Текст книги "Паблисити эджент"

Паблисити эджент
Александр Курников

© Александр Курников, 2017

ISBN 978-5-4485-4014-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Трудно подобрать слова, когда собираешься рассказать о таком, чего в принципе быть не может. Слова должны быть убедительными, вескими, привлекающими внимание и это как минимум. Как максимум…, да понятия не имею, что для этого нужно. Мне, реалисту по жизни, пришлось столкнуться с таким, чему трудно найти рациональное объяснение, да честно сказать, я особо и не упорствовал в этом, почти сразу уяснив, что рационального во всём произошедшем очень и очень мало.

Временами мне казалось, что вокруг один сплошной «сюр», неадекватные, странны люди, непонятные происшествия, постоянное чувство преследования, ощущения настойчивого, недоброго взгляда давящего в спину, даже тогда, когда я был абсолютно один, и в довершении ко всему, ночные кошмары. Непрестанно приходилось себе напоминать, что я нахожусь в трезвом уме и здравой памяти, что всё хорошо, всё рано или поздно образуется, и встанет на свои места. Нужно было заставить себя ничему не удивляться, ничего не анализировать, принимать всё на веру, и ни за что, ни при каких обстоятельствах, не искать во всём происходящем здравый смысл. Возможно это, в конечном итоге, и помогло мне не свихнуться.

Чёрт возьми, как я завидую нашим предкам, для которых всё необъяснимое, сверхъестественное было просто чудом. Очередным, обыкновенным чудом. Не помните, кто сказал, «от многие знания, многие печали»? Раньше это высказывание ассоциировалось у меня с поговоркой «меньше знаешь, крепче спишь», но теперь я думаю несколько по-другому. Высокоучёные люди, так слепо доверяют полученным знаниям, что принимают их за истину в последней инстанции, сами не замечая, как становятся рабами закостеневшими в узких рамках догм и правил, составленных для них их предшественниками. Вот такой консерватизм, закрытость моего сознания чуть не сыграла со мной злую шутку, а кое с кем и сыграли. И эта шутка для них стала последней.

Один человек, средних лет,

проснувшись рано утром,

решил сходить за хлебушком,

и совершил массовое убийство.

Глава 1

Было раннее осеннее, октябрьское утро, правда, когда я проснулся, я ещё не понял, что оно наступило. Оглядев одним глазом всклоченную кровать, я тяжко вздохнул, опять снилось что-то сверхгадкое, мутное и незапоминающаяся. Последние две недели только такая хрень и снилась, и нет бы хоть что-нибудь запомнилось из того бреда, что по ночам лезет в моё многострадальное подсознание, куда там, стоит только открыть глаза, как всё моментально улетучивается в неизвестном направлении.

Я даже пытался записывать свои сны, просыпаясь среди ночи, включая торшер, что служил нашей семье вместо ночного светильника уже не один десяток лет, хватал карандаш и… всё, девственно чистый мозг, кроме неприятных и тяжёлых впечатлений на душе, ничего о ночном кошмаре не напоминает.

Я огляделся, потянулся, сладко зевнул, чуть не разорвав себе рот и, прыжком поднялся на ноги. Здоровьем, ростом и атлетически сложенной фигурой Господь и предки меня не обидели, а поэтому ничтоже сумняшеся выполнил почти полный комплекс и-цзинь-цзин, состоящий не из восьми упражнений, как многие полагают, а из сорока восьми. Правда, я сдох на двадцать втором тем самым поставив рекорд по числу упражнений выполненных с утра, ночные кошмары оказались не плохой мотивацией, но честно сказать ну её в баню, такую мотивацию.

Дальше душ, завтрак вприглядку с телевизором и прикуску с ливерной колбасой. Чего морщитесь? Не понимаете, как можно есть эту гадость? Не буду вдаваться в подробности, просто любовь к ней, у меня на генетическом уровне, а кто я такой, что бы идти против неё? Если учесть, что за ней стоит будущее. (Не за колбасой конечно, за наукой) Правильно, никто.

