Текст книги "Сага о первооткрывателях"

От Ленинграда до Владивостока

В каких условиях финансировалась Первая Колымская экспедиция, видно из письма секретаря Далькрайкома ВКП(б) Л.И. Лаврентьева директору Дальстроя Э.П. Берзину:

«…В тяжелейших условиях безденежья посылка экспедиции тов. Билибина на Колыму и все дальнейшие поисковые работы в Охотско-Колымском крае кредитовались в тесной связи с предстоящим строительством Байкало-Амурской магистрали, на быстрейшем сооружении которой мы настаивали чуть ли не с первых дней освобождения Дальнего Востока от интервентов и белогвардейщины. Наконец деньги нам были выделены и предоставлены в первую очередь для того, чтобы валютные средства, необходимые для заграничных закупок, связанных со строительством БАМ, мы смогли изыскать сами и у себя тоже, т. е. смогли развернуть золотодобычу на Колыме, если на золото она окажется действительно перспективной, как то обещали тов. Билибин и те, кто его поддерживал в Ленинграде и Москве»[16]16
  Иванченко А. Золото для БАМА/ Новый мир. – 1984. – № 4.


[Закрыть].

Задание экспедиции сформулировал сам Ю.А. Билибин. Точного места поиска он не знал. Он предполагал на лошадях выйти на Колыму. Затем предстояло, добравшись до устья Буюнды, расположенного недалеко от устья Среднекана, проверить накопившуюся информацию.

Надо было провести поиск и разведку новых золотоносных площадей, определить общее геологическое строение района и геологическую историю образования месторождений золота. Следует сказать, что ещё в 1926 году, после того как старатели С. Гайдулин и Ф. Поликарпов обнаружили богатое золото в районе Среднекана на ручье Безымянном и доставили образцы в Якутск, в управлении Якутского горного округа верно оценили значение этого открытия. Многочисленные заявки на предоставление участков под разведку отклонялись. Предполагалось эту задачу решать в государственных масштабах, послав поисковую партию под началом известного уже тогда алданского геолога Э.П. Бертина.

Но вопрос о финансировании этой экспедиции, как мы знаем, тогда так и не был решён. Ю.А. Билибину с его напористостью и азартом это удалось!

Теперь предстояло комплектовать состав экспедиции. Счастливчики! Молодые парни попадут на Колыму в ту, ещё романтическую пору освоения страны, когда грандиозность её богатств уже предугадывалась, но многие из них ещё ждали своего открытия. Это пронзительно чувствовал Юрий Билибин. Потому и возник этот дерзкий десант в будущее Колымы, которая вовсе не ждала их. Она, как бы своенравно противилась покорению, словно проверяла… И проверяя «десантников!», пыталась понять идущих им на смену – тех, кому они вручат ключи от её сокровищницы…

Кроме Ю.А. Билибина (начальник), в состав экспедиции вошли: Цареградский Валентин Александрович, заместитель начальника экспедиции, 26 лет, выпускник Ленинградского горного института. Горный инженер.

Казанли Дмитрий Николаевич, геодезист, 24 года, студент физмата Ленинградского университета. Казанли уже поработал в Криворожье, Карелии… Сын известного в Петербурге музыканта, прекрасно играющий на скрипке, он никак внешне не походил на опытного геолога.

Раковский Сергей Дмитриевич, начальник поисковой партии, 29 лет, опытный старатель. Работал в «Алданзолото» прорабом поисковых и разведочных работ, помощником начальника геолого-поисковой партии, начальником геолого-разведочного района.

Бертин Эрнест Петрович, начальник поисковой партии, брат В.П. Бертина, работал на Алдане прорабом.

Пятнадцать опытных рабочих пригласили с прииска «Незаметный». Они должны были с Алдана выехать во Владивосток во второй половине мая. В Ленинграде начались спешные сборы. Обувь, одежду, необходимые материалы, снаряжение получали в Геолкоме. Многое закупали сами. Основное продовольствие должны были получать во Владивостоке.

