Текст книги "Пепел и золото Акелы"

– Тебя на какой заповеди заклинило, божий человек? – Пиночет от растерянности даже закашлялся. – Ты чего несешь и где находишься? Как мы это чучело отсюда вытащим?!

– Его надо забрать с собой. – Фрол придвинулся поближе к бесхозной «беретте». – Ты не поймешь, но иначе нельзя. Или отсюда не уйдет никто.

Для Пепла забрезжила хоть какая-то надежда. Если горбоносые угрюмцы начнут выяснять, кто отсюда выйдет, а кто не выйдет, в итоге, может быть, выйдет один Пепел. Два дурачка-оруженосца Клепа и Байбак по-прежнему стояли в дверях, но уже не улыбались. И отвага во взорах, мягко говоря, не сквозила, не по зубам им были загадочные пещерные медведи, хотя Пепел готов был зуб дать, что у Клепы через шмотье ствол выпирает. Горбоносые окаменели, но слегка подрагивающие пальцы вытянутых вдоль бедер рук и напряжение в глазах выдавали, что любое лишнее движение спорщиков заставит эти человеческие горы обернуться вулканами. Все испортил Пиночет. В долю секунды скользнув глазами по невеселому раскладу, он неожиданно улыбнулся.

– Да, братья во Христе, что-то я сглупил. Ведь действительно, кто он там у вас – сенсей, учитель, гуру? А я не въехал, что надо уважить. Все правильно. Только... – Пиночет уверенно наклонился и подобрал ствол, затем придвинулся к Пеплу, – мы с этим носителем информации поодаль вышагивать будем. А вы впереди со своей ношей. Подгребете к мерседесу – и сразу его в багажник. А то девушке одной там скучно.

Подчиняясь таинственному бессловесному приказу Пиночета, Байбак ускакал вперед. Двигаясь по коридору и ощущая нелюбезное покалывание в бочине (Клепа неаккуратно приставил складень), Пепел пытался отгадать, каким образом компания намеревается преодолеть кордон из ментов на служебном выходе. Угрюмые молчуны двигались впереди издевательским прогулочным шагом, спокойно так, не оглядываясь по сторонам. Силантий, перевалив через плечо труп, нес его, будто раненного комиссара с поля боя, не кривясь и не сгибаясь, как будто и не было в горбуне около сотни кило остывающего мяса и костей.

А стены вибрировали от слышных даже здесь возбужденных воплей зрителей и лихой песни:

 
…Ну, что ж ты ждешь? Беги, держать не стану.
Я себе таких как ты мильен достану.
Все равно ведь, поздно или рано,
Только знаю, ты ко мне придешь. Зараза!..
 

И вдруг возник мент. Он важно смерил взглядом Силантия с груза на плече до подвернутых халяв резиновых сапог, мельком отметил присутствие Фрола и поманил подозреваемых указательным пальцем. Дескать, подойдите, покажите, предъявите, обоснуйте.

Те, конечно, подошли, невозмутимые, как две каменные скифские бабы. Компашка во главе с Пиночетом резко тормознула и, насколько возможно, затаилась. Клепа стал свободной рукой поглаживать заныканную под одеждой пушку. Пепел повернул бирку на груди изнанкой. Силантий, с поклажей на плече, пусть и приблизился на зов, мента вроде бы в упор не видел. Фрол же, посопев пару секунд, будто намерен что-то доверительно сообщить, положил руку на погон правоохранителя. Служивый, естественно, обалдел и попытался руку сбросить. А также достать табельное оружие, по-чапаевски им помахать и, видимо, свернуть ситуацию на задержание правонарушителя. Фрол руку не убрал, а наоборот, прихватил мента за шею.

Пепел на все это смотрел равнодушно, он был опытный игрок и не поставил бы на мента даже трех копеек. Мент попытался применить приемчик, то есть избавиться от навязчивой руки еще раз. Тогда Фрол нежно обнял удальца за плечи уже обеими руками и прижал к себе. Мент задергался как бешеный и даже открыл рот, чтобы заорать, но Фрол быстро прихватил двумя пальцами горло бойца и пережал сонную артерию. Несколько секунд, и обмякшее тело мента сползло к ногам верзилы. Перешагнув через елозящий ногами серый мундир, Силантий поправил груз на плече и оглянулся на стоящих поодаль.

