Текст книги "Посвященный. Книга I. Маарон и отравленные земли"

Их цель – песочная насыпь, находилась теперь так близко, что ее можно было затулить ладонью. Теперь, после того, как тень исчезла, а солнце было прямо над ними, не нужно было идти вдоль каньона, они приближались к цели с еще большей решительностью и скоростью.

Это одновременно радовало Майкла и пугало.

В большей степени, все же, пугало.

Штейн молчал, Майкл тоже. Между ними точилась молчаливое противостояние, кто первым скажет слово – тот…

…ну, придурок, например.

Майкл уже привык к этой молчаливой атмосфере. Его это устраивало, теперь, после нескольких часов, проведенных в дороге с этим приятелем, он уже не казался ему надежной опорой.

И пусть лучше он просто мол…

Внезапно плащ Штейна дергается, его подол вздымается вверх, а из-за этой стены из ткани мелькает блестящее острие меча.

– Ложись! – Доносится голос из другой реальности. Но Майкл уже и так летит на землю.

Его взгляд затуманен, в глазах – ужас осознания боли. Той боли, которой он еще не чувствовал в жизни. Она пронизывает все тело, зарываясь своими сияющими чистым белым пламенем корнями прямо в центр сердца, заставляя его сбиваться со своего обычного ритма. Теперь перед его глазами песок, что-то теплое проливается на него, превращая в месиво красно-грязевого цвета. Кровь у него на лице, он чувствует это тепло, а еще, соленый ее привкус во рту. Одна капля даже попала ему в глаз и теперь перед ним половина мира предстает в бордовом оттенке. Он поворачивает голову вверх, над ним – странник.

Штейн смотрит наверх, его взгляд прикован к одной точке. Его рука сжимает меч, но тут же, молниеносным движением оружие возвращается в лоно ножен.

Он достает ружье, не целясь, направляет его на цель и стреляет. Клуб дыма вздымается вверх. Майкл не слышит звука, его взгляд затуманен, руки дрожат, почти конвульсивно содрогаются, зарываясь в песок. Он не чувствует глаз, в одни момент их словно кто-то закрывает. Майкл теряет сознание.

Собравшись с силами, вытащив огромную иглу, по размерам походящую на мясницкий нож, я крепче сжимаю рукоять ружья. Она потеплела не столько от жары, сколько от моей вспотевшей руки. Тварь выжидает, я глубоко дышу, стараясь делать это тише. Кровь струится из плеча, но это ничто, по сравнению с тем, что стало с мальчиком.

Он с самого начала шел под лихим знаком, мальчишка не виноват, такова его судьба, но моя – в том, чтобы его судьбе сказать «нет». … И победить смерть, ни свою, но хотя бы мальца.

Слишком много было поставлено на кон, и нельзя зарывать все в землю (это и так произойдет со всеми нами рано или поздно, только в нашем случае будет песок)

Я встаю из укрытия, им стала старый подземный резервуар с водой. Тварь уже улетела, на это я надеюсь. Я небрежно выглядываю из тьмы. Свет ослепляет, дыхание прерывисто стучится в моих легких. Волнами наступает холод. Кожа покрывается гусиной кожей от осознания всей величины твари.

На поверхности никого – путь чист. Или же это часть игры. Она изловит и разорвет в клочья, если не быть осторожным.

Звук…

Они его боятся.

Но ведь я использовал все шашки!

– Черт. – Говорю я про себя, сжимая в лютой ненависти уста. Зубы пробивают сухую ободранную губу, и из нее начинает точиться кровь. Я вытираю кровь краем ладони и возвращаюсь обратно в нору.

Рядом со мной, на холодной бетонной трубе лежит Майкл. Парню распороли живот: вот что страшнее всего. Кровь удалось запечатать раскаленным ножом, но рано или поздно кровь снова пойдет. Что тогда?

Нам обоим нужно добраться до старика как можно быстрее.

