Текст книги "Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь"

Убитых зарыли в лесу. Со всем тщанием, поскольку они и впрямь носили княжьи золотые гривны, хоть были люди не Игоря киевского, а его смоленского посадника. Земля здесь, у самого торгового пути в Киев, еще считалась полоцкой, и кузнец, которого звали Чернокаш, мог бы пожаловаться Роговолту, тем более что тот совсем недавно получил свое. Но проку от этого было бы – пшик. Скорее всего, посадник смоленский отбрехался бы: мол, не мои людишки. А уж учинять розыск на своей территории точно не разрешил бы. Справедливость можно было восстановить только в одном случае: если бы вымогатели приехали в Витебск или Полоцк, а там Чернокаш опознал бы их и приволок на суд князю. Он бы, может, и приволок. Особенно в Витебске, где у него родня. Только пошли бы разбойники в Витебск? Как бы не так! А вот раскройся, что Серега зарубил княжьих «налоговых полицейских», виру ему выставят – по полной программе. По сорок гривен с головы, не менее. И даже разбираться не станут, поскольку по Правде так и выходит, а на такие деньги можно десяток гридней в бронь одеть.

В общем, зарыли поганцев основательно, хоть и пришлось попотеть, разбивая мерзлую землю. Зарыли, кровь да следы затерли, одежду сожгли, железо – в переплавку, две золотые гривны Чернокаш исплющил и разрубил на мелкие части. То же и с украшениями. Все ценное вручил Духареву, отчего тот сразу же ощутил себя богачом, поскольку серебра-злата у насильников оказалось немало. Кузнец еще и от себя порывался добавить. Он вообще не знал, как Духареву угодить. Хотел Пепла подковать, но Серега воспротивился, так как Рёрех говорил: если по камням не гонять, лошадям без подков лучше. К печали Чернокаша, никакой готовой брони для Духарева у него не было. На разбойниках были обшитые железом куртки, но шили эти куртки не на Серегины плечи. Единственное, что Духарев согласился взять, – небольшой кулачный щит с коротким торчем[9]9
  Торч – шип в центре щита, иногда заостренный.


[Закрыть]. В общем, всерьез опечалился кузнец, что не может как следует отдарить спасителя. Он даже жену свою ему в постель намеревался уложить, да, к облегчению Духарева, бедная баба от переживаний слегла.

В общем, уехал Духарев на следующее утро с тугим кошелем, набитыми до отказа седельными сумками, мешком отменного овса для Пепла и подробными рекомендациями, как добираться до Полоцка, у кого остановиться в Витебске (у родичей кузнеца, разумеется!), с кем в Полоцке говорить о своих делах. В суть этих дел Духарев кузнеца вкратце посвятил, и тот очень советовал силу не применять, прав не качать, а просто выкупить своих, да и дело с концом. Благо, денег на это у Духарева точно хватит.

Серега спорить не стал. Но и выкупать у Горазда ребят не собирался. Нечего ворюгу поощрять! Приедет Серега в Полоцк и потребует пересмотра дела. Теперь-то есть кому за ребятишек заступиться! Пусть мечи решат, кто прав. Серега был уверен: теперь он Горазду не по зубам. Ну, почти уверен…

Однако вышло так, что до Полоцка Серега на этот раз так и не доехал.

Придорожный трактир был, по местным меркам, никак не ниже, чем четырехзвездочный. Во дворе разместилось с дюжину саней. При них маялся сторож, мрачный бородатый парнище в шлеме, смахивающем на ночной горшок. На Серегу сторож глянул вполне равнодушно.

«Сани – это хорошо», – подумал Духарев.

Он уже давно решил пристать к какому-нибудь купцу. Одинокий всадник внушает романтикам больших дорог разные нехорошие мысли. Серега был уверен в себе, но к чему рисковать понапрасну?

Первым делом следовало заняться конем. Поэтому, вручив пару резанов хозяину заведения и распорядившись насчет ужина, Серега повел своего жеребца на конюшню. Чистить Пепла Серега считал собственной привилегией. За процедурой внимательно наблюдал белобрысый парень с вороватой мордой, хозяйский конюх. Выглядел конюх недовольным. Очевидно, решил, что пришлый вой мог бы и ему доверить уход за жеребцом. Ну, и отстегнуть немного за услуги.

– Балуешь ты его, – пробурчал конюх, отнаблюдав всю процедуру с начала и до конца, когда Духарев заботливо прикрыл коня попоной и сыпанул в ясли полведра овса. – Он и так круглый, че его овсом кормить? Вона эти сено жрут – и ниче! А тож не клячи, войсковые лошадки. Да покрупней твоего будут! – Парень махнул рукой туда, где стояли лошади, вероятно, принадлежавшие тем, кто охранял отдыхавший во дворе санный поезд.

