Текст книги "Бремя русских"

– Господин Брюсов, я хотела бы знать, что будет с моей многострадальной Родиной и с моим Вюртембергом в будущем… Ваш спутник вот-вот вернется, так что сейчас, я полагаю, не время это обсуждать, но не могли бы вы мне рассказать об этом хотя бы в двух словах?

– Ваше величество, – сказал я, – в будущем Россию и Германию, включая и Вюртемберг – в той истории, из которой мы сюда прибыли, ждут очень тяжелые времена. Но знайте, что Россия тогда выстояла и победила. А сейчас Югороссия, капитан-лейтенантом флота которой я имею честь быть, сделают все, чтобы России, да и всему миру, не пришлось снова проходить через великие потрясения.

Тут вернулся Девой, и «Шахерезада», то есть я, «прекратила дозволенные речи». Нас провели в скромную залу в Новом Дворце, где уже ждал накрыт стол. Обед был обильным, но знакомых швабских блюд не было – все кушанья имели незнакомые мне французские названия. А вот местные вина мне не понравились – моча мочой.

Потом мы уселись в салоне, куда нам принесли кофе и прекрасный коньяк, и придворные дамы удалились. Наступила тишина, прерываемая только тиканьем напольных часов, напоминавших нам о неумолимом ходе времени.

И тут Ольга неожиданно сказала:

– Господа, мне кажется, я догадываюсь, куда именно вы едете. Про вас, мистер Девой, я наслышана – вы ведь тот самый смельчак, который организовал побег на Катальпе. Да и вы, господин Брюсов, как можно судить по вашей фамилии, наверняка потомок королей? – Королева внимательно посмотрела на нас обоих. – Я уже догадываюсь, господа, что вы путешествуете по миру не из праздного интереса. Так что имейте в виду: королевство Вюртемберг, хоть и находится в прусской кабале, но все еще является формально независимым государством. Могу вас заверить: если случится так, что Ирландия станет независимой, то мы первыми признаем Ирландское королевство и окажем вам всю возможную помощь. И я надеюсь когда-нибудь посетить вас в Дублине или в древней Таре. Короче, там, где когда-нибудь будет ваша столица. Я вам это обещаю…

9 сентября (28 августа) 1877 года. Утро. Констанца, учебное судно «Перекоп».

Полковник ГРУ ГШ Бережной, майор Мехмед Османов и генерал Михаил Скобелев.

В учебной аудитории «Перекопа» было тихо, только с берега доносился отдаленный треск выстрелов, глухое уханье пушек и едва слышные крики «Ура!». Части русской армии, назначенные для формирования персидского экспедиционного корпуса, проходили ускоренный курс боевой подготовки «по-югоросски».

Это были состоявшие ранее в резерве и по причине общей скоротечности войны не успевшие принять участие в боевых действиях на Балканах 1-я гренадерская дивизия, Сводная Кавказская казачья дивизия, 2-я Донская казачья дивизия, 2-я саперная бригада, Отдельный Кубанский казачий полк, 7-й отдельный кубанский пластунский батальон и сводная горно-артиллерийская бригада. Кроме того, в походе принимала участие сводная гвардейская бригада, составленная из сводных рот всех гвардейских пехотных полков. Чтобы в дальнейшем гвардия не закисала, сводную гвардейскую бригаду предполагалось сделать постоянно действующим боевым формированием, регулярно обновляющим свой состав путем ротации.

Для вооружения Персидского экспедиционного корпуса со сладов ГАУ взамен ружей Крнка были выданы новейшие на тот момент однозарядные винтовки Бердана № 2 калибра 4,2 линии под патрон с дымным порохом. Уже почти три недели войска стояли лагерем на равнине в виду Констанцы и каждый день занимались тем, что раньше им и в голову не пришло. Марш-броски с полной выкладкой, передвижение по полю боя рассыпным строем, стрельба по индивидуально выбранной мишени, ползанье по-пластунски под огнем противника, метание на дальность и точность пироксилиновых бомб с вытяжным взрывателем – грубым аналогом немецкой гранаты-толкушки времен Великой Отечественной войны.