Напомаженный ведущий «Доброго Утра» бодро калякал с приглашённым экспертом что-то за ЖКХ, пытаясь выведать у хмурого чиновника, куда же деваются деньги и почему у нас в стране такие высокие тарифы на ФФСЁ. На что не выспавшийся эксперт бубнил заезженную мантру о вечно виноватых энергоснабжающих организациях с их непомерными аппетитами, о нецелевом использовании денег, об устаревших коммуникациях, и о банальном воровстве. Диалог был донельзя скучен и не интересен, никто ничего нового не сказал, а лишь потыкали палкой в больное место своих сограждан, и на этом успокоились. Через секунду должны были начаться новости, но экран вдруг мигнул и на меня прямо из телевизора уставилась неприятная рожа, эффект от того что он смотрит конкретно мне в глаза был столь силён, что я на несколько секунд опешил, так и не донеся бутерброд до места назначения. Человек в экране покрутил головой, как бы разглядывая мою кухню, повёл носом и скривился.

– Фу, ливерная. – В этот момент я нажал кнопку пульта, закрыл глаза, для надёжности прикрыв их ладонью, и засунув бутерброд в рот, стал сосредоточенно его жевать, не ощущая абсолютно никакого вкуса. Не скажу что, я так уж сильно перепугался, хотя стоит признаться, подобные выходки сильно давят на нервы. И до меня как-то сразу дошло что, мои ночные кошмары, рожа из телевизора, странные люди всё время снующие вокруг меня. Неприятности с машиной, до не давних пор никогда не ломавшейся. Сотовый подозрительно часто оказывающийся вне зоны действия сети прямо в центре города, где на один квадратный километр сорок вышек все различных мобильных операторов, всё это и многое другое на что, я раньше не обращал внимания, списывая на обыкновенную невезуху, одного поля ягоды. И если честно не берусь утверждать, что не знаю, откуда растут ноги у этой траблы. Есть подозрения, но поверить в них, значит добровольно признать себя шизофреником, с другой стороны, я и раньше не считал их психически больными людьми, мне всегда казалось что, они видят или переживают нечто такое, вполне, может быть, реальное, отчего у любого крыша съедет. Во всяком случае, так однажды высказался один мой знакомый психиатр.

Телевизор молчал, хотя я его всего лишь переключил на другой канал. Разлепив свои ясные очи и убрав десницу от своего светлого лика, я с обречённостью человека ждущего неприятности, снова уставился на экран, там трепетал флаг весёлого Роджера, у которого под черепом не ножи были, а человеческие бедренные кости. Пришлось нажать красную кнопку, жаль не от ядерного чемоданчика, хоть она и чёрная.

– Шутники мля. Маньяки приколисты. Чего от вас дальше ждать? – Спросил я у потухшего экрана. Он, как ни странно, не ответил, зато зазвонил отключенный на ночь телефон, надеюсь, не стоит объяснять, для чего я это сделал. Понаблюдав за воскресшим аппаратом с полминуты, я всё же поднял трубу и произнёс положенное «алло» максимально нейтральным тоном.

– Василь Саныч? Эт я. – Бодро отозвался на том конце, чуть не сказал провода, Геша, секретарь моего шефа.

– Как ты до меня дозвонился?

– Хм. Да обыкновенно, взял мобилу и позвонил, а что не должен был?

– По идее не должен. Я телефон отключил, совсем.

– А зачем?

– Нужно было, не хотелось что бы всякие думозвоны по ночам названивали.

– Надеюсь это не обо мне.

– И я надеюсь.

– Короче Саныч, шеф прикинулся самоваром, пыхтит, свистит, пары пускает и требует твою персону к себе на ковёр, хочет устроить показательную казнь нерадивому сотруднику. Чего-то ты там с договором на рекламку снова не то подмахнул, не поделишься инфой, а то тут уже ставки принимают, кто кого в этот раз на лопатки положит. – Тут надо пояснить, директор нашего рекламного агентства «Эдельвейс» в прошлом известный, правда в узких кругах, борец, и мне как КМСу по боксу, тоже в прошлом, всегда приходилось выслушивать его нудные разъяснения на тему «почему борцы всегда круче боксёров». Правда, до открытого столкновения у нас ни разу не доходило, но споры были ух какие жаркие, куда там ребятам с политических ток шоу. Ну а если я в своей работе допускал какой-нибудь косяк, то шеф обязательно списывал это на мой отбитый другими боксёрами – долботятлами мозг. «Ведь всем же известно» обычно заканчивал он «ни один дятел не умирает своей смертью, все они мрут от сотрясения мозга. Так что делай выводы Василий, делай выводы». А зачем мне их делать? Боксом я уже сто лет как не занимаюсь.

