Текст книги "Закодированная Россия"

Перед Крыловым стоял Виталик, скалился и протягивал руку.

– Здорово, Севак? Чего это ты тут делаешь?

– Здоровей видали. Лучше скажи, откуда ты тут нарисовался?

– Севак, милый ты мой чудик. Неужели ты думаешь, что мы оставим тебя без внимания и охраны. Ты теперь человек государственной важности. Тебя пасли всё время после выхода Программы.

– Да? – глупо проквакал Сева.

– Да, мой милый. Пока ты ходил и глупо разевал своё грызло на творящиеся чудеса, мы чутко и трепетно охраняли твою бесшабашную башку. Куда ты бежал-то, пехотинец?

– На Красную площадь. В тот момент она мне, почему-то, казалась самым безопасным местом.

– В этом есть своя логика. Ну, скажи честно, обкакался?

– В прямом смысле нет. В переносном ещё как.

– Скажи, рад меня видеть?

– Не то слово, Виталик, не то слово. Но откуда вы знали, что я побегу именно сюда? Что десять лет назад я работал здесь и знаю все тайные тропы?

– Мы едим свой хлеб недаром, Севачок, но и ты, видать, тоже.

– Это ты к чему?

– А к тому, что я теперь спиртное пить совсем не могу. Я всё понимаю, всё знаю, я сам стою у руля, но прикинь, не могу выпить ни капли. Тошнит, рвёт, как восьмиклассницу.

– Да, Виталик, ты попал. Ты конкретно попал. Индукция, дорогой мой человек. Помнишь, я тебе говорил, что чем больше задействовано народа, тем больше эффект. Поздравляю тебя, батенька, со здоровым образом жизни в течение года.

– Ты гонишь, доктор. Я сейчас возьму бутылку пива и при тебе её выпью, и ты ничего не сможешь сделать.

– Ради Бога. Только отойди подальше, чтобы меня не забрызгать, а то я и так весь в грязи, ещё твоей рвоты не хватало.

– Этого не может быть. Отравленное пиво лажа. Твоя Программа лажа. Всё лажа. Виталик достал из сумки бутылку пива и приготовился её открыть. Выражение лица у него было решительным, но кадык предательски задёргался. Несколько раз, сглотнув и длинно сплюнув, он опять взялся за открывашку. Сева демонстративно отошёл подальше.

– Чёрт, не могу, тошнит.

– Отложи пиво и пройдёт, – посоветовал Андреич.

– Тьфу, хрень какая-то, а скажи, доктор, у тебя холостые приятели есть?

– Как ни быть. Есть. А тебе зачем?

– Надо съездить в одно место. У меня намечается серьёзный разговор. А там одна девушка незамужняя. Только нужно, чтобы реально холостой чувак был, фуфло не прокатит.

– Холостой, холостой, с женой официально разведён. Она в Бельгии, сын в Англии. Анкетные данные безупречны. А ты что, поженить его хочешь?

– Да, я свахой подрабатываю. Значит так, у меня там будет крайне серьёзный разговор с очень солидными людьми, а ты со своим другом развлекай их жён и подруг. Читай им стихи, ты же поэт. Или нет?

– Твои шпионы серьёзные люди, но со стихами лучше не связываться. От них одни неприятности. Видишь ли, в них я жгу глаголом сердца людей сытых, часто не обладающих чувством юмора. Лучше не связываться.

– Севачок, ты и сам теперь сытый. Привыкай.

– К чему привыкать, Виталик? Я пока ни копейки не получил из тех трёхсот тысяч. Последний хлеб без соли доедаю. Жену в Черногорию отправил с тремя штуками евро. И больше у меня за душой ни копья, а ты меня всё богатством пугаешь. Где бабло, брат?

– Будет, всё будет. Скоро ты удивишься, брат, сколько у тебя будет лавандоса.

– Да, где-то я читал, что все люди братья, пока не дойдёт до денег. Не, серьёзно, подгони хоть немного дензнаков.

– Завтра, всё завтра. А сейчас звони своему холостому другу.

– Алло, Валентиныч, как сам. Чего делаешь? С дежурства едешь? Устал? Ну, ладно, давай тогда. Просто есть маза в гости попасть. Нужен реально холостой мужик. Не можешь, так не можешь. Что? Открылось второе дыхание? Сколько ей лет? А я откуда знаю? Сейчас спрошу. Виталик, сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать пять, Валентинович. Годится? Ну, тогда подгребай к Площади Революции.

