Текст книги "Мстислав Храбрый"

Глава 25

Утро было поразительно светлым. Рубиновое солнце выскочило на васильковое небо, точно огненный снаряд, выпущенный гигантской катапультой, и неподвижно повисло нестерпимо ярким комком огня.

Утренний бриз мгновенно стих. Листья на деревьях застыли кружевной малахитовой резьбой.

Стихли неугомонные птицы. Все замерло, словно в предчувствии чего-то страшного и необыкновенного.

Стало душно.

Рогнеда с маленьким Мстиславом, в сопровождении дочери Премиславы и сына Всеволода, убегая от духоты, вышла на прогулку.

У Рогнеды было четыре сына и три дочери.

Изяслав был старшим. Следующий – Ярослав. Затем Всеволод. И вот – младенец Мстислав.

Дочери: Предслава, Премислава.

Мстислав родился у Рогнеды, когда Владимира не было в Киеве. И хотя у Аделины уже был ребенок с таким именем, тем не менее Рогнеда дала это имя своему младшему сыну.

Мстислав – славящий месть. Месть за убитых родственников горела в душе Рогнеды неугасимым огнем, и имя сына должно была напоминать ей об этом.

Забегая вперед, отметим, что Мстислав умер еще во младенчестве. Больше у Рогнеды сыновей не было. И позже, когда у нее родилась дочь, она передала ей имя, напоминавшее о долгожданной мести.

На берегу Лыбеди под большой ивой, обвисшей прядями ветвей, словно шатром, служанки поставили стол и лавки. Рядом прямо на траву постелили ковры, на которые набросали подушек.

На коврах устроилась княгиня с ребенком.

Рядом примостилась Премислава с вязанием.

А Всеволод с удочкой и куском хлеба удрал поближе к камышовым зарослям, где по зеркальной поверхности темно-зеленой воды множила круги голодная мелочь.

Сначала Рогнеда укладывала Мстислава спать. Тот капризничал и не хотел засыпать. Наконец он уснул.

Увидев это, Премислава, оглянувшись на служанок, – те были далеко и не могли слышать ее слов, – задала вопрос:

– Мама, я слышала, что отец решил отказаться от тебя? Это правда?

Премиславе было почти десять лет. В этом возрасте девочки уже взрослые, поэтому Рогнеда была откровенна с ней.

– Да, об этом говорила Аделина, когда заезжала к нам. Она была расстроена, – проговорила Рогнеда.

– Но правду ли сказала Аделина? – усомнилась Премислава.

– Я верю ей… – проговорила Рогнеда и на секунду задумалась. Затем ответила: – Владимир корыстолюбив. Если он считает выгодным породниться с ромейскими императорами, то обещание, данное Анне, выполнит.

– И что же с нами будет? – спросила Премислава, и в ее глазах мелькнула тревога.

– Тебе не надо беспокоиться, – сказала Рогнеда. – Твоя судьба была решена, как только ты родилась: тебя выдадут замуж за какого-либо короля или князя. Такова судьба всех княжеских дочерей.

– А как же ты? – спросила Премислава.

– Он обидел меня, когда силой брал замуж. Он сейчас оскорбляет меня… – Рогнеда хотела рассказать о скопившихся в ее душе обидах и о мести, горевшей в ее сердце неугасимым огнем. Но ее глаза столкнулись с глазами дочери, и она увидела, что зрачки девочки излучали липкий страх, и Рогнеда осеклась.

Ей пришла в голову мысль, что Премиславе для ее спокойствия лучше ничего не знать – Владимир все же ее отец, от которого зависит ее благополучие.

– Ты его дочь. Твое благополучие отец устроит, – сказала Рогнеда и отвернулась к зашевелившемуся мальчику.

Поправив под ним подушку, с тревогой взглянула на небо.

Там происходили грозные события.

Вдруг неизвестно откуда появились огромные, тяжелые, свинцово-серые тучи. Волчьей стаей они окружали безмятежное солнце. Рваная зубастая пасть начала поглощать источник жизни. Рванул порыв ледяного ветра. Небо свернулось, словно осенний пожухлый лист.

Но не успела богиня ночи Мара возликовать, как сам Сварожич, стражник неба, сверкнул огненным мечом, озарив землю ослепительной серебряной вспышкой.