– Инфой поделиться говоришь. – Что-то в моём тоне его насторожило и, Геша благоразумно решил промолчать. – Ладно, скоро буду, если тачка заведётся.

А всё началось около двух недель назад назад, когда мой шеф подкинул мне не пыльную работёнку. Нужно было сгонять на Рождественку и заключить договор на рекламу с одним недавно открывшимся магазином, торгующим исключительно чаем. Помню, меня ещё порадовало название сего заведения, «Скрипичный Ключ». Добрался я туда довольно быстро, припарковал свою старенькую бэху недалеко от Строгановской церкви и, весело размахивая папкой с типовым договором, направил свои стопы в сей чайный храм. Стоит отметить, с храмом я ничуть не погорячился и, сортов чая тут было ну просто великое множество. От дорогущего белого чая до полоумного Пуэр, который если не правильно хранить превращается в откровенную гадость. Гадость за несколько сотен зелёных американских рублей за пятидесятиграммовый пакетик, и хранить это, с позволения сказать, чай, та ещё задача. Помимо этого здесь присутствовал самый экологически чистый Улун с горы Уи, один из редчайших сортов чёрного чая «Сапсан», что произрастает только в провинции Юаньнань, и много, много всякого другого редчайшего и дорогого. В общем, когда я туда вошёл, я даже не услышал звука дверного колокольчика из-за оглушивших меня ароматов. Кто бывал в таких местах, тот меня поймёт. Держа папку с документами в руках, я почти, что на ощупь добрался до прилавка, где на горелках подогревались три чайника, источая незабываемый аромат. Честно сказать такой магазин я не стал бы страховать, огонь на деревянном прилавке, это верх нарушений правил пожарной безопасности, но я же не работник МЧС, я всего лишь рекламный агент так, что на огонь я наплевал.

Пока я разглядывал цветастые пачки, и яркие жестяные банки с чаем собранные, похоже, со всех континентов земли, исключая разве что Антарктиду, за высоким прилавком, который даже мне, сто девяносто двух сантиметровому мужчине доставал до груди, раздался подозрительно знакомый раскладушечный скрип, и передо мной явился продавец. Этот совершенно лысый дядя, с удивительно светлой кожей имел негроидные черты лица, русые, свисающие ниже подбородка усы, (прямо как у сябров) небесно голубые глаза и мощные плечи, сидящие на широком, кряжистом туловище. «Борец», обречённо подумал я, не знаю, что подумал он, но его взгляд был направлен на мои набитые костяшки. Особенно его привлекла моя правая рука, где головка третей пястной кости, возвышалась этакой Джомолунгмой над остальными. Хочу сразу сказать, ничего такого я с ней не делал, просто будучи ещё в восьмом классе, схлестнулся с одним поганцем, который в место того что бы подставить нос или глаз под мой кулак, очень умело подставлял лоб, в результате чего остальные пястные кости были попросту выбиты. Теперь, если удачно засветить кому-то в висок, я мог и убить, поэтому правой рукой в случае драки, стараюсь в голову не попадать, да и вообще стараюсь не «попадать», просто предпочитаю контактным видам спорта, лёгкую атлетику. Можете назвать меня трусом, но по мне, лучше заняться бегом, чем тянуть червонец в местах не столь отдалённых из-за какого-нибудь перепившего мудака.

– Ну. – Вывел меня из раздумий светлокожий африканец с бялорусскими усами.

– Эдельвейс. – Сказал я первое, что пришло мне в голову.

– Горный дивизия СС? Какой чай, уважяемый, ти притпачитаищь виэто виремя сутак? – Затараторил он с заметным среднеазиатским акцентом.

