Текст книги "Бокс"

Александр Иванович Куприн
Бокс

Я жил в то время в ниццкой гостинице, которую содержала добродушная полька. У нее был сын, семнадцатилетний, милый и ласковый, как веселый щенок, Петя, который мог свободно перепрыгивать через сервированный стол или из окна залы на террасу, чем приводил в восхищение сезонных дам, которые ему неоднократно дарили кольца с брильянтами, весом приблизительно около трех каратов. Надо сказать, что это был целомудренный мальчик, веселый товарищ, баловень всего дома и очень ловкий и сильный человек.

А над гостиницей была плоская крыша, обнесенная невысоким цементным барьером, где мы с Петей стреляли в цель, упражнялись в фехтовании, в борьбе и боксе. Вот именно бокс и погубил Петю, меня и еще одного человека, о котором речь будет впереди. Он никогда не встречал отказа в своих желаниях. Рапиры, маски, нагрудники, купальные костюмы, фотографические аппараты, футбольные мячи, ракеты и мячи для тенниса, переметы для ловли рыбы… Словом, все, чего бы ни попросил у матери вкрадчивый Петя, – исполнялось как по волшебству.

Бокс в Дьеппе – «Кляус – Карпантье» – увлек его капризную душу, и он решил заняться боксерским искусством.

А как раз случай занес меня в Дьепп. И там в это время было состязание между восемнадцатилетним Карпантье и Кляусом. Карпантье – бывший булочный подмастерье; его нашел учитель, – некто Декурье, Дювернуа? – фамилии не помню – старый, неудачливый, но хитрый боксер.

Мальчишка правда вышел боксером на славу. Он совершил много побед в прекрасном стиле, заработал около тридцати тысяч франков и купил своей матери масличную рощу. Конечно, его тренер и учитель заработал вчетверо больше. Он явно и беспощадно торговал своим цыпленочком (petit poulet). Наконец, желая возвысить его славу и свои денежные сборы, он решился подставить мальчишку под жестокие удары сорокалетнего американца, весом около того же, который весил и Карпантье.

Он, Дювернуа, не рассчитал только того, что у каждого мальчика растут кости до двадцати пяти лет, и того, что равновесный с ним Кляус, старше его на двадцать три года, имел более крепкий костяк, а может быть, и лучшую тренировку.

А надо сказать, что тренинг боксеров чрезвычайно мучителен и сложен. Если боксер превосходит тяжестью предполагаемого противника, то он должен похудеть, и наоборот, если он меньше его весом, то должен дойти до его веса. Тут пускается в ход тренерами искусственное голодание и искусственное питание. Одного кормят бифштексами и поят пивом, а другого держат на молочной диете. Но еще тяжелее приготовление к матчу. Вставать нужно ровно в пять часов утра, брать очень холодный душ, после которого два или три помощника растирают тебя шершавой простыней. Затем маленький отдых и массаж всего тела от ног до головы. Два яйца всмятку и прогулка в десять приблизительно верст (иногда бегом). Тренер и его помощники (будущие боксеры) ни на секунду не выпускают своего чемпиона. Возвратившись домой, он непременно должен опять идти под холодный душ, после которого ему дается фунт бифштекса без хлеба и полпинты крепкого пива. Только тогда ему позволяют вздремнуть на час или два. Около шести или семи часов вечера его начинают тренировать на бесчувственность лица. Чемпион стоит и подставляет то левую, то правую щеку своим старательным тренерам. Еще один массаж, и уже боксеру не позволяют ни двигаться, ни волноваться. Его везут в автомобиле на место состязания. Что он думает и чувствует в то время, я, черт возьми, не могу себе представить. Сотни раз боксерские схватки кончались смертью.

В Дьеппе с первой схватки я в бинокль видел позы и выражения лиц противников. Ш. Карпантье извивался то на одну сторону, то на другую сторону, откидывал назад спину и слишком много танцевал понапрасну. Но уже с первой схватки видно было, что Карпантье волнуется и сдает. Американец же был спокоен и беспощаден.