– Этого тоже с собой потащите, – напряжено откомментировал Пиночет. – Кстати, следующего души наповал. А то свидетели вас и через сто лет опознают. Больно уж вы красивые и заметные.

Фрол тормознул с явным намерением добить отправленного в аут мента.

– Брэк! Я пошутил. Пусть я и отморозок, но лишняя громкая мокруха ни к чему.

После инцидента все стали быстрее шевелить ногами. Пепла продолжал покалывать складнем неуклюжий Клепа, Пиночет негромко матерился. В обратном порядке отлистались наклейки на дверях временных апартаментов: «Шелег», «Катя Огонек», «Чиж», «Круг», «Лесоповал»… Компашка молодых людей на процессию почти не обратила внимания.

– Нет, ну, разве не наглость предлагать мне за четыре куплета сотку баков? За сотку баков пусть вам тексты Олег Соломенко пишет! А он мне еще морду корчит, говорит, что второй куплет – фигня, – втирал кому-то уже знакомый хлопчик в кожаных штанах гармошкой. – Меня тут занесло на «Бои без правил», так там полный аншлаг зрителей натикало. А тут ползала еле наберется! Попомните мое слово, русский шансон клонит к закату…

Тут стало ясно, куда Пиночет отрядил Байбака. Прямо за спиной курящих располагались еще одни стеклянные двери выхода из дворца. На всякий пожарный случай. И, естественно, запертые на три замка. Но что такое три замка для проворных рук Байбака? Тот уже успел не только освоить замки, но и подогнать «мерс»джип к пожарному выходу, и теперь лишь постреливал по сторонам красноватыми монгольскими глазками.

Подойдя к машине, Клепа открыл багажник и неловко стал помогать Фролу сгружать туда жуткую поклажу. Свободного места оказалось маловато, поскольку в железном ящике уже содержалась связанная по рукам и ногам дочка покойного барыги. По скотчу, которым ей щедро залепили рот, текли сопли и слезы. Когда лицо девушки и перекошенная рожа мертвеца улеглись глаза в глаза, пленница истерично дернулась, садня кожу впившимися веревками, и сквозь скотч пробился приглушенный стон.

– Смотри-ка, сколько веков прошло, а наши барышни по-прежнему в обмороки падают, – ухмыльнулся Пиночет. – Ну, да ладно. Садись, памятливый ты наш. – Он услужливо открыл перед Пеплом заднюю дверь. – Только не на сиденье, а то не влезем. В ноги, в ноги. Располагайся…

А в это время незапертая дверь кабинета с загадочной табличкой «Тотал. клуб» открылась вновь. На этот раз на пороге стоял человек лет сорока, одетый в брезентовую штормовку и выгоревшие лиловые джинсы. В Ледовом дворце его можно было принять за работника сцены.

Человек не стал проходить в глубь комнаты. Его взгляд скользнул по роялю, по оргтехнике, по остаткам дискеты на полу. Увиденное рассказало посетителю достаточно. Он носовым платком стер с дверной ручки свои отпечатки и поспешил убраться вон, через носовой платок же притворив дверь за собой. Звали этого человека Таныч Соков.

Глава 3. Ботаники

…Лицо, создавшее организованную группу или преступное сообщество (преступную организацию) либо руководившее ими, подлежит уголовной ответственности за их организацию и руководство ими в случаях, предусмотренных соответствующими статьями Особенной части настоящего Кодекса, а также за все совершенные организованной группой или преступным сообществом (преступной организацией) преступления, если они охватывались его умыслом… (Статья 34 УК РФ)

Предполагалось, что сквозь стеклянную крышу Ботанического сада в зависимости от времени суток должны беспрепятственно проникать солнечные лучи, или свет далеких звезд. Однако ничего подобного не происходило, сверху сочилась лишь блеклая серость – у нищего Ботсада не хватало денег на верхолазов, и оседающая пыль оставалась непотревоженной многие лета.

Надежно связанный по рукам и ногам Пепел лежал лицом вверх и, поскольку прямо перед глазами ему ничего не светило, неловко ворочал головой, любуясь хилыми пальмочками, косматыми растениями в керамических горшочках и прочим нереальным для Питера антуражем.