– Да нет. Эдельвейс это рекламное агентство и я его представитель.

– Тоисть чаю тибе ни нада да?. – Он натянул рукавицу, поднял трубу дымохода присоединённую к огромному самовару и, закинув туда пару чурочек, поставил её на место. Сам дымоход, надо полагать, был выведен куда-то на крышу.

– Фантастика. – Пробормотал я, больше поражаясь не самовару, а тому, сколько крови намешано в этом типе. Но и самовар был знатный, ведра на три, не меньше. Пузатый, огромный, чем-то похожий на средневекового рыцаря обряженного в латы. – Я по поводу договора на рекламу. От вас звонили.

– А. – Махнул он рукой, как бы предлагая ему не мешать, хлопнул рукой по звонку стоящему на прилавке и снова завалился на раскладушку. – Эта ни камне. – На звонок тихо распахнулась дверка, спрятанная в углу за занавесью, и в зал вошёл высокий мужчина в дорогом костюме. Он дежурно улыбнулся и спросил: – Чем могу быть полезен вам? – Было в его внешности что-то такое неуловимо восточное, персидское что ли, может длинные, иссиня-чёрные, вьющиеся волосы, спускающиеся ниже плеч, давали такой эффект. Может горбатый нос с узкими, крепко сжатыми губами и выступающим жёстко очерченным подбородком, но стоило повернуть ему голову в профиль, как вся эта восточность куда-то улетучивалась, и оставалось не пойми что.

– Я из рекламного агентства Эдельвейс, от вас был звонок по поводу договора на рекламу.

– Возможно. – Пожал он плечами. – Боруд, – обратился он к любителю раскладушек – Ты забыл, тебя ждёт работа на заднем дворе.

– Ша кра! – Не знаю, что такое сказал Боруд, но эффект оказался весьма неожиданный. Мужчина в дорогом костюме резко нагнулся к борцу и вдруг так правдоподобно зашипел, что я в испуге начал оглядываться по сторонам в поисках как минимум десятка огромных удавов, не знаю, правда, шипят ли они. Свист-шипение носилось от стены к стене странным эхом до тех пор, пока из-за прилавка не поднялся изрядно позеленевший Боруд.

– Вот так-то лучше, а теперь пшёл! – «Борец» неловко шевельнул руками, и как механическая кукла, потопал к выходу. Создалось полное впечатление, что им управляют, и только глаза продавца оставались прежними, живыми, в них плескалось бескрайнее море такой ненависти, что будь «перс» бумажным, давно бы загорелся. – Иногда нужно подчинённых нужно ставить на место. Я, как-никак менеджер этого учреждения. – Проговорил «костюм».

Если честно я был слегка в шоке, потому ничего не сказал в ответ. Вся эта сцена наигранной ну никак не казалась, однако поверить в возможность управления человеком против его воли я не мог. Времена Лонго, знаете ли, давно прошли и оживление живых «трупов», и «левитация» на верёвочке сильно подкосили мою веру в сверхъестественное.

– Где там ваш договор? – Спросил менеджер, так и не дождавшись моей реакции. – Давайте его сюда, я его боссу снесу.

– А? Нет, не нужно, я сам. – «Костюм» недоумённо посмотрел на меня, явно чему-то удивляясь. – Есть просто несколько пунктов в договоре, которые я должен лично обсудить с вашим хозяином.

– Хозяином. – Почему-то повторил «перс», смотря куда-то мимо меня.

– Извините, я не точно выразился, с хозяином этого магазина. – Некоторым очень не нравится, когда ты называешь директора, босса или руководителя какой-либо фирмы их хозяином, есть в этом что-то холопское. Не знаю как у других, но у нас, у Русских, быть слугой какому-то конкретному человеку, считается зазорным, во всяком случае, для большинства из нас, а вот служить идее, вере или государству, нет. Всё-таки советский период подвыбил во многих моих соплеменниках чинопочитание, заодно, правда, и уважение к старикам.