Машина у Виталика оказалась, что надо. Серебристого цвета, размерами напоминающая маршрутку, с огромными кожаными креслами и телевизором. Валентиныч, оценив по достоинству размеры машины, вытянул свои длинные ноги и приготовился вздремнуть перед свиданием. Но Виталик не дал ему такой возможности. Притормозив у бутика, велел следовать за ним. Он вошёл в дорогущий магазин, толкнув дверь ногой, доктора были менее решительны. Встав возле двери, они явно не походили на завсегдатаев бутиков. Сева был весь в грязи, локоть разбит, разорванную рубашку как не прижимай раненым локтем, приличной не сделаешь. Валентиныч, тоже был хорош, – футболка не первой свежести, джинсы на заднице висят. Одно слово – с дежурства.

– Светик, одень этих орлов в подобающий прикид. У нас только пять минут.

– Виталик, мы пустые, если ты банкуешь, тогда другое дело.

– Успокойтесь, голодранцы. Я бедный человек, но на пару рубашек так и быть наберу.

Через пять минут приодетые визитёры опять садились в машину. Довольный Валентиныч оглаживал на себе новые льняные портки. Потом, не выдержав, спросил:

– Виталик, если не секрет, а, сколько стоят эти трузера?

– Две штуки баксов и рубашка полторы.

– Сколько?! – в один голос вскричали бедные врачи.

– Семь штук гринов я оставил в этой богадельне, чтобы вас чуть-чуть приодеть.

– Ни фига себе, – сказал задумчиво Сева, – у этих богатых точно нет совести.

Валентиныч был более решителен.

– Знаешь, Виталик, я на Курском вокзале знаю такой же магазинчик. Там, такие же портки триста рублей стоят. Если ты опять решишь нас приодеть, я покажу дорогу.

– Вот нищета поганая. В тех портках вас даже на порог не пустят. Сейчас хоть вид цивильный. Но, главное, чтобы вы там не стушевались, пока я буду серьёзные переговоры вести.

– Вот в этом отношении можешь быть совершенно спокоен. Чего-чего, а тушеваться там точно никто не будет, не выперли бы за наше неспортивное поведение. Валентиныч, ты главное, фокусы с вилками не показывай. Достал уже. И так уже ни в один приличный дом не пускают, а если пускают, сразу вилки прячут.

– Андреич, чем тебе мои фокусы не нравятся? Девушки от них без ума. Жалко выпить нельзя, а то я как выпью, я такой обаятельный. Вот, змей, лишил народ радости. Мы после дежурства хотели по старой памяти накатить. Ни фига подобного, от спирта рвёт, пробивает на низ как от касторки. Спирт, спирт не приживается, – удручённо приговаривал Валентиныч.

– А я сейчас, вот возьму и выпью, – схватился Виталик за многострадальную бутылку пива.

– Нет! – в ужасе закричали коллеги, – ты нам все наряды уделаешь.

– Ну, а чем вы там, на скорой помощи стресс снимаете? – поинтересовался затюканный пиарщик.

– Для интеллигентных людей снять стресс не проблема. Можно и колёсами закинуться. В смысле транквилизаторами. Молодёжь точняк на траву пересядет, сонники и амфетамины. Вот старшему поколению вилы. Им то уж точно год вёсла сушить, – подтверждая теорию Севы, говорил Валентиныч.

– Так, обрадовался Виталик и радостно потёр руки, – значит, пора народ и от наркоты кодировать.

Они подъехали к целому посёлку сверхсовременных домов, уютно спрятанных в лесу. Территория была огорожена мощным забором. У охранников были такие рожи, что брюки за триста рублей тут бы точно не проканали. Машина остановилась у самого фешенебельного дома с прозрачной, стеклянной крышей. Вокруг дома был разбит японский сад камней.

– А чей это дом? – поинтересовался Валентиныч.

– Викин. Той девушки, которую тебе предстоит развлекать.

– Хорошее имя, мою бывшую жену так зовут. Удобно, не перепутаешь, если что. А сюда грушу боксёрскую повешу. Я как выпью, люблю по груше постучать. Правда, наутро все мышцы болят. А это что? Бассейн. Хорошо, я воду люблю, – входя в калитку, приговаривал урождённый одессит Валентиныч.

– Погоди груши развешивать. Ты ещё эту Вику в глаза не видел, а уже сюда переезжать собрался, – разумно охладил его Сева.

