Текст книги "Бремя русских"

Неделю назад, обуреваемая острым любопытством, королева инкогнито наблюдала за приведением в исполнение смертной казни через повешенье, к которой были приговорена банда из четырех воровок, пойманная с поличным на лондонских улицах. В отсутствие возможности сплавлять бракованный человеческий материал в Австралию и без того суровое королевское правосудие стало просто патологически жестоким. На виселицу можно было угодить даже за пару украденных пенсов.

Ярая женоненавистница, королева с удовольствием подписывала смертные приговоры женщинам и, как правило, миловала мужчин. Вот и в тот раз чувство наслаждения от чужой смерти было острым и волнующим. Правда, тут же появилось ощущение пеньковой петли, охватившей ее собственную шею. И было за что. Горе, кровь и слезы, которые она причинила людям за тридцать семь лет своего правления, в случае поражения Британии могли воздаться ей смертным приговором. И именно тогда, наблюдая, как бьются в петле четыре молодые женщины, почти девочки, вся вина которых состояла только в том, что они родились на самом дне столицы Британской империи, в трущобах Лондона, Виктория решила, что она будет делать все, чтобы всячески оттянуть момент расплаты. А наилучшим помощником в этом ей был бы хитрый и умный либерал Уильям Гладстон.

Несколько дней ушло на консультации с другими политиками. И вот вопрос о назначении был почти решен. Усталый, с всколоченной и растрепанной шевелюрой шестидесятивосьмилетний старик стоит перед ней в кабинете.

– Ваше Величество, – сказал он, – вы меня звали, и я пришел, хоть и обещал себе больше никогда не заниматься политикой. Я не волшебник и не Христос, и не могу творить чудеса. Но я попытаюсь, ибо только чудо способно сейчас спасти Британию. Но я вас умоляю – прекратите, остановите казни бродяг! Эти люди виновны только в том, что остались без источников существования. Или вы хотите, чтобы наше английское простонародье ждало бы русского вторжения на острова как единственного избавления от ужасов тиранического правления королевы? Если вы откажетесь выполнить мою просьбу, то обращайтесь к мистеру Роберту Солсбери, а я тогда умываю руки.

Уильям Гладстон резко выпрямился, ожидая ответа Виктории на свой первый премьерский спич.

Королева нервно сглотнула. Она просто не ожидала такого начала разговора – когда человек, приглашенный ею на должность премьер-министра, ставит ей свои условия. Но, с другой стороны, королева Великобритании была кем угодно: негодяйкой, сволочью, злодейкой, интриганкой… Но она не была дурой. Дура на троне не сумела бы превратить свою державу в самое могущественное государство в мире. И не ее вина, что после смерти наследники Виктории быстро разбазарили то, что королева собирала всю свою жизнь. В этой истории ее детище, ее «империя, над которой никогда не заходит солнце», пала под воздействием лишь грубой силы и волей божественного провидения, выступившего внезапно на стороне России. Все произошло так быстро, что королева не успела найти выход из создавшегося положения, и, на радость своим врагам, попыталась тушить пожар керосином. Теперь же, когда пламя с ревом поднялось до небес, бедная женщина наконец решилась позвать на помощь профессионального пожарного, и совсем не удивительно, что тот сразу стал просить ее перестать еще больше раздувать огонь.

– Хорошо, – хрипло каркнула Виктория, – вплоть до того момента, когда в стране все вернется на круги своя, я наделяю ваш кабинет чрезвычайными полномочиями, в том числе я уступаю вам королевское право карать и миловать. Берите этих оборванцев и делайте с ними что хотите, но только спасите нашу любимую Британию! Это то, единственное, что я от вас требую. Мистер Гладстон, на таких условия вы согласны принять пост главы моего Кабинета?

– Да, Ваше величество, – удовлетворенно кивнул теперь уже полноправный чрезвычайный премьер-министр, – я согласен.

– Уф… – выдохнув с облегчением королева, резко опускаясь, почти падая в глубокое мягкое кресло.