Освобождать от пут Сергея Пиночет пока не спешил. Он считал, что Пепел и так уже успел зафиксировать компроментирующих подробностей выше крыши, и отсюда Сергею одна дорожка – ногами вперед. Если стороны не договорятся.

Пиночет, растянувшись на просторном топчане, пощипывал струны крутобокой гитары, обляпанной полустертыми переводками красоток. И вид у него был, как у турецкого паши, кайфующего в личном гареме. Безмятежность и радушие лучились с довольной физиономии Пиночета. Только масляные глазки нет-нет, да и чиркнут, будто бритвой. Занимавшие прежде рассохшийся топчан оцинкованные лейки были небрежно сброшены в декоративные лопухи на клумбе. Клепа и Байбак колдовали с мясом у мангала, экономно скармливая костру древки тяпок и граблей. Силантий прилег под заморским кустом с обильными, будто рыбья чешуя, плотными темно-зелеными листьями.

– Я в весеннем лесу пил березовый сок… – мурлыкал Пиночет, расслаблено улыбаясь, но фиксируя малейшие движения вокруг. Пусть внешне он оставался балагуром и этаким рубахой-парнем, на душе скребли кошки. Слишком много неразгаданных вопросов скопилось, слишком сильно приходилось полагаться на интуицию. – …С ненаглядной певуньей в стогу ночевал, – пропел Пиночет, покосившись на Фрола.

Фрол присел около еще не очухавшейся дочки барыги и внимательно ее осматривал, как крыса обнюхивает трофей, прежде чем вцепиться зубами. Пиночет мельком подумал, что совершенно правильно распорядился оставить скукоженный труп горбуна в багажнике, нечего зазря глаза мозолить, да богомольцев раздражать. Но тут Пиночет заметил, что не один он приглядывает за Фролом. Оказывается, связанный Пепел тоже буравил зрачками могучую спину. Пиночет взял сие на заметку. Ведь вообще-то лишнего сочувствия к жертвам за Пеплом не отмечалось, а тут ерзает, ногами песок на дорожке волнует. Запал он, что ли, на Соню, или как?

– …С ненаглядной певуньей в стогу ночевал, – повторил задумчиво Пиночет. – А че там дальше будет, не помнишь, Серега? Молчишь? Ладно, проехали. …Вот бы бросить всю жизнь, да с начала начать. К ненаглядной вернуться певунье своей. Только вряд ли… Только что же мне с тобой делать, Серега, как поступить? Может, пытку попробовать, авось расколешься?

Клепа осклабился и отодвинулся от костра. Деловито вытер руки в уксусе прямо о мятые брюки и полез доставать из кармана ножик. Пиночет зафиксировал и это вкрадчивое движение. Но, к сожалению, он слишком хорошо знал Пепла, чтобы поверить в успех пыток. Можно и доиграться, и в финале вместо заветной цепочки цифр получить второй труп в придачу к Акеле.

– Согласись, нежданный друг, эффектно я расположился? – Пиночет решил по-детски похвастаться. – Это тебе не какая-нибудь баня. Это для души. И, главное, ни один лютый враг не додумается здесь меня искать. Враг же – не баран. Опять же, здесь тепло в любое время года. Лепота. Вот только экскурсанты днем болтаются. Впрочем, они – днем, а мы – вечером. Так что практически не пересекаемся. А ты, Клепа, зря вскочил. Не будем мы ремни резать из моего зоновского кореша. Безнадежно это, мы другой ключик к его сердцу подберем.

Клепа покорно вернулся к нанизыванию душистых кусков свинины на шампуры. И эта покорность хоть самую малость, но порадовала вожака. Клепа и Байбак, пусть слабаки, пусть гниль, зато верные, как цуцики, конечно, пока Пиночет в силе. Не то, что приблудные богомольцы, которые по каждому поводу дикий норов дыбят. Пиночету предстояло решить эту непростую головоломку: расколоть Пепла на цифры, удержать в узде сектантов, уйти от всех, кого успел обидеть в этом городе, да еще и уйти красиво, с сектантским золотым запасом.

– А власть не беспокоит? – Пепел, насколько возможно в его ситуации, иронизировал.

