Текст книги "Пепел и кокаиновый король"

Гюнтер сверху уныло наблюдал, как его коллега накручивает круги, Гюнтер вздохнул и пошел по междупутью. Через каждую пару-тройку шагов он останавливался, пристально всматривался под ноги и озирался вокруг. Без особого сожаления увидел, как тронулся поезд, которому предстояло наверстывать расписание. А потом и Гюнтер обнаружил следы беглеца.

– Эй! – крикнул он. – Давай сюда!

Андреас проворно вскарабкался наверх:

– Ну?

– Видишь, – ткнул себе под ноги Гюнтер. – Он стоял здесь, вот натекла глина с его туфель.

– Отлично! Отлично! – Андреас присел на корточки. – Куда же он потом пошел? Смотри, смотри, Гюнтер, не стой! Гляди! Капля на рельсе! Значит, он перешагнул этот рельс. Идем туда!

Андреас опять поспешно спустился по склону, метнулся сначала в одну сторону, потом в другую, шаря взглядом по земле и кустам.

– Что ты стоишь? – обернулся он к Гюнтеру и взмахнул рукой с «зауэром». – Ищи, ищи!

Гюнтер вздохнул, вышел из путевой колеи и без энтузиазма съехал по щебню:

– Бессмысленно это, – кинул он вдогонку устремившемуся вперед коллеге.

– Что бессмысленно?! – Андреас резко обернулся, – Что?

– Так мы долго провозимся. Только отстанем от него. Дадим ему время, – Гюнтер снял шляпу с короткими полями, провел ладонью по серому ежику стрижки, водрузил шляпу на большую и почти квадратную голову.

– Дьявол! – вырвалось у Андреаса по-русски. Он сотряс ветви кустов ударом кулака. В этот момент Андреас ненавидел и любимый гюнтеровский жест – провести ладонью по волосам, и немцев вообще, ненавидел весь мир, себя самого и его, Гюнтера, правоту.

– Я думаю, надо добраться до станции или города. Взять русского получится только облавой, – добавил Гюнтер, глядя по своему обыкновению не на собеседника, а в сторону.

Лучше бы он промолчал. Но он не смог удержаться и сознательно – а как же еще! – подчеркнул национальность беглеца. Андреас взорвался.

– Это ты его упустил, толстяк! – он поднес указательный палец к хмурому лицу напарника. – Ты! Тебя он сбил с ног, как кеглю. Из-за твоего ротозейства пленник сейчас на свободе.

Гюнтер принял обвинение безучастно. Пожав плечами, спокойно произнес:

– Я поступал по инструкции.

Его невозмутимость сразу успокоила Андреаса. И он даже подумал, что слово «русский» напарник употребил без какого-либо подтекста.

– Возможно, ты прав, – Андреас убрал пистолет в карман плаща. – Выслеживать вдвоем бесполезно. Нужен телефон. Черт, где мы находимся? Ты можешь сказать хоть приблизительно?

Гюнтер снова пожал плечами:

– Около сорока минут назад мы проехали какой-то городишко. Название короткое, прочитать не успел. Вроде бы ничего после этого не проезжали.

– Сорок минут... Наверное, лучше идти вперед. Скорее до чего-нибудь дойдем.

– Зачем вперед? Видишь, – Гюнтер вытянул руку, словно для нацистского приветствия. – Верхушка церкви. Самое большее, километров пять.

Андреас разглядел, на что указывал напарник. Действительно, какой-то шпиль.

– Я принимаю решение. Идем туда. Через лес, – сказал Андреас. Старшим в их паре был он. Андрей, как его звали в прежней жизни.

Конец прежней жизни был положен перестройкой, хотя Андрей тогда об этом не подозревал. Тогда он полагал, что жизнь, его собственная и страны, продолжится счастливо, ей будет придан новый, созидательный смысл. В ту юношескую пору студент-химик петербургского университета бредил идеями революционного преобразования общества, зачитывался демократическими газетами, ходил на митинги.

Демократы предали его. Они использовали его молодые силы, чтобы завладеть величайшей страной. А в благодарность за то, что мерз и надрывался за них на митингах, разбрасывал и клеил листовки с демократическими призывами, развалили страну. Практически уничтожили академическую науку, заставили сограждан мучиться и страдать, а его, Андрея, оставили нищим теперь уже младшим научным сотрудником, без перспектив и надежд.

Андрей прожил год в Польше, торгуя на рынках, потом перебрался в Германию, там и остался.