Серега не удостоил конюха ответом. Но, выйдя из конюшни, не отправился ужинать, а постоял снаружи с полминуты и вернулся.

Как он и предполагал, белобрысый был слишком глуп, чтобы ждать возвращения хозяина коня, и преспокойно пересыпал овес из яслей в холщовый мешок.

Духарев бесшумно приблизился и крепко взял воришку за ухо. Тот взвизгнул и тут же притих, когда Серега поднес к его носу любовно отточенный нож.

Рука конюха ослабела, и содержимое мешка высыпалось обратно в ясли.

– А у нас за воровство ухо режут, – ласково проговорил Духарев. – А у вас?

Парень побледнел.

– Тебе какое дороже, левое или правое? – тем же задушевным голосом поинтересовался Серега.

– А… И… Пожалей, господин! – в ужасе забормотал конюх. – Я больше не буду, Хорсом светлым клянусь! Не надо ухо, господин! Пожалей! Я, ей-ей, больше не буду!

– Как думаешь, не врет? – спросил Духарев, обращаясь к Пеплу.

Жеребец фыркнул.

– Врет, значит? – Серега усмехнулся и покрепче сжал мягкое ухо.

– Нет, нет, господин! – завопил конюх, хватая Духарева за руку. – Да ни в жисть, да чтоб мне лопнуть, да чтоб у меня мужество отсохло!

Пепел, которого вопли конюха раздражали, запрядал ушами и мотнул головой.

– А теперь, значит, не врет? – с напускным удивлением проговорил Духарев. – Ну тогда ладно.

Он отпустил ухо. Белобрысый тут же ощупал его, чтобы убедиться: на месте ли?

– Что ж ты мне сначала врал? – укоризненно спросил Серега.

– Да я… Да… А это он тебе сказал? А он – кто?

И без того круглые выкаченные глаза конюха еще больше округлились и выкатились.

– Меньше знаешь – дольше живешь, – наставительно произнес Духарев и пошел к выходу.

– То-то я гляжу, ты его овсом-то… – крикнул ему вслед конюх.

Что бы там ни надумалось в белобрысой башке, а теперь за Пепла можно быть спокойным. Теперь можно и самому перекусить. Да и с купцом заезжим побеседовать.

Купец кушал. Это был очень серьезный процесс. Челюсти купца работали, как электрическая мясорубка, борода лоснилась от жира. Даже мясистые волосатые уши принимали участие в этом процессе.

Вокруг вился восхищенный хозяин, подкладывал, подливал.

Серега уселся напротив.

– Куда путь держишь, уважаемый?

– А тебе что за дело? – пробурчал купец.

Серега усмехнулся, вытянул длинные ноги, устраиваясь удобней, спросил напрямик:

– Возьмешь охранником?

Купец исподлобья зыркнул на Духарева.

– На броню, что, не заработал? – не переставая жевать, осведомился он.

– Мне броня ни к чему, – нагло ответил Духа-рев. – У меня меч есть. И руки.

– Покажи, – сказал купец.

– Руки?

– Меч!

Духарев усмехнулся и вытянул даренный варягом клинок. Поднес к жующей морде, услышал, как за спиной повскакивали с мест купцовы охранники.

Их хозяин махнул рукой: все в порядке.

– Знатный меч, – признал он. – Люди мне не нужны. Но совет дам. Здесь три дня назад купец ночевал. У него товаров много и челяди тоже. В Киев идет. Такому хороший боец лишним не будет. Догонишь: скажи, что Осянник тя послал. Это я Осянник. Запомнишь?

– Запомню, – кивнул Духарев. В Киев – это не по пути. – А как его зовут? – спросил он на всякий случай.

– Купца-то? Гораздом кличут. Горазд из Нового Торжка. Слыхал?

Вот это номер!

– Слыхал, – после паузы ответил Духарев. – Я сам из Торжка.

– Ну тады точно возьмет, – кивнул купчина и еще энергичней принялся за еду.

«Это я возьму, – подумал Духарев. – И пусть попробует не отдать!»

Удача определенно не обошла Серегу вниманием.

На ночь глядя Духарев в погоню не кинулся. Утро вечера мудренее. Тем более что к вечеру погода испортилась. Зима, видно, решила повеселиться напоследок. Именно напоследок, потому что, по Серегиным прикидкам, на дворе стоял если не апрель, то уж март точно.

Снаружи вьюжило, но в большом трактирном зале было тепло и пахло дымком. А еще съестным. И, к сожалению, человеком. Причем человеком, не злоупотребляющим мылом и мочалкой.