Для казачьих частей основным видом боя предполагалось сражение в пешем строю, но на случай если враг начнет спешно отступать, отрабатывалась и быстрая подача коноводами коней с последующим преследованием противника и сабельной рубкой бегущих. Для отражения массированных атак из арсеналов доставили картечницы Гатлинга-Горлова с боезапасом. Несколько дней назад из Москвы привезли новую униформу и разгрузки, пошитые по югоросским образцам из серо-зеленого плотного сукна. С учетом того, что действовать предполагалось в осенне-зимний период и в горах, позаботились и о стеганых двухслойных куртках, внешний тонкий слой которых был набит конским волосом, а внутренний и толстый – ватой. Короче, жить захочешь, еще не так раскорячишься. Не забыты были и двусторонние маскхалаты для разведчиков – изнутри белые, снаружи серо-коричневые, с петельками для прикрепления пучков травы и веточек.

С каждым днем Персидский корпус обретал все больше и больше черт, свойственных югоросской, а не русской императорской армии, становясь все более боеспособным и мобильным. К сожалению, время, отведенное на подготовку, заканчивалось. Корпус должен был выступить в поход первого сентября по принятому в России Юлианскому календарю.

Но куда должен был направиться корпус, информация была довольно противоречивая. Территория, которую позже назовут Ираком, выйдя из-под власти турецких пашей, была охвачена кровавой смутой. Армяне, турки, курды, арабы-сунниты, арабы-шииты, арабы-христиане, персы-шииты… Кровавый хаос начал переползать через границу в персидские пределы, где подняли голову все недовольные чуждой для персов тюркской династией Каджаров, и персидскому владыке Насеру ад-Дин Шаху пришлось обратиться за помощью к России. Династия Каджаров, к которой принадлежал Наср ад-Дин Шах, с Россией предпочитала дружить, конфликтуя при этом с Британией из-за влияния в Афганистане. Основной причиной конфликта были претензии персов на Герат. Один раз дело даже кончилось англо-персидской войной 1856-57 годов, в которой армии Персия потерпела сокрушительное поражение в сражении при Хушабе. Россия тогда сама была обескровлена Крымской войной, и не смогла оказать потенциальному союзнику действенной помощи. Сейчас же положение вещей в мире кардинально изменилось, и персов вполне можно было поддержать вооруженной силой.

Завоевательный поход превращался в спасательную миссию, что-то вроде ввода ограниченного контингента войск. Люди, совещавшиеся сейчас в учебной аудитории «Перекопа», должны были на ходу изменить планы персидской осенне-зимней кампании 1877-78 годов.

– Итак, господа-товарищи, обстановка неожиданно изменилась, – полковник Бережной расстелил на столе карту. – Известия, полученные нами из Багдада и Басры, требуют принятие новых решений. То, что в наше время называлось Ираком, сейчас объято огнем междоусобной войны. В Аравии зашевелились ваххабиты, угомоненные турками еще шестьдесят лет назад. В районе Багдада самый настоящий хаос. Турки бегут оттуда и из районов компактного проживания курдов на север, в Ангору. Арабы-шииты, в свою очередь, спасаются на юг, к единоверным им персам. Ваххабиты режут всех без разбора и грызутся с курдами, которым такие соседи тоже не нужны… Одним словом, на трупе убитого нами османского льва устроили пиршество шакалы. Из Ирака волнения перекидываются и в Персию. В Тегеране пока еще спокойно, но приграничные провинции с преимущественно неперсидским населением уже под контролем вооруженных банд. Достойной упоминания регулярной армии у персов нет, и Наср ад-Дин Шах просит нашей помощи в наведении порядка.