– Вот вечно ты, Андреич, всю малину обгадишь. Я чувствую, мы понравимся друг другу.

Да, такие девушки не могли не понравиться. Сразу было видно, что это светские львицы, путешествующие по дорогим курортам и страницам глянцевых таблоидов. Девушек было трое. Два солидных мужика, сидящих в креслах дополняли компанию. Одного из них Сева узнал. Это был Валентин, глава медицинского холдинга «ФИГЛИМЕД». Мужчины поздоровались и, подхватив Виталика под бока, сразу ретировались в беседку для «серьёзного разговора».

– Вика, Юля, Наташа, – представились девушки.

– Сева и Юра, хотя чаще нас называют по отчеству: Андреич и Валентиныч.

– Почему?

– Россия, единственная страна, где существуют отчества, грех этим не воспользоваться, – объяснил Сева.

– Девушки, а где здесь можно душик принять, – совершенно освоившись, спросил игриво Валентиныч.

– Там, – несколько робея, показали девушки.

Валентиныч устремился в ванную, бросив Севу на произвол судьбы.

– Скажите, а вы тот самый знаменитый врач, который выступал по телевидению?

– Да, это я, – скромно ответил Сева, – в кругах близких к вытрезвителю обо мне ходят легенды. Я самый лучший нарколог на всём московском побережье. Все остальные просто отдыхают, так сказать, нервно курят за дверью.

– А вы уверены, что самый лучший?

– Конечно. Кто Россию закодировал? Маршак? Смелов? Антонов? Нет. России на год перекрыл кислород Крылов. Можете за это сварить мне кофе. Нет, молока не надо.

– А Виталик сказал, что вы ещё стихи пишите.

– Пишу, но счастья мне мои стихи не принесли. Наоборот, ужасно, знаете ли, отравляют жизнь.

– Почему?

– Потому что правду пишу.

– Ну, почитайте же, – заныли девицы.

– Хорошо, но я вас предупреждал. Первый стих о молодых женщинах и стареющих мужчинах.

 
Раньше девы были добрей на аршин
И могли отдаться за пачку чая,
А сейчас выходят из длинных машин
И проходят мимо, не замечая.
 
 
Раньше я их звал посмотреть видак
И умно трындел о Камю и Кафке,
А сейчас для дам я последний чудак,
Папик и отстой, без колёс и травки.
 
 
Я бы этих баб, всех отдал врагу
И сменил ориентацию на другую,
Но я рос в Подмосковье и только могу
Возбуждаться на женщину на нагую.
 
 
Двадцать лет назад я был юн и свеж,
Двадцать лет назад все меня любили,
А сейчас увидеть девушку без одежд
Вся получка в пшик и вся попа в мыле.
 
 
А на сердце груз и в душе облом
И полна голова моя голосами:
«Не ищите баб, ищите бабло,
А уж женщины вас отыщут сами».
 

– Ещё, ещё, – закричали дамы.

Сева раскланялся и объявил: Стих второй о стареющих мужчинах и молодых женщинах.

 
Приятель женился и весь засиял,
Но минет нас, Господи, чаша сия.
Уж лучше на пастбищах вольных пастись,
Чем дедушкой мелко над девой трястись.
 
 
Ох, белая шея, ох, белая грудь.
Друзей и товарищей на фиг забудь.
Тебе подфартило, тебе подвезло
Ты должен колбаситься годам назло.
 
 
Ты будешь клубиться среди молодых,
Хотя твоё сердце ускачет под дых.
Хотя твои члены хотят одного
Лежать и не делать уже ничего.
 
 
Ох, длинные ноги, упругая грудь.
Твоя молодая подвижна как ртуть.
Зачем Купидоша тебя искусил?
Тебе не хватает ни денег, ни сил.
 
 
Ох, крепкая попка, ох, крепкая грудь.
Ты сам себе выбрал пугающий путь,
И старый ошейник на новый хомут
Сменил ради мощных цунами в паху.
 
 
Точёные бёдра, высокая грудь.
Так трудно себя и других обмануть.
А может ты сделал такое, дружок,
Что каждый хотел, но, наверно, не смог.
 

Девушки зааплодировали.

– А почему бы вам, Сева не петь эти строчки? Они так и ложатся на музыку.

– Увы, сам я не музицирую, а друзья мои только обещают положить слова на музыку, но воз и поныне там. Несерьёзные люди, не пунктуальные. Наверное, у них в роду немцев не было.

