Текст книги "Седовы. Хроника жизни семьи офицера"

Антон по-прежнему с утра до вечера пропадал в гаражах. Работы было много. Зная порядочность и безотказность Иваныча, так его теперь звали в кооперативе, к нему шли за любой мелочью – колесо подкачать, поменять резину, карбюратор почистить и прочее, прочее. Денег вся эта мелочовка стоила небольших, а труд не пустяшный: машину на домкрат, на яму, снять колесо, поставить на место. Бывало, в день долларов с десяток зарабатывал, ну и пару-тройку бутылок спиртного. В первые дни эта работа радовала: он что-то да и приносил домой, к тому же временем своим распоряжался, как хотел. По вечерам, всё ещё размышляя, что труд в гараже – занятие временное, по телефонам искал работу. Но куда там, командиры не нужны, в маленьких фирмочках своих начальников достаточно, а в крупных компаниях с ним и не разговаривали. Так понемногу «халтура» стала его постоянным занятием и единственным источником существования. С этим он уже почти смирился. И только под рюмочку после трудов праведных, с тоской вспоминая армейскую службу, размышлял о превратностях судьбы.

Но вот в гаражах грянули перемены, всё пошло в духе перестроечных времён. На собрании членов товарищества отчитывался председатель правления кооператива. Антон Иванович не присутствовал, всё же он не член коллектива, но шум и выкрики участников обсуждения слышны были и в его боксе. Он как-то и не думал об этом сходе: кричат себе и пусть кричат. Однако крики были каждого о своём, и как оказалось, они и о нём кричали.

Утром следующего дня его пригласил на разговор новый председатель правления Потапов Василий Петрович.

– Антон Иванович, собрание вчера решило забрать твой бокс и выставить на продажу. И ещё таких же семь гаражей надо продать. Оказывается, предшественник мой мзду за аренду боксов в карман себе клал. Не здорово это.

Говорил председатель, а глаза прятал, он у Антона частенько ремонтировал свой старенький «Опель». И как бы оправдываясь, предложил:

– Слушай, Иваныч, а давай я тебя в сервис устрою, тот, что недалеко, на Варшавке находится. И от дома близко, и работа приличная: мастером будешь. А? Есть у меня выходы на ребят.

Антон не привык к резким переменам в жизни. Но время, в которое они жили, было абсолютно непредсказуемым, то, что сегодня казалось стабильным, завтра уходит в небытие.

Делать нечего, надо соглашаться.

О сервисе на Варшавском шоссе Седов знал и бывал здесь не раз. Приходилось запасные части, жидкости покупать. Он удивлялся масштабам комплекса. В советские времена здесь прочно и, казалось, навечно осели отечественные «Жигули», но вот пришла перестройка, а с ней дикий российский капитализм, и центр технического обслуживания автомобилей, гордость советской архитектуры семидесятых, не меняя конструкцию, облачился в самиздатовскую рекламу и резко изменился внутри. «Летящий треугольник», некогда солидный, с красивыми выставочными площадями, просторными цехами, оснащёнными импортным оборудованием, стал лакомым куском для развивающегося рынка автоуслуг. В годы перестройки в страну ежегодно поставлялись сотни тысяч подержанных автомобилей, а толковой ремонтной базы не было. И этот гигантский треугольник, удачно расположенный у одной из крупнейших вылетных магистралей столицы, имеющий рядом отделение ГАИ, к зданию которого прижались вагончиками небольшие юридические компании по оформлению договоров купли-продажи, страховые конторы и прочее, так вот, этот треугольник принял на свои площади мастеров и подмастерьев, толковых людей и откровенных прощелыг, воришек, желающих заработать копеечку на клиентуре. Такую картину ни в каком кино не покажут, но именно так здесь всё и было.

Василий Петрович представил Антона своему приятелю. Чем занимался этот приятель, Антон так и не понял, но то, что кавказец был здесь влиятельным человеком, стало понятно с первых минут общения. Аслан Завгаев, человек лет сорока, выглядел преуспевающим банкиром. Чёрная кожанка, брюки со стрелками, словно острие ножа, тёмно-серый шарф с белой окантовкой и до блеска начищенные туфли, явно не с московских рынков, никак не гармонировали с интерьером цехов, боксов и закутков сервиса. В маленькой каморке, где сидел Завгаев, было уютно. Пахло выпечкой и свежеприготовленным кофе. Василий Петрович принялся было объяснять хозяину каморки, что за человек Седов, но Аслан остановил его движением руки.