Я сажусь напротив Майкла, (тот спит, так будет лучше для него и для меня), достаю потрепанную временем торбу и достаю из нее флягу. В ней хватит на несколько глотков. Выпиваю все без остатка, выбрасываю флягу. Все равно для меня это дело будет последним, это было написано на моем роду: все мужчины должны ценой жизни трудиться на общество, отдавать жизнь за него, если потребуется. Жизнь в этих землях особенно трудна. Оттого тяже становится труд. А когда жизнь становится невыносимой, трудов становится еще больше.

Я погружаюсь в сон. Добраться до темноты теперь, когда я ранен, а он на границе жизни и смерти, не получиться.

Необходимо выжидать…

Спустя несколько часов Штейн проснулся. Его не мучали кошмары, как и не мучали и Майкла, потому что в этом мире нет сновидений. В нем есть лишь выбор: бороться или умереть. А еще Храм Мира… Храм Созидания, как его прозвали. Глупцы! Они не могли понять, что этот Храм призван не созидать, он призван разорвать мир по швам, разорить людей и накрыть все тьмой. Если его не уничтожить…

Штейн приоткрыл лючок на несколько дюймов. Без очков можно было отлично все рассмотреть. Солнце было на обратной стороне, а тени от барханов по длине доходили до размеров тех тварей, так что можно было легко спрятаться, полностью погружаясь во мрак.

Выстрелы могли привлечь еще больше тварей, но пока что никого не видать. Стало очень тихо. В трубе, в которой раньше хранили воду, осталось немного на дне, это казалось Штейну невозможным, так как палящее солнце должно было выжать отсюда все, но в его жизни итак было слишком много невозможного. И до этого он особо не жаловался.

На дне люка во время дневной жары образовалось множество мелких капель, которые этим утром были паром, заточенным в этом резервуаре.

Штейн долго смотрел на эти капли и слушал, как те падали, издавая тонкий, почти неслышный звук, когда приземлялись на лужу.

Последнее задание.… Звучит это слишком страшно, что бы можно было осознать всю серьезность этих слов. Но, похоже, что он подобрался к этому впритык.

Он снова выглянул из укрытия. Тени от скалы теперь покрывали все пространство, а солнечный свет проникал лишь тусклым призраком своего былого величия. В воздухе все еще витал аромат гари, как после могучего пожара. Он оставался в носу и пробирался дальше, в глубь человеческих ощущений, становясь практически осязаемым. И ты понимал – так пахнет не воздух, а вся пустыня в целом. И постепенно к тебе приходил страх, ты понимал, что пустыня пожирает тебя, пожирает твою волю, сжигая ее палящим солнцем и замораживая лунным светом. Песок теперь был везде, в твоей одежде, в сапогах и в мыслях.

От него нельзя было укрыться, он был даже здесь, в этой трубе, зарытой в землю на шесть метров.

Он не покидал тебя и даже когда ты закрывал глаза и хотел заснуть, ты думал про него.

Но скоро все закончится. Не будет ни песка, не света восходящей зари, не вида морей, о которых ты когда-то мечтал.

Старик тебя освободит.

Ты станешь свободным, свободным от этой темницы, под названием жизнь.

Скоро опустилась ночь, в укрытии пока было тепло, но уже к полночи костлявые лапы холода настигнут их двоих и поглотят. Не было сомнения, что ситуация, в которую они попали, была патовой, почти безвыходной.

Штейн делал две попытки выбраться наружу. Просто для того, что бы себя занять. Но оба раза в его сторону начинали лететь твари.

Приземляясь в считаных секундах от цели, приняв очередное поражение, они поднимались в гору, садились на край каньона и начинали ждать… пока он выйдет. Теперь их было несколько, сколько именно, он не знал. Но это не имело значения, ведь даже одно такое существо могло запросто расправиться с двумя взрослыми мужчинами без всяких трудностей.

Разорвать их в клочья, если быть до конца откровенным.

Теперь же одна из них бродила вокруг люка, в который забрался Штейн. В прорезах, которые тварь проделала клыками, можно было разглядеть, как это чудовище бродило вокруг трубы, торчащей из земли. Его когтистые лапы с глухим звуком проваливались в песок, они не были приспособлены для него, движения становились вязкими и исполненными упорства. От этого ходьба ее казалась еще более… желающей, более нетерпеливой. И даже со дна трубы он чувствовал этот запах. Смесь гниющей плоти и приторного аромата крови. Существо без перьев, но с крыльями, весом более чем пятьсот килограммов было ранено, истекало кровью, обливалось ею вместе с ненавистью и слюной и заходилось громко дышать.