– Ещё!!!

– Пожалуйста.

 
Был бы я холостяком,
Чуть помятым и поджарым,
Я б за всяким пустяком
Заходил к семейным парам.
 
 
Предлагал бы под коньяк
Покалякать об извечном:
О душе и о друзьях,
О Вселенной бесконечной.
 
 
И смотрел бы как глаза
У законной, у супруги
Станут уже в три раза
И занозисты как струги.
 
 
А её покорный муж —
Мой дружок по институту
Запотеет словно в душ
Отлучался на минуту.
 
 
И свалить, пообещав,
Заходить почаще в гости,
Неухожен и прыщав,
Зная, как мне моют кости.
 
 
Если был я холостой,
То с матрасом полусдутым
Приходил бы на постой
Развесёлый и задутый.
 
 
И влезая в чей-то брак,
Был спокоен как анатом.
Я бы стал всем жёнам враг,
Но ведь я и сам женатый.
 

– А хотите профессиональное послушать?

– Хотим! Хотим!

 
Не надо шариться в подъездах.
Курить, колоться и бухать.
Точней участвовать в заездах
Кому быстрее подыхать.
 
 
Пора подумать о здоровье,
Карьере, тёще и жене.
Их напоить своею кровью,
А не отправить к Сатане.
 
 
Идите к нам. Плевать на траты.
Когда настанет Страшный Суд
То вас наркАнгелы по блату
Отмажут, вмажут и спасут.
 

– Девчонки, вы по мне соскучились? – из ванной вышел влажный Валентиныч.

– Неимоверно, – Сева переложил обязанность развлекать девушек на коллегу.

– Девушки, а у вас вилки есть?

– Начинается… подумал Сева, но вмешиваться не стал.

– А вам какие вилки, серебряные или от старых голландских мастеров?

– А какими в зубах ковырять удобнее, – не растерялся Валентиныч.

Девушки послушно засмеялись. Ближайшие полчаса одессит устраивал шоу наподобие Коперфильда. Вилки зависали в причудливых композициях, сигарета то исчезала, то появлялась. Всё это перемежалось чисто одесским юмором и анекдотами. Когда вошёл расстроенный Виталик, Валентиныч уже делал стойку на голове.

– Пошли, фокусники, – хмуро приказал Виталик.

– А мы тут плюшками балуемся, – попытался Валентиныч сгладить ситуацию. Уходить ему очень не хотелось.

– Стенд ап, орлы.

– Всё, приступаем к чайной церемонии. Это не значит, что гостям надо налить на дорогу чая. Это означает, что гостям пора дать по чайнику. До свидания, до свидания. Извините, девушки, что без скандала, – напоследок острил несчастный доктор.

– Какая была коза. Какая коза. Зачем я, дурак, с вами поехал, – заныл Валентиныч, – нужно было остаться. Может, что и сладилось.

– Валентиныч, угомонись. На такую кралю тридцать косарей гринов в месяц уходят. У тебя есть такие деньги? – резонно спросил Виталик.

– Тридцать тысяч долларов? В месяц? На содержание этой бабы? Не, я так не играю. Максимум, что я могу это три тысячи рублей в месяц. Вот, кстати, Андреич, держи мелочь. Я теперь буду носить только крупные купюры. Постепенно приближаться к идеалу Вики. Нет, пожалуй, я могу на неё выделить четыре тысячи рублей.

– Приплюсуй постельное бельё, и кусок хозяйственного мыла, – заржал Сева.

– Так, – голос Виталика был мрачен, – ты, Валентиныч, езжай домой отдыхать после трудовой смены, а вас Штирлиц, я попрошу остаться.

Когда Валентиныч со словами: «Ну, всё, целоваться не будем» освободил машину, Виталик откинулся на сидение и устало потёр глаза.

– Дела наши, Севак, хуже некуда. Я так любовно прописал сценарий, так чётко выстроил план действий, а всё трещит по швам.

– Слышал такую пословицу: «хочешь рассмешить Богов, поделись с ними своими планами». Скажи, как в России можно строить какие-то планы, да ещё и надеяться их осуществить пункт за пунктом. Мы, чай, не Голландия какая-нибудь.

– В общем, так, жить будешь у нас. Под нашей охраной. Иначе я за твою безопасность не ручаюсь.

