности «на чёрный день», кто знает?

Всем известно, что у опального гетмана была и ещё одна резиденция – на хуторе Поросючка под городком Бахмач. Именно в Поросючке в ноябре 1798 года все старейшины, полковники, сотники и знатные войсковые товарищи принесли присягу на верность Мазепе и подтвердили готовность «надеяться на протекцию шведского короля». То есть, имеется некоторая вероятность того, что и там заложено некоторое ценное захоронение. Остатки этого строения находятся неподалёку от современной железнодорожной станции Бахмач, в так называемом Поросюцком лесу, на искусственном острове, образованном широкими копаными рвами, соединёнными с протекающей вблизи речкой Бахмач.

Выходит, что у нас имеется несколько подходящих мест, в которых могут быть укрыты ценности, оставшиеся со времён далёкой и почти забытой Северной войны. Перечислю их ещё раз.

Клад на горе у села Варвы.

Ценности, утопленные в Днепре у села Переволочны.

Тайник в развалинах Батуринского замка.

Захоронение вблизи замка в Гончаровке.

Захоронение вблизи замка в Поросючке.

Клад в Киеве около Кирилловской церкви.

В Чернигове, под зданием полковой канцелярии.

Скорее всего, именно в первом, третьем и последнем пятом случае возможные захоронения локализованы наиболее компактно и поэтому поиски в этих местах могут быть наиболее результативны. При этом мне кажется, что-то действительно крупное и весьма ценное может быть обнаружено только на холме вблизи Варвы.

Хотя развалины Батуринского замка тоже представляют определённый интерес. Тем более что под ними не раз обнаруживались провалы грунта, указывающие на наличие рукотворных полостей и транспортных ходов под землёй. В 1914 году был даже составлен перечень этих провалов, к чему приложили руки заведующий народным училищем К. Шалугая и члены губернской архивной комиссии П. Я. Дорошенко и С. А. Гатцук. Но надо иметь в виду, что трудности исследования подземелий в Батурине весьма велики. Кроме общеизвестных трудностей, могущих возникнуть при достижении соответствующих договорённостей с местной администрацией, следует иметь в виду, что простейшими приборами в данном поиске не обойтись. Придётся буквально шаг за шагом воссоздавать схему подземных сооружений старинной части города, используя современный георадар. Данное мероприятие мало того, что весьма дорогое, но и обычно занимает весьма длительное время.

К тому же, составление карты подземелий, это ведь только первая фаза поисковых работ. В последующем будет необходимо данные подземелья расчищать, что по трудоёмкости многократно превосходит даже самую тщательную разведку. Вот и выходит так, что заниматься разработкой подземелий Батурина может только хорошо оснащённая и, что греха таить, достаточно обеспеченная поисковая экспедиция. Но может ли на территории Украины действовать столь большая экспедиция? Вопрос закономерный. И ответ на него, скорее всего, будет отрицательным. Всё же производить столь масштабные работы на территории соседнего государства могут лишь собственные археологические структуры.

Клад политкаторжанина

Удивительнейшие истории иной раз попадают к специалистам, занимающимся сбором сведений о старинных кладах. Настолько необычные и настолько романтичные предания, что прочитав их, просто диву даёшься. Вот и мне довелось совсем недавно разбираться с историей подобного рода, доставленной совершенно неожиданной почтовым посланием. Пусть оно оказалось неполным и несколько несвязным… Но всё же оно вполне достойно того, чтобы и Вы с ним ознакомились.

«…Встреча двух земляков в дремучем таёжном Коми-крае была сердечной и радостной, несмотря на то, что один из них был довольно молодой врач, а другой старше, профессиональный революционер, отбывший на покой под романтическим титулом – «политкаторжанин». Ал. Ад. в поздние годы своей жизни, когда касался этой темы или хотя бы слышал словосочетание «профессиональный революционер» которыми пестрела советская пресса и литература, закатывался весёлым смехом до слёз. Казалось ничего более абсурдного в (неразборчиво) для него не было, чем это грозное и наивное звание – «профессиональный революционер».

– Профессиональный революционер, – говорил он, – это как профессиональная беременная. Разве можно рожать, сколько тебе хочется?! И разве можно бесконечно и профессионально делать революции?!