Серега пристроился неподалеку от очага, спиной к стене – лицом в дверям, заказал кувшин пива и потреблял его неспешно, почти не участвуя в разговоре, который вели его соседи, четверо купцовых охранников. Пятый только что ушел караулить сани. Остальным это удовольствие еще предстояло, и разговор, естественно, вертелся вокруг этой самой начинающейся метели и, традиционно, нынешней погоды. Беседующие сошлись на том, что зима в этом году очень уж долгая, но это и хорошо, потому что плесковский воевода, сын прежнего, посаженного еще при Олеге, тоже алчный и прожорливый, как росомаха, да еще подзуживаемый своими нурманами, совсем оборзел и взялся брать с проезжающих по Ловати дорожный сбор. Словно это не тракт торговый, а его вотчина. Сын, как и отец, не боялся никого и ничего, потому еще, что Ольга, жена киевского князя, – его названая сестра. Не брал воевода только с новгородских и, по слухам, новгородским же отстегивал долю с собранного. Услыхав об этом, многие задерживали поезда, выжидали, чтобы не платить глупую пошлину, а обобранные тем временем пожаловались полоцкому князю, потому что киевскому – бесполезно. Игорь – не Олег. Да и ссориться с Новгородом ему не с руки, а Плесков – это, считай, новгородский пригород. А вот Роговолт, у которого с Новгородом и так вечные дрязги, а земля бедна, торговлей только и кормится, Роговолт воеводу приструнил: побил в поле крепко. Так, что воевода в городок свой сбежал, за стенами заперся да заслал к новгородским: помогите! Как же, разбежались!

Роговолт Плескова жечь не стал. Но обещал пожечь, если воевода не угомонится. А все знают: полоцкий князь хоть годами молод, но в сече лют, а в слове тверд.

Серега слушал и мотал на отросший ус. Рано или поздно ему придется примкнуть к кому-то из здешних политических лидеров. И тут важно было не ошибиться. А для этого следовало знать, что представляет собой каждый из вождей. Как ни странно, несмотря на отсутствие средств массовой информации (а может быть, как раз благодаря их отсутствию?), здешний народ – по крайней мере значительная часть его – был совсем неплохо осведомлен. Конечно, свежие новости доходили медленнее: тому же санному поезду мог потребоваться чуть ли не месяц, чтобы добраться от Новгорода до Смоленска. Гонец с запасной лошадью преодолевал то же расстояние значительно быстрее, но зато во время распутицы дороги превращались в болота, и требовались крылья, чтобы попасть даже из Витебска в Полоцк. Крылья или лодка. Но тем не менее власть киевского князя на далеком севере была отнюдь не формальной. Что Олег, что Игорь не ленились периодически навещать даже дальнюю Ладогу, лично собирать причитающуюся дань, а заодно контролировать деятельность собственных наместников. Поэтому и на Двине, и на Ильмене Игоря знали не понаслышке. Не говоря уже о собственных, местных правителях вроде Роговолта.

К утру погода прояснилась, так что с рассветом Духарев оседлал Пепла и отправился в путь. Дорогу присыпало снегом. Широкие копыта жеребца оставляли на пушистом искрящемся покрывале аккуратные оттиски. Единственные следы, если не считать птичьих «крестиков» или заячьих «пунктиров». Под неглубоким слоем свежего снега лежала крепкая, укатанная санями дорога. Пепел бежал веселой рысью и примерно за два часа покрыл полное поприще – расстояние дневного перехода. После этого по взаимному соглашению всадник и конь сделали небольшой привал и позавтракали. Собственно, для Пепла это был уже не завтрак, а полдник. Перекусив, Духарев решил размять ноги и отвязал лыжи. Следующий отрезок пути Пепел бежал налегке.

К полудню Серега обогнал небольшой санный поезд. Охранники с подозрением покосились на одинокого всадника.

Неожиданно Пепел по собственному почину прибавил ходу. Минут пять Серега дивился этой инициативе, потом тоже учуял дымок, а еще через некоторое время впереди показался постоялый двор.

Пепел изогнул шею, скосил выпуклый глаз на хозяина.

– Без базара, – ответил ему Духарев. – Мы оба заработали приличный обед.

Долго рассиживаться Серега не стал. Перекусил, выяснил, что нужно, – и в путь. Тем более что хозяин сообщил приятную новость: купец Горазд останавливался здесь в позапрошлую ночь. Значит, если сохранить взятый темп, вполне реально догнать его до завтрашнего вечера.