– Зашибись. Приколоться тебе, Виталик, хотелось. Вот и прикололся, точней прокололся. Кто ты вообще такой, мистер Сюсюкин? Пиарщик? Особист? Агент национальной безопасности? Представитель олигархического капитала? Аферист международного масштаба? А? Виталик?

– Я маленький брат большого мира. Удовлетворён?

– Это слишком общо. Хотя какое мне дело? Мне нужны мои деньги. Куплю маленькую квартирку у моря, чтобы встречать рассветы и провожать закаты. И ещё мне нужен мгновенный яд, чтобы раскусил ампулу и привет. Свободен и от страха, и от проблем, и от жизни.

– Так, по порядку. Насчёт денег. Севак, ты знаешь, что такое откаты?

– Догадываюсь. Все приближённые к распределению денежных потоков растаскивают лавандос по карманам. А потом, делают вид, что куча чиновников трясут их как груши на предмет взяток. В результате те, кто действительно что-то делают, сидят без денег и слушают байки про откаты и «завтраки». А нажившаяся на этом так называемая элита ищет новых лохов.

– В принципе всё верно. Ты надеюсь, не считаешь, что я на тебе нажился?

– Виталик, твоя тачка стоит двести тысяч гринов?

– Двести пятьдесят.

– Вот видишь. За какое то паршивое шмотьё ты выложил семь тысяч у.е. Причём выложил не моргнув глазом. А у меня в кармане 720 рублей. Знаешь, есть такой анекдот: стоит мужик перед закрытой кассой, репу чешет и так грустно говорит: «вот, раньше девки не давали, а сейчас бабки не дают».

– Ха, ха, хороший анекдот. А яд-то тебе зачем, чудик?

– Видишь ли, Виталик, ещё один подобный забег и я откину карандаши. От страха. Откуда мне знать, где свои, где чужие? Не своей волей я оказался на стыке многих интересов, а исключительно по мягкости характера. А как говорит Валентиныч, лучше иметь твёрдый шанкр, чем мягкий характер. Так вот, если у меня будет яд, я буду знать, что в любой момент я могу откинуться. Это придаст мне дополнительные силы. Ты не находишь?

– Ты думаешь, так всё серьёзно, Севак?

– А что ты тогда такой хмурый?

– Ладно, будет тебе яд. Завтра.

– Опять завтра.

– Да, завтра, а сегодня поехали твоё новое жильё смотреть.

Жильё было что надо. Семикомнатная квартира на Большой Ордынке. Особенно хорош был огромный балкон, на котором хотелось проводить всё время. А вот туалет Севе не понравился. Он был настолько велик, что ассоциировался с открытым, чистым полем. Нормальный человек чувствовал себя в нём уязвимым и незащищенным. Но богатые люди нормальными людьми быть в принципе не могут, давно уяснил для себя Сева. Например, в квартире всё время находились: повар, экономка, уборщица и мастер на все руки, который постоянно что-то чинил. Сева, конечно, понимал, что основным занятием этих людей являлась слежка за ним. Но ведь и челядь богатых занималась тем же. Причём за их же деньги. В коридоре на стене висели, почему-то, портреты великих писателей и поэтов начиная от Пушкина и заканчивая Пелевиным. Сева чувствовал себя как в школе на уроке литературы. Казалось, сейчас войдёт Татьяна Николаевна, их классный руководитель и строго скажет: «Крылов, к доске». Ещё не понравилась кровать. Она была, как и всё в этой квартире, огромна, одеяло было соответствующее. И когда Сева ворочался и тянул одеяло на себя, оно не тянулось, было слишком тяжёлым, что крайне напрягало. А, может, бедный доктор, родившийся и проживший всю жизнь в маленьких типовых квартирах, не умел понимать всей прелести роскоши и обслуги. Ему же хотелось маленького туалета, лёгкого одеяла и чтобы никто постоянно не мелькал у него пред глазами. «Шастают тут, понимаешь», – зло думал он про себя и уходил на балкон. На балконе было хорошо. Деньки стояли летние, тёплые, народ внизу бурлил, и очень хотелось спуститься вниз. К тому же мобилу у Севы реквизировали, телевизоров, компьютеров, и радио в этом странном доме не было и в помине. Так прошла неделя. Сева был готов выть от тоски. Пытался поговорить с поваром и экономкой. Те делали вид, что ничего не знают. Уборщица вообще прикидывалась глухонемой, а мастер на все руки при приближении нарколога, делал такое озабоченное лицо, что отвлекать его глупыми расспросами казалось и вовсе бестактным. Всеволод углубился в воспоминания. Он вспоминал лечившихся у него фээсбешников. Их сразу видно: только у них взгляд в течение минуты может из тяжёлого превращаться в открытый. У других так не получается. Или у человека открытый взгляд, или буравящий. Так вот люди из спецслужб довольно часто злоупотребляют спиртным: работа тяжёлая, нервная. А как стресс снимать? Ясное дело водкой. Но в России существует две ловушки: 1. А что это ты не пьёшь? Стукачок, наверное, или не уважаешь? Пей со всеми, гад, не сквози. 2. А что это ты с похмелья на работу вышел? Ты что вчера пил?