Есть у меня один далеко не бедный знакомый с редким, для нашего времени именем Сафрон, и практически забытым отчеством Никодимович, и решил сей нувориш завести себе прислугу. Домина большой, а жены нет, куда деваться бедному богатею? Понятия не имею, какого домостроя он там начитался, и какого отношения он ожидал к себе от нанятых домработниц, но уж, наверное, не абсолютного безразличия к его правилам и пожеланиям, вперемешку с полным неуважением к нему самому. Его шпыняли, ему готовили отвратительную на его взгляд еду, он вечно мешал убираться и протирать пыль, к нему вламывались в кабинет во время важных переговоров по какому-нибудь малозначительному поводу. Его достали указаниями, какую мебель стоить выкинуть, а какую купить, невзирая на то, что вся мебель у него была антикварная, в общем, жизнь ни только не облегчилась, а скорее наоборот. Бедный толстосум так извёлся за два последующих месяца после найма трёх мегер-уборщиц, что похудел на десять кило, бедняга. Ну не мог он поставить их на место, хотя на своей фабрике мог любого подчинённого в бараний рог согнуть. Вот почему? Кончилось тем, что он женился в третий раз, выставив, правда, одно условие своей супруге, ни за что не увольнять домработниц которых он нанял, пока те не взвоют.

– Это…, – поскрёб он себе кончик носа указательным пальцем, и при этом, очень смешно сморщившись – будет не так просто.

– А в чём дело?

– Ну, – снова замялся менеджер – ладно, сейчас попробую. – Он снова скрылся за дверью, оставив меня одного в неохраняемом магазине. Правда отсутствовал он недолго и, появившись в дверях, молча, предложил мне пройти, указав на дверь скрывавшуюся в темноте, в конце коридора.

Подсобные помещения магазина выглядели, мягко сказать, отвратненько, ремонт тут явно не делали со времён великой октябрьской социалистической революции, ну или, по крайней мере, со времён НЭПа. Грязные стены, протёртый, а местами и подгнивший деревянный пол, чёрный, никогда не мытый, потолок, электрические провода свисающие паутинами со стен, мусор, грязь и вонь из заколоченного отхожего места. Я остановился перед дерматиновой дверью, похожая у моих соседей стояла, когда ещё Брежнев жив был, и без стука вошёл. Разительной перемены между коридором и кабинетом я не увидел, всё, то же самое, разве что туалета нет, да на стене висел шикарный спортивный велосипед, по-видимому, это здание когда-то было коммуналкой.

За обыкновенным канцелярским столом советской эпохи, сидел обыкновенный тип с внешностью обыкновенного советского бухгалтера, мятый пиджачок, невзрачный галстук, обыкновенные очки в мощной оправе. Скучное, а скорее даже брезгливо-измученное выражение лица хозяина сего заведения, удивительным образом не поддавалось описанию. Я даже не могу с полной уверенностью сказать был он европеоидом, монголоидом или негроидом. Ну конечно он не был чёрным или раскосым, просто пока я шёл к столу, мне казалось, что лицо его неуловимо меняется, но стоило мне остановиться, всякие перемены в лице директора как бы замерли в полной неопределённости. Как будто так и не решив, какой типаж выбрать. М-да, более странных клиентов мне ещё не попадалось. Был, правда, один коллекционер туалетной бумаги, заставивший свою квартиру сотнями рулонов разнообразного пипифакса, ну так то болезнь, а тут…, даже не знаю….

– Добрый день. – Я протянул руку, но директор, приспустив очки на кончик носа, начал внимательно её разглядывать, при этом странно шевеля носом. «Он, что, её нюхает?» Пронеслось у меня в голове. Я быстро спрятал руку за спину. – Я из рекламного агентства Эдельвейс, вы, кажется, собирались заключить контракт на рекламу вашего магазина. – Отбросив ручку, и окончательно сняв очки, хозяин откинулся на спинку стула, наконец, удостоив моё лицо своим взглядом.