Тишину разорвал оглушительно-резкий звук треснувшей небесной тверди.

Разбуженный ребенок отчаянно вскрикнул.

Рогнеда схватила его на руки и, крепко прижимая его к груди, вскочила:

– О боги! Беда! Перун гневается!

Служанки подхватили ее под руки и быстро повели к дому.

Едва вбежали в дом, как небо прорвалось – с грохочущим шумом обрушились потоки воды. День внезапно превратился в ночь.

Вспышки молнии превратились в сплошную огненную завесу, а гром уже превратился в один яростный рев взбесившегося хозяина ада – гигантского дракона Ящера.

Рогнеда в страхе забилась в темный угол. Маленький Мстислав в ее объятиях заходился в крике.

Рогнеда, пытаясь успокаивать его, а скорее всего, саму себя, что-то пела ему в ухо тихое и тоскливое.

А перед ее глазами вставали картины прошлого, давно забытое: тихий летний дождь; маленькая девочка – она подставляла лицо нежным каплям; счастье, заполнившее душу. И вдруг, как пропасть, – штурм Полоцка, кровь, насилие. И над всем этим звериная морда дьявола.

Рогнеда прижалась лицом к ребенку.

Ребенок был теплый и пах парным молоком.

Ливень кончился внезапно, так же как и начался. Непрерывный шум водопада сменился редким набатом тяжелых капель.

Ребенок успокоился, и Рогнеда положила его в зыбку.

Еще некоторое время в небе висела серая хмарь, но скоро тучи бесследно исчезли.

Рогнеда вышла во двор.

Грозы словно не было. Было тихо. Воздух пах свежестью. Деревья, чисто умытые дождем, светились прозрачным изумрудным цветом.

Ласточки черными молниями резали воздух низко над парящей землей.

В прозрачных лужах на дороге расцветало розовым цветком заходящее солнце. В розовой акварели купались куры и голуби.

На улице появились бабы и девки. Вскоре они сбились в кружок на полянке.

Но недолго длилась тишина. Розы в лужах задрожали, словно от страха, и голуби, тревожно гукнув, все вдруг взлетели с шумом и хлопаньем. Беспечные куры не обратили на тревогу среди голубей никакого внимания.

Лишь когда в их стаю врезались несущиеся во весь опор всадники, куры с паническими воплями бросились во все стороны, путаясь под копытами коней.

Кто-то всполошенно крикнул:

– Князь!

В селе знали о том, как проходило принятие горожанами христианства, когда людей палками гнали в реку. Не забылся и обычный порядок княжеской дружины: вторгнувшись в село, хватать девок и молодиц на утеху себе.

Неудивительно, что улицы мгновенно опустели. Лишь одна запоздавшая девка, мелькая босыми грязными пятками, всполошенно, словно испуганная курица, металась, в страхе не узнавая собственной избы.

С душераздирающим гиканьем всадники ворвались на княжеский двор. Около крыльца Владимир резко остановил коня, подняв на дыбы, и ловко соскочил с седла. Бросил не глядя поводья.

Конюхи отвели коня в сторону и принялись очищать его бока от грязи.

Владимир поднялся на крыльцо.

Рогнеда почтительно наклонила голову и поприветствовала заранее подобранными словами:

– Будь здрав, мой муж.

Владимир покосился на нее, и Рогнеде показалось, что его глаза вспыхнули злым огнем.

– Ночевать буду у тебя, – буркнул Владимир и прошел в терем.

Вслед за ним в терем пошли бояре. Проходя мимо княгини, они с почтением приветствовали ее. Приветствуя княгиню, некоторые не скрывали насмешливого выражения лица, в глазах же других читалось сочувствие.

С Владимиром приехали Изяслав и Ярослав, которые, как старшие дети, обязаны были участвовать в делах отца.

Ярослав мимоходом мазнул мать губами по щеке.

А Изяслав, пока бояре входили в терем, давал указания насчет коня, поэтому на крыльцо поднялся последним. Проходя мимо матери, он задержался на мгновение и, опасливо оглянувшись, поинтересовался:

– Как живешь, мама? Здорова ли?

– Здорова, – проговорила Рогнеда.

– Мама, будь осторожна! – шепнул Изяслав, шевеля одними губами, и поторопился зайти в терем.