– Ты что, дорогой, мастером полковника желаешь устроить в цех? Так извини. Мастера уже есть. Подъёмник я могу ему в аренду дать. Место не очень видное, но работать можно. И если он сумеет раскрутиться, всё будет нормально.

На том и сошлись. Собственно, сошлись Василий Петрович и Аслан. Седов молчал.

К подъёмнику Антона привёл помощник Аслана, шустрый молодой чеченец с огромным перстнем на правой руке. Звали его Али.

– Осваивайся, завтра помощника приведу. И ещё, ты замки на ящиках поменяй, смотри, не спрячешь инструмент, украдут. Всё, до завтра.

Антон остался один. Осмотрелся. С подъёмным оборудованием он был знаком, у него в части стояли два подъёмника. Покрутившись у своего нового рабочего места ещё с полчасика, он ушёл домой. Надо было разобраться с инструментами. Ящики у подъёмника пусты, ушки замков оборваны. На верстаке валялась огромная монтировка и две пивные бутылки.

На следующий день в половине девятого утра Седов был на рабочем месте. К своему изумлению, он увидел на подъёмнике старенький «Фольксваген». Рядом с машиной копошились трое мужчин. Вот тебе и бизнес, с его грёбаными бизнесменами.

– Мужики, что-то я не понял. Это мой подъёмник. Давайте выгоняйте технику.

Из-под машины выглянул пожилой мужчина:

– Почему твой? Али вчера мне сказал…

Позади Антона послышался голос Али:

– Гена, то вчера было, а сегодня решение другое, Аслан подъёмник уже отдал. Давай, сворачивайся.

Одним из мужиков у машины был, видимо, хозяин автомобиля. Он принялся скандалить, мол, что мне до ваших разборок, взялись ремонтировать, доводите дело до конца.

Али повернулся к Антону:

– Слушай, пусть Гена закончит, а уж потом ты приступай, тем более что у тебя клиентов ещё нет.

Антон согласно кивнул и, примирительно подойдя к Геннадию, протянул руку:

– Меня Антоном зовут, можно Иванычем или полковником ещё называть.

– Что, полковник, на самом деле?

– Да нет, просто в гаражах так называли.

К ним присоединился партнёр Генки, совсем молодой парнишка.

– Так я вас знаю, вы в военных гаражах работали, мне парни рассказывали.

– Ну да, работал, да вот накрылся мой «офис» медным тазом, сюда и пришёл.

До обеда, пока Гена ковырялся с машиной, Антон бродил по цехам. Разобраться, кто есть кто, он был не в силах. Хозяев многочисленных рабочих мест было много. Системы в ремонте машин не увидел. У него в парке, в ремонтном блоке всё было чётко: здесь диагностика ходовой, там трудятся электрики, дальше подъёмные устройства. На них можно ходовую смотреть и ремонтировать, можно и под капотом работать. Отдельно находилась яма для схода-развала и прочее, прочее. А здесь как разобраться?

Закончивший ремонт и получивший от хозяина машины деньги Гена, видя некую растерянность коллеги, добродушно улыбаясь, пояснил, и его рассказ занял не более минуты.

– Клиента ищешь сам, помощник у тебя будет для этого дела. Вон там, на дорожке, пусть дежурит и ловит машины. Со временем сам клиентуру получишь, если толково ремонтировать будешь. Учти, большая часть тех, кто сюда приезжает, лохи, ты их и раскатывай на деньги. В армии психологии учили? Ну вот, будешь психологом работать. Не нарвись только на умных людей, без штанов останешься. Взял машину, на подъёмник её, посмотрел, список хозяину в зубы, и пусть по магазинам бегает. Расценки сам поймёшь, а за аренду места с Али расплачивайся. По цехам не броди, можешь и на кулак нарваться. Вот и всё, удачи тебе, браток. Я вон там работаю, если что надо, подходи.