Подбор состава экспедиции и её комплектование шли своеобразно, что отчасти объясняется сжатыми сроками. Только во Владивостоке в состав экспедиции был включён врач Переяслов – достаточно пожилой человек. Кроме того, Дмитрий Казанли просил взять в экспедицию Николая Корнеева, молодого художника, которому очень хотелось поехать в далёкую Сибирь. Корнеев был принят заведующим хозяйством. Раковскому, работавшему в то время на алданском прииске «Незаметный», Ю. Билибин поручил раздобыть аптекарские весы. Работа с золотом требует высокой точности взвешивания. Отправившись потом с Алдана на Восток, Раковский ни в Иркутске, ни в Хабаровске найти весы не мог. В Хабаровске старателя с Алдана любезно принял начальник правления золоторазведки, он с интересом расспрашивал об Алдане. Раковский заметил в кабинете весы. Улучив момент, он аккуратно сложил их вместе с разновесами и был таков. Другого способа приобрести весы не было, уверял Раковский. Юрий Александрович потом смеялся от души.

Подготовка к экспедиции велась в квартире Билибиных и в Геолкоме. Снаряжена экспедиция была весьма скудно.

17 мая выехали из Ленинграда втроём, Николай Корнеев выехал раньше. Во Владивосток приехали за две недели до отплытия, но времени, чтобы решить все вопросы, было мало. Упаковкой груза руководили Корнеев, Раковский, Бертин. Цареградский с Казанли во Владивостоке в библиотеках различных организаций добывали всевозможные сведения о колымском крае. Юрий Александрович занимался оформлением всех необходимых документов. Он оббегал полдюжины организаций. Везде убеждался, что их никто не ждал. Помог в очередной раз оказавшийся во Владивостоке начальник «Главкома» Александр Павлович Серебровский, который в это время объезжал сибирские и приморские прииски.

На «Дайбоши-Мару» до Олы

После многодневной поездки на поезде до Владивостока и хлопот в городе наконец в июне 1928 года на зафрахтованном дряхлом японском пароходике «Дайбоши-Мару», который Ю. Билибин с ходу назвал «Дай, Боже, шмару!», отчалили от причала в бухте Золотой Рог, направляясь к посёлку Ола.

«Дайбоши-Мару» несколько дней простоял в японском порту Хакодате на северном острове Хоккайдо. Потом шёл до Охотска без остановок. Несколько дней шли вслепую, попав в туман. Заунывные гудки, нудная промозглость, непривычная морская качка измотали алданских старателей. Везли их, как скотину, в трюме. «За пустую баланду – плати, за кипяток – плати…» Назревал бунт. Вместе с представителем Совторгфлота Билибину удалось предотвратить международный конфликт. Плавание продолжалось.

«…Казанли разглядывал в бинокль неказистые рыжеватые, серые, чёрные обрывы и далёкие безлесые вершины. Скоро ему придётся ставить астропункты, и у каждой вершины будет своё имя. Цареградский делал наброски отдельных участков побережья, а потом принёс на палубу свой фотоаппарат – не утерпел, заснял скалистые прижимы. Обогнули двухвершинный остров Спафарьева и вошли в Тауйскую губу. Увидели вершину, названную в лоции Арман. Бухта Нагаева пряталась за узкой клешнёй полуострова Старицкого. Билибин не отрывался от бинокля: он и раньше слышал от моряков об этой удивительной бухте, глубокой, закрытой от всех ветров, кроме западных». (Р. Седов).

«Как только пароход встал на якорь в Охотске, к нему быстро приблизилась большая моторная лодка. Один из прибывших, поднявшись на палубу, вручил Билибину записку от уполномоченного АКО и «Союззолота» Лежавы-Мюрата с просьбой срочно приехать для переговоров по важному делу, пока пароход будет разгружаться, Билибин, прихватив с собой Бертина, отправился на берег. К отходу парохода они вернулись и сообщили, что небольшая группа старателей заявила об открытии ими россыпного золота в ручье Безымянный – правом притоке Среднекана – и в левой вершине самой реки Среднекан. Билибин ознакомил меня с содержанием разговора, выпиской из заявки. Затем сообщил, что Лежава-Мюрат очень настаивал на проверке разведкой в первую очередь указанных к заявке ключей, чтобы определить в них запасы золота…» (Из воспоминаний В.А. Цареградского).

