Текст книги "Пепел и золото Акелы"

– Как же так, как же? – бормотал Клепа и от волнения никак не мог провернуть ключ зажигания.

– Их концертный мент мог запомнить, – как бы между прочим подкинул оправдалку Байбак.

А вензелевский «БМВ» уже выбирался задом со стоянки.

– Поехали, после разберемся. Сейчас линять отсюда надо, – мягко поторопил его Пиночет. И, типа, очень зло шикнул на Байбака: – А ты нишкни, мразь, профукал стрему, шавермой беньки заялозил!

Пепел подмигнув Верке и озвучил старт словами старой доброй «застойной» песни:

 
Радуются соседи,
Те, кто пока не едет,
А ходит пешком
Близко и далеко,
Кто с хорошей жизнью не знаком…
 

* * *

– Здесь не в кайф, – причмокнул Пиночет.

– Тебе подавай «Золотого бригадира» или «Асторию»? А на старых знакомых напороться не боишься? – фыркнула Верка, – Я здесь бывала. Нормально. Днем никого.

Пепел насторожился. С какого лешего обычно молчаливая Верка ратует именно за это заведение? Может, ее прет, что здесь на подмостках живые цыгане?

 
Милая,
Ты услышь меня,
Под окном стою
Я с гитарою!
 

– заунывно щипал струны старшой сценического табора. Остальные сонно подпевали.

– Я ничего не боюсь, – для порядка рыкнул Пиночет, но все же не повернул на выход, а уселся на стул с высокой спинкой и сразу же придвинул к себе пепельницу.

Официант поспешил разложить через плечи поредевшей компании – Пина, Тарзан, Волчок, Верка и Пепел – тощие папки меню и винных карт, по просьбе клиента убрал вазу с георгинами (?Флору на хрен отсюда, надоела?, – это сказал Пиночет).

По персональному заказу Тарзана ресторан заперли на щеколду и вывесили табличку «Обслуживание мероприятия». И эту прихоть вензелевцы сразу же оплатили, вложив метрдотелю в ладонь лохматую пачку сотенных купюр. И вот тут Сергей уже поверил, что Пиночет пухнет с досады, а не наигранно. Вензелевцы бурели на глазах. И ведь как все кисло-то, теперь им Пиночет – лишний, ответ знает только Пепел. Поспешил Пина остаться без Клепы и Байбака… На месте Пиночета Сергей бы сейчас прекратил дуться и стал разыгрывать бесшабашного весельчака.

Судя по лицам, цвету кожи и росту, ромалы были не ряженые граждане первой попавшейся национальности, а именно что цыгане. Ну, в самом крайнем случае молдаване, хотя на фига ресторану молдаване? Конечно, маленький концертный табор составляли прилизанные, приглаженные, ухоженные артисты, выгодно отличающиеся от своих собратьев, шерстящих возле рынков и вокзалов.

 
Так взгляни ж на меня
Хоть один только раз,
Ярче майского дня
Чудный блеск твоих глаз!
 

– Соленые огурцы здесь аж по тридцать рублей. Однако! – наигранно возмущенно Пиночет захлопнул меню. – Аукни, Верунчик, своих земляков, чтоб душу наискось порвали, раз маячат. Представьте себе, аж по тридцать целковых! Вот бы бросить мне пить, да с начала начать…

Тарзан и Волчок поморщились, их Пиночетовское ерничанье не прикалывало.

– Ну, чего ты накопал в этом компьютерном клоповнике? Давай колись! – будто и не заметив уксусных гримас, широко скалящийся Пиночет стал крутить фарфоровую солонку в виде чертенка с дырочками между рожками. Такие же бесята заплясали в его глазах, не обещая ничего хорошего никому.

– Какой же рассказ, когда в животе урчит, а в горле сухотища? – Пепел откинулся на спинку. И покачал головой, мол, какой ты нетерпеливый, Пина, вот-вот заснуют халдеи с бутылками, фужерами и холодной закусью, что ж за радость прерываться через слово?

– А что за понт тянуть вола за вымя? – передвинул от Пиночета к себе пепельницу Волчок.

Пепел ответил демонстративным молчанием.

– Че он немого корчит? – спросил Волчок Тарзана. – Может, его на кошельки порезать?