Гена показал свою площадку, где на яме стояла «семёрка».

– Ну, пока!

К вечеру Али привёл ученика мастера.

– Принимай, полковник. Лёхой зовут. Парень расторопный, но знает мало. Мать в столовке работает, вот и привела. Давай, Лёха, шурши.

Лёха действительно оказался парнем смышлёным и «шуршать» умел. С умным видом, в лоснящемся от времени комбинезоне, что пожертвовали ему соседи Антона на первый случай, с сигаретой в зубах, чинно прохаживался по дорожке вдоль сервиса и внимательно присматривался к подъезжающим машинам. Увидев нерешительно оглядывающегося владельца личного транспорта, подходил к нему:

– Что, браток, проблемы?

Реагировали люди по-разному: кто посылал подальше, кто, равнодушно закрыв дверцу на замок, шёл в цеха, а кто и отвечал. Вот последний и был его добычей. Переговорив по сути проблемы авто и ответив владельцу на главный вопрос: «Сколько будет стоить ремонт?» небрежным «Сговоримся», Лёха пригонял машину к подъёмнику. Сдавал владельца с рук на руки и тут же смывался.

– Иваныч, мне за ветошью надо сбегать.

Антон с улыбкой смотрел парню вслед: какая ветошь, опять к мамке на кухню. Вздохнул, вытер тряпкой руки и к клиенту:

– Ну что, чем больной страдает?

Его шутливый тон в общении, сформированная годами службы в армии привычка быть предельно корректным в разговорах и, конечно, профессионализм располагали клиента. Осмотрев машину, Антон рисовал владельцу реальную картинку: что надо сделать, сколько времени потребуется, где купить запчасти и сколько всё это будет стоить. Да, пока, ремонтируя свои первые машины, он был предельно честен. Не умел охать и ахать, увидев якобы «вконец раздолбанную ходовую», как это делали большинство его коллег, разводя на деньги клиента. Многие мастера по одному внешнему виду владельца и стоимость ремонта задирали до небес, и могли отказать немощному пенсионеру, мол, топай, папаша, не потянешь деньгами. А он брал все машины. Такой уж был характером. К концу первой недели, когда пришло время отчитаться деньгами о работе бригады, Антон вывернул карманы полностью. Али покачал головой:

– Полковник, так дело не пойдёт, у нас не благотворительная контора, деньги нужно платить. Ещё недельку потерплю, не сможешь платить – валяй обратно в гаражи.

Приезд Анны был настоящим праздником в семье. Антон купил букет роз, Лена принесла с работы богатый ковёр. Тащили эту красоту они с Егоркой пешком, в автобус ковёр по габаритам не входил, а на машину денег не было. Так что подарок этот был обильно полит потом ребят. И Наталья Ивановна сделала подарок: испекла торт и любимые молодёжью печенюшки. И Анна Петровна порадовала семью. Привезла настоящий уральский мёд, набор трав к чаю. Любил Антон эти добавки: душицу, чабрец, мяту. И в Москве всё это есть, но то травы Урала, с их малой родины, как говорил Антон.

Анна была растрогана приёмом, смотрела на семью и радовалась. Неделю не была дома, а будто вечность прошла. Ребята взрослые уже, Леночка хорошеет и хорошеет, у Егорки усики пробиваются, бриться пора. Антон надел давно не ношенный костюм, правда, сидел он на нём не совсем ладно, но парадно, это точно.

К чаю, кроме сластей Натальи Ивановны, поданы и новости. Муж нашёл работу, трудится мастером в сервисе, Егорка учится пока без троек, к первенству города по боксу готовится, Леночка работу меняет. Анна внимательно посмотрела на дочь:

– Ты же только ковры продавать начала.

– Мамочка, потом расскажу, не за столом, долгий рассказ будет.

Потом так потом. Анна повернулась к Наталье Ивановне:

– А у вас что нового?

Та удивлённо вскинула брови:

– У меня всё стабильно. И это главная новость. Ты рада?