– Было дело, подумывал об этом, но к окончательному решению пока не пришёл. – От сердца сразу отлегло, всё-таки не зря я сюда приехал, и наблюдал всю эту чертовщину. Это, понимаешь, уже совсем другой разговор, клиент хочет, что бы я перед ним «станцевал», да ради бога, уж я распишу, какие блага сулит ему массированная рекламная акция по ТВ, интернету, в газетах и билбордах. Но, с презентацией нельзя затягивать, максимум три, а лучше всего две минуты доходчивого и неспешного монолога, после которого у клиента возникнет желание задать парочку вопросов, на которых во время своей речи я незаметно ставил акценты. А ещё обязательно нужно, что бы заказчик сам поучаствовал в разговоре, добавил парочку нужных мне предложений, в общем, у него должно сложиться полное впечатление, что именно он ведёт, а не его ведут. Но стоило мне раскрыть рот, как мысли мои заплясали, запутались, и поскакали в разные стороны, я испытал нечто вроде размножения личности и никак не мог понять причину такого…, расстройства, пока не оказался с подписанным договором в руках на улице. Помню, правда, странный запах, такой приятный и дразнящий, вернее помнил, пока садился в машину, а как сел и это забыл.

Вот, примерно с этого всё и началось, не сразу конечно. Потом был разнос учинённый мне шефом из-за этого проклятого договора, в котором неизвестно откуда появился доп-лист. Дополнительные соглашения так сказать и, не выполнив их, наша фирма, конкретно попадает на нехилые бабки. Шеф откровенно не понимал, как я мог подписать подобную филькину грамоту, пока не вспомнил о моём боксёрском прошлом. Я, со своей стороны, промолчал о его борцовских буднях, какой мудак, э-э-э простите, начальник, отдаёт подчинённому договор с уже проставленной печатью фирмы, и соответственно своей подписью?

Ведь, на доп-листе, тоже имелась его подпись. Вопрос откуда. Шеф, было дело, заподозрил меня, но видя моё неадекватное состояние, подозрения снял. Ещё бы, я на его глазах, и на глазах доброй половины персонала нашего агентства пытался зачерпнуть водички из кулера, прямо сквозь дно бутыли, при этом весьма загадочно и хитро улыбаясь. Типа знаю что-то такое, о чём ни один человек на всём белом свете не догадывается. Что было дальше, увы, не помню.

Помню, пришёл я в себя тогда, в отделении токсикологии девятой инфекционной больницы, там, напротив, ещё стоит памятник архитектуры 1896 года постройки, так называемый экспозиционный павильон «церковь-школа». Очень необычное здание в виде креста, если смотреть сверху.

В детстве ужасно боялся попасть в эту больницу, мне всё казалось, что тут, за железными решётками, и высоким деревянным забором, томятся зачумлённые полутрупы, а в народе ходил слух, якобы здесь чуть ли не лепрозорий был, и жили люди с отваливающимися носами и пальцами. Даже мы, будучи ещё детьми, способными влезть куда угодно, абсолютно невзирая на степень защищённости объекта, ни за какие коврижки не лазили сюда на «разведку». Ни меня, ни моих друзей невозможно было взять на понт, и заставить сделать хотя бы шаг по этой заражённой территории. А тех, кому из нас суждено было оказаться здесь по тем или иным причинам, очень долго обходили стороной, хотя они и болели всего лишь желтухой. С тех пор прошло немало лет, деревянный, глухой забор заменили железные решётки и живая изгородь, а внутри, как оказалось, никогда ни какого лепрозория не существовало.

Я обвёл глазами помещение, восемь коек, три из которых, судя по смятым постелям, были заняты. Стандартная окраска стен, белый верх, сине-голубой низ, обшарпанный линолеум на полу, старые, скрипучие, кровати с панцирной сеткой и тонкими матрацами. Спина, надо сказать, уже ныла. На окнах решёток не было и, судя по полуоткрытой двери, она не запиралась. Мне отчего-то сдалось, что после вчерашнего, я непременно попаду в психушку, но «церковь-школа», так хорошо известная мне с самого детства, и сейчас прекрасно видимая в окне, разубедили меня на все сто. И ещё приятная новость, меня не привязали к койке, а значит, я вчера не буянил.