Поднявшись по лестнице, которая вела к люку, Штейн выглянул в одну из дыр от когтей, пытаясь в каждое свое движение вложить всю осторожность, на которую он только был способен. Тварь с хриплыми вздохами продолжала курсировать вокруг трубы, предвкушая добычу. Глаза ее светились злобным красным сиянием, глаза, как прожекторы разрезали ночь и лучи ослепляли его. С жадной оскалившейся пасти скапывала вязкая слюна, а лапы впивались когтями в песок с каждым шагом. По ее каменной чешуе на спине скапывала черная жидкость – кровь, текущая с раны, проделанной его винтовкой. Время от времени левое крыло трепыхалось от боли, оно напоминало рваную тряпку и сползало по спине, концы крыльев царапали песок. По ним стекала кровь.

Внезапно взгляд ее метнулся в сторону Штейна. Глаза сверкнули демоническим светом, и оглушающий рев донесся из ее пасти. Лапа разрезала воздух и с мощью пронзила тонкий металл, прошипев, как шпага, пущенная в бой. Штейн сунулся назад, держась руками за ручку люка, чтобы не упасть. Когти сверкнули перед ним в паре сантиметров, и запах смерти накрыл вдруг Штейна. Лапа вернулась обратно во тьму, вместо нее прорезе показался горящий глаз, тварь внимательно посмотрела на Штейна. Внутри него все сжалось, но вместе с тем захотелось больше всего на свете лишить жизни это существо. Они оба видели друг в друге врага. Оба горели ненавистью друг к другу, но также и не имели понятия, почему так ненавидят… Глаза твари, разумные, преисполненные холодной ненависти рубины. В них, казалось, таился ответ: они как-бы говорили «Я делаю это не, потому что ненавижу тебя, но все же ты умрешь, потому что я не сдамся…

ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ МЕНЯ УБИТЬ, ЧЕЛОВЕК, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ СГИНУТЬ САМ!»

Штейн вынул меч, удерживая равновесие на лестнице, сердце его отбивало обезумевший ритм, одна за другой его мысли уходили на второй план. Включались инстинкты. Вобрав в себя остатки решительности, Штейн резким выпадом вонзил половину острия в глаз чудовища: рубин рассыпался, и из него ручьем потекла кровь. Тварь встрепенулась и рывком отскочила от трубы, затем, приземлившись в метрах десяти от Штейна, подняла окровавленную голову к небу и истошно завопила. Мощные мускулы на ее шее тянулись стальными тросами сухожилий. Кожа на слабо защищенном животе просвечивала копошащиеся сухожилия, кости и внутренности за ними. Если бы Штейн взял с собой винтовку, то все для твари закончилось быстро и кишки ее уже валялись бы на песке. Его внезапно окатила волна неумолимо надвигающегося триумфа. Он, наконец, поверил, что сможет выбраться со всей этой передряги живым.

Со стороны скалы донесся такой же злопастный крик, это кричали другие – ее сородичи.

Штейн снова взглянул в дыру в трубе. Тварь стояла на том же месте и пристально вглядывалась прямо ему в глаза. Ее тяжелое дыхание постепенно уравнивалось. Когти то погружались в песок, то снова растопыривались. Внезапно спина ее выгнулась и один целый глаз/рубин сверкнул. Тварь тихо зарычала, по спине Штейна прошелся холодок. Он взглянул на меч, который машинально выставил перед собой для обороны, и снова в его голове промелькнула мысль, что все получиться. В таком крепком укрытии, как это можно было хоть целую ночь обороняться. Но внизу его ждал умирающий ребенок, который имел все шансы не пережить эту ночь. В его теле была огромная дыра…

В этой дыре была большая проблема.