– Короче, все как было у нас, после агрессии янки во времена Буша-младшего, – вздохнул майор Османов, – без сильной власти там скоро останутся лишь трупы и брошенные деревни и города…

– И что вы так сильно за них переживаете Мехмед Ибрагимович? – осведомился Скобелев. – Дикари же они…

– Вот тут вы не правы, Михаил Дмитриевич, – ответил тот. – Не дикари, а просто одичавшие от безвластия люди. Русский человек, если его освободить от всех оков и ограничений, тоже может превратиться в такого монстра – любой турок от испуга спрячется. Да и не чужие они мне люди – все же я с ними одной крови, и я воспринимаю их радости и печали как свои.

– Это верно, Мехмед Ибрагимович, – кивнул Скобелев и задумался о чем-то о своем.

– Михаил Дмитриевич, – сказал полковник Бережной, прерывая размышления генерала Скобелева, – как у вас с готовностью бригады к выступлению?

– Через три дня, Вячеслав Николаевич, вашими стараниями и с Божьей помощью мы выступим. Готовность вполне на уровне, хотя и пришлось списать в другие части до четверти всех офицеров, не готовых принять новые правила и условия службы. Зато на каждое освободившееся место мы получили по три-четыре кандидата. Это в основном те офицеры, кто видел армию Югороссии в деле у Шипки и под Софией или лечился в вашем госпитале. Сейчас, Вячеслав Николаевич, после освоения вашей науки управления войсками, я могу сказать, что у нас лучший офицерский состав во всей русской императорской армии. Нижние чины и унтер-офицеры тоже неплохо освоили вашу «науку побеждать». В противоположность суворовской, она ставит во главу угла не удалой штыковой удар, а частую и меткую прицельную стрельбу…

– Александр Васильевич Суворов был не глупее нас с вами, – заметил майор Османов. – Если бы в его распоряжении было такое оружие, как винтовка Бердана № 2, так он тоже бы делал упор на пулю, а не на штык. Стрелять же круглой пулей из гладкоствольного ружья, а еще дымным порохом – это все равно, что палить в белый свет как в копеечку. Да и главное у Суворова – это инициатива и индивидуальное обучение каждого бойца. Не стоит, Михаил Дмитриевич, считать предков глупее себя…

– Наверное, вы правы, Мехмед Ибрагимович, – вздохнул Скобелев, – и думаю, что в этом походе мы славы Александра Васильевича не посрамим. Но мы не решили главного – куда и каким порядком мы отправимся. На мой взгляд, повторение моей Ахал-Текинской экспедиции из той истории на данном этапе потеряло смысл…

– Разумеется, Михаил Дмитриевич. – Полковник Бережной склонился над картой. – Вот смотрите… От Констанцы мы перебрасываем ваш корпус по Черному морю кораблями нашей эскадры и пароходами в Синоп. Положим на эту операцию десять дней времени. С Ангорским эмиром, чтобы не было никаких недоразумений, Мехмед Ибрагимович договорится – не чужие, чай, люди.

– Договоримся, – кивнул майор Османов, – не так страшен эмир, как его малюют.

– Вот видите, – сказал полковник Бережной и продолжил: – От Синопа до уже занятого нашей армией Трабзона примерно четыреста пятьдесят верст – две недели хорошего марша. В Трабзоне три дня отдыха – и переход в двести пятьдесят верст до Эрзерума. Там сейчас расквартирован Кавказский корпус Лорис-Меликова. На этот переход, хоть он и почти вдвое короче, у нас тоже уйдет две недели. В Эрзеруме снова трехдневный отдых, и снова двухнедельный переход по горным дорогам на Догубаязита. Это уже граница с Персией. – Бережной поднял голову и посмотрел на майора Османова. – Мехмед Ибрагимович, я предлагаю на начальном этапе в Курдистан не лезть – пусть там все отстоится и успокоится. А двинемся мы на Багдад через иранский Тебриз…

– Разумно, – одобрил майор Османов, – умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Итого, какого числа мы должны быть на исходных позициях?