– И вы тоже присаживайтесь, дорогой сэр Уильям… – с трудом надев на лицо умилительную улыбку, проворковать Виктория, указывая на соседнее кресло. – Расскажите своей королеве – так ли на самом деле плохи дела, как ей ранее докладывали?

– Ваше величество, – сказал Гладстон, присев на край мягкого кожаного кресла, – если вам докладывали, что наши дела просто плохи, то должен разочаровать вас – на самом деле они еще хуже. Да-да, именно так. После того, как в деле об убийстве русского императора Александра Второго появился британский след, на нас сразу же спустили свору собак. С русско-югоросско-германским следствием активно сотрудничают все страны Европы. Даже САСШ прислали свою делегацию. Никому не хочется оказаться замешанным в подобном деле, и поэтому следствие идет с пугающей скоростью. Даже обычно ленивые французы суетятся так, будто для них наступил второй Седан. Кстати, русский император уже предложил создать единую для всех стран полицейскую организацию, именуемую Интерпол, которая помогала бы полициям стран, вступивших в эту организацию, в расследовании особо опасных преступлений. А бедный, наивный Дизи надеялся скрыть следы и замести мусор под ковер…

Переведя дух, Уильям Гладстон вытер вспотевший лоб большим клетчатым платком.

– Так вот, Ваше величество, – продолжил премьер, – как только следствию стало ясно, что некий полковник Бишоп был нанят английским правительством при посредстве британских и австрийских Ротшильдов, в тот же самый момент мы, англичане, стали в Европе нерукопожатыми. Морская блокада наших берегов, организованная русским и югоросским флотом – еще полбеды. Главная беда – это дипломатический бойкот по всем линиям и фронтам, который поддержала даже республиканская Франция. Вдобавок к тому, что мы отрезаны от своих колоний, нас отрезали и от самой Европы. Я не исключаю и того, что, воспользовавшись нашей временной слабостью, восстанет Квебек, или САСШ возжелают отнять у нас всю Канаду. Слабым быть плохо, на них тут же нападают все кому не лень, и кто считает себя сильным. Что творится в других колониях, мы пока не знаем. Но я думаю, что очередное сипайское восстание в Индии – только вопрос времени. Что же касается положения в самой Британии, то должен сказать вам, Ваше величество, что в Ирландии, Уэльсе и Шотландии сейчас неспокойно, глухое недовольства в любой момент может перерасти в вооруженный мятеж. Даже в чисто английских графствах положение не из лучших. Заводы и фабрики закрываются из-за отсутствия сбыта и сырья, фабриканты выбрасывают рабочих на улицу. Кроме того, нам грозит самый настоящий голод. Вот уже сто лет Британия не производит столько хлеба, сколько необходимо для пропитания собственного населения. Корабли, блокирующие наши порты, беспрепятственно пропускают суда с эмигрантами, едущими в Америку или еще куда, но задерживают транспорты, которые везут в метрополию промышленные и продовольственные товары. Военного флота, чтобы защитить морские пути, у нас уже нет, да и торговых кораблей остались считанные единицы. И, самое главное, Ваше величество, нет никаких намеков на то, что Россия, Югороссия или Германия решили собрать новую «Великую армаду», чтобы высадить на наших островах десант. Такого нет и не предвидится. Я ожидаю, что Британию будут душить костлявой рукой голода, отрывая от нас самые сочные и нежные куски. – Уильям Гладстон встал. – У югороссов, Ваше Величество, есть поговорка: «Большого слона едят маленькими порциями». Я приложу все усилия, чтобы нашу страну не порезали на кусочки как ростбиф, но для этого мне понадобятся время, деньги и ваша монаршая поддержка. Засим позвольте откланяться, чтобы я мог быстрее приступить к своим новым обязанностям.

Королева тоже встала.

– Идите, сэр Уильям, – сказала она, – и сделайте для нас чудо. И да пребудет с вами Всевышний. Аминь.