Пока мое сердце стучит, изо всех сил пробивая себе путь наружу через грудную клетку, я возвращаюсь к тому моменту, когда тварь спикировала на нас. Это произошло так же неожиданно, как гром среди ясного неба. Тварь слетела с края скалы и камнем упала на нас, пустив одну из своих стрел в ничего не подозревающего ребенка. Я сделал несколько выстрелов, но лишь один из них задел цель. Попал в крыло, и тварь упала недалеко от нас. Я схвати Майкла, вытащил из него стрелу с каменным острием и запечатал рану Заклятием. Но затем в моей голове блеснула мысль о том, что тварь очень скоро придет в себя и нужно спасаться, искать укрытие. Тогда-то я и заметил несколько одинаковых люков, принадлежащих одной сплошной канализации, и дотащил испачканного в крови Майкла.

А теперь, сидя здесь и смотря ей в лицо я, видя в глазах готовность, отдать жизнь в этой схватке, понимая, что готов к этой встрече. Всю свою жизнь я готовился именно к этой роковой схватки и долгие годы тренировок до кровавых мозолей на руках готовили меня лишь к сражению с этим бешеным взглядом, этой скалящейся слюнявой пастью и этим светящимся кровавым светом глазом. Именно облик обезображенного яростью животного с горящими глазами приходил ко мне по ночам, я, наконец, все…

И тут тварь метнулась на него.

С холодной яростью, выходящей из горла, огромная фурия врезалась в трубу, проломив своей отупевшей башкой металлическую крышку люка. Метал под силой удара, со стоном согнулся, словно это было вовсе не крепкое (но уже порядком заржавелое) железо, а глина. Штейн чудом спасся от этого смертельного удара, спрыгнув вниз. Визг твари наполнил подземное помещение, ее лапы продолжали барабанить по остаткам крышки. Штейн неудачно приземлился на левую ногу и почувствовал острую боль во всем теле, больнее всего отозвалось сердце. Отравленная стрела словно бы пронзила его насквозь, он упал на спину и на секунду потерял сознание, проваливаясь в пустоту вечного сна. Но тут же его рассудок поплавком всплыл на поверхность и со звуком «хлюп» его глаза раскрылись. Действительность снова предстала перед глазами. Но эта действительность была не из приятных; тварь дико стонала, хрипела, позабыв о боли и о том, что от этих мощнейших ударов ее морда уже давно превратилась в месиво. Когтями она ухватилась за держащийся из последних сил люк и потянула, сотрясая воздух своим ополоумевшим воем. Наконец, ржавые петли поддались. Сорвавшись, кусок металла взлетел в воздух и исчез во мгле ночи.

Существо просунуло голову в дыру, ее окровавленное лицо больше не выказывало ни злобы, ни желание полакомится, в этом существе не было даже элементарных инстинктов. Был лишь палящий свет одного целого глаза, который теперь был слегка прикрыт и на тле обезображенной пасти был единственным, что можно было четко различить.

В этих глазах осталась лишь неисчерпаемая жажда лишить жизни Штейна,… хотя нет, несколько прозаичней, просто разорвать это размытое пятно впереди, стереть в прах, изжить, уничтожить, убить – тварь сделала рывок, в надежде прорваться внутрь-убить! Она продолжила кричать, заполняя пространство внутри своим ревом – убить! Убить! – Штейн потянулся к винтовке, которая лежала рядом с Майклом

УБИТЬ! УБИ-И-ТЬ!

Выстрел. Вспышка света. Крик затихает, тварь с еле различимым стоном отползает назад, с ее головы отваливаются куски плоти, смешанные с красной юшкой.

В воздух поднимается струйка серого дыма, вздымаясь из недр винтовки. Штейн триумфально улыбается, на его лице зияет бесконечное облегчение вперемешку с дикой усталостью. Наступает тишина.

В этой тишине Штейн проводит несколько долгих минут, просто лежа на мокром дне трубы, держа оружие в руках, и смакует эту тишину.

Наконец, он поднимается на ноги, колено отзывается короткой вспышкой боли, но та быстро заползает обратно в тень.

Штейн поднимается наверх, большая часть лестницы осталась цела, но наружу выбирался он, уже хватаясь пальцами за покорёженный метал.