Не поняв предупреждения сына, Рогнеда ушла в свои комнаты.

Глава 26

Вечер оказался шумным – Владимир с дружинниками бражничал, как всегда, не соблюдая никаких приличий. Ревели испуганным кабаньим стадом пьяные мужские голоса. Кричали и рыдали женщины, точно попавшие в волчью пасть овцы.

Закрывшись в своей комнате, Рогнеда невольно вздрагивала от криков – перед ее глазами снова вставали картины того жуткого дня, когда Владимир со звериной жестокостью переломил ее судьбу. Рогнеда искренне хотела бы забыть все, что связано было с тем днем, но чем больше она пыталась сделать это, тем больше в ее душе разжигался огонь мести.

Месть – священна. Пока мертвые не отмщены, живые покоя не имеют…

К наступлению ночи в комнате было все готово – слуги накрыли стол, застлали постель. Комнату освещал слабый свет свечи.

К приходу мужа следовало надлежаще одеться. Рогнеда приказала служанке принести рубахи, и та положила на постель несколько рубах на выбор.

Взгляд Рогнеды сразу упал на шелковую рубаху. По белому полю рубаху опоясывал пурпурный узор анютиных глазок.

Когда-то давным-давно, когда боги и люди были равны и жили вместе, богиня Леля полюбила прекрасного юношу. Он был добрым и щедрым. И родилась у них дочь Анюта.

Анюта выросла необыкновенной красавицей. Люди радовались, глядя на нее.

Но однажды, когда юная девушка беззаботно собирала цветы на лугу, на нее вихрем налетела черная колесница мрачного Велеса. Он схватил перепуганную девушку и умчал в призрачное царство мертвых, а букетик цветов, собранных ею, остался лежать на земле.

Скорбь Лели была так велика, что сама богиня плодородия Макошь разгневалась и земля совсем перестала плодоносить.

Чтобы все живое на земле не погибло, в дело пришлось вмешаться Световиду – богу света и добра, богу богов.

Повелитель богов приказал Велесу ежегодно отпускать Анюту к матери, и черному богу пришлось подчиниться.

Когда воскресшая дочь выходила из подземного мира навстречу солнцу, Леля радовалась и одевалась в зеленый весенний наряд, но первыми приветствовали пленницу именно фиалки, расцветавшие при ее появлении.

С тех пор фиалки, окрашенные в три цвета, олицетворяют три чувства: любовь, надежду и печаль.

Анютины глазки – прекрасный цветок…

Рогнеда надела белую шелковую рубаху.

Талию туго перетянула витым трехцветным шнуром.

Распущенные черные волосы собрала красной лентой.

Рогнеде чуть меньше тридцати лет – по тем временам почтенный возраст. Она уже родила несколько детей. Однако хороший уход сохранил прекрасную фигуру и тонкое изящное лицо.

Подготовившись, Рогнеда потушила свечу, села у открытого окна и стала ждать.

Постепенно пьяные возгласы утихли, а вскоре в сенях послышался шум, грохот чего-то уроненного.

Рогнеда встала.

Дверь открылась. В комнату вошел слуга с факелом. Следом за ним двое других слуг помогли войти в комнату Владимиру. Он казался сильно пьяным.

Рогнеда велела слугам положить князя на кровать и уходить. Уложив князя и пристроив факел на стене, слуги вышли.

Как только дверь за ними закрылась, Рогнеда принялась раздевать Владимира.

Сначала Владимир был вялый, словно распотрошенная подушка, но, когда Рогнеда раздела его, он неожиданно навалился на нее.

Рогнеда попыталась сопротивляться, но грубые руки придавили ее к кровати и начали срывать рубаху. Шелковая рубаха была крепкой и не рвалась. Чувствуя свое бессилие, Владимир в ярости просто задрал подол на голову Рогнеды.

Он сжимал ее так, что потрескивали ребра. Кусал нежное тело, словно голодный зверь. Ломал руки.

Все повторялось – Владимир снова насиловал ее.

Рогнеда закусила губы до крови. По ее щекам текли слезы.

Ей уже не было никакого дела до того, что он делал с ее телом. Протестовала душа.