Как только новоявленный премьер покинул кабинет, королева крадучись прошла к секретеру, по-воровски оглянулась и вытащила из потаенного ящика початую бутылку коньяка. На радостях она налила себе полный бокал. Теперь, когда у нее есть способный человек, принимающий на себя удары судьбы, королева снова может позволить себе предаться своему любимому занятию. А потом, когда Британия будет спасена, еще неизвестно, кого будут считать ее спасителем…

16 сентября 1877 года. Поезд Париж-Бордо.

Виктор Брюсов, пока еще не коронованный король Ирландии.

Такой говорильни, как в Булони, я никогда еще не видел. Первые три-четыре часа разговор шел вообще ни о чем. В основном фении обвиняли парламентариев в предательстве интересов Ирландии, тогда как парламентарии обвиняли фениев в том же. Да и среди обеих фракций были группировки, для которых другие члены той же фракции были злейшими врагами. Впрочем, и о себе, любимом, я много чего наслышался. Ну, это ладно, я ведь и не напрашивался на королевскую должность. Но было очень обидно, что наше собрание, на которое мы с Джоном ехали через половину Европы, как мне тогда показалось, ничем конкретным не закончится. Чем-то мне это напоминало заседание «Союза Меча и Орала» из «Двенадцати стульев».

Но когда встал Джеймс Стивенс, все затихли: похоже, это был единственный человек, которого уважали все. И он предложил продолжить собрание согласно правилам регламента Роберта, которые были предложены в прошедшем 1876 году, завоевав симпатии всего англоязычного мира. Председателем собрания единогласно выбрали самого Стивенса, секретарем – Джона Девоя.

После этого выступил Парнелл, и с места в карьер предложил меня в короли. Дэвитт поддержал, и неожиданно все единогласно проголосовали за мою кандидатуру, как будто до того не поливали меня помоями.

Я тогда еще подумал про себя, что если уж становиться королем такой страны – то обязательно с полнотой власти. А то парламент, состоящий из таких вот «птиц-говорунов», кого угодно доведет до «дома хи-хи».

После выступления Парнелла дискуссия неожиданно стала конструктивной, и вскоре все пришли к консенсусу – свободной Ирландии быть. Тогда мое пока еще некоронованное величество было проэкзаменовано о том, как именно это совершить. Я вкратце изложил план Тамбовцева-Девоя, упомянув, что не я являюсь его автором – и план этот, как ни странно, встретили овацией.

Потом был торжественный ужин, плавно перешедший в пьянку – кто-кто, а ирландцы умеют пить почти так же, как русские. Почти – я пил наравне со всеми, но, единственный из всех, выглядел трезвым, после чего меня зауважали уже всерьез. И на утро сентября мы все отправились в Париж, где я находился в одном купе с Девоем, Стивенсом и Чарльзом Парнеллом.

Последний сразу сказал:

– Ваше величество, я еще раз удостоверился в том, что наш народ нуждается в сильной руке. Увы, парламент на первых порах должен иметь не более чем совещательные функции – у короля должно быть полное право назначать правительство, издавать указы, а также ветировать любой законопроект. Иначе будет то же, что мы наблюдали в первые часы дебатов.

– Чарльз, называйте меня просто Виктором, – ответил я ему, – я еще не коронован, и величеством пока не являюсь. А с вашими мыслями я полностью согласен, у меня ощущения были примерно такие же….

После этого до самого Парижа Парнелл с Девоем обсуждали будущее Ирландии и, к взаимному удивлению, подружились. А Стивенс по ходу дела давал мне уроки гэльского, все время приговаривая: «An-mhaith, fear óg!» – «очень хорошо, молодой человек!». Когда мы прибыли в Париж, он спросил у Джона и Чарльза:

– Господа, а вот почему человек, который совсем недавно стал учить наш древний язык, вполне сносно на нем говорит, а вы его практически не знаете?

Я сразу встал на их защиту, сказав, что господа Девой и Парнелл сделали намного больше для Ирландии, чем моя скромная персона, и что их вины в том, что мне языки даются легче, чем им, нет.