Андрей понял, что отныне смыслом его жизни должна стать борьба с псевдодемократией и глобализмом. Формы этой борьбы очертила встреча с господином «полковником Николаи», так он себя просил называть. При всей внешней случайности их встречу – Андрей в этом нисколько не сомневался – иначе как преднамеренной не назовешь. Как со стороны полковника – тот подыскивал сотрудников для будущего «восточного отдела», которому химик уж точно бы не помешал. Так и с его, Андрея, стороны – он давал всем подряд понять, что ищет практическое применение своей ненависти.

Андрей принял предложение Николаи и стал сотрудником службы «Новый абвер». Получил немецкий паспорт, превратился в Андреаса. С тех пор не имел дел с эмиграцией, если только эти контакты не касались даваемых ему поручений. Он даже «вылечился», что стоило ему немалых мук упражнений и постоянного самоконтроля, от русского акцента. Ему доверяли, до сегодняшнего дня он был на хорошем счету. Но избавиться от своей национальности он не мог. Не иначе шестым чувством Андреас ощущал, что в один прекрасный день его «славянское происхождение» может его подвести, как вдруг подводит до того исправно стучавшее сердце. Однако он никак не думал, что сотворит такой день собственными руками.

Бегства пленника-соотечественника ему не простят. Он попадет под колпак недоверия и проверок. И закончиться эта история может очень плачевно. Спасти способна только поимка беглеца. И хорошо бы захватить его собственноручно.

– Пошли, Гюнтер, – и того не замечая, Андреас точно ступил в едва приметный на земле след, оставленный подошвой Пепела...

* * *

Паспорт, к удивлению, Сергей обнаружил в нагрудном кармане, выкидуха пропала... Лес оказался перелеском и закончился быстро. Пепел дошел до крайних деревьев, остановился, прислонился к шершавому стволу лиственницы. Ноги подгибались в коленях, требуя отдыха. Но легче заставить себя не садиться, чем потом принудить подняться и идти.

Неглубокий водоотводный ров отделял сейчас его от поля. Квадрат черной земли с редкой зеленой щетиной продравшейся наверх или сорной, или правильной травы. Квадрат гектаров на пять, со всех сторон окруженный лесополосой. Где-то неподалеку должна быть деревня или хутор. Хутор предпочтительнее, меньше глаз.

Пепел опустил взгляд на наручники. Вот уж что совсем лишнее в его положении. Чтобы избавиться от них, нужны инструменты. Тяжело будет разжиться ими незаметно. А любому местному жителю, кому улыбнется счастье его увидеть, сразу и непременно придет мысль о сбежавшем уголовном преступнике.

Отлепив себя от ствола, Пепел пошел... скорее побрел краем лесопосадки. В таком виде, какой он имел, и с преследователями на хвосте, по открытому пространству передвигаться не рекомендуется. А все же любопытно было бы выяснить, землю какого государства он сейчас топчет? Чешскую или совсем другую. Интересно все-таки, как далеко его успели завезти.

Странно, но совершенно не хотелось курить. То ли не до того сейчас организму, то ли вколотый препарат обладал антиникотиновым действием. Ответом на мысли о курении стал приступ рвоты. Не в первый раз уже пустой желудок попытался вывернуться наизнанку, словно мстя своему хозяину за бег с препятствиями и прыжки из поезда, когда так необходим покой. Придет, придет покой, но вот только в каком виде?

* * *

– Что ты там застрял, землянику собираешь? – раздраженно оглянулся Андреас, – Прибавь шагу. Начнется дождь и смоет все следы. Начнется ночь, и мы упустим его навсегда!

– А ты это видел? – победно откликнулся Гюнтер и разогнул спину. В его руке серела трубка мобильного телефона «Нокия». Именно такой пользовался Андреас, и именно такую у него ухитрился стянуть пленник.

Испугавшись человеческих голосов, вспорхнула с ветки пичуга, и ветка еще какое-то время раскачивалась, будто отгоняла комаров. Андреас кинулся к напарнику, но почти сразу был остановлен завибрировавшим в голосе того разочарованием:

– Промокла. Не работает. Я ее в луже нашел. Кажется, это твоя трубка, Андреас. Может быть где-то рядом и моя валяется? Давай поищем?

Андреас чуть не заскрипел зубами, любому идиоту ясно, что беглец потому выкинул трубку, что две ему просто ни к чему. И искать «Фору» напарника можно триста лет.