– Да вы же сами меня вчера заставляли выпить, чтобы как все. А теперь претензии, что я с похмелья?

– А ты так должен пить, чтоб с утра как огурец, да чтоб всё помнить, о чём говорили, да чтоб лишнего не брякнуть.

К сожалению, не у всех это получается. И те, кто идёт сдаваться, это сошедшие с круга. Их терзают противоречивые чувства: и пить нельзя, и не пить нельзя. Если не пьёшь – ты предатель, себе на уме и карьера твоя не задаётся, потому что никто не хочет иметь с тобой дела. Все кругом пьют, празднуют, а ты как бирюк сидишь дома, чтобы не омрачать своей постной трезвой физиономией праздник души и тела. И никто тебя не приглашает, да и ты никого особо не хочешь видеть. Если пьёшь – можешь уйти в штопор, прогулять работу, сначала начальству в жилетку поплакаться, потом высморкаться, в общем, начудить: какая уж тут карьера? И Севе запомнился Николаич, человечек в очень больших чинах. В своих кругах он известен как сугубый трезвенник, всегда за рулём, всегда свеж, бодр и подтянут. И так продолжается до середины июня. Тогда Николаич уходит в отпуск, едет на «заимку» в Тверскую губернию. Это маленький домик в лесу. И там вместе с лесником они неделю квасят вглухую. По словам Николаича «три литра водки в день уходят в лёгкую». Не до охоты, не до рыбалки, ясное дело, не доходит. Через неделю наркологи грузят бесчувственного Николаича в машину и прокапывают. Затем торжественно смотрится 25-й кадр. И Николаич ровно год до середины июня в завязке. И так год за годом – семнадцать лет. Сева много раз предлагал завязать на два или три года. Николаич с негодованием отвергал такую возможность. Он считал, что год самое оно. А два года это чересчур. И объяснял просто: год я не пью. Здоровье коплю. Я про себя знаю: капля спиртного попала – караул. Буду пить неделю. Есть глупые люди, которые раз за разом наступают на одни и те же грабли. Не пьют, не пьют, а потом как сорвутся. Не понимают, недотёпы, что алкоголизм тем и отличается от бытового пьянства, что человек не может затормозить. Неделю вынь да положь. А за эту неделю приходит счёт: на работе прогулы, жене в ухо съездил, машину разгрохал, все документы и ключи потерял, у самого бланш под глазом. И давай, старайся, замаливай грехи. С женой мирись, перед начальником на коленях ползай, машину новую покупай, документы восстанавливай, ключи меняй. Только помирился, отползал, отработал, восстановил, поменял, только зажил спокойно – друзья тут как тут: «Да, ладно, от рюмочки ничего не будет. Сейчас пол литру разболтаем и бросим». Разболтали и в штопор на неделю. И по новой – разбил, прогулял, потерял, подрался. Нет, ветераны разведки на это не пойдут. Я знаю, что пить не умею, поэтому пока трезвый продумываю всё наперёд. Да я к этому недельному запою как к отпуску весь год готовлюсь. Покупаю хорошую, дорогую, отборную водку. На работе беру отпуск. Жене говорю, что еду на рыбалку. Ну, попьём мы с лесником неделю. Водка хорошая, жена не видит, на работе не знают. Вы наготове. Через неделю приняли, прокапали. Ты мне кадр показал и всё под контролем. А за эту неделю я стресс снял и опять готов к труду и обороне. Но самое интересное. У Севы один раз лечилась парочка бывших разведчиков ГРУ. Муж и жена. Они работали в одной из скандинавских стран. Охраняли, так сказать, внешние рубежи. Работа напоминала танец на канате, и в пятьдесят лет их отправили на пенсию. Дали однокомнатную квартиру в Медведково и мизерную пенсию. Дело происходило в начале девяностых. Сейчас, может, быть к разведчикам и лучше относятся, а тогда всё было тускло. И парочка запила. Причём конкретно. До белых горячек и психиатрических отделений. Пришли к Севе. Это надо было видеть. Они ловили скрытый 25-й кадр. Первый и последний раз в Севиной практике. Они читали откеиный (скрытый) кадр. Сева был в восторге. Он ставил им разные программы. Они называли фразы. Сразу, без заминки. Потом объяснили: их готовили профессионалы. На большом экране движутся машины, если номер автомобиля повторяется, значит, слежка. Нужно нажать на кнопку и назвать номер машины. Если не назвал удар током. Движение на экране ускоряется, током бьют всё сильнее. На заявление Севы, что это невозможно так быстро считывать скрытые кадры, они ответили: три месяца надо бить током, и ничего невозможного нет.