Рогнеда прекрасно понимала, что происходит. Владимир помнил унизившие его слова, которые она сказала, отказываясь быть его женой. Теперь он наслаждается ее унижением и бессилием. Чем больше она страдала, тем больше это радовало его. Он хотел втоптать ее в грязь, показать, что она ниже его.

Перед глазами Рогнеды вставали лица родных, убитых безжалостной рукой, глаза отца, матери, братьев.

Она думала, что все повторяется, как тогда, десять лет назад, и будет повторяться вновь и вновь и еще много раз. И это животное, которое зовется ее мужем, будет продолжать мучения бесконечно.

Когда, насытившись, Владимир отвалился в сторону, Рогнеда освободила лицо.

Некоторое время они лежали молча. Затем Рогнеда задала вопрос:

– Я слышала, что ты хочешь отказаться от меня?

– Это не твое дело! – пробурчал Владимир и сонно засопел.

Рогнеда встала и подошла к окну.

Из темноты робко, словно испуганные девчонки, выглядывали мальвы.

– Испугались?.. – с сочувствием проговорила Рогнеда, обращаясь к цветам, точно они могли ее понять. – Подлая сцена?

Она протянула руку и привлекла цветок ближе.

– Тебе не надо было бы на это смотреть, – разговаривала несчастная женщина с бессловесным цветком в ладонях. – Но как же быть – ведь ты не можешь уйти? Ты подневольное существо, и тебе приходится жить там, где прорастет семя, породившее тебя. А я?

Рогнеда тяжело вздохнула:

– И кажется, что я ходить могу, но уйти – не могу… Я такая же рабыня, как и ты.

Она поднесла цветок к лицу и глубоко вдохнула. Цветок ничем не пах.

Чувствовался лишь запах сырой земли.

– Ты красив, а запаха нет, – прошептала Рогнеда. – Почему?

Она вспомнила, что мальва – цветок берегинь. В берегинь обращаются просватанные невесты, умершие до свадьбы.

«Зачем мне такая жизнь? Лучше ли смерти моя жизнь? Почему он не убил меня вместе с моими родителями?» – думала Рогнеда.

Она вытерла ладонью выступившие на глазах слезы, и ее взгляд упал на одежду Владимира, разбросанную по полу. Рогнеда аккуратно сложила одежду на лавку. Сверху стопки решила положить пояс с мечом и кинжалом.

Почувствовав в руке тяжесть оружия, Рогнеда замерла.

«Мое тело живо, но душа моя уже мертва…» – мелькнуло в ее голове.

Рогнеда положила пояс с мечом на стопку одежды и, не понимая того, что делает, вынула кинжал – клинок холодно блеснул в лунном свете.

– Когда душа мертва, то зачем жить телу? – задумчиво промолвила Рогнеда и приставила кинжал к груди.

Острый кончик кинжала даже при легком нажатии проткнул нежную кожу, и на ней выступила капелька крови.

Почувствовав боль, Рогнеда невольно взглянула на Владимира.

– Вот путь к моей свободе! – сказала она.

Владимир лежал на спине неподвижно. Лицо его спокойно, но на губах, как Рогнеде показалось, змеилась язвительная усмешка.

«Даже во сне он надсмехается надо мной!» – ударило в голову Рогнеде. Она почувствовала, как ее сердце словно охватило пламенем. В ее глазах потемнело.

– Пусть я умру, но пусть умрет и этот хищник! – в горячечном бреду вскрикнула Рогнеда, подбежала к Владимиру и занесла обеими руками над ним кинжал.

– Умри же, насильник и убийца!

Глава 27

Попасть в Киев проще было по Десне. Но, опасаясь погони, Тишка и Первинок побоялись выйти на Десну и, несмотря на наступающую ночь, двинулись в середину леса.

Им было известно, что в глубине леса находилась речушка. Речка представляла собой, по сути, большой ручей и потому не использовалась как транспортный путь, из-за чего была пустынна.

Боявшимся погони мальчишкам это как раз и нужно было.

Ручей впадал в речку, а та впадала в Десну на несколько десятков верст ниже по течению. Таким образом, по ручью и речке можно было преодолеть почти половину дороги к Киеву и выйти на Десну там, где их уже искать не будут.

Для путешествия по реке требовалась лодка. У мальчишек лодки не было. Но соорудить плот для мальчишек не представляло труда.