Слышал он много о таких людях и сам мог бы часами о них рассказывать, но не как о рыцарях без страха и порока, а как о гнусном заблуждении людей, вообще погрязших в заблуждениях. Иногда он называл их хамелеонами, потому что они меняли свои политические убеждения и принципы, как меняет свой цвет хамелеон, оставаясь при этом безобразной ящерицей. А тут возник перед ним политкаторжанин, профессиональный революционер, т. е. человеческое существо дезориентированное, неискреннее, фальшивое, дутое, самовлюблённое, вредоносное, склизкое…, но земляк, ленинградец, интеллигент, человек мыслящий, хоть и криво, но мыслящий. Чёрт с ними, с этими революциями! Если не копаться в убеждениях, то и ничего, могли поговорить, вспомнить что-то общее.

Политкаторжанин был уже стар, хил и болен, но держал хвост морковкой и громко радовался земляку. Было ли это проявлением (неразборчиво) или простой политический навык, тоже неважно. В условиях тайги всякое тепло бесценно. Поговорили о том, о сём, перешли к болезни. Оказалось, что у него старое сердечное заболевание, подаренное царским режимом на Нерчинских заводах, где до меня томились декабристы. Так высокопарно обозвал он банальную сердечную недостаточность на почве хронического эндокардита.

Высокопарность таких людей тоже простительна, это как высокий слог у нищих, выбивающих из сонных прохожих своё пропитание. Подыскал ему Ал. Ад. подходящие нары в больничном бараке и стал навещать при каждой свободной минутке. Говорили много и о разном. Вероятно, при должном умении это можно было бы издать, как «диалоги Платона», но, увы, я мало сведущ в философии, а любые политические «убеждения» мне не интересны, так как они все ложны и с большой примесью умышленного и подлого обмана в корыстных целях. Коль хочешь делать людям добро – так и делай! Поприще открыто. Способов бессчетное количество. Только не надо одних противопоставлять другим; одних убив, ради счастья других, более правильных. На проверку эти «правильные» всегда оказывались мешком с дерьмом! Фу, вонь! Ал. Ад. Всегда рекомендовал лечить от революционных убеждений на конюшне, при стечении родственников, знакомых и учеников младших классов. Причём порка должна происходить со снятием штанов, дабы политические убеждения были лучше видны.

А тут, прекрасный экземпляр профессионального революционера, политкаторжанина. Но – земляк! Старик. Интеллигент. В глаза не плюнуть. Великодушие. Сострадание. Милосердие. А подайте революционеру кружечку кипятка!

И не безделица был этот человек. Во всём, что не касалось политики, он был умён, трезв, наблюдателен, добросердечен, т. е. хороший русский мужик. Цены бы ему не было, если бы не политическая дурь. Но хочешь, не хочешь, пришлось Ал. Ад. Выправлять и его революционную биографию, так тесно она переплелась с реальной жизнью, а нам придётся (неразборчиво) описать это – иначе не получится.

В самом начале века (имеется в виду ХХ век) молодой студент Петербургского университета увлёкся революционной риторикой, влился в течение социалистов-революционеров, и была эта группа под общим покровительством известного писателя и террориста Бориса Савинкова. Никто из них самого Савинкова ни разу в глаза не видел, по условиям романтической конспирации, но постоянно чувствовали ветерок от взмахов его крыльев – то там, то здесь раздавались динамитные взрывы, уносящие «неправильных» людей в мир иной.

Б. Савинков обретался где-то за границей, в Париже или Ницце, а молодыми социал-революционерами руководили некие доверенные люди, точно без страха и упрёка и тоже мечтающие о своей прекрасной и светлой жизни, когда все «враги народа» будут уничтожены с помощью динамита, аэропланов и подводных лодок.

Скоро наш студент, подававший надежды в области ботаники, перешёл на нелегальное положение и с того момента стал «профессиональным революционером». С той поры и до самой его смерти в лагерной больнице, в столь прекрасно организованном лагере для «врагов народа», он уже не занимался ничем полезным, а только думал о правильном устройстве мира.

В год, когда был убит Столыпин, его арестовали и отправили на Нерчинские заводы, на каторгу. К тому времени и каторга уже разложилась и вместо того, чтобы таскать руду и уголь, молодые каторжане устраивали спектакли для заводского начальства: отказывались от работы, устраивали голодовки, акции протеста.

Содержать их на заводе не имело смысла, и было убыточным. Администрация настояла, чтобы этих бузотёров отправили в ссылку. Наш политкаторжанин совместно с другим политическим из Нижнего Новгорода получил место ссылки село Кызкен, куда они добрались под конвоем из города Чита через посёлок Вершино-Дарсунский и село Нижний Стан. Село Кызкен оказалось за горами, за долами, за бурными реками. Идеальное место для ссылки. Глушь непролазная. Но неожиданно оказалось, что в селе уже есть один ссыльный, который живёт здесь уже лет двадцать, что сидит он за убийство особы княжеского достоинства и выйти до самой смерти ему не суждено.