Ночью Сева проснулся от хлопка, наподобие того, что бывает, если грамотно открывают бутылку шампанского. То есть не так – бух шшш и всё в пене, а так чпок и только лёгкий дымок вьётся над бутылкой. «Развязали что ли»? – подумал Сева, – «сейчас их рвать будет». Он включил ночник, собираясь похихикать над неумехами и послушать жалобы. Но вместо этого раздалось ещё несколько мягких хлопков и что-то тяжёлое рухнуло на пол.

«Да ведь это стреляют», – понял Сева, мгновенно покрывшись ледяным потом, – «за мной пришли. Виталик, сука, яду так и не дал».

– Денег тоже, – пропел гнусненький внутренний голос, – кинули тебя, Севушка, развели как последнего лоха. Сейчас пытать будут.

– Я не Олег Кошевой, я всех заложу, – мужественно ответил он внутреннему голосу.

– Кого ты заложишь? Ты не знаешь ничего. Тебя использовали втёмную, подставили, а теперь на ремни резать будут.

Увы, Сева не был суперменом, каратэ он занимался много лет назад. Да и то больше валялся на матах и хихикал над «железными дровосеками», так они называли квадратных каратистов, разбивающих лбом кирпичи. Машину и ту водить не умел, только мотороллер. Да, ещё мог плавать и ездить на велосипеде, но эти умения в данной ситуации были бесполезны. Сева и так отличался склонностью к гипотонии, то есть пониженному давлению, а животный ужас, обуявший его, понизил и без того низкое давление.

«Так, если я сейчас нажму на глазные яблоки (рефлекс Ашофф-Товара) и резко встану с кровати (ортостатический коллапс) обморок мне обеспечен. Пока буду бледный и бездыханный, прикидываться мёртвым, глядишь, выиграю несколько минут на размышления. Эх, сейчас бы красненького чего-нибудь? Ура, чай каркаде есть в тумбочке. Быстро разжевать, смочить слюной и выпустить струйку изо рта, будто я уже отдуплился. Как всегда у чайников, сразу же возникло две проблемы: во-первых, от страха абсолютно пропала слюна, во-вторых, кажется, попав на кожу, цвет от каркаде не красный, а синий. Раздался ещё один хлопок. Шаги приближались к Севиной комнате. Бедняга одновременно выпустил струйку изо рта, резко приподнялся и сильно надавил пальцами на глазные яблоки. Как пишут в романах: свет померк в его очах.

Крылов достаточно скептически относился к человеческому воздействию на пациентов. Психотерапевтические беседы, психокоррекция, гипнотическое воздействие – всё это, конечно, хорошо. Но уж больно устарело. Подобными методами пользовались ещё до нашей эры, их возможности достаточно ограничены. Всеволод же был отъявленным технократом. Если больному шестьдесят раз повторить, что он равнодушен к алкоголю, пациент покрутит пальцем у виска, рассмеётся и пойдёт в ларёк за пивом. Если же он сидит перед телевизионным экраном, то каждую секунду воспринимает ту же фразу. В минуте шестьдесят секунд, значит, пациент в минуту воспринимает шестьдесят фраз, а за час соответственно три тысячи шестьсот. Мощнейшая бомбардировка подсознания, да если ещё на интересный фильм фразы наложить, то совместим приятное с полезным. А если и гипнотическую песнь в студии записать, да на один из каналов шёпот наложить: «от водки одни неприятности», какой ломовой эффект получим. Помните, раньше бабушки болезни зашёптывали. Но сколько та бабулька могла нашептать? Двадцать минут пошепчет и падает бездыханная. А, вооружившись техническим прогрессом, можно огромных результатов достичь и гипнотизацию, и шёпот и контент-терапию часами проводить.