И тут дорога преподнесла Духареву сюрприз. Развилочку. Зрительная память у Сереги была неплохая, и Рёреховы схемки он в свое время разглядывал очень внимательно. Ну не было в этом месте никакой развилки! Серега помнил: справа, километрах в сорока, – излучина двинского притока. Если идти по нему вверх – дойдешь до волока к Днепру. А зимник шел напрямик, срезая, через схваченную морозом топь. Один зимник, а не два.

Духарев спешился, прошелся туда-сюда. Пепел – за ним, как привязанный, тычась губами в ухо.

Вот черт! Обе дороги – как близнецы. Одинаково накатаны, одинаково широки. «Слева лес, справа лес, посреди – головорез!» – придумалась смешная строчка.

«Это я – головорез, – подумал Духарев. – Головорез на распутье. Как в анекдоте. Приходит Илья Муромец к развилке. А там надпись: „Налево пойдешь – мертвым будешь; направо пойдешь – коня потеряешь; прямо пойдешь – педерастом станешь!“ Завелся Илюха: „Это кто ж меня, падла, опустить хочет?“ Вскочил на коня, поскакал прямо. Видит: Змей Горыныч о трех головах, из речки воду пьет. Подскакал Илюха, Горыныч и опомниться не успел – двух голов уже нету. А третья к Илюхе поворачивается и говорит: „Ну, и кто ты после этого?“»

Рассказанный самому себе анекдот слегка развеселил Серегу. Он еще раз поглядел на две дороги, на следы саней, на неглубокие отпечатки копыт, на желтые пятна, на втоптанные в снег клочки сена… И неожиданно увидел, по какому из двух путей прошел санный поезд Горазда. То есть не то чтобы увидел… Теперь он это просто знал. Но это знание было сродни тому, что он видел в черной воде омута, опившись Рёреховой отравой.

Одним прыжком Серега взлетел в седло. Пихнул жеребца каблуками. Пепел недовольно фыркнул и взял легким галопом.

 
– Я знаю правду, – он сказал, —
Сдержите бег коней!
Нам не пройти за перевал,
Здесь горы нас сильней!
 
 
Я знаю правду, – он сказал. —
Пройдет немного дней:
Нас встретит стрел визжащий вал
И зарево огней…
 

Это была песенка, кажется, из какого-то фильма. Серега запел ее, как всегда, громко и, как всегда, фальшиво, но слушатель у него был один, и этот слушатель в музыке не разбирался, хотя уши у него были почти как у легендарного Мидаса.

Когда на дороге стали попадаться еще «дымящиеся» конские «яблоки», Серега свернул в лес. Там Духарев спешился и надел лыжи. Пепел очень осторожно ступал по снежной корке. Серега уверенно скользил впереди, ныряя под тяжелые от снега ветки. В общем-то, это была довольно приятная прогулка. Дома Духарев тоже любил по зимнему времени нацепить лыжи и прогуляться по лесу где-нибудь в окрестностях Репина или Комарова. На заливчик сбегать под бледным солнышком.

Сознание Сергея как будто раздвоилось. С одной стороны, это был тот самый веселый парень Серега Духарев, который жил в оттяжку, никого не обижал, если его не обижали, не искал проблем и не создавал их без надобности, катился по жизни, как футбольный мяч по полю: легко и естественно. Пока не остановят. А остановят – отскочит упруго и летит со свистом – только держись!.. В заданном направлении. Это с одной стороны. А вот с другой…

С другой же, человек, который подминал лыжами снег впереди невысокого мохнатого жеребца, ничего общего с тем, бесшабашным и немного безбашенным, Серегой Духаревым не имел. Потому что человек этот не просто и незамысловато бежал по лесу, а «держал» при этом все, что происходило в радиусе минимум ста метров, замечая и беличий прыжок слева, и окровавленные клочки заячьей шкурки справа. Он слышал каждый звук и фиксировал каждое движение на этом участке леса. Это был воин, который поставил себе цель. Он был – оперенная стрела с тяжелым стальным наконечником. Стрела, летящая в цель. И при этом он был человек, который видел и то, как такая стрела пробивает матерого медведя. И легко мог «увидеть» (первый, беззаботный, Духарев такого даже представить не мог), как эта же стрела входит ему в спину и выходит из груди. Навылет…

Серега чувствовал это «раздвоение», но еще не вполне осознавал, почему так происходит. Он просто не врубался пока, что опытный варяг работал не только (и даже не столько) с Серегиным телом, обучая Серегины руки и ноги воинской пляске, сколько – с сознанием. С этой аморфной, неопределенной массой желаний и побуждений, с густой массой, похожей на пересыщенный раствор. Мастер-варяг не мог за десяток месяцев выпарить воду и отполировать кристалл, зато он сумел вложить в этот раствор крохотное зернышко, твердый центр, на который теперь сам собой наращивался слой за слоем, превращая вязкую податливую рапу[10]10
  Рапа – соляной раствор высокой концентрации.