Вечером Джеймс Стивенс, Чарльз Парнелл и большинство парламентариев направились в Константинополь. Джон Девой и некоторые из фениев уехали в Брест – не тот, что в Белоруссии, а тот, что в Бретани. Оттуда Девой уйдет на французском почтовом пароходе в Бостон, а его спутники – в Дублин, Белфаст и Корк, готовить Рождественское восстание. Я же и несколько других под командой Майкла Дэвитта должны уехать в Бордо, а оттуда на пароходе в Лиссабон, и далее на Азоры, куда в ближайшем будущем прибудут добровольцы, из которых нам предстоит сколотить бригаду Королевских стрелков.

Но неожиданно оказалось, что на этот вечер не было железнодорожных билетов первого класса – а путешествовать вторым королю, пусть и некоронованному, ирландцы не позволили. Пришлось остаться в Париже еще на один день. Стивенс оставил свою квартиру в мое распоряжение – благо места и для меня, и для моих спутников было более чем достаточно.

Вечером я позволил себе полистать третью книгу из тех, что я привез с «Кузи» – путеводитель по Парижу. И на следующее утро я решил посмотреть те части французской столицы, где не успел побывать в прошлый раз – Левый Берег и район Сорбонны, а также аббатство Клюни и некоторые другие тамошние места. Конечно, многое в путеводителе еще не существовало или выглядело совершенно по-другому, но общее представление я из него получил.

И рано утром 11 сентября я пошел гулять по бульвару Сен-Мишель. Вдруг из какого-то переулка я услышал женский крик. Как ни странно, французы вокруг меня не обратили на эти крики никакого внимания. Только один прохожий осуждающе сказал: «Дура-баба, не знает, что гулять по этим переулкам опасно».

Я же метнулся в переулок и увидел четверых парижских бандюков-апашей, двое из них держали за руку какую-то девушку. Один опустошал ее ридикюль, а еще один с вожделением щупал ее за всякие разные места, отпуская при этом циничные остроты, от которых ухохатывались его подельники.

Это они зря так. В моей голове что щелкнуло; некоронованный король Ирландии исчез, и на свободу вышло мое «альтер эго» – чемпион «Адмирала Кузнецова» по айкидо. Я даже забыл про ПМ с глушителем, тихо ждущий своего часа в плечевой кобуре. Этих козлов я сделаю просто голыми руками.

Удар, шаг, еще удар ногой (есть еще растяжка в теле) – и вот мужик с сумочкой и мужик-лапатель лежат на земле. Этим двоим, пожалуй, лежать придется долго, и не дома на своей кровати, а в больнице или в морге при ней. Два других отпустили девушку и потянулись за ножами. Навахи – отметил я, а в умелых руках это вещь довольно опасная. Я не стал рисковать, Вспомнив про свой ПМ, я выдернул его и – хлоп, хлоп. Еще двое местных уголовников легли на холодные камни парижской мостовой. Все, пора отчаливать. Не хватало еще ажанов, скандала и прочих вещей, которые так осложняют жизнь и отнимают время.

Девица, наблюдавшая за этими разборками, превратилась в библейский соляной столб. Она даже не кричала, а всхлипывала, а глаза у нее были по девять копеек. Я вложил ПМ обратно в кобуру, подобрал сумочку, засунув в нее все, что валялось на земле, и только тогда узнал свою недавнюю знакомую. Это была… ну надо же – Александра Кропоткина!

– Господин Брюсов, это… это вы? Неужели? – дрожащим голосом наконец сумела произнести она.

– Александра, все в порядке, не бойтесь, – сказал я. – Инцидент исчерпан, месье уже раскаялись в содеянном. И теперь они уже вряд ли когда-либо совершат плохие поступки. Самое главное – с вами ничего непоправимого не произошло?

– Нет, они не успели, – всхлипнула девушка, – хотя их главарь уже сказал, что он будет первый. Вы появились как раз вовремя.

