Текст книги "Варяжская правда: Варяг. Место для битвы. Князь"

Чсть третья
Варяг

Глава первая
Старые знакомые…

Мохнатые ноги Пепла весело топали по накатанному санями зимнику. До городка оставалось всего километров десять. Серега с удовольствием узнавал местность. Именно по этой дорожке он топал, прикидывая, куда его занесло. Память услужливо показывала картинки, оставалось только сделать поправку на зимний сезон.

Из ноздрей Пепла вырывались клубки пара. Вчера на постоялом дворе Серега купил полмешка овса. Осталась четверть. И от варяговых, данных в дорогу, денег – тоже осталась четверть. Но Серегу это мало беспокоило. Из-за уха у него торчала рукоять меча, за который дали бы столько серебра, что для него не кошель – мешок нужен. Но Духарев меча не продаст. Да и ни к чему. Денег он заработает, не проблема. По дороге Серегу уже дважды пытались нанять охранником. Еще бы! Благодаря росту и сложению Духарев смотрелся очень даже внушительно. А меч, да еще такой длинный, что сподручней носить на спине, а не на поясе, однозначно определял его профессию – воин. Не гридень, конечно, даже не дружинный отрок (у тех не только меч, но доспехи и прочая военная снасть), но конный и оружный. Идеальный кандидат в караванные охранники.

Было бы по пути, может, Серега и подрядился бы. Но оба санных поезда двигались на юг…

Задумавшись, Духарев расслабился. Выражаясь военным языком, утратил бдительность. Решил, что он такой важный и грозный, что все вокруг должны три раза приседать от почтения. Лоханулся, короче. Забыл, что не по Михайловскому парку катается, а меч – не сотовый телефон. Могут и отобрать.

Удалец сиганул на него прямо с ветки. Сидел тихо, а прыгнул лихо. Кабы не стремена, полетел бы Духарев на утоптанный снежок. И взяли бы его нежным и тепленьким. Но стремя выдержало, и подпруга не лопнула. Пепел гневно заржал, вскинулся на дыбы… Серега, опять чудом, не вылетел из седла – ведь на шее у него висел «грузик» килограммов под семьдесят. Духарев вцепился в гриву, разбойнички, выскочившие на дорогу, шарахнулись от молотящих воздух копыт. Пепел под двойной ношей едва не опрокинулся, попятился, но удержался, тяжело осел на передние ноги и рванул галопом, только оснеженные ветки замелькали.

– Стой! – рявкнул Духарев.

И жеребец встал. Нет, не зря Рёрех наставлял приучать коня к голосу. Руки-ноги могут быть и заняты. Так и вышло. Руками Серега в этот момент отрывал от себя нежданного попутчика, всерьез вознамерившегося Духарева задушить. Но у Сереги были другие планы, и через секунду «прыгун» взмахнул конечностями и полетел в сугроб. Приятели «прыгуна», пустившиеся было за ускользающей добычей, разом остановились. Пешему за конным гнаться – пустой номер.

Но Серега убегать не стал. Он был сердит. В первую очередь – из-за собственной оплошности. Развернув Пепла, он поглядел на лесных хулиганов, остановившихся шагах в двадцати. Увидел, что оружия дистанционного боя при них нет, а есть деревянные рогульки очень знакомого вида. И рожи у хулиганов раскрашены очень даже знакомо.

Неудачливый прыгун тем временем выкарабкался из сугроба и припустил к своим.

Серега усмехнулся. И спрыгнул на землю.

Приласкав Пепла, он закинул повод на луку седла и не спеша двинулся к старым знакомцам. Те же убегать не спешили, напротив, разошлись полукругом, изготовились. Шестеро на одного – обнадеживающий расклад. Это потому, что они еще не видели Серегу в деле. Или наоборот: видели – и вспомнили? В таком случае шаловливых мальчиков ждал небольшой сюрприз.

Двое разбойничков, что стояли в середке, попятились. А те, что по краям, – нет. Маневр был очевиден, как мухомор на полянке. Серега сделал вид, что купился, а когда снежок заскрипел под ногами подбиравшихся со спины удальцов, оглядываться не стал, просто выдернул клинок да и закрутил двумя слившимися воронками. Шажок назад – один хитрец прыснул в сторону, другой, напротив, сунулся вперед, понадеявшись, что его рогулька длинней клинка.

И рогулька стала на метр короче.