[Закрыть] в твердые и острые кристаллические грани.

Превращение уже шло, медленное, необратимое, хотя Духарев еще понятия об этом не имел, а если бы знал да еще имел возможность выбирать, то, скорее всего, пожелал бы остаться прежним веселым и бесшабашным Серегой. Вот только старый варяжский вождь-ведун был настоящим мастером и лишь единожды предоставил ученику выбор. Когда спросил: «Ты и впрямь этого хочешь?» Больше Рёрех не спрашивал. Честно ли это? Трудно сказать. С другой стороны, хузарин, вырастивший коня, который шел у Сереги на поводу, и вовсе не поинтересовался, хочет ли веселый жеребенок стать боевым конем, или предпочитает свободно носиться по степи. Правда, хузарин с самого начала знал предназначение жеребенка, а кем предназначено стать Сереге Духареву, не знал ни он сам, ни его одноногий наставник. Возможно, в обоих известных Сереге мирах никто не знал об этом, и в книге его судьбы оставалось еще достаточно незаполненных листов… Разве кузнец, выковавший наконечник стрелы, может точно знать, кого поразит эта стрела? Впрочем, кузнец может хотя бы догадываться…

Санный поезд растянулся почти на четверть версты. Более двух дюжин саней, длинный унылый хвост челядников, за которыми приглядывали двое специально назначенных воев. Один из челядников – в цепях. Вероятно, тот, кто способен рискнуть и податься в бега, предпочтя холод, голод и волков невольничьему рынку.

«Рядом с ним мог быть и я», – подумал Духарев.

Раньше. Теперь-то – вряд ли.

В печальной череде рабов женщин было раза в два больше, чем мужчин.

Сладу Серега узнал сразу. Сердце у него сжалось: такая она была маленькая и печальная.

А Мыш, как всегда, ухитрился устроиться козырно: сидел на третьих от хвоста санях и погонял лошадок.

Поезд медленно тянулся мимо притаившегося Духарева. Пепла Серега предусмотрительно укрыл в зарослях.

Замыкал караван высокий воин в островерхом шлеме, с длинными усищами, выкрашенными в синий цвет. Варяг. В седле воин сидел твердо, посадка его была схожа с Рёреховой. И тоже – без стремян.

Рядом с ним бежала маленькая лохматая собачонка, но насчет собачонки Серега не тревожился, поскольку загодя учел направление ветра.

Головой замыкающий варяг попусту не вертел, но, сразу видно, обступивший дорогу лес «держал» четко: спугни какую-нибудь глупую сороку или урони с ветки чуток снега – вмиг окажешься в поле зрения варяга. Да даже и без всяких сорок… Едва синеусый поравнялся с деревом, где укрывался Духарев, – и увенчанная острым шлемом голова как бы сама собой повернулась в Серегину сторону.

Между всадником и Духаревым было добрых пятьдесят метров, деревья, чьи ветки припорошены снегом, кустарник. Куртка на Духареве – светлая, шапка – тоже. Бдительный варяг ну просто никак не мог его разглядеть. И тем не менее Духарев ощутил, как будто от синеусого к нему тянется некая ниточка… И поспешно выбросил из головы все мысли и мысленно же превратился в спящее зимнее дерево…

Варяг проехал мимо, скрылся за стволами. Серега вздохнул с облегчением. И подумал: «С этим парнем могут возникнуть трудности».

Но выбора у Духарева все равно не было. Поэтому он тихим свистом подозвал Пепла, проверил лыжи и двинулся параллельно дороге. Пепла он вел в поводу. Наст был прочный, но все равно не выдержал бы коня, если бы в седле сидел всадник. Хуже того, ледяная корка могла поранить ноги жеребца.

Они опять обогнали караван, но еще около километра двигались между деревьями, а когда выбрались на дорогу, Серега не поленился и замел следы. Он вовсе не хотел насторожить внимательного варяга. По дороге они легко отмахали еще километров пятнадцать – до следующего постоялого двора.

Горазд, видно, неплохо знал дорогу, поэтому, по прикидкам Духарева, санный поезд должен был достичь этого места как раз к вечеру.

Вот и замечательно. Когда солнце коснется верхушек деревьев, Серега, уверенный в себе и отдохнувший, оставит Пепла в здешней конюшне, а сам не спеша отправится навстречу каравану.

И – прочь сомнения!