Анна рассмеялась. Пришёл и её черёд поделиться новостями и впечатлениями из родных краёв. Ребята нетерпеливо, перебивая друг друга, загалдели:

– Мама, ты Маринку видела? А Павел ещё в городке? А директриса…

Мама на то и мама, чтобы всё знать. Конечно, не видела она сердечных друзей своих детей, но Мария Павловна, её подруга, все новости гарнизонной жизни выложила: кто где и кто с кем.

Рассказала Анна о письме КГБ, встрече с Ротманом. Дети этих новостей уже не слышали, гулять пошли, а вот Антон и Наталья Ивановна слушали с интересом. Антон расстроился, узнав гарнизонные новости.

– Не ожидал я, что так всё сложится. Ещё полгода назад никто и думать не мог, что страна мгновенно развалится. Вот и понимай, к лучшему, что мы переехали в Москву, или нет? А по поводу ответа КГБ и возможностей этого Вольдемара я вот что думаю. Вполне реально найти следы вашего рода. Действительно реально. Помнится, читали мы с тобой, Аннушка, в одной умной книге, что в семнадцатом веке российские земли занимали переселенцы, и занимали не стихийно, это был переезд колониями, землячествами. Так что если известно место жительства деда, то вполне можно узнать, откуда Штерны прибыли. Немцы народ аккуратный, всё у них учтено и расписано. И фамилия к тому же есть, так что вполне, вполне… И вот ещё что, тебе, Анна, надо немедля заграничный паспорт оформлять, тебе и детям. На родину предков не просто можно, тебе туда нужно ехать. Пусть и не найдётся родня, ну и что, в Берлин съездишь, знания языка обновишь. Поди, уж и забыла, как переводится guten tag[4]4
  Добрый день (нем.).


[Закрыть]?

Долго ещё взрослые общались, планы на жизнь строили, мечтали. Спать легли в третьем часу.

А утречком, по осенней слякотной погоде, Антон отправился в сервис, Егорка в школу, Наталья Ивановна, покормив мужчин, на дачу выехала. Ленок к мамке под тёплое одеяло устроилась. Не надо ей больше на рынок тащиться, и матери мужчины запретили подниматься.

Антон настрого запретил:

– Не вздумай к плите, всё наготовлено на неделю, отдыхай. Мы с Егоркой добрые. Верно, сын?

Лена, придвинувшись плотнее к матери, тут же заснула. Анна пошевелиться боялась и, слушая мерное, ровное дыхание дочери, сама задремала.

Завтракали ближе к часу, это уже не завтрак, это был скорее обед. Настроение у обеих было прекрасным. Такие мгновения женщины ценят, именно в эти минутки хочется говорить о главном, важном, порой и сокровенном. О сокровенном Лена пока не думала – не было предмета во жделений. А вот сомнениями по поводу работы она решила поделиться.

– Ты понимаешь, мама, месяц отработала без денег, правда, не впустую, опыта поднабралась и ушла. Новая хозяйка, Амина, женщина приличная, молодая, и муж на рынке не последний человек, думала, приживусь. Всё шло хорошо, но тут она объявляет, что ждёт ребёнка – всего-то полтора месяца беременности. Муж как узнал, два дня танцевал, друзей поил, на третий объявил жене, что она увольняется. Та в слёзы, на людях хотелось дольше быть, а тот говорит: собирай вещи и на родину, под присмотр родных и врачей, мне сын нужен здоровым, крепким, нормальным продолжателем фамилии и рода. Интересный человек, просто уверен, что сын у него родится. А если дочь? Ну ладно, не о том разговор. Ушла Амина, простились по-доброму, она мне ковёр с огромной скидкой дала, считай, подарила. Два магазина объединили, и во главе стала моя первая хозяйка. Пришла и смотрит на меня, дескать, сама уйдёшь или выгнать. Пришлось уйти. Мама, в университете я сдружилась с девушкой, моя ровесница, как и Амина, дагестанка, только московская, зовут Гуля. Живёт на Чертановской.

Анна перебила дочь:

– Доченька, а ты не замечаешь, что вокруг тебя кавказцы вьются, или они везде? Пока о женщинах слышу, а потом и парни будут, так?