– Ты думаешь, она от воды испортилась? Он наверняка хорошенько треснул трубкой о пенек прежде чем выбросить, – Андреас почти не скрывал злобу на этого увальня, готового использовать любой повод для передышки, – Брось, Гюнтер. Хочешь, возьми «Нокию» себе, сдашь в ремонт. А сейчас давай, не тормози, время уходит. Нам нужно найти беглеца кровь из носу! Видишь, трубку нашли, значит, на пятки ему наступаем. Слышишь, где-то собака лает? Зуб кладу, она беглеца учуяла. Давай же, быстрее переставляй ходули, мешок с немецким дерьмом!

* * *

Пепел очнулся от холода. В крепкое ж забытье он, однако, впал – умудрился проспать несколько часов на холодной земле!

В лесу стоял монотонный шум. Сверху, соскальзывая с хвои лиственницы, падали капли. Но дождь начался не сейчас. Влага успела насквозь пропитать одежду, брюки и рубашка мерзко липли к телу.

Пепла трясло. Не фигурально, а по-настоящему. Верхние зубы плясали на нижних. Дрожь тела передавалась цепочке наручников, ее звенья тихо побрякивали. Терпеть это безобразие Пепел не собирался.

Двадцать приседаний не слишком согрели, но придали застывшей крови первый толчок. Пепел перевел дыхание и зашел на новую двадцатку.

Уже стемнело. В лесу мгла смешалась с деревьями, а посмотришь на поле и видишь, что до непросветной мглы еще не дошло. В надвигающихся сумерках на границе перелеска и поля Пепел перешел к отжиманиям. Конечно, выполнять упражнение со скованными руками оказалось весьма трудоемко, но лишние усилия в данном случае шли на пользу – быстрее выгоняли из тела озноб.

Пепел находился не просто на краю перелеска, а занимал позицию с видом на хутор, или ферму, сейчас смотревшую на вечер глазом освещенного окна. Когда Пепел добрел до нее еще при дневном свете, то понял, что дальше идти нет ни сил, ни смысла. Не боец он в наручниках. И нет для него разницы – в этот дом пробираться за противобраслетным инструментом, в другой ли. До того как глаза захлопнулись, погружая его в забытье, он из своего зеленого укрытия ферму («будем называть ее так») рассмотрел.

От края леса до плетня, окружающего фермерское хозяйство, набиралось шагов сто. Жилой каменный дом, двухэтажный, оштукатуренный, с острой двускатной крышей, был поставлен параллельно лесополосе. От его торцов, образуя вместе с домом каре, отходили пристройки. Даже те из строений, что удалось разглядеть Пеплу со своего НП, являли разнообразие строительного материала: приземистый кирпичный сарай, сруб, напоминающий русскую баню, сооружение вроде амбара...

Днем со двора доносились голоса, металлический звон, покашливание какого-то механизма, мычание коров, лошадиное ржание и, что хуже всего, собачий лай. Однако бессобачные жилища реально можно обнаружить разве что в городах. Но к городам со стальными украшениями на руках и прочей подозрительной атрибутикой приближаться не рекомендуется.

Сейчас, заставляя себя наклоняться вперед-назад, резкими выдохами выгоняя из организма холод и слабость, Пепел подумал, что дождь ему на руку. Не всякий хозяин сразу выскочит в темень да под холодные струи, разбираться, от чего это никак не может успокоиться его лохматый сторож.

Скверно получится, если собака во дворе и не на цепи. Может быть, придется поворачивать оглобли снова к лесу. В любом другом случае у него есть шанс успеть нашарить что-нибудь подходящее, пока фермер успокаивает собаку, потом выглядывает в окно, прислушивается, набирается решимости выйти во двор, снимает со стены какой-нибудь дробовик, накидывает дождевик. А подходящее – это напильник, клещи, пилка, ломик, отвертка, – чем можно, если не открыть браслеты, то хотя бы рассоединить руки, разорвав цепочку. Все легче станет жить.

Вечерняя гимнастика сказывалась благотворно. Остывающий вечерний воздух не вызывал более ознобной дрожи. Размятые мышцы гудели, готовые к действию. Сон освежил голову, и химия теперь напоминала о себе разве покалыванием в висках. И жажда больше не мучила Пепела – он ловил ртом дождевую влагу, слизывал капли с губ, и неприятное жжение в гортани отступало. Пока он упражнялся, стемнело окончательно, и увидеть его, если кто-то случайно выглянет в окно, будет непросто. Пепел покинул лесополосу, прошел чуть вперед вдоль строя деревьев – ни к чему топать по пашне, когда можно добраться до лужайки и идти по траве.