– Ай-яа-яй! – укоризненно произнес Духарев. – Ехал я спокойно, никого не трогал, не обижал, а вы что же?

Голос его был ровен и спокоен, хотя меч летал вокруг стрекозиным крылом.

– Ехал – и езжай, – так же спокойно отозвался один из разбойников.

Все шестеро держались от Сереги на порядочном расстоянии. Наверняка прикидывали, как, в случае чего, сделать ноги.

– Кто из вас Перша Лебеда? – спросил Духарев.

– Я, – чуть помедлив, признался тот, что говорил.

– Я тебе кое-что должен, – сообщил Духарев. – Надо вернуть.

– Давай, – ледяным голосом ответил Лебеда.

Нет, не соврал Гораздов приказчик: очень похоже, что был когда-то гриднем Перша Лебеда. Кто знает, может, он и сейчас со своей палкой стоит Серегиного клинка?

Духарев опустил меч, воткнул в снег. Под пристальными взглядами разбойников развязал кошель, выудил серебряный резан.

– Брал медью – возвращаю серебром, – сказал он и швырнул резан Лебеде под ноги.

Лебеда поглядел на резан, почти неотличимый от снега.

– Я тебя не знаю, – произнес он с легким замешательством. – Кто ты?

– Меньше знаешь – дольше живешь! – с важностью изрек Духарев.

Повернулся к разбойникам спиной и двинулся к коню. Если бы попытались напасть, он бы услышал. Но ватажка нападать не стала.

Глава вторая
…И старые друзья

Малый Торжок утопал в снегу. Сугробы поднимались до половины стен. Белая гора, белые крыши, белая шапка на кремлевской башне. А внизу – белая лента замерзшей Сулейки, исчерченная узкими полосками от лыж и широкими – от саней. У берегов чернели вмерзшие в лед причалы.

– Кто таков? – Скольдов отрок, стражник у ворот, встал на пути Духарева, предупреждающе подняв сулицу. Заметил, значит, меч за спиной.

– Не признал, Выдр? – Духарев соскочил с коня, мотнул головой, стряхивая снег с отросших кудрей.

– Серегей? – не очень уверенно спросил отрок.

– Я, – подтвердил Духарев.

– Ишь как оно! – Отрок оглядел Духарева и его жеребца с явным одобрением. – Степной коник, я чай?

– Хузарский.

Отрок опустил копье, потянулся к конской морде.

Пепел тут же прижал уши и нацелился куснуть, но Выдр убрал руку и засмеялся.

– Добрый коник, – произнес он с удовольствием. – Откуда?

– На смоленской ярмарке взял, – ответил Духарев.

– Много отдал?

– Четыре гривны.

– Не дешево… – покивал Выдр. – Отдашь мне за пять?

Серега погладил Пепла. Тот ткнулся в ладонь мягкими губами. Морковку искал.

– И за десять не отдам, – сказал Духарев. – Он теперь мой.

– Да я так спросил, – не особо огорчился отрок. – Мало ли…

– Войти-то мне можно?

– Входи, – Выдр отодвинулся, уступая дорогу, и Духарев, ведя Пепла в поводу, двинулся наверх, к родному дому.

Дом стоял пуст. Ни утвари, ни живности – ничего. Холодная печь, стылая изба. В хлеву даже сена нет. Во дворе – ничего. Только ведро у колодца. Сергей ждал худого, но в самое худое верить не хотелось. И до самого конца не хотелось верить в то, что привиделось.

Серега отвел жеребца в хлев, снял сумки, расседлал, подсыпал овса.

Когда вышел, увидел соседку. Поздоровались.

– Ить ты зря тут располагаешься, – заметила женщина. – Это теперь не ваше.

– А чье? – нахмурился Духарев.

– Гораздово.

– А мои где?

– У него ж.

– Это как так? – мрачно спросил Серега.

Женщина смутилась.

– Ты лучше дружка своего расспроси, – посоветовала она. – Чифаню.

Чифаню Духарев отыскал в Любимовой лавке. Чифаня резал пояс. Тут же был и Сычок.

– Здорово!

– Здравствуй! – Чифаня даже улыбнулся сначала, но тут же помрачнел. А вот Сычок обрадовался искренне, сгреб Серегу в охапку, стиснул по-медвежьи. Духарев еле высвободился.

– О! У тя меч! – закричал новгородец. Глаза его заблестели. – Покажь!

Духарев закинул руку, привычно выдернул длинный клинок. Аккуратно, чтоб не задеть низкую балку.