Тварь лежала на песке всего на расстоянии вытянутой руки, медленно ее чрево опускалось и поднималось, дыхание было неровным, а обезображенная морда зарылась в песок. Воздух снаружи остыл до колючего холода. Штейн обернулся в сторону скалы, на ее краю больше никого не было, родичи улетели.

Большая удача.

Он подошел к умирающему зверю. Тот выглядел беззащитно, опущенное крыло продолжало нервно трястись. Она высунула морду из песка и взглянула на Штейна. Вместо морды было месиво, левая сторона головы была лишена плоти. В этой обширной дыре белела отделенная от мяса челюсть. Глаз у твари больше не было.

Закрыв глаза, Штейн вытащил меч из ножен: сверкающее острие, покрытое слоем живой крови, все так же безупречно взблёскивало в лунном сиянии. Внимательно посмотрев на него, Штейн еще раз вспомнил тех словах.

Последнее задание…

И вонзил лезвие в череп зверя, таким образом, лишив его, наконец, жизни.

Он долго сидел рядом с телом, переводя дух и думая о словах старца. Думал, как хорошо было бы, если бы старик его никогда бы не выбрал. Прошел бы мимо в тот день и избрал бы другого – обрек кого-то прочего на эту бессмысленную участь.

Вспоминая тренировки, он чувствовал боль во всем теле, его мозг вновь и вновь приводил его к тем трем годам безостановочных тренировок. Под конец, которых он падал на свой топчан в казарме, напоминающей тюремную камеру, и умирал, оживая на следующий день, но не из пепла, как Феникс: легенда из древних земных книг, а из обычной плоти, и проходил те же муки вновь.

И так ровно тысяча девяносто пять раз.

И все это в итоге привело его к тому, что он большую часть своей жизни тренировался, мучился, чтобы… что бы, привести старику приемника и согласится на жертвоприношение. Но ради всего святого! Ему совсем этого не хотелось. Теперь он понял окончательно – после того, как избавился от гарпии – что жизнь ему дорога. Дороже даже чести, пожалуй.

Ему захотелось закурить, во внутреннем кармане нашлась одинокая самокрутка и он, найдя огниво, подпалил обрубок и блаженно закурил.

Так он просидел около минут десяти

А затем до него донеслись голоса.

– Кто это там? – Спросил Штейн и обернулся, вглядываясь в пустоту пейзажа.

Со стороны невысокого бархана шли двое. Их полупрозрачные силуэты тенями падали на песок, освещаемый латунным светом фонарей. Их длинные плащи и высокие станы отчетливо выпирали из ровной полосы горизонта. Как только люди приблизились достаточно близко, он заметил, что в руке одного длинное оружие, напоминающее ружье.

Штейн встал в полный рост и, вышвырнув окурок прочь, всмотрелся повнимательней. Наконец, он узнал в силуэтах знакомых, друзей.

Но что это значит?

«Неужто их прислал старик? Неужели я им так уж понадобился. И если это так, то зачем».

Штейн на секунду пожалел о том, что в руке у него нет ружья.

Глава III

«Вопросы…»

Майкл очнулся посреди залитой светом спальни. Теплый утренний воздух волновал тонкую прозрачную занавесь, и та частично приоткрывала вид на улицу.

Вокруг было невообразимо тихо, тепло щекотало его лицо, но слабость во всем теле волновала и даже слегка пугала его. Хотя, спустя время двигательная активность вернулась к его мышцам. Но все же вставать с кровати не хотелось. Ему было приятно в этой комнате, стены которой были похожи на стены старинных замков, только слегка бежевого оттенка, а не серые и темные. Здесь было необычайно светло и ярко. Комната была обставлена роскошно. С потолка свисала золотая люстра с огромным количеством свечей на ней. На полу рядом с кроватью разлегся шикарный ковер со сложнейшим разноцветным узором и знаком орла, пикирующим вниз. Мебель так же была из необычного дерева, позолоченные ножки и спинки стульев на вкус Майкла выглядели как легкий перебор, но в целом выглядело все очень недурно.

Все походило на сон.