– Если за начало операции считать выступление из Догубаязида, занятого сейчас войсками генерала Тер-Гукасова… – полковник Бережной выписал на бумажке несколько цифр, – то получается шестьдесят один день. Если учесть ефрейторский зазор, то пятого ноября наш корпус войдет в пределы Персидской державы… До Багдада оттуда еще тысяча верст или почти полтора месяца марша. Итого – середина декабря. Если перевалы к тому времени будут непроходимы, то пойдем на юг по персидской территории, и к началу января выйдем к Заливу в районе Басры. Да, господа-товарищи, именно так мы и сделаем.

Полковник Бережной посмотрел на Скобелева.

– Ну, что скажете, Михаил Дмитриевич?

– Две тысячи верст и большей частью по горам… – усмехнулся тот. – Раз Александр Македонский там со своими голоногими греками прошел, то и русский солдат пройдет. Думаю, Вячеслав Николаевич, что все у нас получится в лучшем виде. И кстати, вы с нами, или остаетесь здесь?

– С вами, с вами, Михаил Дмитриевич, – кивнул полковник Бережной, – куда мы с Мехмедом Ибрагимовичем от вас денемся-то? Вопрос этот уже решенный, как и прикомандирование к вашему корпусу некоторого числа особых специалистов… Ну, вы меня понимаете. А вот технику брать смысла нет, ибо топлива для нее под рукой не будет. Так что транспорт по старинке – вьючной и гужевой, на большее не рассчитывайте. Правда, «Адмирал Кузнецов» на время нашего похода бросит якорь на рейде Батума, а это значит, что если будет по-настоящему туго, то прилетят железные птички и разнесут все вокруг вдребезги и пополам. Дальности хватит. Вот такие, Михаил Дмитриевич, у нас пирожки с котятами… Да, в Догубаязиде к нам присоединится Исмаил хан Нахичеванский со своим Эриванским конно-иррегулярным полком. Прекрасные воины, преданные России, да и местность ту знают отлично. Самая же главная наша задача теперь не столько военная, сколько политическая и экономическая. Раз уж так вышло, то мы наименьшей кровью должны привязать Персию к России узами политических и торговых интересов. Навсегда.

– Что ж… – задумчиво сказал Скобелев, подходя к иллюминатору, – серьезный подход. Думаю, что все выйдет как надо.

13 сентября 1877 года. Чуть южнее города Булонь-сюр-Мер, север Франции.

Джон Девой.

Возница спустился с козел кареты и торжественно объявил нам:

– Шато Клери, господа!

Затем он принялся заносить в дом наш багаж, а я тем временем огляделся по сторонам.

Белое здание шато, построенное в стиле барокко, находилось прямо посреди парка английского типа – с прямыми дорожками, тенистыми деревьями и зелёными лужайками. Хозяином поместья был некто Жозеф Стюарт – потомок одного из соратников Принца Чарли, который более ста лет тому назад попытался отвоевать независимость Шотландии. Мсьё Стюарт был типичным французом – темноволосым, высоким, в его французской речи чувствовался акцент истинного парижанина. Он очень плохо говорил по-английски и совсем не знал гэльского, но при всем при этом большего поборника шотландской независимости я не встречал. Как мне рассказывал Джеймс Стивенс, лет десять тому назад они познакомились на благотворительном аукционе для ирландских беженцев, где и подружились. Потом месье Жозеф купил это поместье, и каждый год приезжал сюда на несколько месяцев.

И вот, когда решался вопрос, где именно можно собрать будущих борцов за независимость Шотландии и Ирландии, я послал телеграмму Джеймсу с просьбой найти подходящее место для нашего собрания где-нибудь поближе к Кале. Джеймс быстро связался с месье Жозефом, и тот тут же с радостью и предложил нам погостить в своём поместье.