Неплохо было бы дождаться, когда хозяева улягутся спать, но терять на ожидание час, два, а то и все три-четыре (кто знает, когда у них тут трубят отбой?) не хочется. Что поделывали и поделывают его преследователи? Между прочим, неизвестно, не заявлялись ли какие-нибудь гости на эту ферму, пока он спал. А ну как не просто заявлялись, а еще и оставили засаду? С его прыжка из поезда прошло часов пять, срок приличный...

Плетень – не препятствие. Он и поставлен здесь для скота, а не как преграда нежелательным визитерам человеческой породы. Раздвинув прутья, Пепел пролез на ту сторону. И в этот миг его приближение обнаружила собака. Лай доносился из дома. Ну, хоть какая-то удача – псина пока не на улице.

Не бегом, но очень быстрым шагом Пепел одолел расстояние до ближайших строений фермы. Кирпичная и глиняные постройки стояли не вплотную друг к другу, между ними оставалась щель. Пепел протиснулся в нее – под ногами зашуршала солома – и попал на двор. Собака продолжала брехать внутри дома, но на крыльцо, никто не выбегал. От дома тянуло дымом – обитатели согревались отнюдь не гимнастикой. Пепел свернул к двери кирпичной пристройки – строение небольшое, живность в ней вряд ли держат, а вот инструментарий запросто.

Понятно, здесь не запирали двери – Европа. Сергей нырнул в отчаянно пахнущую свежескошенной травой тьму, задел лопаты и они с зубовным скрежетом поползли вдоль неясной опоры, убыстряясь, пока не грохнулись с вызывающим лязгом. Однако на где-то не дремлющую собаку это не произвело впечатления, как лаяла в полсилы, так и продолжила сотрясать воздух с ленцой. Закралось подозрение, что даже не прокравшемуся злоумышленнику посвящалось ее соло, а кому-то другому. Но пес, судя по тембру, был внушительный.

Пепел чуть не впилился лбом в деревянный столб, нащупал на нем какие-то болтающиеся кожаные ремешки. Обошел справа, под ногами запружинило сено. И вдруг дверь за его спиной всполошено хлопнула. Сергей мгновенно обернулся, готовый скованными руками рвать кадыки и выковыривать вражьи глазные яблоки. Но этого не понадобилось. Незнакомец лет тридцати с чемоданом в отвисшей руке не спешил нападать на Пепла, а стоял навалившись на дверь спиной. Он удерживал дверь и пялился на Сергея с совершеннейшим безразличием, на сосредоточенной роже читалось только одно желание – удержать эту проклятую дверь во что бы то ни стало.

Сергей тоже не стал ничего пока предпринимать. Только крепче впился в гражданина глазами, благо они помаленьку свыклись с мраком. И ведь по всем статьям выходило, что судьба свела с соотечественником. Русый, округлые щеки и широкий нос, подбородок рыхлый, закушена губа, а в глазах чисто российская печаль. Последние сомнения в гражданстве незнакомца отступали, стоило разглядеть чемодан. Очень родной чемодан, продававшийся во всех галантереях Советского Союза от Калининграда до Находки.

Собака залаяла гораздо ближе и гораздо азартней. И почти сразу снаружи на дверь обрушился мощнейший удар. Соотечественник удержал дверь, и тут же завертел руками в манере глухонемого, бессловесно призывая Сергея на помощь. Пепел не долго раздумывал, и вот уже они бок к боку подперли спинами дверь на пару. Собака еще пару раз прыгнула на преграду снаружи и умаялась. И слава Богу, потому что весом равнялась с теленком.

– Друг, одолжи наручники, – вдруг горячо на самое ухо зашептал оказавшийся не немым соотечественник. Куда-то из его глаз канула и вселенская печаль, теперь там млел веселый азарт.

Оказавшись в нелепой ситуации, Пепел и ожидал услышать какую-нибудь нелепицу, посему ответил в том же духе:

– Я тебе разве Игорь Кио?

– Я ща, подержи дверь, – незнакомец скользнул в глубь помещения.