– Ух ты! – восхитился Сычок. – Эк ты наловчился!

Серега не удержался, похвастал: вертанул меч двойной петлей. Сычок отшатнулся. Любой отшатнется, когда перед глазами с шорохом рвет воздух смертоносное лезвие. Любой, кроме воина. Духарев понял это – и устыдился. Бросил меч обратно в ножны.

– Чифаня, – сказал он. – Где мои?

– Горазд взял, – не поднимая глаз от работы, произнес внук Любима.

– Как?

– За навет.

– Да он… – воскликнул Сычок.

– Помолчи, – зло, не по-приятельски, а по-хозяйски оборвал его Чифаня. – Я говорю. Когда ты пропал, Серегей, Слада сказала: на вас Горазд со своими людьми напал.

– Верно сказала, – подтвердил Духарев.

Чифаня пожал плечами: теперь-то какая разница?

– Горазда в городе не было, – продолжал он. – Только к зиме вернулся. Князь полоцкий за данью приехал, и Горазд с ним. Мыш пошел на Горазда жаловаться. Я ему говорил: глупость, но он не послушался, дурачок! Пошел. А у него один видак, да и то девка. А у Горазда – полная дюжина. И гневом Перуна он поклялся: нет тебя у него, и никому он тебя не продал.

– Не соврал, – кивнул Духарев. – Я от него сбежал.

– Надо было тебе в город вернуться, – сказал Чифаня. – А так… В общем, перед Перуном с Гораздом не Мышу биться. И заступников у него не нашлось. А князь полоцкий с Гораздом дружен, вот и присудил: за лжу на княжьем суде с Мыша виру в двадцать гривен. И Горазду за навет – десять. Сроку дал – два дня.

А у Мыша всего – девять гривен нашлось. Хотел дом продать – никто не купил. Горазд – муж большой, советник, с князьями дружен, Скольд его слушает. Кто с ним ссориться станет из-за девки и мальчишки? Не добыл Мыш денег. Виру за него Горазд заплатил, а их со Сладой к себе холопами взял… Да ты не думай! – быстро проговорил он. – Горазд их не забижал! Чего ему! Он же их продать хочет весной, в Киеве или еще где. Ты плохого не думай!

– Я плохого не думаю, – процедил Духарев. – Я только хорошее думаю. Например, об одном нашем знакомце, который для друга двадцать гривен пожалел!

Чифаня побледнел, но смолчал.

– Или скажешь, что не смог бы набрать два десятка гривен? – язвительно спросил Духарев.

– Это большие деньги, – не поднимая глаз, проговорил Чифаня. – Но я бы набрал.

– И что же тебе помешало? – осведомился Серега.

– Дед запретил! – отрезал Чифаня.

Все, разговор окончен.

Серега повернулся и вышел вон.

Уже за рынком его догнал Сычок:

– Серегей! Стой! Да стой ты!

– Что нужно? – холодно спросил Духарев.

– Ты куда?

– К Горазду.

– Не ходи. Его в городе нет. Он с князем в Полоцк уехал. И твоих забрал.

– Значит, и мне в Полоцк, – отрезал Сергей.

– Ага… Понятно… – Сычок не отставал, тащился за Духаревым. – Слышь, Серегей… Ну зачем ты так? С Чифаней? – выдавил новгородец. – Он знаешь как горевал! Да не может же он старшего в роду ослушаться! Да никто не сможет! Вот ты бы смог?

– Я бы смог, – сухо ответил Духарев и ушел, оставив Сычка застывшим посреди улицы с разинутым ртом.

За время его отсутствия в Мышовом доме кое-что изменилось. Во дворе, помимо следов Сереги и Пепла, появились еще чьи-то. Некто в больших валенках прошел через двор, заглянул в дом, а затем в хлев.

Духарев подошел к хлеву. За стенкой что-то бубнил мужской голос. Хотя следы, определенно, одного человека.

Серега сильным толчком распахнул дверь…

Ба! Старый знакомец! Трещок!

Духарев недобро усмехнулся и шагнул внутрь.

Гораздов приказчик повернулся на звук.

– Ага, – сказал он совершенно спокойно. – Вернулся. Конь-то твой?

– Мой, – признал Духарев.

– Так себе конь, мелковат, – авторитетно изрек Трещок. – Гривны за полторы зачтется.

– Это ты о чем? – От Трещковой важности Серега даже слегка опешил.