Не знаю – может, тут сыграло ли свою роль то, что моя телеграмма была отправлена прямо из Константинополя… Как мне уже удалось убедиться, к загадочной Югороссии в Европе относились с любопытством, уважением и с легким оттенком опасения. Иногда даже совсем не легким. Стоило, как выражался Виктор, достать ему из кармана свою «краснокожую паспортину» – и лица окружающих мгновенно менялись. Эмоции были разные. Испуг – в Австрии, подчеркнутое уважение – в Германии, подобострастие – во Франции. В Англии нас, наверное, ожидала бы ненависть, но нам туда пока не надо…

Итак, после чудесного приёма в Штутгарте мы сели в вагон первого класса прямого поезда Штутгарт-Париж. На вокзале в Карлсруэ, где мы с Виктором вышли на перрон размять ноги, нам на глаза попалась молодая прекрасная девушка – скорее всего, из хорошей семьи, поскольку она путешествовала в компании пожилой дуэньи, типичной немки. На эту пару просто нельзя было не обратить внимания: прелестный ангел рядом с бульдогообразным созданием женского пола, имевшим квадратную некрасивую фигуру и злое и решительное выражение лица, к которому больше подходило слово «морда». Короче, «Цербер на страже сокровища».

Когда юная девушка несколько раз как бы ненароком посмотрела в нашу сторону (похоже, ее внимание привлек Виктор: он который был весьма недурен лицом и обладал гармонично сложенной подтянутой фигурой) церберша разразилась гневной тирадой на немецком, и тут же быстро затащила девушку в вагон.

Виктор, тихонько посмеиваясь, перевёл мне ее гневный спич. Оказывается, сия дама говорила, что пока фройляйн княгиня находится в её попечении, она, госпожа фон Каула, не позволит неопытной девушке вести себя легкомысленно, и что эти люди (мы с Виктором) определённо намного ниже их по своему статусу. Глупая баба… И в своей глупости она убедилась довольно быстро.

Случилось это, когда мы вечером того же дня пересекали немецко-французскую границу, где-то между немецким Метцем и французским Бриэйем. К моему глубочайшему удивлению, французские жандармы всех нас заставили выйти из вагонов (что было ранее неслыханно для пассажиров первого класса) и пройти пограничный паспортный контроль, а также проверку багажа. Юная девушка и её церберша оказались в очереди сразу за нами. Виктор с поклоном предложил им пройти вперёд, но мегера лишь посмотрела на него с ледяным презрением.

Со мной французский таможенник был неприветлив и заносчив, но когда он увидел красный югороссийский паспорт Виктора, его спесь как ветром сдуло. Он расплылся в подобострастной улыбке и даже попытался изобразить что-то вроде почтительного поклона. Багаж Виктора, как и мой, при этом никто даже и не подумал досматривать.

Зато когда француз увидел баденский паспорт фрау фон Каула и российский – её спутницы, то тут же начал крайне неприлично на них орать. Виктор говорит, что это «обезьяний рефлекс»: продемонстрировав позу подчинения особи высокого ранга, среднеранговый месье шимпанзюк тут же попытается самоутвердиться за счет кого-нибудь более слабого и беззащитного.

Услышав его вопли, Виктор обернулся и пристально посмотрел на француза. Молча. Ни одного слова, никаких угроз – ничего. Но в воздухе как будто лязгнуло железо и запахло озоном, словно при грозе. Возможно, мне все это просто показалось… Но это уже был взгляд истинного короля.

Удивительно, но француз осёкся на полуслове, и теперь взирал на моего спутника с откровенным страхом. После этого он, опустив глаза, молча перелистал оба паспорта стоявших позади нас дам, проставил в них все необходимые печати и отдал их благородной фрау.

Когда мы вернулись в вагон, пользуясь тем, что баронесса фон Каула приотстала, командуя носильщиками, девушка посмотрела на моего спутника и смущенно пролепетала:

– Мерси боку, месье…

– Брюсов, Виктор Брюсов, сударыня, – сказал мой спутник. – А это мой друг Джон Девой…

Девушка тут же перешла на русский.

– Вы из России? – спросила она.

– Нет, я капитан-лейтенант военно-морского флота Югороссии, – ответил Виктор, – но я русский.

Девушка покраснела и опустила глаза.

– А меня зовут Александра Кропоткина, – сказала она. – Я с отцом отдыхала в Баден-Бадене, и фрау фон Каула, которая ехала в Париж, согласилась взять меня с собой – я давно мечтала посмотреть этот город. А вы тоже едете в Париж?