Но тут он вспомнил, что на самом деле вогнало его в сон – стрела, пущенная летучей тварью. Нет, не так: целое копье, которое пронзило его… всего.

По логике этого и любого другого мира Майкл Брукс уже давно должен был тесниться в мире мертвых с другими его жителями, но что-то или кто-то очень удачно этому воспрепятствовали. «Ну что же, спасибо вам»

Тут он вспомнил о Штейне, о портале, который перенес его сюда, о старике, который дал ему визитку в самый счастливый день лета и тем самым превратил его в самый несчастливый а еще Майкл вспомнил о Ребекке, которая после ссоры поклялась больше не звонить ему и вообще не общаться. А еще.… А ЕЩЕ!

Но уже этого было достаточно для того, что бы голова его начала поневоле трещать по швам. Он сжал руки в кулаки и начал медленно подниматься. Сел.

Мысли в голове потихоньку находили друг друга и обретали целостность. Он посмотрел на право – стена, на ней картина: родник, возникший посреди пустыни. Видимо это то, чего здесь не хватает больше всего.

Взгляд его ненадолго задержался на картине, и его поглотила печаль. Он до этого никогда не обращал внимания на картины, особенно в домах незнакомых ему людей. У мамы на кухне весит одна, над часами: ручей, лес – ничего выдающегося. Но эта картина поразила Майкла тем, насколько красиво и в тоже время просто была написана. В ней он видел правду; то, как цвета и оттенки переходили в друга, заставляло поверить в реальность этого пейзажа. Поверить в то, что в одном из уголков земли, посреди мертвой пустыни, растет такой островок, зеленый и чистый. От этих мыслей ему внезапно захотелось домой, очень сильно. Захотелось увидеть родных и обнять их. Хотя в то же самое время его мучал вопрос,

«Если меня проткнули насквозь, и я так быстро умирал, как возможно, что я все еще жив и спокойно стою на ногах»

– Я бы мог ответить на это. – Прозвучало у него за спиной.

Обернувшись с таким лицом, как будто его ошпарили кипятком, Майкл чуть не вскрикнул от неожиданности.

Во входном проеме стоял старик, тот самый чертяка, который привел его сюда и силами которого его рассудок и жизнь в целом шли под откос.

– Тебе понравилась картина, не так ли? – Кивнул он в сторону рудника посреди пустыни.

– Просто засмотрелся, – Холодно ответил Майкл, непроизвольно сжав руки в кулаки.

Старик улыбался ему.

– Ты пришел сюда, в это место-в этот мир – что бы получить ответы. Я же здесь для того, что бы дать их.

– Это хорошо, – Сказал Майкл, все так же холодно.

Старик теперь казался не таким уж старым. Лицо его было в морщинах, но цвет его был естественным, а в глазах таился неведомый сумрак и глубина, казалось, была просто бесконечной. Да, он казался моложе на вид.

Он подошел к кровати и сел. Пружины заскрипели, а волосы на голове у Майкла начали подниматься дыбом. Он не сомневался в том, что человек, сидящий в полуметре от него, вовсе не старик на самом деле. Кожа его показалась ему натянутой, как маска, до черта хорошая маска. Но именно в глазах можно было рассмотреть сущность человека. И то, что Майкл нашел на их поверхности, вынуждало забояться того, что могло скрываться внутри.

– Итак! – Произнес он тоном властным и мощным и развел руками в стороны, да так, что казалось, лет ему не больше чем Штейну. – Что ты хотел узнать?

Так много вопросов сейчас клубились в сознании Майкла, но дать начало он никак не насмеливался. Глаза. Эти глаза не давали ему покоя, они приковывали к себе его взгляд и зарывали вглубь черных как мгла зрачков, ведя все ниже, ниже, к самому ядру его бесформенной и безобразной души…

На момент все вокруг посерело, жар ударил ему в лоб, и он сделал один шаг назад. Кровь стыла в висках и руки превратились в две льдины. Сердце в ужасе сбежало в пятки.

– Садись. – Предложил человек, который с каждой секундой пугал Майкла все сильнее и сильнее и похлопал по кровати, зазывая его сесть.