– О! Очнулся наш спящий красавец. – Раздалось от порога. Я оглянулся. – Хорош. – Залюбовался мной вошедший мужик с лёгким венчиком волос вокруг сияющей лысины. – Ну ты и спать сосед, три дня без передыху, если бы пошёл в пожарные, сразу бы начальником части стал, минуя все остальные звания как не достойные твоего опыта. – Я повнимательнее присмотрелся к нему, отчего-то сея личность показалась мне знакома.

– Миха? Шухов, ты что ли?

– Признал. – Расплылся он в улыбке. Боже мой, сидящий на соседней койке здоровенный лысый дядя, с заметным брюшком, с фиксой во рту, и с наколотыми перстнями на пальцах, когда-то был застенчивым, интеллигентным, худеньким мальчиком в смешных очках. Он играл на скрипке, ходил в музыкальную школу, носил галстук бабочку, и вообще, был очень милым и послушным ребёнком. А знали бы вы, кто были его папа и мама, то поразились этой перемене ещё больше. У доктора исторических наук, академика РАН, и заслуженного учителя СССР (это мама) не могло быть сына уголовника. Хотя, за столько времени многое могло произойти, мы с ним лет этак, двадцать не виделись, а то и больше. – Чего удивляешься? – Усмехнулся он. – У каждого в жизни своя дорожка, и пока есть тот, кто её протаптывает для тебя, идти легко, ну а когда таких людей не остаётся, начинаешь петлять. – Он развёл руками.

– Глубокомысленно.

– Жизненно.

– Давно твоих родителей нет? – Догадался я.

– Давно. – Миха поскрёб жёсткую щетину на щеке. – А ты как страдалец, давно на кокс подсел? Твои предки ведь тоже не из последних. Слышал я, батя у тебя, вроде инженер какой-то в МАЭ был?

– А с чего ты взял, что я на что-то там подсел?

– Да лепила позавчера, что-то про предоз калякал, вот я и решил глянуть на твои «дорожки», узнать, давно сидишь на игле или нет…

– Как позавчера?

– Да так, ты тут уже дня три откисаешь.

– Три дня. – Я сел на койку и растёр ладонями лицо. – Ничего себе. Так, и о чём ты?

– О чём, о чём, дорожек нет, значит, нанюхался чего-то, а что у нас нынче золотая молодёжь нюхает? Только коку.

– Да уж, нашёл молодёжь. И кстати, ты не прав на счёт наркоты.

– А что же, по-твоему, с тобой такое было?

– Понимаешь Миха, в своё время я пробовал наркоту, разную, даже такую о которой ты не слышал, я же ведь золотая молодёжь и ты представь, ни разу не испытал прихода. На меня даже таблетки обезболивающие не все действуют и поэтому, употребление всякого рода наркосодержащих препаратов, для меня, самое бесполезное занятие.

– Брешешь. – Выпучил глаза сын академика РАН.

– Не-а. У меня эскулапы какой-то ген неправильный нашли, вроде как он и обнуляет все действия наркотиков. – Михаил задумался.

– Уж не знаю братан сочувствовать тебе или поздравлять, с алкоголем тоже, небось, проблемы?

– С этим всё в порядке.

– Тогда поздравляю. Хотя постой, а что же с тобой тогда было? Ты же один в один как «потерянный» выглядел.

– Это, знаешь ли, и меня интересует, и честно говоря, пугает. – Миха заржал. – Ты чего?

– С первым кайфом тебя братан!

– Тьфу ты. – Я снова завалился на кровать и уставился в окно. «Три дня» всё носилось у меня в голове, «чего же эти суки мне такого подсунули? И самое главное как!?» – А где врача найти?

– В ординаторской. А тебе зачем?

– Выписываться пора. – Зло сказал я и поднялся, но стоило мне схватиться за ручку двери, как в спину прилетело:

– А, кстати, совсем забыл, тут к тебе один странный тип просочиться хотел, но его Лидуся, сестричка наша, завернула.

– Что за тип?