Виктор склонил голову.

– Да, мадемуазель Александра, мы тоже едем в Париж, но ненадолго – мы там проведём всего один день, после чего отправимся дальше по своим делам.

Та подумала и вдруг достала из своей сумочки блокнот, вырвала из него страничку, написала карандашиком несколько строк и вручила Виктору:

– Господин Брюсов, – сказала она, наморщив прелестный лобик, – если вы будете в Харькове, то заезжайте к нам – вот мой адрес. Впрочем, меня вы там найдете легко – мой отец харьковский губернатор.

Тут вернулась фрау фон Каула, зло посмотрела на Александру и на нас, после чего утащила девушку за руку в их купе. Когда прекрасное создание скрылось из виду, Виктор некоторое был весьма задумчив, а потом сказал:

– Джон, о такой девушке я мечтал всю жизнь. Но, увы, она княгиня, и к тому же потомок самого Рюрика, первого князя Руси… А я кто?

– Надеюсь, что будущий король Ирландии, – сказал я, весело подмигнув ему. – И тебе, Виктор, нужно уже подбирать будущую королеву. Я всё думал – кого же? Но если эта девушка происходит из рода древних русских царей, то она будет весьма подходящей парой для Его Величества, короля Ирландии.

Виктор ничего больше не сказал, минут пять посидел с мечтательно-задумчивым выражением лица, после чего вернулся к чтению книги по древней ирландской истории.

Потом мы с ним немного поговорили. Оказывается там, в далеком будущем, наш гэльский фольклор распространился по миру, став основой для специального литературного жанра сказок для взрослых, именуемого «фэнтези». Нельзя сказать, чтобы Виктор был поклонником этого жанра, но неплохо в нем ориентировался, и мы до полуночи беседовали о кельтской культуре во всех ее проявлениях.

В Париже мы действительно провели чуть более суток – Джеймс Стивенс принял нас весьма радушно и сказал, что ехать нужно будет с раннего утра восьмого сентября – именно тогда Жозеф Стюарт будет нас ожидать. Его поместье – идеальное место для нашей встречи: недалеко от Кале, на прямой железнодорожной ветке из Парижа, уединённое и со слугами, умеющими держать язык за зубами.

Весь день седьмого сентября мы гуляли по французской столице – Виктор рассказал, что его отчим обещал свозить его и мать в Париж, но попасть в этот чудесный город довелось лишь сейчас. Впрочем, его удивила грязь, а также копоть и множество нищих и огромное количество проституток. Я когда-то читал, что рабочие, которые стремились в Париж со всей Франции, получали так мало денег, что у многих жёны «трудились» проститутками, и что парижские бордели были столь знамениты, что в программу визитов некоторых глав государств входило и посещение местных публичных домов. Для Виктора это было шоком, и на моё предложение посетить одно из этих заведений он ответил решительным «нет». Так что мы целый день гуляли по церквям, музеям и просто бульварам и улочкам древнего города. Местные апаши, уличные шакалы, при этом обходили нас стороной, ибо инстинктом мелких хищников хорошо понимали, на кого можно нападать, а на кого нет. На всякий случай у меня в трости скрывался отличнейший клинок без чашки, а у Виктора за отворотом сюртука, в плечевой кобуре, имелся югоросский девятимиллиметровый автоматический пистолет. Но все обошлось, и наш арсенал не понадобился.

На следующее утро мы сели в поезд Париж-Булонь. Познакомившись с Виктором, Джеймс Стивенс сразу одобрил его кандидатуру. По его словам, «если б я сам получил право выбора нового короля, выбрал бы именно такого, как Виктор». Оставалось посмотреть, что же нас ожидает на встрече в Шато Клери.

Когда мы туда прибыли, нас радушно принял сам Жозеф Стюарт, сообщив, что мы оказались первыми из приглашенных. После весьма вкусного обеда, за стаканчиком нормандского кальвадоса, он сказал:

– Господа, я не ирландец, и я не буду участвовать в вашей встрече. Я даже не собираюсь спрашивать, что именно вы там будете обсуждать. Но зная, кто именно передо мной, я надеюсь, что главной темой будет свобода Ирландии. И если Ирландия станет свободной, то прошу вас – не забывайте о ваших гэльских братьях в Шотландии и на острове Мэн!