К рассвету они добрались до ручья. Немного передохнув и позавтракав куском хлеба с водой, они занялись строительством плота.

Для строительства плота как минимум требуется топор. К счастью, Тихон прихватил топорик.

Большие деревья рубить он был непригоден, но сухого валежника было вокруг в изобилии.

Они выбрали несколько коротких бревешек. Окоротили их, обрубили ветви и связали между собой содранным с деревьев лыком. Сверху накидали хвороста. А сверху хвороста – еловых лап, так было чище и мягче.

Сооружение получилось не слишком надежным, при первой же хорошей волне рассыпалось бы, но им надо было всего лишь, чтобы спуститься по воде к Десне.

Даже если плот и рассыплется, невелика беда – в ручье воды по колено.

А на Десне можно было либо попроситься на проходящие корабли, либо укрепить плот и продолжить движение по большой реке.

Над ручьем низко нависали ветви склонившихся деревьев, образовывая сумрачный холодный извилистый туннель, словно ведущий в царство мертвых.

Быстрое течение бросалось от берега к берегу. Из-за этого приходилось двигаться днем и постоянно подправлять движение шестом.

Но хуже было, когда вода упиралась в упавшее поперек ручья бревно. Тогда приходилось лезть в ледяную воду и перетаскивать плот через преграду.

Днем и ночью досаждал гнус, который при малейшем движении поднимался черной стеной.

В деревнях от этого бедствия обычно спасались, развешивая по хате сухую полынь. По берегам ручья полыни не находилось.

Но выход нашелся.

Первинок – пастух. Над стадом, которое он пасет, постоянно висит облако всякого гнуса – комаров, слепней, мошки, мокрецов. Они питаются теплой кровью, и им без разницы, на кого нападать – на скот или на человека.

Для отпугивания гнуса у Первинка имелся отвар из пырея. Им и намазались. Затем, когда напали на поляну с полынью, полынью густо застелили плот. Гнус никуда не исчез, но стало несколько легче – назойливая мошкара уже не забивала нос и глаза.

Гнус не давал ни на минуту расслабиться. О сне и думать не приходилось. Вскоре подростки только и мечтали, как выбраться из леса на открытое место, где ветер прибивал гнус.

На третий день Тишка и Первинок вздохнули с облегчением – ручей вынес их к широкой воде. Это была Десна.

От воды дул свежий ветерок. Припекало солнце. Гнус куда-то исчез, словно по волшебному мановению.

По реке плыли лодки.

– Однако на глаза чужим пока попадаться не стоит, – промолвил Тишка и загнал плот в прогал в камышовых зарослях.

Тишка и Первинок вытащили плот на пологий песчаный берег и упали на горячий песок.

Теперь они почувствовали сосущий под ложечкой голод.

– Однако сильно есть хочется, – проговорил Тишка.

Первинок пошарил в суме. Не найдя ничего вывернул ее. Из сумы упало только несколько крошек.

– Вчера вечером доели последнее, – заметил Первинок.

– Однако так и с голоду околеть недолго, – отозвался Тишка. – Надо поискать какой-либо еды… Ягод, что ли…

– Ягодами сыт не будешь, – пробормотал Первинок.

Словно отвечая на вопрос Тишки, в воде плеснула рыба.

– Тут в камышах должно быть рыбы навалом, – проговорил Тишка.

– Раков точно набрать можно, – кивнул головой Первинок.

Переглянувшись, они скинули одежду и полезли в камыши. Среди камышей они нащупывали рыбин и выкидывали на берег. Раки сами цеплялись за пальцы. Они были огромны.

Под раков Первинок выделил свою суму, она была и так пуста. Через небольшое время сума была набита битком. Сума шевелилась, и из нее слышался треск. Словно кто-то шел по лесу.

Выбравшись из воды, подростки быстро набрали сушняка и с помощью куска кремня и ножа зажгли костер.

Рыбу нанизали на прутья, воткнутые в песок вокруг костра.

С раками – еще проще. Тихон вырыл ямку в песке, вывалил в ямку раков, засыпал раков слоем песка, а сверху навалил горячей золы из костра.

Через полчаса обед был готов.

С голодухи первых рыбин проглотили за один присест. Утолив первый голод, занялись раками.