Ситуация своей абсурдностью стала Пеплу даже нравиться, однако на донышке души оставалось подозрение, что русский господин просто имел железные нервы и, натолкнувшись в сарайчике на «окольцованного» гражданина, нашел силы разыграть полное к этому равнодушие. Сам же теперь измышляет, как справиться с незваным гостем. Пока Сергей гадал, не отправился ли на самом деле соотечественник вооружиться чем-нибудь железным, чтоб одолеть Пепла наверняка, сосед по двери (он в сарае прекрасно ориентировался) вернулся на покинутый пост с шилом. Но к облегчению Сергея держал инструмент не в боевой позиции.

– Витась, бардзо видчиняй! – раздался за дверью властный женский голос. Надо признать, вполне мелодичный, и даже гневу оказалось не по силам эту мелодичность загубить.

– Бажена, не надо этих сцен! Я ухожу на этот раз навсегда! – изогнувшись над вытянутыми руками Сергея, Витась почти наугад заковырял шилом замок браслетов. Один раз шило соскользнуло и царапнуло кожу.

– Витась, я тебя добже прошу, я тя умоляю!

– Бажена, убери Хорвата и дай мне спокойно уйти. Если дашь мне уйти, я тебе потом как-нибудь позвоню. Но сейчас я не вернусь. Мне надо побыть одному.

– Витась, давай сядем за стол, як цивильни люди и все промовим. Не ругаться же нам через взарвженый вступ.

Пепел откровенно любовался женским голосом. Были там, как в первоклассном коктейле и слезы, и злость, и лукавость. И самое главное – звенела в этом голосе неподдельная страсть. Сергей иначе, уже с доброй долей уважения, взглянул на ковыряющего шилом замочную скважину парня. Но парень, кажется, относился к волшебным нотам в голосе крайне отрицательно.

– Бажена, убери собаку! Я все равно не останусь! – Витась наконец разомкнул наручники и на все том же языке глухонемых показал Сергею, чтобы партнер отстранился от двери. А затем рывком дверь распахнул.

И только чудовище по кличке Хорват впрыгнуло в сарай, как Витась за ошейник пристегнул зверя к тому самому столбу, об который Сергей чуть не расшиб лоб. Пес – огроменная кавказская овчарка – отнесся к плену вполне спокойно, но стоило хозяйке запоздало крикнуть: «Фас!», как в тварь вселились бесы. Столб выдержал, однако от метаний хрипящего и рвущегося с поводка Хорвата даже крыша заходила ходуном.

– Бажена, ты проиграла! – Витас пнул дверь и вышел на теперь уже безопасное пространство, размахивая чемоданом, как отпущенный на каникулы школьник портфелем. – Бажена, я не врал, я действительно тебе как-нибудь позвоню. Но сейчас мне нужна свобода. Я не могу без свободы.

Сергей хмыкнул, и выбрался наружу следом за освободителем. Его появление не имело для женщины ни какого значения, женщина переживала, что от нее уходит Витась. А жаль, хозяйка была очень даже ничего. Смуглая, будто провела год на каком-нибудь фешенебельном курорте, с тугой косой до попы, она жгла Витася фиалковыми глазищами. И одета была не как российские доярки. Одна больше говорящая, чем скрывающая блузка чего стоила!

– Так будь же ты тяжко немочь! Проваливай на все четыре краины, чтоб ниц се твого хнуса зждесь больше не было! Чтоб ты сблазнил в путе! Чтоб тя кони недотикали! Чтоб ты подох на сесте роджного дома!!!

– Бажена, ты ведешь себя не как приличная девушка, а как цыганка!

– А я и же е цыганка, когда мне нема чут к живу. Еще раз повторю, будь ты пржоклят! Я сейчас же мушу заяву до полиции, ниц ты мя обокрал!

Витась полуобернулся к Пеплу и развел руками, дескать, что тут скажешь? И они пошли, не сговариваясь, вместе по вьющейся вдоль леса тропинке. И выскользнувшая из-за туч луна стала тереться об их плечи.

– Брыдло, собаку приковал! – вместо прощания донеслось сзади, – Я немедленно иду звонить в полицию!

– Слушай, почему ты не испугался, встретив меня в сарае? – как бы между прочим, полюбопытствовал, сглотнув горькую слюну, Сергей. Головная боль отпустила окончательно, зато теперь дьявольски хотелось курить.

– Во-первых, на этой территории в чужой сарай может забраться только россиянин. А во-вторых, когда человек в браслетах, он свое уже отпугал. Согласен? – и Витась широко улыбнулся.