Пиночет задумчиво тронул струны. Дальше тянуть не имело смысла, пора было начинать большой развод. Сейчас он кое-что предпримет и, как минимум, выбьет Пепла из душевного равновесия. А потом? А потом начнется спектакль, в котором Пиночет отводит себе роль режиссера. Приценим, насколько из Пепла получится отзывчивый зритель?

– Очень беспокоит. – Пиночет картинно озаботился. – …Только вряд ли узнает Родина-мать одного из пропа-а-авших своих сыновей! Так меня наша власть беспокоит, даже кушать не могу. Глупые все какие-то. Истеричные. Живут не по понятиям. Надо бы самому собраться с мыслями, избратся, продепутироваться. Помочь, подсказать, насадить разумное, доброе, вечное... Осадить, кого надо. Упс, кстати, ты сейчас прибалдеешь. То, что Питер – город маленький, наша встреча с тобой лишний раз подтвердила. Но то, что он маленький настолько... даже ты вряд ли ожидал.

Пионочет вальяжно махнул дланью в конец песчаной дорожки, поперек которой сгрузили Пепла. Сергей неловко повернул голову и с чувством сплюнул прилипший к губе песок. По этой самой дорожке, держа в руке секатор[6]6
  Ножницы для стрижки кустов.


[Закрыть], к нему приближалась эффектная девчонка в бикини. Смуглянка с иссиня-смоляной ниспадающей до локтей гривой и губами, пухлыми, как черешни. Причем лицо подруги хранило суровую надменность. Причем лицо девчонки было знакомо до микроскопической родинки на персиковой щеке.

– Узнаешь подругу Верку? – Пиночет тренькнул на гитаре свежий аккорд. – У любви, как у пташки крылья! Тарам-тарам-тарарам-там-там! Я, когда вспоминаю ваши отношения, верю в любовь. Зона от таких высоких отношений балдела. А ты забил болт на бабу... Хотя я тебя понимаю. Шлюха она редкостная.

– Ну что, мальчик, соскучился по моим ласкам? – Вероника пнула Пепла ногой и, склонившись, многообещающе пощелкала ножницами в опасной близости от глаз.

После внезапной встречи с Пиночетом и последовавших заморочек Пепел вроде бы удивляться перестал абсолютно всему. Но здесь удивиться пришлось опять и по полной схеме, поскольку наличие под питерскими пальмами фигуристой и не шибко одетой Верки воспринималось как нечто совсем нереальное. Действительно, между ними давным-давно полыхал пожар. Вероника сперва ездила к брату на свиданку, стоит подчеркнуть, к парню, которого Пепел замочил в организованной Пиночетом драке. Потом ездила к Пеплу, а потом Пеплу прибавили срок...

– Пина, у этого мальчика есть штучка, которая мне дорога, как память. Можно, я ее отрежу?

– Если мы с ним не добазаримся, он весь твой. Режь вдоль и поперек. А пока тему обсуждаем, нишкни, шалава. Иди, вон, Байбаку приятное сделай.

Пиончет был сто раз прав насчет тесного для всех города Питера. Особенно этот город был тесен для двоих – Пепла и Пиночета.

* * *

Фамилию свою Таныч увидел и услыхал почти одновременно. Над козырьком на фронтоне здания издали угадывалось тысячу раз выцветшее «Продажа соков», а перед дверью бестолковый адепт вещал троим зевакам:

– ...Соков! Не жалейте жизненных соков, ибо каждый день следует завершать, выжав себя насухо, будто день сей последний! И тогда изможденным, но счастливым, вам улыбнется Господь. И имя той улыбке будет – истина.

Таныч Соков вразвалочку подгреб к крайнему из трех зевак и стал умышленно тяжело сопеть тому в затылок. Ведь не надо было ни поганить язык черными словами, ни сворачивать челюсти; было достаточно посопеть в затылок, чтобы через пару секунд человечишка возмущенно оглянулся, а еще через секунду, разглядев недобрую ухмылку Таныча и, авось, запомнив ее на веки вечные, зевака поспешно удалился. Далее, ясное дело, Таныч выжидательно посмотрел в упор на двоих оставшихся зевак. Тем тоже по уши хватило этого замораживающего взгляда, и проповедник остался один на один с Танычем.