На девятнадцатой схватке Карпантье получил такой жестокий удар обеими руками одновременно в сердце и в печень, что кровь хлынула у него из носа и рта. Он упал. Учитель, видя, что его дойная корова пропадает, вскочил на арену и потребовал прекращения бокса. Он кричал в публику о том, что были нарушены какие-то – не то норфолькские или кембриджские – правила. Но разве можно было его расслышать при общих воплях публики! Эти страстные южане сопровождают каждый даже не особенно жестокий удар вздохами, стонами, радостными истерическими выкриками, аплодисментами.

К чести Ш. Карпантье надо сказать, что он ни за что не хотел оставить арены. Он шатался, как пьяный, смертельно бледный, почти бессознательный, рвался к своему противнику. Его пришлось не увести даже, а унести за кулисы…

Но говорят, что он теперь поправился и опять кормит своего Леганье.

Мой друг, очень честный человек и прекрасный спортсмен С. И. Уточкин, однажды признался мне под веселую руку в том, что он перепробовал все роды спорта, вплоть до бокса (в Париже), но что он искусства бокса не мог одолеть.

– Первые три минуты ты дерешься со злобой… Минута отдыха… Вторая схватка… Это уже нелепая драка, от которой нас очень часто разбороняют, а затем чувствуешь себя как в обмороке… Боли совсем не ощущаешь; остается только лишь инстинктивное желание: упавши на пол, встать раньше истечения трех минут или одиннадцати секунд. Вы сами знаете, друг мой, что я средней руки велосипедист, мотоциклист и автомобилист. Я недурно гребу, плаваю и владею парусом. Я летал на воздушных шарах и аэропланах. Но пе-пе-редставьте с-с-себе, этого с-спор-та я никогда не мог о-д-д-олеть!

Но раз если Петя чего-нибудь захотел, все должно быть исполнено. Ни ужас его матери, ни мои предостережения (со слов С. И. Уточкина), ни пример страшного и жестокого поражения Карпантье не остановили капризника.

Были куплены костюмы, перчатки и мяч для боксовой тренировки, был сейчас же подыскан тренер – Мариус Галл (чемпион юга Франции) первым делом велел убрать тренировочный мяч (с потолка четыре резиновые струны и с полу четыре, сходятся они, как к центру, к большому очень твердому мячу, который служит боксеру вроде воображаемого противника) и сказал с великолепным презрением:

^— Bagatelle…Cést pour votre Djefferis… imbecile…! en garde!..[1]1
  Пустяки… Это для вашего Джефри… дурака!.. Защищайтесь!.. (фр.)


[Закрыть] Галл был веса «plume» (перо), стало быть, приблизительно пудов около трех с половиной. Хитрый и бедный француз перед состязанием нашел себе прекрасного противника. Он все время кричал: «Tapez moi, monsieur, mais tapez donc, mais je vous prie, tapez!»[2]2
  Бейте меня, сударь, бейте же, я вас прошу, бейте! (Перевод с фр. А. И. Куприна.)


[Закрыть] У Мариуса был простой расчет – приучить свое лицо к ударам. И он щадил бедного Петю, предоставляя ему бить себя.

Конечно, вечное любопытство – увы! – увлекло меня попробовать этот спорт. Мы с Галлом протянули друг другу руки, но, как всегда у профессионалов спорта, рука его была вяла, холодна и мокра. Затем мы надели перчатки, чтоб друг друга не оцарапать. И я не успел еще опомниться, как уже лежал на полу. Спокойно улыбаясь, Галл говорил мне:

– Теперь ваша очередь, monsieur.

Я был в то время тяжелее его на два пуда двадцать фунтов, и несомненно, что, если бы мне удалось попасть ему в грудь или в лицо, я его опрокинул бы. Но, к сожалению, мне это не удалось. Мои удары падали в воздух. Через три минуты он загнал меня в угол, и только Петя, следивший по часам за схваткой, остановил боксера вовремя.