Так у членов экспедиции появились хоть какие-то более-менее определённые координаты поисков золота.

Последуем за скупыми и точными воспоминаниями самого Юрия Александровича Билибина (статья «К истории Колымских приисков», написанная много позже, в марте 1937 года):

«…В первых числах июля высадились в с. Ола, в 35 км к востоку от Нагаевской бухты. Последняя была тогда совершенно необитаема, и, только проплывая мимо неё на пароходе, мы узнали от команды, что это единственная бухта на Охотском побережье, где пароходы, набирая воду, могут подходить непосредственно к берегу, и что здесь Софторгфлот предполагает устроить главную базу для снабжения отсюда всего Охотского побережья каботажными судами.

Высадившись в Оле, мы тотчас столкнулись с острым недостатком транспорта. В Оле в то время радиостанции не было, а ближайшие радиостанции находились в 700 км – с одной стороны в Наяхане, с другой – в Охотске. Правда была линия проволочного телеграфа, тянувшаяся из Якутска через Аллах-Юнь и Охотск до Тауйска, в 200 км к западу от Олы, но она в это время как раз была повреждена, и телеграмма, посланная мною из Ленинграда через Тауйск для Ольского РИКа с просьбой подготовить транспорт, затерялась где-то в дороге.

…Наше прибытие в Олу и стремление попасть на Колыму очень не улыбалось ни старателям, ни местным жителям. Они рассматривали нас как государственную организацию, которая хочет установить над ними контроль и тем лишить их значительной части доходов. РИК принял их сторону и начал чинить нам всевозможные препятствия в работе. Апеллировать было некуда, ибо, как я уже отмечал, ближайшие радиостанции находились в 700 км, а окружной центр – в Николаевске-на-Амуре. Такая политика РИКа продолжалась больше года, и лишь осенью 1929 г. состав РИКа был сменён и предан суду за противодействие развитию золотого промысла и связанный с этим целый ряд контрреволюционных поступков».

В конце двадцатых годов и позднее на Колыме побывает немало исследователей. В силу неизученности края, его малодоступности многим из них откроются неисчерпаемые богатства Колымы. Многие станут первооткрывателями. Будет найдено золото, олово, ртуть, другие редкие металлы. Кто-то обнаружит новую горную породу, кто-то разведает новые транспортные пути, которые в будущем станут основными в снабжении развивающейся промышленности края. Но члены Первой Колымской экспедиции были самыми первыми в этом ряду.

В моём детстве были фильмы «Они были первыми», «Смелые люди». Лица актёров Георгия Юматова, Сергея Гурзо перед глазами! Но – то художественное кино, а здесь реальные люди!..

На каменистом берегу Охотского моря

Ола – в то время достаточно большой районный центр, расположенный на берегу Охотского моря. Население – в основном так называемые камчадалы – метисы русско-корякского происхождения.

Золото на Среднекане тогда уже добывали. На момент прибытия экспедиции в Олу здесь были две артели старателей, стремившихся добраться до золотоносного Среднекана.

Другие группы работали на Среднекане. Золото они не сдавали. Закупая продовольствие у местных жителей, старатели расплачивались за него золотом. Оно потом перепродавалось командам японских и китайских пароходов, которые снабжали побережье охотского моря продовольствием. Участники экспедиции в посёлке Ола высадились 4 июля 1928 года. В посёлке геологов явно никто не ждал. Все воспринимали их как представителей государства, которые прибыли, чтобы положить конец «вольной жизни» старателей.

…Верховых лошадей, вьючных оленей в селе просто не было. Ещё из Ленинграда Ю. Билибин и В. Цареградский связались с заведующим Ольской торговой факторией, и тот уверял, что с транспортом всё будет в порядке.

Теперь же единственный представитель власти, милиционер, заявлял, что в Оле живут рыбаки. Ни оленей, ни лошадей у них нет. Надо ждать зимы: тогда можно будет что-то предпринять.

В.А. Цареградский позже рассказывал:

– Ждать до зимы?! Это же срыв экспедиции, срыв важного государственного задания! – бушевал Билибин. – Я буду жаловаться в Хабаровск, в Москву!