– Сначала загляни под стол, – от всей души улыбнулся Волчку Пина.

Волчок поворочал скулами, но все же заглянул. И увидел нацеленную ему в пах «беретту» с глушаком.

– Значит так, соколы, взвившиеся орлами, еще один дешевый наезд, и доля Вензеля умножится на ноль, пять. А с какого-такого бодуна, я вашему папику по мобиле растолкую лично. Дескать, евонные пацаны слово не держат и вести себя за приличным столом не обучены. Ясно?

 
Повисла пауза.
Ночь тиха была,
Соловьи поют,
Чудный запах роз
Всюду носится...
Мы гуляем с тобой,
Луна светит на нас
И в лазурной воде
Отражается!
 

– Ясно, – наконец через силу буркнул Волчок.

– Вот и умница. А насчет кошельков, так я тебе, касатик яхонтовый, всю правду сам расскажу. Силой из Пепла слова не выжмешь. И я ему слово дал, что он не пленник, а в доле. Только доля его не в деньгах, а в свободе. Ясно?

– Ясно, – за Волчка проворчал Тарзан.

А Сергей восхитился, как Пина сумел воткнуть быков на место, да между делом Пепла из рабочего материала превратить в их личного врага. Что ж, Сергей тоже постарается играть маржу на фосках. Он тоже насчет лапшовой ухи не плебей.

 
Так взгляни ж на меня.
Хоть один только раз,
Ярче майского дня
Чудный блеск твоих глаз!
 

Пепел заговорил только тогда, когда на скатерти утвердились запотевший графин с водочкой, вазочки с икрой, бутерброды и всякие там салаты. Когда вышколенные официанты застыли у стены: откуда видно, чем недоволен клиент, чего еще не хватает клиенту, но откуда не слышно разговоров. Когда эстрадная команда грянула новую песню:

 
Очи черные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час!
 

– Значит, так, девчата и хлопцы, мы почти у денег. За что и предлагаю выпить по первой!

Закусив икоркой и утерев губы салфеткой, Пепел таки приступил к отчету о проделанной работе:

– Сложные электоронно-вычислительные копания подарили нам такие результаты. Акела заслал несколько многозначительных цифр человечку, инкогнито из Петербурга, который знает, что эти цифры обозначают.

– Куда? – вырвалось одновременно у Пиночета и у Волчка с Тарзаном.

– «Кому»? – поправил Пепел. – Я подозреваю, что это номер анонимного банковского счета, на котором шелестят приятные суммы, размер которых для меня – тайна. И теперь знает сей заветный номер счета какой-то фраер. И чтобы найти знатока, всего лишь нужно сделать так, чтобы он прислал ответное письмо по «мылу».

– Че за фигня? – сдвинул брови Тарзан.

– Какие цифры? Озвучь, – наморщил лоб Волчок. – Вместе отгадку поищем.

– Я типа длинным языком сам себе могилу вырыть должен? Шалишь. Мне гарантии нужны.

 
– Ох, недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей,
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.
Но не грустен я, не печален я,
Утешительна мне судьба моя:
Все, что лучшего в жизни бог дал нам,
В жертву отдал я огневым глазам!
 

Не дожидаясь поддержки товарищей по застолью, Пепел опрокинул в себя полтаху холодной водочки.

– Хочу цыганских плясок! – в наступившей за столом задумчиво-наэлектризованной тишине капризным голосом заявила Верка.

На Верку недоуменно уставились Волчок: «Чего за пургу несет эта баба»? и Тарзан: «Она, чего, совсем не врубается, когда лезть со своими бабскими глупостями, когда сидеть тихо, как клоп под обоями»? Пепел, казалось, был всецело поглощен салатом, Пиночет снисходительно заухмылялся:

– Дама заскучала за мужскими беседами. Дама желает родных напевов. А нам не жалко! – Пина поднял вверх пальцы и щелкнул.

Интернациональный жест был понят правильно. Две гитары, зазвенев, страстно заиграли, забренчали бубны, запиликали скрипки. Взметнулись пестрые юбки, заходили плечи, ноги в туфлях и сапогах пошли вышибать из паркета ритм.

 
Как грустно, туманно кругом,
Тосклив, безотраден мой путь,
А прошлое кажется сном,
Томит наболевшую грудь!
Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей!
 