– Странный такой, высокий, черноволосый, ещё лицо у него было, – Михаил нахмурился – бледное, почти зелёное, дёрганый весь. Эрратом, кажется, назвался. – Миха хохотнул. Я пожал плечами, такой «тип» среди моих знакомых не значился. Если только Геша, но зная его пофигистский характер, в больницу он бы ни за что не пришёл, да к тому же ещё с зленным цветом лица. Хм, Эррат. Странно, я махнул рукой Мишке и вышел.

Длинный, светлый коридор, тянущийся во всю длину здания, окнами выходил во внутренний двор, весь засыпанный опавшими листьями. Дорожки, газоны, клумбы с засохшими бессмертниками, лавки, всё было похоронено под этим жёлто – красно-коричневым морем.

Одноэтажные корпуса больницы выстроились, по обычаю заведённому ещё древними египтянами, то есть буквой «П», и всё пространство между ними было засажено липами. Теперь эти чёрные великаны, так ярко выделяющиеся на фоне жёлтых листьев, жёлтых зданий и бледно-серого неба, что невольно резали глаз, хотя и придавали маленькому парку некое таинственное очарование увядшей, засыпающей природы. Я невольно залюбовался, на короткое время позабыв о враче, о работе, да ещё много о чём.

– Ну наааадо же, очнулся – вывел меня из задумчивости приятный женский голосок, полный неприятных интонаций – и как там? Стоило оно того? – Я обернулся, передо мной, засунув руки в карманы короткого, медицинского халатика, стояла симпатичная девушка, и вся её поза выражала полное непринятие меня, не только как личности, но и как человека вообще. Хотя в глазах читалось…, нечто похожее на сожаление, и природа этого сожаления мне была хорошо известна. Звучит это примерно так, «такой парень, высокий, сильный, красивый, от такого детей только рожать но, увы, конченый наркоман».

– Где, там? – Спросил я, вернувшись к реальности и не сделав даже попытки улыбнуться, что бы хоть немного сгладить первое впечатление о себе, уж наверно она меня видела в том непотребном состоянии. Честно сказать, меня этот выпад сильно задел. Не хотелось нравиться, хотелось как-то по-другому восстановить свой «status quo», не прибегая к улыбочкам и всем остальным трюкам. Да кто она вообще такая?!

– Там, куда вас, торчков, так тянет. Вас и вам подобных опустившихся…, особей.

– Лидуся, верно? – Еле сдержался я.

– Кому может и Лидуся, но уж точно не вам. – Решила перейти на вы медсестра.

– Хорошо. Посмотрите на меня Лида, неужели я так похож на наркомана? – Девушка неуверенно стрельнула в меня глазками, а я поймал себя на мысли, что я сильно нервничаю. – Впрочем, – не стал дожидаться её ответа – меня ваше мнение не особо интересует. То, что я обычный, вполне здоровый человек, я и так знаю.

– А я в свою очередь могу это подтвердить. – Раздалось у меня за спиной. Я обернулся, и увидел довольно молодого мужчину, с пшеничного цвета волосами и небольшими усиками, придававшими его лицу этакую лёгкую франтоватость. – Судя по анализам, последние три месяца, никаких наркосодержащих препаратов вы, Василий Александрович, не принимали. Вы, если позволите, вообще исключительно здоровый человек, что по нашим временам для жителя мегаполиса практически невозможно. Создаётся такое впечатление, – доктор, а это был именно тот человек которого я искал, посмотрел в потолок и побарабанил пальцами по папке прижатой к груди – что вы всю жизнь прожили где-нибудь высоко в горах, или глухой тайге.

– Что вы имеете в виду доктор…?

– Кморин, Павел Сергеевич Кморин, кандидат биологических наук и по совместительству заведующий отделением токсикологии девятой инфекционки. – Он протянул руку, которую я с удовольствием пожал. – Продукты жизнедеятельности города, – продолжил он – если так можно выразиться, откладываются в любом из нас, и чем больше мы живём, тем больше этих продуктов, а я бы сказал отходов, накапливаем. То чем дышат, что едят, пьют и впитывают через кожу наши матери до и вовремя беременности, и что впитываем мы, живя в городской среде, всё это откладывается в нашем организме и пагубно сказывается на нашем здоровье.