Хотя экспедиция была запланирована на полтора года, времени было не в избытке. К тому же часть старателей, раздобыв лошадей, уехала на Среднекан.

Ю.А. Билибин пытался слать срочные телеграммы в Хабаровск, в Москву, в Ленинград. Всё было безрезультатно.

Заведующий факторией вначале старался не попадаться на глаза, а потом и вовсе отбыл из Олы на оленьи стойбища.

Чтобы не терять времени даром, Цареградский начал вести геологические съёмки прибрежной полосы. На арендованной у рыбаков двухпарной лодке он с четырьмя гребцами отплыл к цели. Эта небольшая группа работала около месяца между полуостровами Старицкого и Кони. Исследование имело геологический интерес, никаких намёков на наличие золота здесь обнаружено не было. Но составленная ими в то время геологическая карта побережья была первой для этого региона. Без транспорта добраться до Среднекана было невозможно. Ни от властей, ни от местных жителей помощи так и не было. Продавать вьючных лошадей старателям было выгоднее, ибо те расплачивались золотом. А местные жители не желали передвижения чужаков по нерестовым рекам, оленьим пастбищам…

Ю. Билибин, добившись разрешения на организацию экспедиции на самом верху столичного чиновничества, теперь в захолустной Оле безрезультатно сражался с местной рутиной…

Месяц противостояния дался непросто.

Наконец-то удалось раздобыть несколько лошадей (семь лошадей под личную клятву арендовал проводник Медов у бедняков, восьмую купили) и вьючных оленей, да и то только до притоков Колымы. На двадцать два члена экспедиции это было крайне недостаточно.

Погрузить всю экспедицию, всё снаряжение с провиантом на восемь лошадей невозможно. Олени же, которые с таким трудом были добыты, оказались слишком дикими. Они были непригодны для перевозки вьюков. Их оставили потом отряду В. Цареградского.

До Среднекана путь известен. Надо добраться тропой до реки Буюнды, а дальше по ней, довольно многоводной и спокойной, сплавляться до Колымы. Но в Колыму Буюнда впадает на 70 километров ниже заветной цели геологов – Среднекана. Чтобы достичь цели, надо потом по быстрой Колыме подниматься с грузом против течения реки. Потеря сил и времени. А если сплавиться по Бахапче? Тут явный резон!

Старожилы этот путь не признавали. Бахапча – «бешеная». Сильно порожистая, сплав по ней совершенно невозможен. К тому же тропа, ведущая к ней, не имеет вблизи кормов для лошадей. И зимой Бахапчу не покорить: нарты не проходят меж камней. Ввиду таких особенностей реки экспедиция Сибводпути, имевшая программу по обследованию Бахапчи, не решилась это делать.

Другое дело – река Дикого Оленя. Буюнда течёт по широкой долине. И на всём водном пути один всего перекат – порог «Три камня». И путь до неё известен издавна.

А до Бахапчи и желающих проводников нет, и карты нет. Однако Раковскому удалось объяснить маяканским оленеводам свою просьбу. Макар Медов и местные эвенки на брезенте спичками по его просьбе выложили в масштабе карту предстоящего пути от Олы. С. Раковскому оставалось только её перенести на бумагу. Это была первая карта нового пути на Среднекан. Потом оказалось, что все основные водные артерии были указаны верно.

«Из всех голосов местных жителей резко выделялся один. Это был голос старика-якута Макара Медова. Он говорил, что по Бахапче не плавают, потому что боятся, а такие люди, как в экспедиции, проплывут. Он утверждал, что старая, заброшенная тропа много короче и удобнее существующей и корма вдоль неё можно найти… Нам надо было не только самим попасть на Колыму, но и выяснить наиболее удобные пути её снабжения. А в этом отношении, если бы Бахапча оказалось сплавной, она имела бы все преимущества перед Буюндой. Ольский РИК ставил вопрос вполне определённо, что я делаю это умышленно, желая на порогах загубить экспедицию». (Ю.А. Билибин).