Верка вскочила со своего места на первых же аккордах. Действительно, чего ей слушать мужские терки, когда можно гулять-веселиться, гонять танцем молодую кровь по жаждущему удовольствий телу?

 
Как жажду средь мрачных равнин
Измену забыть и любовь,
Но память, мой злой властелин,
Все будит минувшее вновь.
Ямщик, не гони лошадей...
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей!
 

– Какие еще гарантии?

– Только я вскроюсь, вы меня грохнете. Так что предпочту работать в темную до финита ля комедии. А это значит, что здесь и сейчас мы прикинем, каким непростым образом я смогу переписаться с этим человеком, чтоб он мне ответил. И чтоб кроме меня никто этого «мыла» не понюхал.

– Я въехал, «мыло» – это на ихней фене «малява», – обрадовался Тарзан.

Пиночет напел не на мотив исполняемой цыганами песни:

– Клофелинщицы образ милый мне не смыть каустическим мылом…

 
Все было лишь ложь и обман...
Прощай, и мечты и покой!
А боль незакрывшихся ран
Останется вечно со мной…
Ямщик, не гони лощадей.
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей!
 

Верка затерялась среди половодья цветастых шалей, летающих рук и черных волос. Она, кажется, что-то кричала или пела. Песенный текст был давно исчерпан, сейчас слышалось одно «чавел-л-ла» да яростное и пьянящее, как вольный воздух, как полыхание костров в ночной степи, безумство гитар, скрипок и бубнов. Созерцание танца вдруг прожгло Пепла, как горячий уголь, Вероника становилась то грациозной наездницей, то кувшинкой в водовороте, то насаженным на вертел фазаном… По новой возвращая Сергею память о своем сладком теле.

Когда музыка оборвалось, всем показалось, что в ресторане стало даже как-то темнее. Верка с капельками пота на лбу опустилась и тут же с аппетитом хлопнула рюмаху.

– А с чего ты взял, что этот лох тебе обязательно ответит?

– Потому что я назовусь Акелой. Наш клоп ведь не в курсах, что Акела кони двинул.

Пиночет тихо выматерился и схватился за мобильник:

– Алло! Алло? Клепа? Тормози работу. Пусть мощи еще с нами покатаются… Алло, как – поздно?!.. – Пиночет положил трубу на стол и расхерачил ударом кулака. – Блин, они его уже в Неву сбросили. Как пить дать, всплывет.

– Не понял? Жмура сегодня-завтра обнаружат? – переспросил Тарзан.

– Мы не настолько тупы, чтобы повторять умные вещи, – огрызнулся Пина.

А цыгане, чуть переведя дух, снова тронули струны, снова ударили в упругую ткань бубнов.

 
Лохматый шмель
На душистый хмель,
Цапля белая в камыши...
 

– Я не хочу танцевать одна. Я – женщина, в конце концов!

 
...А цыганская дочь
За любимым в ночь,
По родству бродяжьей души.
 

И, более не тратя времени на слова, она схватила за руку Пепла. Сергей легко дал себя увести от угрюмых лиц пиночетовско-вензелевской братвы.

– Эй, ты куда? – догнал Сергея недоуменный возглас Тарзана.

– Ладно, пусть девочку побалует, – ответил ему Пиночет.

 
Так вперед, за цыганской звездой кочевой,
На закат, где дрожат паруса…
 

Верка встряхнула головой, пуская волну из черных волос, взмахнула руками, топнула ногой.

 
...И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса.
 

Поигрывая плечами и грудью, Верка приблизилась к Пеплу. Подмигнув и улыбнувшись, сказала:

– Ты умный, тебя даже Пина послушался. Тебе хватило одной фразы: «Сколько у тебя запасных обойм»?, чтобы он не стал стрелять в евреечку, – льстила и ластилась Верка, – Я знаю, откуда ты можешь Акелиному дружку письмо послать. Выскочим через халдейскую дверь. Оттуда к служебному выходу. Оттуда за угол и проходными дворами. С ромалами я договорилась, они прикроют.

 
Так и будем идти,
Не боясь пути.
Хоть на край земли,
Хоть за край.
 

Пепел обходил по кругу отчаянную дочь цыганского народа, заводя поочередно руки за голову и потом похлопывая в такт мелодии ладонями по щиколоткам.