– ...Мои неудачи – это тьма, как темная земля, в которую бросают зерно. Вырастет ли зерно, зависит от прихоти природы, я же сам достоин выбирать себе судьбу. Сам в праве выбирать Господа, которому возносить молитвы. Сам должен выбирать, каким зерном, чечевичным или гречневым, следует начинать свой путь просветления, и из какого ростка следует тянуться колосом к истинному солнцу, – заторопился проповедник, будто боясь, что ему не дадут выговориться до конца.

Таныч Соков внимал. Таныч Соков облизывал хмурым взглядом горло проповедника, словно примериваясь.

– …Я могу сто раз споткнуться на пути к свету, но сие меня не огорчит, потому что только червь не спотыкается!

– Слышь, блаженный? – наконец соизволил открыть пасть Таныч. – Разве тебе не объясняли, что проповедовать следует не ближе десяти поворотов от дверей Храма?

– Так вы наш? – обрадовался проповедник, что сегодня не доведется пострадать за веру.

– Свои бьют всегда больнее, – зевнул Таныч и двинул в глубь проходных дворов.

На лавочке вроде бы невзначай обмяк позевывающий мужичок с шустрыми глазками. На движение Таныча мужичок не спохватился – признал своего. Далее путь преградила железная дверь с кодовым замком. Таныч, набирая код, кивнул мужичку и вдвинулся в пропахший бродячими кошками подъезд. Все квартиры здесь принадлежали разным людям. Все жильцы принадлежали к Храму Голубя. Ибо покинул бог человека, устроил всемирный потоп, но дух святой в образе голубя указал путь к вершине Арарата, к истине – во всяком случае, так учили неофитов.

За левой дверью на втором этаже шло богослужение, было слышно, как нестройный хор подпевает:

 
Голубь с верою в клюве
Вдаль с ковчега летит.
Голубь с верою в клюве,
Что же там, впереди?..
 

Напротив, где поселялись вновь прибывшие на берег истины, стояла тишина – то ли вновь обращенных не было, то ли спали после полуночных истязаний. Такая же тишина царила и за третьей дверью на этом этаже. Таныч Соков поднялся на два пролета выше и трижды прижал пальцем звонок с такой торжественностью, будто крестом себя осенял.

Голубь с веткою в клюве –

Это знак для тебя,

Голубь с веткою в клюве –

Впереди там земля!!![7]7
  «Голубь» Г. Арустамьян


[Закрыть]

– сочились нестройные голоса снизу.

Дверь открыла и призраком засеменила вглубь, как бы приглашая следовать за собой, немая старуха, имени которой он не помнил. Таныч скорчил благочестивую гримасу и вразвалочку поплелся за провожатой по пропитанному запахом прогорклого лука коридору с пожухлыми и заросшими паутиной обоями. Липкий сумрак, разбавленный огоньками лампадок под почерневшими от времени ликами на иконах, таил загадочные шорохи. Заунывно и сонно скрипели половицы. И вот она – заветная дверь. Старуха, плавно шурша юбкой, вернулась в сумрак. Таныч Соков трижды стукнул в дверь и вошел, будто нырнул в студеный омут.

– Да не оставит истина эти стены, – бесцветно пробубнил ритуальное приветствие Таныч.

Станислав Анатольевич не повернулся и занятия не прервал. Он стоял перед высоким зеркалом, приложив к груди фиолетовую рясу, и оценивал эффект.

– Проходи, садись, выпить хочешь? – играя дружелюбие, просопел Станислав Анатольевич. Новый шеф никак не мог выбрать, фиолетовый или черный цвет лучше сочетается с врожденной бледностью его лица. И в данный момент казалось, что нет для Станислава Анатольевича более важных вопросов. Но только казалось.

Таныч, демонстрируя подчинение, примостился на самый краешек расшатанного стула перед низким столиком и покачал головой, отказываясь от угощения. На самом деле Таныч просто проверял, так ли уж занят примеркой свежеиспеченный лидер, или все же пристально следит за отражением Таныча. И по тому, что Станислав Анатольевич принял бессловесный ответ, Таныч Соков убедился, что его без внимания не оставили.

– Не хочешь выпить, значит, сразу перейдем к докладу. Давай, Соков, без церемоний. – Лидер отбросил фиолетовую тряпку на спинку второго стула. А затем из вороха доставшегося в наследство барахла вытащил пурпурную мантию.