В прошлом это был образованный культурный человек из «народовольцев» и сподвижник террориста Нечаева, теперь же он одичал, зарос, покрылся вековой грязью и придавлен заботами о пропитании. По старому учению, а учился он в Московском университете, он был недоучившимся геологом. Страсть к геологии не оставляла его все годы ссылки и очень скрасила его суровую жизнь в глухом краю. Он был уверен, и вероятно так оно и было, что край этот в геологическом отношении совершенно не исследован. Труд исследования и составления геологических карт он добровольно взял на себя и за двадцать лет многого достиг.

Режим его существования в селе был совершенно свободен и необременителен. Следить за ним было некому, т. к. в селе не имелось официальных властей. Мужик-староста был занят своими делами, и он скоро оставил ссыльного без всяких наставлений. Он сказал так: – Живи, как можешь. Кормись сам. Иди куда хочешь. Сбежишь – умрёшь. А коль выживешь, сам и отвечать будешь, а с меня взятки гладки, я тебе не мамка. Ссыльный сбегать не собирался. Он придумал для себя великое дело, ему было интересно, и он занимался составлением карты, с надеждой увековечить своё имя. А ведь карту не составишь без детального изучения местности и пород её составляющих. Вот он и стал методически прочёсывать всю эту незнакомую горно-таёжную местность.

Достиг он многого. Во-первых, составил довольно подробную карту геологического строения местности. Во-вторых, собрал коллекцию минералов, и хранил их в устье реки Княжны, где после смерти одного мужика, оказалась пустая, бесхозная изба. В третьих, он обнаружил несколько перспективных месторождений полезных ископаемых, в том числе золота и драгоценных камней. Что касается золота, то тут нашему рассказчику политкаторжанину всё было понятно, а вот камни драгоценные какие конкретно он не помнил из-за сложности их геологического названия; помнил только слово аквамарин, как слово простое и звучное.

Таким образом, в селе Кызкен жило теперь трое ссыльнопоселенцев и надо сказать, что это казалось благом только в первые дни, а дальше начался ад, так как каждый из ссыльных исповедовал свои идеалы и каждый из них готов был пойти за свои убеждения на Голгофу.

Но дело получило слишком крутой оборот. Во время ночного спора нижегородский ссыльный, человек очень вспыльчивый и горячий стал сыпать ужасные политические обвинения в адрес старого народовольца, а тот, отмахиваясь от «молокососа» толкнул его несоразмерно. Падая, ударился новгородец об угол стола, и его политическая карьера на этом закончилась.

В полутёмной избе у трупа своего товарища сидели двое ссыльных и долго молча переживали случившееся. Их товарищ лежал на полу, и что делать дальше не было понятно. В конце концов, решили, что всё случилось неумышленно, случайно, что жизнь мёртвому не вернёшь, передавать дело на суд властей бессмысленно. Утром доложили старосте, а тот собирался на покос и только буркнул, что хоронить он не собирается, и приказал похоронить самим. Сказано – сделано. Похоронили.

После этого случая ссыльные перестали собираться на целый год. Геолог ходил по окрестностям и пропадал на пару месяцев, а наш политкаторжанин на обрывках старых книг сочинял повесть о справедливом и счастливом обществе будущего «Заря свободы воссияет».

Неизвестно как долго продолжалась бы отдельная жизнь двух ссыльных, если бы однажды, вернувшись из похода, народоволец не слёг с какой-то шишкой на бедре, которая образовалась у него якобы после небольшого ушиба при падении. Шишка у него так выросла, что затрудняла ему движение и поставила его в бедственное положение. Вот тут он и обратился к политкаторжанину за помощью, т.к. у него больше никого не было. Тот согласился оказать посильную помощь, и так провозился с больным больше трёх месяцев. Тот угасал медленно, но неумолимо. Никакой медицины рядом не было, а до дальних властей не достучишься, да и смерть ещё одного подопечного им была только в радость.

И вот однажды, после традиционной кружки воды, поданной умирающему народовольцу, он поманил политкаторжанина, и попросить присесть на чурбан, служивший табуреткой. Он сказал ему, что теперь всё ясно, он умирает, и никому до него нет дела. Ему жаль только, что великолепные карты, составленные за двадцать лет неминуемо пропадут. Он просил взять их и после освобождения передать их в хорошие руки в Москве или Санкт – Петербурге. Политкаторжанин согласился. Пообещал, что выполнит поручение лучшим образом. Тогда народоволец и говорит, что он собрал немного золотишка и дорогих камней, как доказательство тех обозначений, что стоят на карте. Тут в деревне никому не нужны эти вещи, а там, на свободе, если удастся выйти, это может стоить больших денег. Он отдаёт политкаторжанину всё своё добро и просит достать его из-под кровати.