 
Так вперед, за цыганской звездой кочевой,
На закат, где дрожат паруса…
 

Веркины глаза снова оказались совсем близко от глаз Пепла.

– Я отведу тебя к нашим. Нигде ты не спрячешься надежней. Наши честно возьмут половину и потом помогут тебе уехать, куда пожелаешь. Пойдешь?

Пепел уже все просчитал: играет ли Верка сама, или провоцирует по указке Пини; одна ли Верка надеется удержать возле себя Сергея или их поджидают у ресторана друзья из ее табора; имеет ли смысл ему корешиться с ромалами. И вот ответы: Пине нет смысла проверять Пепла, он и так знает, что тот готов сбежать при любой возможности; конечно, Верка не решилась бы на такой отчаянный шаг без поддержки, кстати, ведь именно она выбрала этот ресторан, да и плюс отличное знание, какие тут дворы поблизости проходные; да, ему есть смысл корешиться с цыганами.

– Пошли, чернобровая, – сказал Сергей.

Тогда Верка что-то громко выкрикнула на языке кочевого народа. И ромалы пестрою толпой тут же слаженно двинулись к столу Пиночета. Пепел и цыганка Вера сразу же оказались за завесой из развевающихся юбок и шалей, за красными мужскими рубахами гитаристов, скрипачей и плясунов. Яркая живая стена растянулась до той самой двери в служебные помещения. За этой стеной Пепел и Верка не бегом, но быстрым шагом добрались до выхода из зала. А по кухням, коридорам, заставленным баками, мимо моек они уже бежали. Выигрыш от одной до трех минут им обеспечен – быстрее Пина не спохватится – а этого довольно даже и без проходных дворов.

Но до дворов, как Пепел и предполагал, дело не дошло. Едва они выскочили на улицу и побежали к углу дома, их нагнала «девятка», остановилась, завизжав тормозами и въехав передними колесами на тротуар. Из распахнувшихся дверей высыпало трое невысоких смуглых парней.

– Это наши! Какая удача! В машину! Быстрее! – радостно, будто и вправду случайно так совпало, закричала Верка, не забыв намертво вцепиться Пеплу в рукав.

Сергея бы запихали, начни он сопротивляться. А начни он сопротивляться всерьез, его бы, конечно, не до смерти порезали ножами. Но Пепел без вопросов, брыканий и прочих глупостей запрыгнул в прокуренный салон «девятки». Ведь он уже все заранее обдумал и решил.

Глава 5. Чавелы

…Незаконное лишение человека свободы, не связанное с его похищением, – наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо арестом на срок от трех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет… (Статья 127 УК РФ)

– Весьма интересный жилец, – сказал Юрий Витальевич, брезгливо понюхав кружку с жирно-коричневым осадком на стенках. – И, самое грустное, никаких концов не оставил. – Майор подошел к магнитоле, занес руку над кнопкой «play» но почему-то передумал шуметь.

Соня зябко поежилась, хотя комната сквозь запыленное стекло была залита солнцем по люстру:

– Он нормальный парень, только в жизни не повезло. Папа с его отцом когда-то вместе... Вот папа и решил помочь.

– Только не надо из своего покойного папеньки доброго самаритянина строить, – брезгливо поморщился майор, приставил стул к шкафу, взгромоздился и заглянул наверх. – С твоих слов выходит – решил помочь, а, по моему разумению, Семен Моисеевич подобрал парня, которого воля не шибко ждала. – Кудрявцев, морщась, носовым платком вытер пыль с ладони. – Торпеду готовил для своих мутных игр, вот только против кого? Не против меня ли?

– Вы ведь дружили с отцом…

– Я по службе курирую черный рынок антиквариата. Если нужно расшифровать, что значит – «мы дружили», то твой папа барабанил, как Ринго Старр, на всех вокруг вдоль и поперек. – Майор ударил носком ботинка о батарею, и та жалобно загудела. – Не из дружбы, правда, и не из врожденной подлости. А из выгоды: моими руками убирал конкурентов. – Майор без энтузиазма поковырялся в кожаной сумке с фотопричиндалами «Filips». По его скучной мине было сразу понятно, что ничего интересного в этой берлоге он найти и не ожидает, а шарит так, из привычки и для проформы. – Да, видно, слишком долго мы пахали антикварный чернозем бок о бок, слишком многое я про Моисеевича между делом проведал, слишком близко и к его закромам подобрался. Вот и готовил твой батяня сюрприз. Какая здесь дружба?