Опасный поединок

Надо было принимать решение. Через месяц кончалось лето, и впереди – заморозки. Перевал будет закрыт снегом. Всё шло к тому, чтобы геологи остались зимовать на побережье. Сами обстоятельства толкали к дерзкому поступку. И Ю. Билибин его совершил. Решено было разделиться на две группы. И сплавляться не по Буюнде, а по перехваченной порогами, бурной Бахапче. Добираться до Среднекана на плотах по рекам Малтан, Бахапче, Колыме. По пути, которым ещё никто не ходил.

В первой половине августа 1928 года отряд, состоящий из проводника Медова, Билибина и четырёх рабочих – Дуракова, Луне-ко, Алёхина, Чистякова, которых отобрал Раковский как самых лучших, вышел из Олы на Малтан. Рядом с Макаром Медовым шагал, попыхивая трубкой, высокий и красивый пермяк Дураков Степан Степанович. Караван вьючных лошадей замыкал Раковский. Отряд имел продовольствия до 1-15 декабря. Так в этот день по тропе поднялась на террасу реки Олы и потянулась цепочка первопроходцев в неведомое ещё русло золотоносной реки.

* * *

Описывать все перипетии, опасности, удачи и неудачи горстки смельчаков, значит, браться за большое сказание… О Первой Колымской экспедиции по воспоминаниям В.А. Цареградского написана Е.К. Устиевым книга «У истоков золотой реки». Писал частично потом и сам В.А. Цареградский. Писали о Колымских экспедициях В.И. Серпухов, В.Ф. Белый, Н.А. Шило, В.И. Оноприенко, В.Г. Зеляк, И. Гальченко, А.Д. Щеглов, А. Глущенко, Р. Седов и многие другие. Все они заслуживают большой благодарности.

Я коснусь самых, как мне кажется, ярких эпизодов этой экспедиции, особо запавших в мою память.

Итак, отряд под командой Ю. Билибина, взяв с собой запас продовольствия, двинулся по старой тропе на Бахапчу. Остальные участники экспедиции во главе с Цареградским остались в Оле, чтобы добыть оленей и по зимнику прибыть с продовольствием на стоянку передового отряда Ю. Билибина не позднее 1 декабря, не допустив голода в его отряде.

В лагере, разбитом при устье ключа Хиренда 28 августа, рабочие начали сооружение плотов. Было срублено нужное количество крепких сухостойных деревьев. С помощью лошадей они были доставлены вниз к затону. Из них-то и были сооружены под руководством опытного плотогона и плотника С. Дуракова два плота, на которых предстояло спуститься по течению рек. Плоты сооружали только из сухостоя деревьев, помня, что они должны быть достаточно легки на воде.

Ю. Билибин писал: «Достигнув правого притока Бахапчи – р. Малтана примерно в 250 км от Олы, мы распростились с Медовым, соорудили два больших плота 4х8 м, сложили на них весь груз и пустились в неизвестное плавание. Малтан сильно обмелел, и какие-нибудь 80 км по нему мы тащились больше трёх дней. Плоты постоянно садились на мель, приходилось слезать в воду и проталкивать их стяжками через мелкое место. Через три дня у всех нас на плечах образовались кровавые эполеты».

…Было неизвестно, где опаснее пороги – на Малтане или Бахапче.

…Ниже камня «Чёрный голец» появился опасный порог. Потом он получил название «неожиданный». Перекатываясь через огромные камни меж скалистых берегов, Малтан буйно пенился, издавал непривычный рёв.

Встреча могла быть трагичной, но им удалось направить плоты в протоку, где они крепко сели на мель. Тащили их потом почти по пересохшей протоке весь день.

Сколько позже будет таких встреч со стихией, когда надо погружаться в ледяную воду, обрезать брёвна плота, когда будут дрожать колени, а ладони окажутся стёртыми до крови!

Люди боролись и двигались вперёд. Не выдержав таких передряг, собака Степана Дуракова – Дёмка убежит на зимовье в Элекчан.

* * *

Когда вышли на Бахапчу, плот был почти затоплен, груз подмочен. Сушились весь день. Потом продолжили сплав. В тумане на берегу появилась одинокая юрта охотника Дмитрия Амосова. Заночевали у него.

– Впереди камни! Куда вас несёт, шайтаны, – почти причитал якут. Плоты не пройдут!