Стали доставать короба и коробки со всякой всячиной и сортировать. Самое дорогое положили отдельно, и получилась солидная и почти неподъёмная упаковка. Тут народоволец и говорит: – Вот это всё твоё. Распоряжайся им, как придёт в голову, но есть трудности. Вот представь, что тебя освободили, и за тобой приехал пристав. Ты выходишь с узлами и коробками и начинаешь всё грузить на телегу. Неужто пристав не поинтересуется, что ты там грузишь? Обязательно поинтересуется. По должности и предписанию. А коль увидит, что ты золотишко и камни вывозишь, то, как он поступит? А поступит он очень просто – глазом не поведёт. Смолчит. А когда вы отъедете вёрст тридцать от села, то он прикончит тебя при попытке к бегству и протокол составит, да в нём не напишет, что ты золото вёз, а заберёт его к себе. А тебя бросит в тайге, и звери вмиг растащат по своим норам.

Выслушав его, политкаторжанин возразил: – Ни золото, ни драгоценные камни мне не нужны. Когда мы построим новое счастливое общество, там не будет ни денег, ни золота, ни драгоценных камней. Зачем я должен таскать на себе такую тяжесть?! Народоволец согласился с ним: – Ну ладно, коль не хочешь таскать, то и не надо. Я об том же говорю. Только я тебя прошу, пока вы там будете строить новое общество, тут крестьяне всё это растащат. Спрячь, что можешь, а потом в новом обществе может быть будет музей старой жизни, вот ты и сдашь тогда всё это в музей. Пусть люди посмеются над нашими страстями и дальше живут правильно.

Политкаторжанин согласился спрятать, но не знал где. Тот ему подсказал, что недалеко от устья реки Княжны, там, где глубокий овраг есть небольшая еловая рощица. Там ближе к устью, у большого камня и следует спрятать. Надёжно и всегда под рукой. Уносить далеко он не советовал – тяжело и без всякого смысла. И сейчас и потом. Велел закопать прямо под камнем, не сдвигая его с места. Почва там вроде податливая. Всё конечно зарывать слишком трудно, а нужно отобрать только незаменимое и редкое.

Тут же отобрали ещё раз самое нужное. Мешочек с золотом был слишком тяжёл, и политкаторжанин хотел отсыпать половину, но хозяин умолил его оставить всё, дескать, металл может пойти на детали машин будущего. На том и согласились. Политкаторжанин сходил на место, нашёл камень, поковырял землю, податлива ли? Всё складывалось хорошо. На следующее утро, ещё затемно он вышел из дому и отправился к устью реки. В еловую рощу к своему камню. Там долго сидел и думал о будущем. Рыть землю не хотелось, и он уже подумывал бросить всё добро в реку и перестать о нём думать. Но обещал ведь! Зарыл, как условились.

Народоволец умер через несколько дней, и мужики помогли отвезти его на кладбище. Прожил ссыльный в селе Кызкен до февральской революции, когда царь отказался от престола, и пришла свобода.

Уезжая, он картинно плюнул в сторону камня в еловой роще. Он не собирался тащить на себе тяжёлые и ненужные вещи, а взял с собой только бесценную рукопись своей повести, которая теперь называлась «На солнечной стороне земли».

Благополучно добрался он до Петрограда. Участвовал в гражданской войне на стороне большевиков в должности армейского комиссара. Ни в кого не стрелял, но был человеком полезным. Хорошо был знаком с самим верховным главнокомандующим и главным большевиком Львом Троцким. Много – много раз получал от него поощрения, похвалы и революционные награды. Хвастал, что слово его вело в бой сотни тысяч солдат.