– Доклад такой. Я вам уже рассказывал про Татьяну Мирошниченко. Ну, которая замом в консалтинговой фирме «Сариндер инк» пристроилась. В общем, мной в явочном порядке принято решение не принуждать девушку крутить любовь с директором-финном. Незачем. Открылись новые обстоятельства. Оказывается, финн поленился зарегистрировать товарный знак на территории России, а шустрая Танечка это засекла. Проще говоря, пусть финн угрохает денежки на рекламную кампанию и приведет сюда европейских клиентов. А мы тем временем сами зарегистрируем знак, а потом подадим на инородца в суд и вытолкаем взашей. В результате нам достанутся раскрученная марка, иностранные клиенты и толковый директор Танечка. – Соков докладывал, а сам сторожко пас нюансы мимики шефа в зеркальном отражении. И не нравились Танычу эти нюансы, поскольку без восторга принимал новоиспеченный лидер доклад о весьма успешной операции.

– А почему это ты, Соков, со мной на «вы»? – не стал высказывать вслух мнение об операции «Сариндер и Татьяна» Станислав Анатольевич и как бы невзначай перевел разговор на пустое.

– Вы теперь старший. К вам положено обращаться «мастер», «доктор», «отец», и только на «вы».

– Сколько предрассудков досталось мне в наследство! – самодовольно фыркнул новоиспеченный лидер и стал напяливать атласную сутану поверх летнего кремового костюма. – Ладно, вернемся к этому вопросу позже. Докладывай дальше.

– От неофита из группы Щербатого поступило предложение поучаствовать в сборе средств на трехсотлетие Петербурга. Естественно, не бескорыстно. Неофит, Игорь Гречкин, оказался финансово весьма смекалист и расписал целую программу. Если кратко, то предполагается открывать последовательно цепочку фирм с благозвучными названиями вроде: фонд «Возрождение Петербурга», фонд «Юбилей», фонд «Празднество»… Нанять агентов, пусть шатаются по фирмам и предлагают тем стать спонсорами праздника.

– Не понял? Это мы что – в политику полезем? Нам это надо?!

– Боже упаси, никакой политики, просто бизнес. Мы намерены собирать средства, но не тратить. Гречкин обещает, например, продать право покраски Эрмитажа не меньше, чем десяти разным спонсорам. Такое рвение достойно самой высшей похвалы, и я взял на себя смелость от вашего имени повысить неофита до статуса послушника.

Станислав Анатольевич поджал бледные губы и, все так же не отворачиваясь от зеркала, буркнул:

– С Гречкиным Бог простит, но впредь я попрошу тебя, Соков, без моего согласия подобное не учинять. Только не дуйся. Я ценю тебя, Соков, не то, что Акела. И совершенно не предполагаю ущемлять тебя в правах, но субординация – есть субординация. Впрочем, не затем я вызывал тебя, Соков. Крутишь ты что-то, умалчиваешь. Я жду доклада, как продвигаются дела с золотом Акелы, а ты мне каким-то левым Гречкиным уши грузишь! Ну-ка, немедленно отвечай, что с золотом?!

– Я не умышленно молчу, – посмел обидеться Таныч. – Просто пока рано докладывать.

– Докладывать никогда не рано. – Лидер прижал к лицу вырезанную из черного дерева ритуальную маску козла и, наконец, резко повернулся к Танычу; алая мантия затрепетала и свернулась по спирали, плотно облегая тело. – Ну, как я тебе?

– Я нашел его тайный офис. Тот, что у метро Большевиков. Только нашел поздно. Никого там уже не было, и вряд ли теперь кто-то когда-нибудь объявится.

– Какие категоричные выводы, – опустив маску, попытался сыграть недоверие Станислав Анатольевич, но сфальшивил. По еще больше побледневшему лицу легко читалось, что Таныч окончательно зачеркнул потаенные мечты шефа.

– Я умею читать следы борьбы. На стене след ребра подошвы, стол сдвинут под углом, потом поставлен приблизительно на то же самое место, но полоска пыли осталась…

– А может, ты сбился со следа? Откуда такая уверенность, что это тайный офис Акелы? Мало ли кто кому там морду набил?