– А зачем тогда вы меня вытаскивали из реки? – испуганно спросила Соня.

– Дело тут не в твоем отце, дело в тебе, – под нос пробурчал майор и облапил подушку, не спрятано ли чего под наволочкой.

– Значит, вы из-за меня? – Соня сделала шаг назад. Ее рука потянулась вверх и механически стала расстегивать пуговицы на сарафане. Ее глаза остановились на ядовито-зеленых цифрах электронных часов, словно время для девушки что-то значило. Лицо Сони в этот момент было простым и некрасивым.

Майор придвинулся к окну и попытался сквозь грязь разглядеть обстановку во дворе:

– А жигуленка-то нет, катается…

– Сергей у них в заложниках, – отрешенно выдохнула девушка. – Он с ними не заодно. Он меня специально не узнавал. – Рука Сони вяло трудилась над непокорными пуговицами, глаза завороженно отражали ядовито-зеленые цифры.

Юрий Витальевич реплику проигнорировал:

– Подытожим, что мы знаем про нашего акробата. Сергей Ожогов, кличка «Пепел». Отбыл две судимости. Освободился месяц назад, на работу не устроился… Разъезжает по доверенности от Семена Моисеевича на автомобиле «пятерка» номерной знак… – Майор обернулся и только сейчас увидел, что девушка покорно расстегнула сарафан.

Кудрявцев крякнул:

– Брось, дочка, и так в обиду не дам. Ты теперь богатая невеста, тебя беречь надо… – Майор вернулся к созерцанию двора. – Поживешь здесь, пока на старой квартире ремонт после пожара, то да се. – Майор снял со стены древний дуэльный пистолет и понюхал дуло. – Пустяки, что берлога берлогой. – Юрий Витальевич подвесил пистолет обратно, в сторону Сони он старался не поворачиваться. – Значит, весь сыр-бор из-за золота Акелы. Там очень забавный расклад. Как-то там его по имени-отчеству, уж не помню, все привыкли «отца» секты звать Акелой. Акела сидел на сундуках с золотом Храма Голубя, и все, что попадало ему в руки, обратно не возвращалось. Но различную экономическую деятельность Храм-то вел, и порой весьма успешную, хотя нельзя сказать, чтобы абсолютно легальную. И вот коммерческий директор, некто Станислав Анатольевич Мазуров, стал настырно предлагать, чтобы пустить накопленное добро в оборот. Акела ни в какую. Коммерческий тогда созвал совет, где кругом решили, что Акела не прав. Акела изобразил покорность и на следующий же день взял под ценности Храма солидный кредит. А еще через день исчезли и денежки со счета, и сам Акела.

Соня так и осталась неприкаянно стоять, как чужая в этой квартире. Правда, хоть сарафан застегнула. Сарафан был будто жеванный, а кое-где читались маслянистые пятна – след недавнего купания.

– Зачем вы мне это рассказываете, дядя Юра?

– Зачем я тебе это рассказываю? Затем, что ты пока поселишься здесь, поскольку здесь безопасней всего. Сюда никто не явится, разве что кроме этого Пепла. Но он не опасен. Только попрошу тебя, когда он появится, вот эту шоколадку переломить пополам. И ко мне пойдет сигнал, это чтобы Сергей Ожогов стал безопасней вдвойне. Хлопец ведь после зоны, до женщин голодный, вон, я, старый хрыч, и то еле удержался, твоих коленок насмотревшись. А он женщин пятнадцать лет не знал… Да не морщься, не задумал я ничего худого, так бы обыкновенную засаду из ОМОНа организовал. Просто проведу с парнем профилактическую беседу. Ну, не в тюрьму же его тащить, мне за это не заплатят.

Обыкновеннейшая пятидесятиграммовая плитка «Русских сказок» осталась на столе. Майор еще раз крякнул, поддернул брюки, опустился на колени у двери и начал уже проводить шмон по всем правилам: от плинтусов к потолку, справа налево.