Стали советоваться ещё раз. Можно было налегке, оставив груз у Амосова, вернуться в Олу, а зимой вместе с группой В. Цареградского продолжить путь до полноводной Колымы, до которой оставалось около 150 километров. Решили двигаться дальше.

– Бедные русские. Все утонут, – приговаривал старый якут, провожая путников.

Горстка храбрецов на двух плотах продолжила сплав.

Из записей С. Раковского:

«9 сентября. Нас несёт через пороги, их видимо-невидимо. Не однажды на каменные лбы садился плот Ю.А. Билибина. Какой железной воли человек! Лезет в ледяную пену по грудь и, отпуская саркастические шуточки, помогает людям снимать плоты с мели. Пороги «крестим» именами членов отряда, наносим на жёлтую бумагу: порог Широкий, длина один километр, плыть без осмотра; порог Два медведя – держать правее; порог Ивановский – по имени Алёхина – держать правее, плыть без осмотра; порог Юрьевский – по имени Билибина – не опасно; пороги Степановский – по имени Степана Дуракова и Михайловский – по имени Луненко – плыть без осмотра. Михайловский порог самый красивый. На обоих берегах – высокие скалы. Выглядит он очень эффектно.

Река, зажатая в скалах, не течёт, а летит. Не нужно только теряться. Каждый удар весла определял благополучное прохождение. Не теряться!

Порог Сергеевский назван моим именем. Очень длинный, усыпан крупными камнями, с большим подъёмом воды. На нём чуть не погибли. Мой плот впервые за всё время плавания краем сел на камни. На нас несло плот Билибина. Наскочит – расшибёмся вдребезги. С необычайной быстротой проскочил мимо. Два часа просидели на камнях. Отпилили четыре бревна сбоку. Среди бушующих волн с большим трудом снялись с камней и поплыли дальше.

Следующий порог – Дмитровский назван по имени рабочего Чистякова. Оба плота минули его благополучно и поплыли вниз по реке, быстро, без задержек.

В устье Бахапчи вышли на берег, сделали на деревне затёс и оставили на нём запись».

Попытка сплавиться по Бахапче, считавшаяся всеми безрассудной, – удалась! Пороги реки устрашали не только местных жителей: опытные геологи об этом сплаве будут говорить и писать как о чуде. Слово «Бахапча» долгое время было символом неотвратимого рока.

Немногословный С. Раковский обронит: «Если говорить честно, то живы мы остались случайно…» В другой раз он писал:

«Признаюсь, более четверти века прошло с тех пор, а и по сей день помню я их каменные лбы. Как будто и не так уж быстро река течёт. Но, встретив препятствие, с такой злобной силой бросается на него, что и долго после порогов не утихает на ней пена. Сила воды страшная. Нам дважды приходилось снимать с камней плот Билибина, раздевались, входили по пояс, а то и по грудь в воду. И без всякого преувеличения – нечеловеческих усилий стоило удержаться на ногах».

Сплавившиеся по Бахапче путники выдержали азартный смертельный поединок.

Далее у С. Раковского: «10 сентября. Выплыли на Колыму. Какая красивая река! Чем-то напоминает Волгу у Жигулей. Вода прозрачна, как в Ангаре. Юрий Александрович сияет, впивается глазами в породы и как геолог определяет: «Колыма – золота река! Здесь должно быть золото. Вся эта река и ручьи, впадающие в неё, – золотые!..»

…12 сентября. В Колыму впадает много притоков. Не можем определить их названий. Знаем, что где-то тут, по описаниям Макара Медова, должны быть большие реки: Таскан, Оротукан и Среднекан – место, где мы остановимся. Но какие реки встречаем, неизвестно. «Крестим» их, даём новые названия, заносим на карту. Одну переименовали Утиной: так много было на ней уток; другую приняли за Среднекан и назвали Точкой. Но точку поставить не пришлось, так как ошиблись и проплыли дальше; приток переименовали в Запятую. Следующую речку назвали Крохалиной».

Опасный маршрут от Малтана до устья Среднекана был покорён за четырнадцать дней. Никто до смельчаков отряда Ю. Билибина по нему не плавал.