И Майкл сел. Он пристально изучал собеседника взглядом, пытаясь казаться внешне спокойным, но понимая, что внутри все вот-вот распотрошит страх.

– Не хочешь ли чего ни будь съесть? – Спросил совсем не старик. Теперь перед ним сидел не пожилой человек с морщинистым лбом и глубоко посаженными глазами, а подобие злого божества в личине старого человека. Его горящие ненавистью глаза буквально пылали, но не гневом, а кристально чистым блаженством. Он точно знал, чего хочет от Майкла.

– Ты не ел несколько дней, твою рану я излечил сразу же, но крови перед этим ты потерял порядочно. Так что, не хочешь чего-нибудь перекусить.

– Нет, я не голоден. – Отрезал Майкл, хотя даже если бы и был голоден, вряд ли бы стал просить пищу у такого как он.

– В таком случае, Майкл, я даю тебе право первым задать вопрос.

Теперь Майкл больше думал о том, что этот человек попросит у него взамен. А он из тех, кто всегда просить что-нибудь взамен. Его это пугало, от этого ему хотелось убежать. Но затем он смирился.

Он выдохнул и спросил:

– Первое, что я хотел бы узнать, кто вы?

В ответ ничего. Старик все так же пристально всматривался в его лицо. От эго взгляда внутри у Майкла все сжималось.

– Я – человек, сидящий напротив тебя – всего лишь тот, кто раскроет тебе дверь, которая поведет туда, куда захочешь. – Его глаза сверкнули. – Взамен тебе лишь необходимо будет сделать одну вещь…

«Какую, черт побери, вещь? Что за хрень ты мне втираешь?» – подумал Майкл, и старик тут же словил его мысли, вытащив из черепа с такой скоростью, с которой свет бороздит пустое космическое пространство.

– Это я уже, вроде бы, понял, но… вы не ответили на мой вопрос.

Старик встал и подошел к окну.

– Если ты готов к долгой истории, то значит, действительно заинтересован.

– Да, еще бы мне не быть заинтересованному, ведь недели три до того, как я попал сюда, мне снились странные и в чем-то безумные сны. Теперь, когда я стал частью этого безумия, ну что же, придется во всем этом разобраться.

Старик обернулся и подарил ему короткий, но страшный взгляд. Его лицо теперь источало неприкрытую злобу и ненависть. Глаза были начисто лишены человечности: красные, большие и яркие, в такие нельзя смотреть долго, если не хочешь сойти ума.

Но больше всего Майкла поразил холодный тон, с которым к нему обращался старик.

– Думаю, стоит начать с правды. Я не намерен тебя убивать, но и так запросто отпустить тебя не получится. Ты стал частью всего этого лишь потому, что был мне нужен.

– Это я уже давно понял.

– А еще, – Старик словно и не обращал внимания на слова Майкла и продолжал гнуть свое. – Эта комната.

– Эта комната… – Пробубнил про себя Майкл.

В его голове снова заработали невидимые машины, считывая невидимые сигналы, шепчущие ему слова незнакомым, но понятным языком.

– С этой комнатой что-то не так. – Сказал он про себя, тихо, но старик это услышал.

– Правда, – кивнул он, хватаясь рукой за занавесь. – Эта комната – фальшивка!

Старик содрал ткань, и в его руках она резко поменяла цвет. Она была черной.

Свет, идущий из окна, провалился в безвестность и комнату окутал мрак. Стены зашептались, кровать исчезла, и Майкл приземлился на задницу.

«Что за…»

Не успел он хорошенько подумать над этим, как вдруг из-неоткуда возник язык пламени, тусклый огонек освещал костлявую ладонь с длинными желтыми ногтями, пламя медленно танцевало, изменяясь, вздымая в воздух маленькие частицы, которые быстро потухали. Ладонь слегка отдалилась, пламя уверенно переметнулось за ней, сверкая и веселясь, как будто ему суждено пылать вечно. Из тьмы появилось лицо старца и в этом непроглядном мраке его глаза казались маяками, красный свет которых говорил тебе «берегись, меня стоит сторониться, беги подальше»

Это и хотелось сделать Майклу. На момент ему показалось, что от него хотят избавиться, и то самым что не наесть страшным способом. Но старик лишь улыбнулся, кованой, но не злой улыбкой. Тени от огонька блуждали по бороздам и морщинам его лица, зарываясь в них и придавая его лицу старости.