– Да, дядь Юр, я вспомнила. Этот Пиночет одного из своей банды послал в грильник на Невском. Предупредить какого-то усатого, что папа погиб.

– Не было никакого усатого, – вздохнул простукивающий стенку майор. – Это Пиночета обычные фокусы. Он знал, что его гонец прямиком к Вензелю отправится. Пиночету уже было чем торговаться с Вензелем. По крайней мере, Пиночет так считал в тот момент. Откуда ж этот клоун мог предполагать, что между ним и Акелой впишется твой Пепел?

* * *

Посторонние в этой комнате всегда себя чувствовали неловко. Им вечно казалось, что одно лишнее движение, и обязательно зацепятся за антенну или какую-либо другую торчащую деталь плотно набитой сюда электроники. А из-за длинного, во всю стену, и упирающегося в потолок стеллажа с видеокассетами каморка казалась еще тесней.

– Тут по народу весточка расцвела, что Пиночет опять в большом розыске у папы Вензеля, – сообщил пропитой голос на ухо. – Если нужны подробности...

– Подробности не нужны, – оборвал Таныч. – До связи. – Отложил мобильник и отсутствующе уставился на припорошенный пылью рукописный молитвенник в сафьяновом переплете, одиноко лежащий в правом углу стола. Потом на автопилоте подступил к стеллажу. Пробежал пальцами по рядам торопливых каракулей, нашел трехчасовку «Пиночет», воткнул в видак и вернулся за рабочий стол, на фоне богатой аппаратуры предельно скромный. Таныч Соков не любил сорить деньгами без надобности.

Долго раздумывать излишне. Ясно, что опять не поделил Павел Поляков с Вензелем Акелу, вот и вышли вилы. Теперь вопрос, какая первой из держащих город сил до Пиночета доберется. И Таныч Соков имел надежду на этот раз наконец всех опередить. Что должен первым делом учинить Паша Поляков на тропе войны? Сменить машину, при этом вряд ли он рискнет таковую где-нибудь угнать. Машина ему нужна «чистая»…

По телеку пошли кадры. Пиночет в анфас, Пиночет в профиль, причесочка еще прежняя, из прошлого века, и костюмчик уже давно не модный. Любительская запись: Пиночет на дне рождения Тошика в «Тройке»… Сейчас будет место, где Зураб опрокинет на себя супницу.

С той стороны ожидается шесть бойцов, посему за Таныча будет только внезапность – не впервой. Соков, глубоко дыша, мысленно досчитал до десяти и стал собираться.

Зураб опрокинул на себя супницу. Пошли более современные кадры, с операции «Невод»: задержание опергруппой троих подельников Паши Полякова, соучастников по грабежу автозаправки «Нестле». Руки на капот, прикладом по почкам, бегуна мордой об асфальт. Но после, на суде, никто из героев имени Паши не назвал, главарь остался гулять на воле. А было это, дай Бог памяти, в девяносто седьмом. Пошли кадры с пушного аукциона, история приключилась три года тому.

Соков воспринимал видеокартинку вскользь, звук убрал умышленно, поскольку и так за последние пару дней вызубрил видеоряд, а голос Пины смог бы с завязанными глазами вычленить в вокзальной склоке. Сейчас Таныча интересовала только пластика отморозка, сектант «впитывал ее в подкорку», чтобы узнавать того хоть со спины, хоть в парике, и научиться предугадывать будущие телодвижения гражданина Полякова.

Таныч подошел к шкафу, скрипнул облупленной дверцей: во-первых, серые рубашка, джинсы и куртка, чтоб в сумерках не отсвечивать, но все при дневном свете престижное, с лейблами и т. д., – чтоб за чмо не принимали. Кепку в карман, чтоб в случае чего надвинуть на глаза. Затем обувь с подошвой без рисунка.

На экране Пиночет закупил десять кило меха для какой-то ляльки, и у него вдруг не хватило на кармане денег. Вот его пытаются вытолкать взашей. Вот он микрофонной стойкой съездил охранника… Тогда Пина чуть не сел по смешной статье «хулиганка», но на попятную пошли сами устроители аукциона. Сами оплатили ремонт зубов охраннику. Чтоб молчал в тряпочку. История так и не получила огласку.