– Я видел следы пуль. Это «беретта». Та самая. Акелы. Но следов крови не осталось, и следы крови никто не замывал. Значит, Акела промахнулся.

– Откуда ты знаешь, что кровь не замывали?

Танычу не хотелось признаваться, но пришлось:

– Потому что я опоздал всего минут на пятнадцать. Замытый пол не успел бы высохнуть.

– Ладно, принимаю. Но мне опять почему-то кажется, что ты, Соков, не договариваешь.

– Рано докладывать. Достаточно того, что я прорабатываю вопрос и надежду выйти на Акелу не потерял.

– Рано, или не рано, не тебе решать. Докладывай!

– Я опоздал всего на пятнадцать минут, это непростительно. Но есть и обнадеживающий момент. Следы, которые я умею читать. Там была разломанная дискета, значит, адрес золота Акела успел уничтожить. Следы говорят, что Акелу куда-то увезли, наверное, будут пыткой из него тайну выковыривать. И еще там были следы, хорошо знакомые следы. Я отличил отпечаток резинового сапога. Это Фрол, других мнений быть не может. А где Фрол, там и его брат. Парни на сегодняшний момент от нас отдалились и связались с неким отморозком Пиночетом. Я наводил справки, Пиночет заказан-перезаказан очень серьезными людьми, но пока выродку удается выжить. Ему всеми силами надо когти рвать из города. Предполагаю, вот он и решил выжать из Акелы средства на дорожку.

– Может быть, ты знаешь, где кантуется этот Пиночет?

– Пока нет. Но приложу все силы, чтобы узнать. И, кроме того, я знаю подноготную Фрола. Я три года влазил ему в душу. Он не потерян для верящих в Голубя. Когда мы позовем, он вернется.

– Ой ли?

– Мы позовем так, что он не сможет отказаться.

– Ладно, работай дальше. Но доклады жду каждый день. Теперь хватит об этом. Что у тебя еще, Соков?

– Некие люди предлагают нам поучаствовать в производстве липового инсулина. То есть это будет обыкновенный инсулин, только расфасованный не в Западной Германии, а в Тосно. Перспективы очень интересные. Если в инсулин впишемся, можно дальше говорить о самых разных видах лекарств.

– Что-то мне сейчас это неинтересно. Ты вот что, Соков. Подготовь краткий докладец в письменном виде. Перспективы там, то да се. А я ознакомлюсь. И вот еще что... – Станислав Анатольевич вдруг ухватил себя за грудки и дернул. Надо признать, сила в его руках была приличная – алая хламида треснула на два лоскута. – Вот еще что, Соков, распорядись, чтобы отсюда выгребли на помойку все барахло, которое от Акелы осталось. Чтоб и духу не было!

– Будет сделано, – притворился кротким Таныч Соков.

* * *

По рукам Клепы стекал шашлычный уксус. Пахло от Клепы сырым мясом, запекшейся кровью и дымом костра. С приторной улыбочкой профессионального мародера Клепа обшарил карманы Пепла, выудил нательный крестик, из-за которого все и началось, и, гоготнув, засунул его в карман. Пепел запомнил, в какой. Верка, казалось, потеряла к пленнику всякий интерес и целиком сосредоточилась на окучивании шкворчащего на углях шашлыка. Еще пару минут, и готово. Угрюмые братья поливали друг другу из лейки в ладони. Крякали и трясли мокрыми патлами, как искупавшиеся псы.

Неизвестно, чего добивался Пиночет своим шоу, но если устроил все, чтоб вывести Сергея из себя, то своего добился однозначно. И, главное, больше ничего нового Пепел не увидит. А значит, и не узнает, если сам не спросит. Сергей бросил косяка на Пиночета и решил, что, наконец пришло время поболтать откровенно. Хотя бы для того, что бы понять самому, чего же от него хотят.

– Все таки ты, Пина, ненормальный. За твою башку столько денег обещают, и люди-то все конкретные. Нет бы, в начальники Чукотки податься или анашу с таджиками собирать. А ты опять в северной столице асфальт мозолишь. Непродуманно.