Рачье мясо довольно сытная пища. Насытившись, Тишка отломил огромную клешню, отвалился в тень и принялся лениво высасывать из оранжевого панциря мякоть.

Первинок, закончив с едой, аккуратно завернул оставшуюся пищу в листы лопуха и сложил в суму.

Затем примостился рядом с Тишкой.

В тени было прохладно. Жизнь казалась прекрасной. Благостное впечатление портил только тонкий назойливый звук – от солнца и ветра в траве под деревом прятались комары. Почувствовав горячую кровь, они оживились.

Тишка отбросил опустошенную клешню, сломал ветку и отмахнулся от комара.

– И все равно без хлеба еда – не еда, – проговорил Первинок. – Но ничего, отдохнем и выйдем на реку проситься на какой-либо корабль. На корабле и хлеба дадут.

– Не будем мы проситься на корабль, – мотнул головой Тишка.

– Почему? – удивился Первинок.

Тишка хлестнул очередного комара и проговорил:

– Братишка, ты посуди сам: меня ищут, а значит, обо мне сообщают на все проходящие корабли. Таким образом, как только меня увидят, так сразу повяжут.

Первинок на мгновение задумался, затем согласился:

– Это так. Но ты же хочешь попасть на княжий суд.

Тишка сел и горько усмехнулся.

– Братишка, да кто же меня повезет на суд к самому князю?

– Но не будут же поворачивать назад из-за тебя?

– Не будут. Меня сдадут на первой же пристани. А там посадят в яму, и буду я сидеть, пока за мной не приедет… Говен и его брат. Нет, если я сам не приду на двор великого князя, то правды никогда не найду.

– Но как же мы тогда доберемся до Киева? – спросил Первинок. – По дорогам нам тогда тоже нельзя будет идти.

– Придется спускаться на плоте. – Тишка показал глазами на лежащий на берегу плот.

– Он развалится.

– Мы укрепим его.

– Но нас все равно заметят. Особенно на плоту.

– Значит, нам надо идти ночами. А днем прятаться.

– Хорошенький замысел! – с сарказмом проговорил Первинок. – Нынче ночи короткие, так что в Киев придем не скорее чем через две недели.

– А куда нам торопиться? – задал вопрос Тишка.

– А жрать что будем?

– Рыбу и раков! – холодно проговорил Тишка.

– Однако без хлеба совсем отощаем, – пригорюнился Первинок.

– Тебе в первый раз? – спросил Тишка.

– Не в первый, – согласился Первинок. – Ну что же, ежели надо, то будем терпеть. И вообще, я уже давно понял, что никогда не надо загадывать на будущее. Как боги положат, так человеку и случится.

– Бог один, – сказал Тишка. Он вынул серебряный крестик из-под рубашки и показал. – Вот он – Иисус.

– Ты христианин? – испуганно удивился Первинок.

– А что? Мой отец грек.

Первинок потянул шнурок на шее и вынул из-за пазухи небольшой кожаный мешочек.

Развязав его, показал – в мешочке находился золотой крестик, украшенный драгоценными красными камушками.

– У меня тоже есть крестик.

– Откуда он у тебя? – удивленно воскликнул Тишка.

– Он всегда у меня был, сколько себя помню, – сказал Первинок. Он аккуратно сложил крестик назад в мешочек.

– Значит, ты тоже христианин, – сказал Тишка.

Первинок спрятал мешочек на груди и проговорил:

– Как у всех людей, у меня обязательно должны были быть отец и мать. Я их не помню. Помню только толпу озверелых людей, они ломились в наш дом. Помню, как какая-то женщина вела меня по темным коридорам, и потом я остался один. Ее лицо было залито слезами. Она повесила мне на шею этот мешочек, поцеловала и толкнула: беги, как можно дальше беги! Я побежал. Кто была она? Я думаю, что это была моя мать. С тех пор я не видел эту женщину. Я даже имя свое толком не помню. Вроде та женщина называла меня Евгений.

В синих глазах мальчика блеснули слезы. Он вздохнул:

– Поэтому, Тиша, не показывай крест никому. Иначе неприятностей не оберемся. Говорят, что совсем недавно князь Владимир лично топил христиан в Днепре.

Тишка перекрестился и спрятал крестик.

– Бог один. Но ты прав, человеку не стоит загадывать свою судьбу. Человек может только просить и надеяться.