Вторая схватка окончилась также неблагополучно для меня. Я не успел защититься, а Галл ударил меня в нижнюю челюсть, отчего у меня позеленело в глазах. Я признал себя побежденным и, в знак благодарности за науку, массировал его. Прекрасное, крепко сбитое тело, все в синяках, кровоподтеках, почти без тех выпуклых мускулов, какие мы видим в цирке у клоунов, жонглеров и прыгунов, но ровное и твердое, как у всех борцов и боксеров. Через несколько дней после этого моего несчастного приключения Мариус Галл прислал мне билет в кафешантан, где должен был произойти матч между ним и легковесным чемпионом Парижа, фамилию которого я забыл.

Я ни на секунду не сомневался, что победителем должен быть Галл. И конечно, ошибся. На одиннадцатом кругу (round) Галл получил два удара: один в переносицу, а другой в сердце. Он брякнулся на пол и встать уже более не мог. Он царапал ногтями пол, подобно раненой кошке или червяку, раздавленному телегой.

Парижанин ждал момента, когда Галл поднимется на ноги (ибо лежачего не бьют). Прошло не одиннадцать, а десять секунд, которые отмечали на секундомерах арбитры. И вот Мариус Галл очнулся, точно от обморока (я думаю, что он отдыхал лежа), вскочил на ноги и ударил своего противника в рот. А тот спокойно выплюнул кровь и рассмеялся широкой беззубой улыбкой. Какая великолепная тренировка и какое презрение к боли и опасности!

В следующей, и последней, схватке Галл понял, что его дело проиграно. Он просто отказался от состязания и ушел в свою уборную. Конечно, я побежал за ним следом (я думал, что он струсил) и, вытирая ему грудь и спину мохнатым полотенцем, спросил его как будто мимоходом:

– Почему вы позволили ему победить себя?

– А, черт! Во всем всегда виновата женщина.

– Женщина? Я ее не видел…

– Напрасно. Она очень эффектна… Она сидела, считая от публики, в первом ряду налево, у барьера. Cést une garce…[3]3
  Вот это девка… (фр.).


[Закрыть] В черном шелковом платье… Ей, мерзавке, сорок четыре года… Ах да! Вы, впрочем, ее знаете… Можете себе представить, я провел у нее целую ночь. Я ее умолял, чтобы она не тащилась за мною на матч, но она все-таки приехала, кричала, махала руками и все время волновала меня. Подумайте, monsieur, разве можно состязаться с серьезным противником, проведя всю ночь без сна и в любви. Вы слыхали запах валерьяновых капель?

– Да, и эфира.

– Вы очень верно угадали, monsieur. Она эфироманка. Меня все время накачивали эфиром. Она, старая дура, хотела видеть меня победителем, меня, своего случайного любовника, черт бы ее побрал! Представьте себе, я не сумел защититься правой рукой от удара в сердце, что позорно даже для каждого новичка!

Конечно, драка – отвратительное зрелище. Но зато я видел, как парижанин зашел к Мариусу в уборную. У парижанина был огромный синячище под левым глазом, а у Мариуса вывихнута левая рука.

Оба врага расцеловались и, мне кажется, простились без всякой злобы друг на друга.

…А разве лучше дуэль?..

Через несколько дней мой друг, Мариус Галл, скромно разносил мясо, зелень и рыбу клиентам лавочки, в которой он и до сих пор служил (rue Philippe[4]4
  Улица Филиппа (фр.).


[Закрыть]). Петя навсегда отказался, к громадному удовольствию обожающей его матери, от тяжелого ремесла боксера и скромно щелкает кодаком купающихся дам. Я же с той поры чувствую омерзение к боксерскому спорту…

Ужаснее всего, однако, то, что именно я и Петя представили Галла этой роковой даме. Она русская, с громким и некогда славным именем… Но разве мы знали!..