– Брат твой Горазду двадцать гривен должен, – деловито объяснил Трещок. – Конь этот в уплату пойдет. В счет долга.

– А еще что скажешь? – с нехорошей улыбкой поинтересовался Духарев.

– Ты тож со мной пойдешь. – Серегиной усмешки Трещок не заметил, а если и заметил, то не понял, что она означает.

– Седло тож возьми, – продолжал он. – Седло старое, но на полгривны… Э-э-э! Ты чего это? – воскликнул он, увидав в Серегиной руке меч. – Ты чего это? – Трещок потянулся к ножу.

– Давай! – поощрил его Духарев. – Рискни слабым здоровьем!

Трещок попятился.

– Ты ж это… Биться не умеешь? – не очень уверенно проговорил он.

Пепел фыркнул. Очень уместно.

– Ты так думаешь? – ухмыльнулся Духарев… и вдруг коротко полоснул мечом. Трещок отпрянул, но недостаточно быстро. Отточенное жало клинка вспороло его полушубок от плеча до бедра. Только полушубок. Духарев пока не собирался его потрошить.

– Значит, не умею? – осведомился он, подсовывая ледяной клинок под бороду Трещка и дотрагиваясь до его горла. – Уверен?

– Н-нет…

– Жить хочешь?

– Тебе виру платить надобно будет… – пробормотал Трещок. – И головное…

– Я спросил: жить хочешь? Или – нет?

– Хочу!

– Где Горазд?

– В П-полоцк поехал.

– Мои – с ним?

Трещок покосился на уходящий под бороду клинок.

– Д-да!

– Из Полоцка до оттепели вернутся?

– Н-нет!

– Почему?! – рявкнул Духарев.

– Из Полоцка Горазд сразу в Киев пойдет! – быстро проговорил Трещок. – Сначала – к Днепру, а как вскроется – на лодьи и вниз, к Киеву.

– Молодец, – похвалил Духарев. – Живи пока.

Он убрал меч в ножны.

Трещок вздохнул с облегчением. Поглядел, как Духарев седлает Пепла.

– Значит, со мной не пойдешь? – спросил Гораздов приказчик через некоторое время. – А ежели я гридням пожалуюсь?

– Не пожалуешься, – не оборачиваясь, ответил Духарев.

– Это почему же? – запальчиво спросил Трещок.

– А вот поэтому! – Духарев мгновенно развернулся и ударил наглеца кулаком в висок. Тот упал физиономией прямо в свежее Пеплово «яблоко». Духарев брезгливо перевернул приказчика носком сапога. Готов. Минимум полчаса проваляется.

Серега вывел Пепла (жеребец аккуратно переступил через лежащего) во двор, прыгнул в седло.

– Далеко собрался? – крикнул вслед всаднику Выдр.

– В Полоцк! – крикнул в ответ Серега.

Отрок поглядел, как уходит уверенной рысью серый жеребец, вздохнул и вернулся на свое бревнышко. Караулить.

Глава третья,
в которой Сереге представляется возможность на собственном опыте убедиться, что бывают случаи, когда хороший меч эффективней хороших законов

Санный путь сначала вел вдоль берега, а потом свернул вниз и сполз с берега на лед. Белая гладкая дорога. Слишком просторная для одинокого всадника. Ну не то чтобы Духарев был на ней таким уж одиноким… Вот побежал от берега к берегу лыжник, вот Серега обогнал санки, а вот навстречу – трое мужиков волочат здоровенную медвежью тушу.

– Эй! – окликнули Серегу. – Лошадку не одолжишь?

– Не могу, спешу! – отозвался Духарев.

Пепел, учуяв медвежий дух, заржал, шарахнулся.

– Тих-хо! – прикрикнул на него Серега, поддернув поводья.

Справа показался черный высокий тын. Городок. С высокого берега скатывались на санях ребятишки. Визжали, хохотали… Серега поглядел на них, и ему почему-то взгрустнулось.

Он тронул каблуками Пепла, и понятливый конь перешел с шага на ровную рысь.

«Все-таки как красиво у нас на Руси», – подумал Духарев, хотя и знал, что скажи он это вслух при любом кривиче – и тот наверняка возмутится, а потом начнет толковать глупому чужаку, что русь – это там, в Киеве, дружина княжья, да старшие мужи, да варяги, да нурманы… В общем, русь – это княжье, а тут земля вольная.

Духарев усмехнулся: вольная-то вольная, а дань князю платят. И киевскому, и полоцкому.