– Я в глаза не видел тех, кто мою голову оценивал. С удовольствием бы пообщался. Поговорил. Может быть, даже выпил. Без брудершафту. – Пиночет с серьезным видом заиграл на первой струне «В траве сидел кузнечик...» – Лучше объясни, зачем дискету пожевал? То есть, зачем пожевал, я понимаю. А вот откуда ты обо всем прознал?

– Тебе дискету жалко? – Пепел слегка пошевелился в пределах врезавшихся веревок. – Таких дискет на каждом углу до одури. Иди, покупай.

– Такую дискетку не купишь. – Пиночет с сожалением дернул гитарную струнку. – Такая – одна. Была одна. И не грузи мне, будто бы, когда мочил конька-горбунка Акелу, ты ни во что не врубался. Не ври, деньги нужны всем. Но вот как ты просек, что он один-одинешенек владеет столь бесценной информацией? Ведь покойник так маялся, не зная, что с этой информацией делать, куда ее скинуть. Твои новые друзья, – Пиночет кивнул на Фрола с Силантием, – считали, что скидывать нужно им.

Фрол с Силантием в этот момент отрешенно шептали молитву. У Пепла еще оставалось на самом донышке подозрений, что никакие это не сектанты, а гениальные артисты. Но тогда к чему и против кого этот спектакль? Во всяком случае, не против него. Если угрюмые молчуны и играют, то разводят Пиночета, только Пиночета и никого кроме Пиночета. Но кому надо развести Пиночета? Грохнуть его действительно мечтает полгорода, но развести…

– Акела, видимо, считал по-другому. – Пепел сказал это с видом круто осведомленного человека.

– И был прав, наверное, – согласился Пиночет, – времена меняются и для божьих людей тоже. Какая секта была ядреная, сколько столетий существовала! Сколько злата накопила. Даже коммуняки за семьдесят лет добраться не смогли. А сейчас все похерено. Дети Голубя стали думать так же, как и мы. Дескать, вера верой, а золото золотом. Акела это понимал. Он единственный из них – серьезный дядька. Был. И зачем ты горбуна грохнул, нехороший человек, а? В обновленцы подался? – Пиночет принялся старательно наигрывать диппепловский «Дым над водой», подпевая под нос, будто уже получил ответы на все волнующие вопросы: – Па-па-па, па-па-папа... тра-ля-ля-ляля... И вообще, золотишко-то – мое. Так мне сказали ангелы.

– Пина, золото – вещь конкретно хорошая, но мне бы отлить. – Пепел устал лежать колодой, да и вообще не мешало бы проверить, насколько далеко простираются дружеские чувства закадычного врага. – А то беседа в напряг.

– Терпи, казак, атаманом будешь. – Пиночет привстал с кушетки. – Смогешь, ты ведь упрямый. Прямо как они. – Он кивнул на горбоносых. – И я упрямый тоже. Все тут одного поля ягоды. Так что дальше придется идти вместе. – Он встал с топчана, приблизился к поверженному Пеплу и дурашливо потрепал его за щеку. – Мы будем партнерами!

– А ты уверен, что я что-то знаю? – Пепел обозлился и, кажется, сморозил глупость.

– Ну, не выпадут мои козыри, уйдешь от меня. Не впервой. – Пиночет философски пожал плечами. – А вообще, ты же меня знаешь. И я тебя знаю. Карту ты сейчас не нарисуешь. Уперся. Но зуб даю, если приведешь нас туда... Отпущу на все четыре стороны. Долю получишь, падлой буду. И еще чего-нибудь получишь. – Пиночет огляделся по сторонам. – Ну, вот хотя бы эту милую еврейскую девушку. Кстати, довольно богатую наследницу. Папаша, царствие ему небесное, постарался.

Нет, Пепел на эти слова не дернулся. А ведь Пиночет было уже начал подозревать, что Сергей каким-то боком прежде контачил со старым евреем. Ради проверочки и разговор завернул в эту сторону. Ладно, значит, у Сергея к Соне мелькал чисто мужской интерес. Учтем.

Пепел почти равнодушно взглянул на милашку, которая до сих пор находилась в глубоком отрубе. Поездка в багажнике в обнимку с трупом девушке явно на пользу не пошла. И тем не менее Пепел узнал ее сразу, о чем, естественно, говорить никому не стал. И, сопоставив увиденное с услышанным, легко представил, что произошло на квартире Семена Моисеевича.