– Кажется, я немного тебя ошарашил? – Спросил он, щерясь, как лисица.

– Похоже, что да. – Ответил Майкл.

– Хорошая иллюзия, правда? – Продолжил шепотом говорить старик. – Одна из тех, безобидных… самая простая. Я создал ее, что бы, когда ты проснулся, то смог бы увидеть меня.

– Спасибо за доброту «чертов мудак»

Старик захохотал, хрипло, закончив кашлем. Подойдя к двери, продолжая нести пламя в ладони, он поманил Майкла.

– Пойдем лучше в место, в котором нет лжи.

Они пошли.

Они тихо, украдкой шагали по прямому и бесконечно длинному коридору. Стены были обложены ровным слоем глины и были пусты, лишь в некоторых местах весели странные картины, смысл которых Майкл не мог уловить. Весь коридор казался мертвым, а одинокая дверь из которой вышли двое, то-того еще сильнее вгоняла в уныние.

Коридор впереди не заканчивался, шаг за шагом самочувствие Майкла ухудшалось. За воротник проникал жар, мысли путались, глаза начали наливаться кровью а изображение двоится.

Наконец, они пришли в зал. Его и коридор разделял лишь пустой дверной проем.

У зала этого было богатое и роскошное прошлое, это было видно по тому, как все тут было обставлено. Все в золоте, мебель, кухонная утварь: все было покрыто слоем тончайшего и блестящего золота. Поистине огромная люстра красовалась на высоте больше десяти метров над мраморным полом. Но это все было засыпано песком. Праздничный стол был разбит напополам, и перевернут на левый бок. Стулья, десятки стульев валялись в уголке рядом с камином, труба от которого тянулась вверх, до самого потолка. Ножки у многих были оторваны и явно использовались в камине по назначению.

Да, в этом месте действительно была правда, гласящая, что все погребет прах/песок.

Теперь Майкл не видел разницы между ними.

Высокие (почти до потолка) окна были разбиты. Дюна возвышалась за ними, врываясь в помещение, как волна, запечатленная на старый фотоаппарат. Эта застывшая картина напоминала иллюстрацию к какому не будь фантастическому роману.

В свете утреннего солнца море золота все еще радостно отблескивало своим бесценным блеском.

Они со стариком углубились в зал. Майкл неуверенно ступал за своим проводником и представлял, как бы на это отреагировали его родители.

«Все это настолько невероятно, что просто не может быть сном»

И в этом была своя доля правды. Майку никогда не снились такие яркие и светлые сны. Около месяца до этого ему снилась лишь тьма и страдания того незнакомого человека.

– Как вас зовут? – Бросил он в сторону старика.

Тот, не обернувшись, ответил. Слова его в такой огромной комнате звучали, как будто исходили из громкоговорителя.

– У меня много имен. Но ты не запомнишь ни одно из них

В голосе старика было слышно неприкрытую иронию. Майкл не хотел их слышать. Имена нисколько не поспособствовали их взаимопониманию. Ну и пусть, это не было так уж важно, но все же Майкл задал вопрос.

– А почему не запомню? – спросил он, страшась ответа.

– Мои имена, если прозвучат на языке, к которому принадлежат, могут лишить человека рассудка. Я могу и сказать… но тогда ты станешь бесполезен.

«Нет уж – подумал про себя Майк, – мне… все равно, как тебя звать, старик»

– Да неужели… ну вот. – Он обернулся в его сторону. Их двоих разделяло метров десять. – Мы пришли.

– Красивое место. – Прокомментировал Майкл, оглядываясь.

– Былая велич этого места погребена в песках времени так же глубоко, как и все это здание. Мы сейчас на самом высоком этаже. Здесь в былые времена проводили банкеты, всяческие пиршества, замужние мужчины приглашали дорогих сердцам барышень на танцы, а… хотя впрочем, думаю, тебя это не очень интересует.