Лена рассмеялась:

– Нет, конечно. Но дагестанцы, чеченцы, прочий народ с Кавказа, они действительно везде. Вот и у папы начальник чеченец. Однако странного ничего нет. Кавказцы народ отчаянный, с началом перестройки и в коммерцию, и во власть пошли. У Гули мама знаешь где работала? В исполкоме Моссовета. А сейчас в округе, на Таганке. Гулю, кстати, на занятия машина возит, «Мерседес», мама подарила. Так вот, мать дала Гуле прямо на Таганке, у метро, три точки для продажи цветов. Место хорошее, проходное, а самое главное, всё уже организовано: места оборудованы, розы поставляются из Голландии. Розы огромные, долго стоят, высокие, стебли прочные. Я была на этих точках, Гуля возила. Одним словом, даёт она мне одно место. Условия очень хорошие. С розы десять долларов Гуле, а всё, что сверху, моё. Они там идут по двенадцать-пятнадцать долларов за штуку. Продала букет из девяти роз и заработала, скажем, сорок долларов.

Когда речь зашла о деньгах, Анна насторожилась. Не о том девчонка думает. Ей учиться надо, а она о деньгах.

Лена словно услышала мать.

– Мамочка, ты не думай, я не о деньгах сейчас, всё одно работать надо, мы же копейки сейчас считаем. А если я в этот бизнес войду, узнаю, где купить оптом цветы, арендую торговый павильон. Почему бы и нет? Не всё же по кабинетам сидеть с бумажками. А здесь цветы, люди.

Анна укоризненно посмотрела на дочь:

– Святая наивность! Кто тебя туда пустит? Ты же сама рассказываешь: там дагестанцы сидят, там азербайджанцы, там чеченцы.

Лена обиделась. Анна примирительно поменяла тему:

– Ладно, ладно, закончим этот разговор, может быть, позже к нему вернёмся. Ты лучше скажи, во дворе как у вас? Что нового? У Егорки друзья или подружки есть? А у тебя?

Дочь оживилась:

– А что во дворе? Осень во дворе, на «крест» мало кто ходит, а если и выходят ребята, то не очень-то с ними и поговоришь: пиво, сигареты и разговоры. А разговоры только о деньгах. Ты же знаешь, мы с Егоркой к этим делам равнодушны. Я тебе не рассказывала, девчонка здесь была, Наташка? В нашем доме жила. Так вот, она ещё летом к Егорке клеилась… Извини, извини – приставала. Всё его настраивала, то ли в шутку или всерьёз, Егор не понимал, банк ограбить. Так вот, неделю назад её за грабёж взяли. Где-то на севере Москвы, у метро они с парнем напали на мужика, по голове его битой и деньги забрали. Там их и взяли. Теперь, наверно, посадят. Вот тебе и «компания под домом».

Послышался шум у входной двери, кто-то забренчал ключами, кашлянул. Анна насторожилась:

– Наверно, Наталья Ивановна пришла, пойдём встретим. И мужчины наши вот-вот подойдут.

Лена помчалась в коридор. Чуть помедлив, за ней двинулась и Анна Петровна.

День завершался. Семья собиралась к ужину.

Лена как-то заметила, в Москве все и везде только о деньгах и говорят. И ведь верно, так и было. Заговорили о деньгах и в семье Седовых. Конец 1991 года для всех был труден. Уж больно много проблем в тот год навалилось. Вот и у них проблем выше крыши. За учёбу Елены плати, Егоркин бокс тоже не рубль, значительно больше требует. Одежонку молодёжь поизносила, менять надо бы. У Натальи Ивановны телевизор совсем развалился, надо новый купить. А денег нет. И как ни экономила Анна Петровна, жилось трудно, а оттого и тоскливо.

Антон Иванович в сервисе прижился, вроде и заказы на ремонт есть, и даже своя клиентура появилась, но алчность хозяев не знала границ. У Али появилась парочка церберов[5]5
  Цербер (от греч. соб. им. Kerberos) – 1. В древнегреческой мифологии злой пёс, охраняющий вход в ад. 2. перен. Злой страж, следящий за каждым шагом, свирепый, властный человек, стесняющий чью-либо свободу, как правило, исполняющий функции охранника, надсмотрщика и т. п.