До революции он был социалистом-революционером, но под влиянием Троцкого и Ленина стал коммунистом – большевиком. В тридцатые годы в Ленинграде на Троицой площади был построен замечательный дом – комунна, где ему выделили хорошую квартиру. Но в 1937 году, ночами, перед рассветом, стали гудеть лифты и исчезать жильцы дома потихоньку. Политкаторжане исчезли, а в их квартиры вселились чекисты. Однажды ночью приехали и за нашим рассказчиком и припомнили ему и товарища Троцкого и политическую бесхребетность…»

Письмо неожиданно оборвалось, а я ещё долго сидел, пристально вглядываясь в последние его строки, пытаясь мысленно реконструировать его окончание. Впрочем, при таком специфическом развитии событий завершений столь нетривиальной истории могло быть только два. Либо клад политкаторжанина был изъят тем самым молодым врачом, который помогал больному старику в лесном лагере. Либо он так и лежит под валуном в некоей еловой рощице у реки Княжна. Следовало непременно и мотивированно подумать над тем, как могли развиваться события дальше, чтобы сделать обоснованный вывод о том имеет ли данный клад хоть малейшую перспективу для попытки его отыскания.

Допустим «молодому врачу» из письма было 35 лет в тот момент, когда он услышал данную историю от «политкаторжанина». И случилось это где-то (допустим) в 1940-м году. Если этот врач попросился на фронт, то, скорее всего он был либо убит в бою, либо серьёзно ранен. Если же «честно» отсидел до всеобщей амнистии в 1953 году (дата смерти Сталина), то после выхода на свободу и обретения хоть какой-то физической формы ему уже было ближе к пятидесяти. Этот факт меня, как кладоискателя порадовал. В таком зрелом возрасте люди редко пускаются в романтические путешествия за тайными кладами. Чаще они оставляют столь рискованные предприятия для более молодых людей. Значит, скорее всего, клад им так и не был найден.

Уверив себя в этой мысли, я на всякий случай, решил перечитать то письмо, которое сопровождало данное повествование. Вот что было в нём написано.

«Посылаю Вам один рассказ Альберта Мартыненко, ныне покойного. А история такова: несколько лет назад вышла книга А. Мартыненко «Невостребованные клады». У нас она появилась на руках когда она ещё не вышла в продажу, а лишь только на выставке «Мир камня». Через некоторое время я решил познакомиться с автором. Нашёл его через милицию (я 4 года работал в милиции), познакомился. Мы подружились, хотя он был лет на 20 старше меня. Прошло ещё какое-то время, и Мартыненко передал мне папку неопубликованных материалов. Этот рассказ из этой папки…

Эти истории А. Мартыненко передал лагерной врач, который за 20 лет лагерной жизни собрал у заключённых перед смертью. Я хотел туда поехать, но уж очень далеко и дорого, было бы жаль, если ещё и зря. Этот рассказ не опубликован, автор умер, я был на похоронах. Делайте с ним, что считаете нужным».

Перечитав несколько раз данный кусочек письма, я и подавно убедился в том, что «каторжное» сокровище всё ещё лежит на своём месте. В то, что его отыщут случайно, я не верил. Местность вблизи Читы столь мало населена и заброшена, что случайно залезть именно под тот валун и именно в той роще просто некому. Оставалась другая проблема, чисто техническая. Из рассказа следовало извлечь все описанные в нём географические ориентиры и попробовать отыскать их на современных картах. Если действительно такие населённые пункты и река Княжна окажутся в одном районе, то данное дело сразу обрело бы вполне реальные черты.

Долго искать указанное в рассказе место с помощью электронной карты не пришлось. Посёлок Вершино-Дарсунский, село Нижний Стан, село Кызкен и речка Княжна действительно были сосредоточены в небольшом (по сибирским меркам) районе, километрах в ста восточнее Читы. Сомневаться больше не приходилось, клад политкаторжанина действительно может находиться вблизи устья таёжной реки. Более точное его местоположение могли указать следующие природные приметы: «глубокий овраг», «небольшая еловая рощица» и «большой камень».

Но прежде чем собираться в путь, следовало хотя бы предварительно прикинуть стоимость спрятанного. Из текста исходного рассказа следовало, что весь клад весил не более 30 – 35 кг. В противном случае дотащить его от Кызкена до реки было бы весьма проблематично. Золота же в нём могло быть примерно половина веса, т. е. около одного пуда. Получалось, что по объёму весь клад был не более размеров солдатского вещмешка, а стоимость его могла колебаться от 150.000 до 200.000 долларов (даже в том случае, если посчитать драгоценные камни за относительно малоценное минеральное сырьё).

Оставалось только отыскать деньги на поездку и выбрать для неё подходящее время. И если с первым было несколько полегче, то со вторым возникли серьёзные проблемы. Ухудшившееся состояние здоровья моей матери практически лишило меня возможности болтаться где-то вдали от неё дней двадцать, если не более. Так что данный старинный клад, возможно, ещё долго будет лежать под замшелым валуном, грозно нависшим над быстрой таёжной рекой.