Что ж, Сергей решил пока довериться этому человеку, благо тот ступал в темноте уверенно, не боясь напороться глазом на ветку, и явно знал, куда идет. А всякие объяснения и речи за знакомство можно отложить на потом.

Ночью лес был похож на русский гораздо больше. Так же, как и на Родине, заглядывала в лужи и серебрила кроны луна. Чирикали какие-то пичуги и гудели голодные комары. Глухо похрустывали под ногами сырые ветки, и очень скоро сбитая с травы влага пропитала туфли.

А тем временем к ферме вышли Андреас и Гюнтер.

– Госпожа, мы – сотрудники Интерпола, – уверенно и бойко соврал Андреас, безбоязненно в темноте взмахнув каким-то документом. – Мы преследуем особо опасного преступника. Вы за сегодняшний день в округе никого подозрительного не замечали?

В Германии такое обращение к любому встречному сработало бы безотказно. Но это была другая страна.

– Кто вы такие, чтоб без спроса врываться на частную территорию? – Бажена пронзила визитеров столь гневным сполохом фиалковых глаз, что «интерполовцы» застыли на месте, будто напоролись на колючую проволоку.

– Госпожа хозяйка. Мы находимся при исполнении служебного долга и в соответствии с международной конвенцией имеем право вести в интересах следствия любые беседы. Но я совершенно не хочу, чтобы мы вам как-либо помешали. Пожалуйста, ответьте на наши вопросы, и мы тут же уйдем. Скажите, сегодня мимо фермы не проходил кто-нибудь посторонний? – Андреас умышленно бубнил с налетом скуки. Дескать, люди находятся при исполнении, чему и сами не шибко рады. Чем быстрее ответите на их вопросы, тем быстрее вас оставят в покое.

– Я никого не видела. Довольны? Теперь убирайтесь!

Андреас готов был голыми руками придушить эту гордячку. Но еще теплилась надежда, что хозяйка в конце концов сменит гнев на милость. Мало ли отчего она сейчас такая злая. Поэтому Андреас сменил тон на подчеркнуто вежливый.

– Простите великодушно, от вас можно позвонить? Мы заплатим, – про «мы заплатим» он ввернул с умыслом. Деньги – путь к сердцу почти каждой женщины.

– Если вы из полиции, то сможете освободить от наручников моего пса, – поколебавшись, Бажена кивнула в сторону сарая, причем говорила это, глядя не на поздних гостей, а куда-то в сторону, и думая о чем-то своем и далеком, – Я прикажу, и Хорват, пока вы возитесь, будет вести себя смирно.

Кажется, Андреас разгадал, в чем причина демонстрируемой враждебности. Эта крестьянка не поверила на слово, что гости – из полиции, мало ли кто ночью по лесу шляется, и теперь придумала, как развеять подозрения на деле. Визитеры переглянулись и вошли в сарай. Бажена включила свет. Хорват вел себя так, будто решил, что с ним играют. Андреасу больших усилий стоило не пялиться на хозяйку, которая оказалась ужас какой аппетитной. Даже не смотря на ледяной холод в фиалковых глазах и залегшую вокруг губ категоричную складку. А Гюнтер, тот и вовсе чуть не прилип к вырезу в блузке очумевшим взором.

– Интересно, кто это приковал собаку? – прилаживаясь с ключом, невзначай спросил Андреас.

– Ребенок играл. А ключ потерял, – равнодушно солгала Бажена.

– Все, собака свободна. Вам нужны эти наручники без ключа?

– Нужны, – Бажена почти вырвала железку из руки Андреаса.

Пес с учетом интонаций хозяйки перестал вилять хвостом. И Андреас, не смотря на то, что бедро сквозь ткань брюк холодила рукоять пистолета, почувствовал себя очень неуютно. Он опять прибегнул к подчеркнутой вежливости:

– Но теперь-то можно хотя бы позвонить?

– Нет. Вы разбудите ребенка.

– Мы будем вести себя тихо-тихо.

– Нет. До свиданья, – и хозяйка фермы повернулась на каблуках к дому. Пес поплелся за ней, то и дело недобро озираясь на поздних визитеров.

– Она поняла, что мы немцы. А здесь немцев не любят, – пробурчал Гюнтер, с рожи которого никак не могло сползти масляно-мечтательное выражение.

– Толстяк, ты ничего не понял. Я узнал наручники. Наш клиент здесь побывал, и чем-то приворожил моравку.