[Закрыть], ходят парни меж рабочих точек, посвистывают, а к вечеру в вагончике начальнику докладывают: у полковника на подъёмнике побывали две машины да три сбоку подъезжали; у Генки две, Пашка четыре загонял и так далее и тому подобное. От этих докладов Али и поборы свои определял. И ведь ничего не скажешь. Попробуй голос повысь. «Выгоню!» – и весь сказ. А куда уйдёшь? Он не привык с места на место прыгать. Потому и терпел. А оттого каждый день к вечеру привычно во рту копилась слюна: а не рвануть ли грамм сто пятьдесят? И пил. Конечно, не один, не алкаш, таких терпеливых на этих гектарах сервисных площадей сотни. Без поводов не пил. А поводы были всегда, причём серьёзные. К примеру, как виртуозно он сегодня суппорт снял: в секунды расшплинтовал два болта и даже тормозной шланг не отсоединял, а дальше подвязал извлечённый суппорт и… За это стоит выпить! У дочки Генки сын родился. Чем не повод? И не важно, что родился он ещё летом. Малыш растёт! Что, и это не повод?

Но как всё это Аннушке объяснить.

Не пьяница он!

Просто жизнь так складывается, что поделать!

Придёт домой, кучку бумажек, что деньгами называются, на кухонный стол выложит и спать. Спал уже в гостиной, один спал. А кучка, в цифрах если считать, не росла, только уменьшалась. И это тоже не объяснишь.

Была надежда на Лену.

Она всё же пошла торговать цветами. Однако и тут не всё складывалось удачно. Были дни, когда она до сотни долларов в день домой несла, но чаще своим трудом заработанную сотню хозяйке точки обратно заносила.

Не всё так просто.

На Таганке кроме них работали прямые конкуренты, азербайджанцы, и точек у них было на одну больше – четыре. Понятно, дружбы между конкурентами быть не может, а раз так, значит, или война, или предвоенное состояние. Ладно, пусть бы между собой выясняли, кто есть кто, так нет, они на девчонках отыгрывались. Все торговые лотки для продажи цветов поздней осенью и зимой выглядели одинаково: вручную смонтированный большой ящик, в котором верхняя крышка стеклянная, стеклянной делали и фасадную сторону. Цветы размещались внутри ящика, там же стояли и несколько зажжённых свечей – источник тепла. Цветы к точкам доставляли машины: «каблучки», газельки и прочая техника. Торговки продают цветы, извозчики греются в машинах в ожидании команды. Как команда проследует, кто-то из извозчиков, они же и охрана, бегом с цветами к девушкам. И такая круговерть каждый день с утра до поздней ночи, а в праздники и ночью. Ночью не все точки работали, но одна уж точно продавала цветы. Ночной бизнес был выгоден, но и опасен. И вот конкурирующие фирмы приноровились гадости друг другу делать. То якобы случайно лотки продавщицам перевернут, то просто оскорбят девушек. Одним словом, всё зло вымещали на девчонках. Им и так достаётся: дождь, слякоть, ветер, а они должны улыбаться – улыбка лицо фирмы, не то к другому лотку клиент пойдёт. Руки красные, в цыпках[6]6
  Цыпки на руках – покрасневшая, обветренная кожа, на которой появляются небольшие микротрещины и пупырышки.


[Закрыть], на глазах слёзы от ветра, тушь по щекам, а ты улыбайся.

У Лены желание было уйти от этих чёртовых лотков, но бегай потом, ищи работу. Анна видела мучения дочери, пыталась как-то повлиять на решение бросить работу. Но та ни в какую. А когда на ноябрьские Лена домой принесла много денег, настроение у обеих улучшилось.

– Видишь, мама, сколько я получила, а ты говоришь: «Уходи». Где я ещё так заработаю.

Но уже восьмого ноября за перевёрнутый лоток, побитое стекло и раздавленные цветы заработанные денежки пришлось отнести Гуле: ничего личного, бизнес.

Анна рискнула съездить посмотреть, в каких условиях дочурка трудится. А чтобы та не посчитала поездку контролем и не обиделась, взяла с собой Егора, дескать, идём с сыном покупать билеты в театр.