Руки Таныча работали будто сами собой. Нырнула в нагрудный карман упаковка таблеток. Далее – вокруг пояса обвился банальный шелковый шнурок со свинцовой гирькой, два бритвенных лезвия скользнули в задние карманы джинсов и увесистый «стечкин» заполз под брючный ремень.

Аукционная запись кончилась, пошли записанные скрытой камерой в декабре две тыщи первого сцены в Казачьих банях…

Не оттянут карман новая мобила, подключенная к JSM и зарегистрированная на безвестного Иванова, и краснокожее удостоверение «Службы судебных репортеров» – на Петрова Феликса Эдуардовича (с фоткой Таныча). Не Бог весть что, но достаточно, чтоб ППС отвалила…

Соков выдвинул ящик стола, где горстью лежали жучки и маячки, отобрал по штучке. Навесил на шею смаклаченную под ушастый плеер систему прослушки. Не забыл стоящий сумасшедших денег сканер для дистанционной считки кодов автомобильных сигнализаций. На самом деле в хозяйстве имелись вещицы и того пожестче, но ведь не на Балканскую войну собирался...

– Сиди, че вскакиваешь, как прыщ на третий день? – без стука ввалился в персональный кабинет своего зама по безопасности генеральный доктор голубиной секты Станислав Анатольевич. А за ним еще трое из личной охраны, но не те, кого отбирал и натаскивал Таныч. – Порнушкой балуешься? – кивнул старший на мельтешащие по видаку кадры, где Пиночет резвился с двумя банными проститутками на бильярдном столе.

– Да не оставит истина эти стены, – соблюл ритуал Таныч с каменным лицом.

– Истина?.. Вот где истина! – вдруг всем весом навалившись на стол и упершись в молитвенник левой рукой, потряс перед носом Таныча Станислав Анатольевич новой видеокассетой. – Ты что ж, слякоть, Акелу мочканул?!

Трое телашей кое-как рассредоточились по тесному словно спичечный коробок кабинету. Один у окна, один прикрывает мастера, один перекрывает выход. Не очень здраво, на их месте Соков уделил бы максимум внимания своей персоне. Но ведь это телаши, а не торпеды – выдрессированы на защиту, не атаку. Слабинка, уважаемый Станислав Анатольевич.

Экранный Пиночет стал полотенцем привязывать руки распростертой на зеленом сукне смазливой пухленькой кудряшки к лузам, сидя у нее на груди. Торчащий член дергался у самого лица милашки и в такт возне ударял ее время от времени по губам. А малышка, вытянув губы трубочкой, норовила чмокнуть естество в головку.

Таныч знал, что новый «отец» все равно попытается избавиться от него, дабы поставить на место зама по безопасности верную шестерку, Макиавелли читать не надо. Но чтобы замахнуться на товарища Сокова так оперативно? Начхав на ненайденное золото Акелы? Таныч, следя, как магистр брезгливо выдергивает из «Соньки» кассету с художествами Пиночета, примеривался.

Если на видаке ставится новая кассета, несколько секунд, пока техника самонастраивается, идет нечеткое изображение. И любой человек подсознательно пытается отгадать смысл недопонятого и упускает из сферы внимания прочее. Таныч ждал, когда наступят эти несколько секунд. Ударом кулака в височную кость он положит прикрывающего Станислава Анатольевича хлопца. Затем возьмет магистра за горло и магистром же закроется. Надо только учитывать тесноту и помнить, что и у самого Анатольевича в руках силы вдоволь.

Мелькнули первые кадры... И Соков растерянно опустил руки. Что это была внутренняя милицейская хроника, подтверждал пачкающий правый угол картинки гриф «Служебная съемка». Но не наличие у магистра в ГУВД своих, неведомых Сокову, источников остановило разворачивающуюся пружину смертоубийства. На экране в полный рост, на фоне Невы и Александровского моста, на фоне ментов, санитаров и зевак поперек асфальтовой дорожки лежал слегка опухший и посиневший горбун. Акела собственной персоной. С неестественно вывернутой шеей.

– Кто его так?

– Что ты мне рожу корчишь, будто впервые видишь?! – брызнул слюной в лицо Сокову «отец».

Сквозь жиденькие шторы в окно прямой наводкой било оранжевое солнце и ликовало в темных очках третьего телаша. А на экране участники служебного шоу нехотя возились с трупом.