– Молодец! Эй, молодец! – с берега, спотыкаясь и оскальзываясь, бежала баба.

Сначала Серега хотел крикнуть ей обычное: «Спешу!», но что-то его удержало. Может, то, что чесала баба к нему слишком уж заполошенно. И одета была как-то слишком легко, не по сезону.

– Стой, – скомандовал Духарев, и конь послушно остановился.

Баба подбежала, бухнулась ничком в снег, прямо под копыта брезгливо попятившегося Пепла.

– Ой, человек добрый! Ой спаси-помоги! – заголосила баба, запрокидывая вверх красное зареванное лицо. – Ой, защити, родимый, ради Хорса светлого! Оборони от убивцев-насильников, добрый человек!

«А ведь не шутит тетка!» – подумал Серега. Он спрыгнул на снег.

– Вставай! – скомандовал нарочито грубо. – Хорош выть! Поехали!

Сообразив, что дело сладилось, баба тут же умолкла, уставилась на Духарева снизу вверх с такой искренней надеждой, что у Сереги от взгляда ее что-то в груди предательски екнуло.

– Полезай! – рыкнул он, буквально забрасывая женщину на спину Пепла, хлопнул коня, и тот пошел вперед, а Духарев побежал рядом, держась за седло.

– Ой быстрей, родной, ой быстрей! – забормотала тетка.

– Ша! – оборвал ее Духарев. – Ну-ка говори толком, что у тебя стряслось.

И баба зачастила с пулеметной скоростью.

Серега понимал через два слова на третье. Общую суть. Суть же сводилась к тому, что муж у бабы – кузнец, причем живут они от мужнина рода отдельно. Сами, да две дочки, да сын, да холоп… Короче, семьей живут, а не родом, а родичи у них в трех поприщах, в городе Витебске.

И был у них недавно князь полоцкий Роговолт. То есть не то чтобы был, проезжал мимо с дружиной и дань взял. Сколько причиталось. Еще муж двух коней княжьих подковал. Задаром.

А сегодня вот заявились четверо. При оружии. Сказали: тоже люди княжьи. За данью. Да только не княжьи они, а лихие люди. Мужа прибили, холопа вообще убили до смерти. Говорят: кажи, где серебро-злато закопано, а не то железом жечь станем да дочек насильничать. А дочкам-то десять да восемь годков! Тут баба заревела и едва не вывалилась из седла.

Духарев прикрикнул на нее, и баба замолкла. Перепугалась, что бросит.

А между тем покрыли они уже с полкилометра.

– Далеко еще? – спросил Духарев.

– Да еще два раза по столько! – всхлипнула баба.

– След твой?

– Мой, – баба еще раз всхлипнула.

След был мощный. Баба на стрессе ломила по сугробам, будто бульдозер.

– Слезай, – скомандовал Духарев.

Баба в ужасе вцепилась в седло.

– Да не бойся ты! Я один поеду, побыстрей. А ты уж как-нибудь ногами дойдешь. Дойдешь?

– Дойду, – всхлипнула баба и сползла с коня.

Духарев глянул на нее, быстро стянул куртку, бросил бабе:

– Накинь, простудишься!

Он не вспрыгнул, как обычно, в седло, а воспользовался стременем. Устал. Пепел тоже устал, и, жалея, Духарев пустил рысью, а не бросил его в галоп. Однако ж не успел он проехать и полста шагов, как увидел, что между деревьями кто-то бежит. Серега придержал коня, на всякий случай приготовился.

Бежали двое. Топали друг за дружкой по пробитой в сугробе тропе. Один – оружный, с секирой на поясе, второй – только с ножом. Первый зыркнул на всадника. Морда раскрасневшаяся, борода взлохмачена.

– Прочь! – гаркнул на бегу.

Серега подал Пепла, уступая дорогу.

Второй протопал, даже не взглянув.

Серега развернул Пепла, тронул каблуками, скомандовал:

– Шагом.

– Вон она! – заревел один из бегунов. – Вон, вон! Ах ты стервь! Волчье семя! Ах ты!..

Баба истошно завизжала.