Я замялся, а Виктор посмотрел на нашего хозяина и сказал:

– Если это будет в моих силах, мсье Стюарт, то я сделаю всё, чтобы шотландцы тоже стали свободными. – Подумав, он черкнул несколько слов на листке бумаги и. отдавая ее нашему хозяину, сказал: – Если у вас есть серьезные предложения, месье Стюарт, то обращайтесь вот сюда. Я ничего не обещаю, но, по крайней мере, вас выслушают, а если будет возможность, то и помогут. Шотландия будет свободной.

Жозеф Стюарт аккуратно спрятал бумагу в карман. Я понял, что он сделает все, но до конца использует предоставленную ему возможность.

Вскоре в поместье стали съезжаться и прочие гости. Первым прибыл Чарльз Парнелл, знаменитый борец за права ирландцев в английском парламенте, которого, равно как и других сторонников ирландской автономии, только что оттуда изгнали. Вместе с ним прибыли и несколько других ирландских парламентариев. Потом, неожиданно для всех, приехал Майкл Дэвитт – один из самых ярых фениев, который каким-то чудом бежал из британской тюрьмы и был переправлен в Булонь в компании других фениев. Обе группы – парламентарии и фении – очень не любили друг друга, но в последние несколько недель, после изгнания ирландских депутатов из парламента, их позиции резко сблизились.

Собрание началось с того, что я представил Виктора собравшимся соплеменникам и объяснил, на каких условиях наше движение получит поддержку России и Югороссии. Первой реакцией на это сообщение в основном был недовольный шёпот, но потом встал Чарльз Парнелл.

– Если уж Ирландии суждено стать монархией, – сказал он, – то лучшего короля, чем Виктор Брюс, я себе и представить не могу.

После этого заявления споры как-то сами собой стихли, и когда, по предложению Парнелла, этот вопрос был выставлен на голосование, то, к моему удивлению, все присутствующие единогласно проголосовали за приглашение Виктора на ирландский престол.

Потом мы долго и упорно обсуждали планы освобождения Ирландии: вербовку и подготовку Королевских стрелков, а также ирландских патриотов – тех, кому суждено начать восстание в Ирландии сразу после Рождества.

Детальную проработку планов мы отложили на потом. Мы решили, что некоторые присутствующие последуют на остров Корво, где эти планы будут обсуждаться с нашими союзниками… Кто эти союзники, я говорить пока не стал, но тот факт, что Виктор был югороссом, ни для кого секрета не представлял.

А вот будущее устройство Ирландии на собрании обсуждалось в деталях – было ясно, что она будет конституционной монархией, но с правом нового короля назначать правительство, накладывать вето на любые законы, а также во время войны самому издавать указы без согласования с парламентом, кроме случаев, когда они затронут конституционные права граждан Ирландии…

Когда наша встреча закончилась ко всеобщему удовлетворению собравшихся, некоторые из нас вернулись в Кале, чтобы сесть там на один из французских почтовых пароходов, идущих в Ирландию, другие же отправились с нами – в Париж, Бордо, и далее на остров Корву. Каким именно образом мы собираемся туда попасть, мы с Виктором им пока не сказали, но заверили всех, что всё уже подготовлено. И, как ни странно, обычно анархически настроенные ирландцы нам сразу поверили, что говорит о том, что из Виктора действительно может получиться хороший король для Ирландии.

14 сентября 1877 года. Обзор мировой прессы

Российская «Московские ведомости»: «Расстояние – не помеха! Две страны, расположенные за десятки тысяч верст друг от друга, нашли общий язык».

Французская «Фигаро»: «Триумф генерала Гранта! Долгие переговоры в Константинополе завершились успешным подписанием документов, дающих толчок к дальнейшему сотрудничеству».