Очнулся Сева, лёжа ничком на полу. Причём удачно, лицом вниз. Так было легче и незаметнее дышать и подсматривать. Видел он сквозь разлепленные веки только ноги, почему-то в домашних тапочках. Эти ноги, казавшиеся огромными, в раздражении пинали все предметы, попадавшиеся им на пути.

– Вот, чмо. Отравился всё-таки. Он, когда эту бодягу завёл: «Дай мне яду, Виталик, дай мне яду», – я подумал: совсем интеллигентик вшивый с глузда съехал. Фильмов про шпионов насмотрелся, и походить на них хочет. Хлипок больно, заморыш. Ан, нет, смотри и вправду траванулся.

– Ты ему ещё за это орден посмертно присвой, – сказал другой голос в крайнем раздражении, – что делать-то? Что мы полковнику скажем?

– Чего, чего, что траванулся ботаник хренов.

– Ты прикинь, что полковник сделает, когда такое услышит. Да он с нас семь шкур спустит.

– Ну, кто же знал, что этот хрен с горы Магнитной траванётся? А, может, ему ухо отрезать или палец, чтобы полковнику показать?

Сева похолодел. Стало даже страшнее, чем в первый раз. Захотелось крикнуть: «Мама!», проснуться, выскочить, наконец, из этого кошмара. Но это был не кошмарный сон, это была ужасная явь. Ноги приблизились. Сева зажмурился. Мощный удар по рёбрам отбросил его как мяч. Чудом, не вскрикнув, тряпичной куклой распластался по полу.

– Да ну его на хрен резать. У него кровь отравленная. Как у этого, ну, которого в Англии. А я ещё пожить хочу. Видел у него все губы синие.

– Шит, шит, шит, – Сева получил ещё один мощный удар.

– Да хватит его бить. Вдруг из него чего-нибудь ядовитое брызнет. Вон других лучше футболь. Ладно, пошли. Шаги прошаркали к двери. Прошелестели по коридору. Хлопнула входная дверь. Хлопнула другая. На этой же лестничной клетке.

– Так, – заметалось в Севином мозгу, – они рядом квартиру снимают. Потому и в тапочках. У них главный какой-то полковник. Значит, государевы люди. Слышали, как я у Виталика яд просил, значит, прослушкой занимались. Пора след сбрасывать, пока меня мёртвым считают. Уходить сейчас стрёмно. Нужно выждать. Денег нет. Домой нельзя. К родителям нельзя. К друзьям можно, но вдруг откажут. Лучше не подвергать дружбу таким испытаниям. Это только родители примут любого, а у друзей жёны, дети. Думай, убогий, думай. Где взять деньги, где спрятаться? Помнишь, Константин предлагал использовать своё незнание. Я не Джеймс Бонд, не Джейсон Борн. Я просто врач-нарколог. Я не умею стрелять, водить машину, катер и вертолёт. Но зато провернуть с обмороком им не светит. Напряги свои мозги, ты или умрёшь, или выживешь. Как в анекдоте: «даже если вас съели, у вас есть два выхода». Сева закрыл глаза. Расслабился. Слился с потоком сознания. Нырнул в подсознание. Вынырнул в реальность. Он знал, что делать. Прошло всего семь минут, а он знал, что делать. Осторожно ступая, вышел в коридор. Там в причудливых позах лежали трупы в количестве трёх. Значит один предатель, а может у него отгул. Впрочем, какая разница. Сева глубоко вдохнул и начал шмонать трупаки. Вынул бумажники, пистолеты, телефоны. Покидал всё в свою сумку. «Качусь, всё ниже», – как-то отстранёно подумал он. Обошёл все комнаты. Обшарил все столы и тумбочки, предварительно надев резиновые перчатки, найденные на кухне. Теперь пора сваливать. Наверняка вся квартира напичкана видеокамерами и микрофонами. Подумал, выложил из сумки мобилы, где-то читал, что по ним легко засечь «объект». Выходить на лестничную клетку страшно не хотелось. Казалось, что эти в тапочках, затаились за своей дверью, и стоит Севе только высунуть нос, как они его за этот нос оттаскают. Правую руку он запустил в сумку, сжимая пистолет. Левой прижимал тяжеленную сумку к груди. Осторожно вышел в коридор и рванул вниз.