– В воде пробыл недолго, но в жмуриках уже дня два, – читал Таныч приметы с экрана.

– Вот именно! А ты меня грузил, что он в плену у печенегов!!!

Тут Таныч вернулся в жизнь. Дело не в Макиавелли, Сокова подозревали всерьез и надолго.

– Ты что, думаешь, это я его?..

– Не я сказал!

– А на кой бы я здесь сейчас крутился с такими-то шишами?!

– А вдруг ты его грохнул, но так и ничего не узнал!?

– Я так глупо убивать не научен, – снизил накал первым опомнившийся Соков.

Станислав Анатольевич тоже сообразил, что не выглядит богоизбранником в глазах подчиненных при таких оборотах.

– Ладно, давай спокойно. Докладывай, где застопорился.

– Не застопорился. Иду по следу. Рою, почему Акела держал офис именно в Ледовом дворце.

– А этого паршивца, который ему на заказ вирус для дискеты сочинил, ты не спрашивал, вдруг можно восстановить отправленное письмо в убитом компьютере?

– Спрашивал. Нельзя.

– Любой компьютерщик всегда оставляет лазейку, когда выполняет заказ. Это особая порода людей. Где найти этого пацана? Я спрошу его по настоящему.

– Компьютерщик закатан в асфальт на Сенной площади. Я спрашивал по настоящему.

Лица телашей от этакой новости особой радости не выразили. Вскрывались тайны мадридского двора. Чревато. А по видаку продолжал демонстрироваться скучный фильм про скучные будни милиции.

– А, может, ты спецом от этого хакера избавился? Чтоб он другим не рассказал, что тебе успел?

– Как я могу оправдаться, если ты больше ни единому моему слову не веришь? – Таныч, как мог, изобразил оскорбленную невинность, вроде бы безвольно опустив руки. На самом деле очень удобно бить снизу вверх, под челюсть или по кадыку.

– Ладно, не гоношись. Верю, но держу ушки на макушке. Ты сейчас вокруг золота Акелы – моя единственная надежда. Ну, разве еще где-то гуляют Фрол и Силантий. Говоришь: «По золоту новостей нет»?

– Почему – нет? Есть, – пожал плечами Соков, раздумывая, какую кость бросить собакам. Про «лендровер»? Обойдутся. Он бросит не кость, а гранату. – Фрол и Силантий тоже мертвы.

Повисла гремучая пауза. На экране паталогоанатомы наняли приблудного бомжа, чтобы тот погрузил бездыханное тело Акелы в труповозку. Высокое милицейское начальство воротило носы.

– Это точно? – после паузы неожиданно обошелся без вспышки гнева магистр. Но глаза не утаили принятое Станиславом Анатольевичем решение.

– Проверяю, правду ли мне нежный голосок из морга напел. Туда доставили два трупа, по приметам – наши парни. – Таныч незаметно перевел вес на правую, толчковую, ногу.

– Ладно, продолжай работу, это – главное, – выдохнул магистр. – Кстати, а что у нас с Виршевским нефтеперерабатывающим комбинатом? – неожиданно сменил он тему.

Таныч понимал, что не до комбината сейчас «отцу», поэтому стал докладывать с подчеркнутой обстоятельностью:

– Как удалось выяснить через сына секретарши гендиректора, на самом деле хозяином предприятия выступает физическое лицо по фамилии Шрамов. Мы пробили фамилию по базам и нашли весьма узкие участки в биографии. Очень похоже, что биография подчищалась. – Таныч Соков ждал, когда магистр сделает какой-нибудь четкий жест: почешет нос, потянет мочку уха, хлопнет в ладоши... Это будет сигналом телашам кинуться на Таныча. Брать постараются живьем, чтобы после каленым железом доискиваться до правды, – Я посчитал необходимым провести дополнительную проверку. Оказалось, этот Шрамов в авторитете...

Солнце сквозь шторы слепило перекрывшего дверь бойца. Экран затянуло рябью – кино кончилось. Рука Станислава Анатольевича потянулась в нагрудный карман за носовым платком, хотя особой щепетильности в вопросах гигиены прежде за магистром не наблюдалось. В том и состояло преимущество Таныча, что телаши ждали полностью исполненного сигнала, а Соков не ждал.