Вышли из метро на Верхнюю Радищевскую, чуток поплутали, Лена точный адрес не говорила. Но Егор парень шустрый. Сразу лотки с цветами увидел.

– Мам, пошли, нам сюда. Видишь, здесь четыре точки, значит, нам дальше и правее. Пошли.

Вышли как по компасу.

– Что я говорил, вон наша Ленка. Пошли?

Анна остановила Егора. Не по себе ей стало. Как-то по-воровски, крадучись, да ещё с сыном…

– Сынок, можно я одна подойду, а ты пока в театр сходи, посмотри, что там идёт, в какое время, и приходи. Хорошо?

Егорка вопросительно посмотрел на мать. Но, видимо, поняв её состояние, буркнул:

– Уж эти дамские штучки.

Повернулся и быстрым шагом пошёл в сторону театра.

Анна молча наблюдала со стороны за дочерью. Вот подошёл покупатель. Серьёзный человек, лицо строгое. Пальчиком водит по лотку, дескать, вот эти цветы и упаковать. Лена с таким же серьёзным лицом, не будешь улыбаться, когда рядом строгий покупатель, аккуратно достаёт розы, наверно штук пять, упаковывает и передаёт покупателю. Тот осмотрел букет и вблизи, и отдалив от себя, положил на лоток, поковырялся в кошельке и отдал деньги. И на лице гражданина появилась улыбка: доволен клиент. Лена тоже улыбнулась. С достоинством кивнула, мол, приходите ещё. А вот парочка подошла. Молодые ребята улыбаются. У девушки в руке торт, наверно, в гости идут. Лена тоже расплылась в приветливой улыбке. Минуток пять, и парочка убежала, счастливая и довольная. А вот ещё молодёжь, и тоже к ней за цветами…

Откуда-то сбоку послышался голос Егора:

– Мам, ну ты точно разведчик на наблюдательном пункте. Давай закрывай свой НП[7]7
  Наблюдательный пункт.


[Закрыть], пошли, я промёрз.

Анна будто очнулась.

– Да, сынок, пошли.

Лена не ждала родню. На слова матери о том, что они якобы за билетами приехали, подозрительно глянула на брата, тот прыснул в кулак.

– Понятно, шпионите, значит. Я с вами дома разберусь.

И обращается к матери:

– Гражданочка, выбирайте, вам Гран-при или Аваланш, а может, Эль Торо, очень рекомендую, у них, вот гляньте, лепестки как бы гофрированные, ярко-красного цвета, продолжительность цветения до тридцати суток, кстати, тональность цвета меняет за время цветения. Или может…

Анна слегка опешила:

– И что, ты со всеми так?

– Да нет. Со всеми я по-разному, по глазам понимаю, что кому сказать. Например, этого вертлявого, – кивнула в сторону Егора, – я бы немедля отшила. И ещё, мама, я ругаться могу, матерные слова выучила, вы ведь дома не учили этому, так улица научила.

Анна поняла, девочка начинает нервничать.

– Ленулька, мы ведь действительно за билетами пришли. На выходные будем брать. Ты когда свободна? И Наталья Ивановна с нами будет. В общем, семьёй идём.

Лена улыбнулась:

– Ладно, берите на субботу, у меня выходной.

– Вот и хорошо. Погоди, я ещё хочу посмотреть твой лоточек. Жаль, рулетки нет.

Анна Петровна сняла шарфик и, пользуясь им как линейкой, начала обмерять лоток.

– Итак, как там в мультике – меряем удава? В попугаях считаем! Егорка, записывай.

И как заправская работница швейного ателье, начала называть цифры: высота – три четверти шарфа, столешница… Лена с подозрением посмотрела на мать.

– Мама, не мучайся, я тебе до миллиметра вечером размеры скажу. Для чего нужно, ты скажи?

– Вечером и поговорим. А промерить надо вот так…

Егорке всё это стало неинтересным, и он, посвистывая, отошёл в сторонку. К лотку подошёл очередной покупатель.

– Девушка, мне бы розы.

– Секундочку. Мамочка, извини, мне работать надо, до вечера.