Австрийская: «Винер Цейтнунг»: «Пугающий рост могущества Югороссии! Против кого эта страна-скороспелка сколачивает альянс?»

Германская «Берлинер тагенблат»: «Югороссия и САСШ протянули друг другу руки! Подписанный генералом Грантом в Константинополе договор дает старт дальнейшему сотрудничеству».

Британская «Таймс»: «Монстр на Босфоре вербует сторонников! Неужели неразумные американцы пойдут войной против своей бывшей метрополии?»

Американская «Нью-Йорк Таймс»: «Кто сомневался в успехе президента Гранта? Герой Гражданской войны и сегодня крепко сидит в седле!»

Итальянская «Стампа»: «Война – не помеха! Два государства решили, что лучше торговать, чем воевать!»

Испанская «Гасета нуэва де Мадрид»: «Дипломатический успех генерала Гранта! Договор между Югороссией и САСШ даст новый стимул к развитию международной торговли».

Датская «Юланд постен»: «Америка не упустит своего! Установив торговые отношения с Югороссией, САСШ получит немалую прибыль от взаимовыгодного сотрудничества!»

15 сентября 1877 года. Лондон. Букингемский дворец.

Королева Виктория и Уильям Гладстон, политик, писатель, либерал.

Затянутый пеленой смога Лондон выглядел, как во времена эпидемии чумы. На улицах пока не валялись трупы умерших, но настроение лондонцев было похоронным. Тридцать девять дней назад, не вынеся позора поражений, покончил с собой 42-й премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли, виконт Биконсфильд. Выстрел, прозвучавший седьмого августа в приемной королевы Виктории, гулким грохотом прокатился по всей Великобритании. Хитрый Дизи не просто ушел из жизни, он напоследок так хлопнул дверью, что вот уже месяц, как британские парламентарии не могут избрать ему преемника.

Вожди парламентских партий так и не смогли договориться и набрать необходимое число голосов, чтобы выдвинуть на пост премьера человека, способного вывести страну из тупика. В парламенте образовались две примерно равные фракции, каждая из которых, впрочем, не была не в состоянии набрать большинство, необходимое для избрания премьера. Одна из них, образованная из твердокаменных тори, хотела бы видеть премьер-министром сорокасемилетнего консерватора Роберта Гаскойна Сесила Солсбери, министра по делам Индии в правительстве Дизраэли. Другая фракция, либеральная, несколько более многочисленная, но также не набиравшая большинства, стояла за шестидесятивосьмилетнего либерала Уильяма Юарта Гладстона. Остальные кандидаты даже не стоили того, чтобы о них говорить, ибо никто из них не представлял собой сколь-либо значимую величину. Выбор этот был не просто выбором из двух более-менее равнозначных кандидатов, этот выбор означал и выбор между смертью или жизнью, войной или миром.

И выбор этот, при отсутствии ясно выраженной воли парламента, предстояло сделать королеве Виктории. Выбери она Роберта Солсбери – и тот в кратчайший срок устроит Британии ужасный конец. Такие политики, как он, хороши тогда, когда накопленную мощь надо конвертировать в сокрушающий удар по врагу. Если же мощи уже нет, и она вся растранжирена предшественниками, то такой премьер просто убьет Британию об стену, пытаясь собственной головой пробить выход там, где не намечалось даже входа. В случае с либералом Гладстоном у королевы была хотя бы надежда, что этот один из умнейших людей Империи, мудрый аки змий, сумеет проводить политику, дающую Британии шанс остаться в числе великих держав. Ужас без конца все же лучше, чем пеньковая петля, затянутая на шее палачом.

Весь последний месяц королева по нескольку раз за ночь просыпалась в холодном поту и с отчаянно бьющимся сердцем. Ей чудилось, что на остров уже вторглись полчища русских варваров, а югоросские головорезы уже топают своими сапогами по коридорам Букингемского дворца, намереваясь схватить ее, королеву Викторию, и за все ее злые и подлые дела передать прямо в руки палачу. И будет она повешена за шею, и пусть висит так, пока не умрет.