Духарев ударил каблуками в конские бока, отпустил поводья. Пепел с ходу взял в галоп, вмиг нагнал увлеченных преследователей. Серега привстал на коротких стременах, откинулся назад и рубанул не наклоняясь, длинно и мощно, точно как рубил с седла воткнутые в землю ветки. Клинок упал – и взлетел, роняя алые брызги. Снесенная голова подпрыгнула и нырнула в сугроб. Густая кровь ударила в два фонтана, а безголовое туловище еще продолжало бег, еще тянуло вперед жадные руки…

Второй – он уже хватался за Серегину куртку на перепуганной бабе – почуял нехорошее или услыхал глухие удары копыт, выпустил бабу, обернулся, рука его метнулась к поясу, где топор… Но Пепел уже летел на него грудью, разбойник явно не успевал поднять оружие. Он шарахнулся в сторону, уворачиваясь, так, чтобы оказаться слева от всадника, выиграть мгновение, поставить под удар застывшую с раззявленным ртом бабу…

Но Серега ему этого мгновения не дал. Жестоко осаженный Пепел обиженно заржал, развернулся влево, повинуясь воле всадника…

Разбойник только и успел, что вскинуть левую руку в отчаянной попытке уберечь голову. Попытке отчаянной и смешной. Лучше было б ему броситься на снег, под копыта… Клинок начисто отсек руку, полоснул жалом по груди, разрывая одежду и мышцы, отбрасывая разбойника назад, опрокидывая… Но второй, последний удар настиг его раньше. Клинок, догоняя, упал между плечом и шеей, разрубил стеганую ткань, мышцу, ключицу, увяз, рванув вниз руку всадника. Серега мощным движением кисти крутанул меч, вырвал, взмахнул еще раз. Яркие капли полетели в снег, на рассевшуюся в снегу бабу, на Серегину куртку…

Упавший задергался, щедро орошая снег собственной дымящейся кровью, захрипел и умер.

Духарев развернул жеребца движением колен, приник к его гриве, шепнул в мохнатое ухо:

– Прости, мой хороший… Марш! – И Пепел, забыв обиду и усталость, рванулся вперед.

Через несколько минут всадник с запятнанным кровью мечом вынесся к распахнутой калитке, проскочил сквозь нее, впритирку, вылетел на широкое подворье.

Серега, еще на скаку, прыгнул с седла, мельком отметил раскинувшееся в снегу мертвое тело, услыхал голоса, не из избы – из кузницы, в три прыжка одолел расстояние до дверей и ворвался внутрь.

Их было пятеро. Кузнец, прикрученный к столу, подтянутому к самому горну, две девочки и два негодяя. Одна из девочек плакала, вторая, младшая, даже плакать не могла от ужаса, потому что один из негодяев до самой шейки задрал ее рубаху, а второй держал у втянутого, бледного до синевы живота раскаленный железный прут…

При виде Духарева первый негодяй выпустил девочку, которая тихо осела на земляной пол, а второй, не раздумывая, метнул в Серегу прут.

Духарев присел, и прут вылетел во двор и зашипел, остывая в снегу.

Метнувший прут глянул туда, где стояли прислоненные к стене копья, сообразил, что до Сереги вдвое ближе, чем до оружия, подхватил первое попавшееся – тяжелые железные клещи. Тот, что держал девочку, окинул Духарева грозным взглядом.

– Пошел прочь, смерд! – раздувая ноздри, рявкнул он. – Мы – княжьего посадника смоленского гриди!

– А мне по …! – негромко, яростно произнес Серега.

Его меч описал в воздухе полудугу – смолянин или кто он там был, пригнулся, уклоняясь от удара в голову… И получил в пах.

Завизжал, как свинья.

Второй (в отваге ему не откажешь!) налетел на Духарева, размахивая клещами, – и остановился, выпучив глаза.

Жало меча выглянуло у него из спины. Негодяй силился что-то сказать, но не мог. Серега физически чувствовал, как теплеет у разбойника внутри стальной клинок… И как от этого клинка растекается леденящий смертный холод по внутренностям разбойника…

Выражение его глаз постепенно изменялось. Ярость уходила. Вместо ярости проступало некое понимание, глубина…

Серега вынул у него из рук клещи и положил на стол. И с каким-то алчным вниманием наблюдал, как смерть медленно завладевает жизнью… Наконец опомнившись, Духарев толкнул умирающего назад, и тот упал навзничь. Серега взялся за рукоять двумя руками, наступил сапогом на живот разбойника, с усилием вытянул меч, повернулся ко второму… Тот перестал визжать, жадно уставился на Серегин меч.

«Добей!» – просил его взгляд.

– Сам сдохнешь, – буркнул Духарев и принялся отвязывать кузнеца.