– А как вы здесь оказались? – Взяв девушку под руку, я поспешил покинуть с ней место происшествия.

– Фрау фон Каула уехала вчера утром по своим делам, – объяснила мне на ходу Александра, – и сказала, что вернется только завтра. Она запретила мне выходить из гостиницы. А я ведь приехала в Париж не для того, чтобы сидеть взаперти. Тем более что Париж она мне практически не показала. Вчера я гуляла по Правому берегу, и все было удачно. А сегодня спросила у одного молодого человека, как пройти к Сорбонне, и он меня завел сюда. Это тот, который рылся в моем ридикюле… – И Александра махнула рукой в сторону переулка, от которого мы уже отошли на приличное расстояние.

Потом, когда девушка окончательно пришла в себя, я галантно предложил ей:

– Мадмуазель Александра, если с вами все в порядке, и вы не спешите домой, то давайте погуляем по Парижу вместе.

Сашенька довольно быстро оправилась от испуга, и мы несколько часов бродили сначала по левому, потом и по правому берегу, пообедав в знаменитом Café de la Paix. Закончилась наша прогулка пробежкой по знаменитым «большим магазинам», где я, не удержавшись, накупил девушке кучу нарядов и аксессуаров. Когда я привёл ее обратно в гостиницу и хотел поцеловать ее руку, она вдруг бросилась ко мне на шею и поцеловала в губы – неслыханно дерзкий поступок для молодой девушки из хорошей семьи, мне, впрочем, пришедшийся по душе.

С неохотой оторвавшись от моих губ, она сказала:

– Виктор, если вы напишете моему папá и попросите моей руки, я буду самой счастливой девушкой в мире!

– Сашенька, – ответил я, – обещаю вам, что напишу. Но он наверняка мне откажет. Ведь кто он – потомок самого Рюрика, – и кто я?

Сашенька потупила взгляд.

– Виктор, ведь вы же югоросс – а это уже немало. Я же сделаю все, чтобы он сказал «да»! Обещаю.

На этой оптимистичной ноте мы распрощались, и я отправился к Стивенсу, где меня уже ждали мои спутники, пожурившие меня за поздний приход. И действительно, мы едва не опоздали на поезд. Но я помнил чудесные глаза Александры и ее не по годам развитый интеллект…

На контрастах мне вспомнились две мои несостоявшиеся невесты. Первая, приехав вместе со мной в Североморск из Питера, сразу сказала: «Я никогда не буду жить в этой дыре». После чего укатила обратно в Питер, и больше я ее не видел. Вторую же после моего возвращения из очередного похода я не обнаружил в числе встречавших. Зато, придя домой, застал ее в постели с кавалером. И она не нашла ничего лучшего, чем сказать мне все, что она думает. Я еще и оказался виноват в том, что прибыл раньше, чем она рассчитывала, а не на следующий день.

И, если честно, выгнав ее, я вздохнул с облегчением, ибо меня уже тяготила мысль, что эта дрянь когда-нибудь станет моей женой.

И когда поезд, стуча колесами, уносил нас из Парижа, я достал гитару и запел любимую мамину песню, которую, по ее словам, часто пел мой отец:

«Здесь лапы у елей дрожат на весу…»

Часть 13. Громовая осень

17 (5) сентября 1877 года. Утро. Санкт-Петербург. Гатчинский дворец.

Штабс-капитан гвардии Николай Арсеньевич Бесоев.

За окном тихо шумели пожелтевшие листья парковых берез. Начиналась золотая осень 1877 года. На планете Земля досрочно заканчивался XIX век, и наступал век ХХ-й. Отныне все полтора миллиарда жителей планеты будут жить и мыслить совершенно в другом, лихорадочном ритме. Тот, кто готов к этому переходу – вырвутся вперед, все прочие отстанут, став тихой и затхлой провинцией. Наша задача – сделать так, чтобы Россия и русские оказались в числе лидеров, а не стали одной из тех наций, которые вечно догоняют сбежавший от них паровоз.

А тем временем к нам в Гатчину по вызову императора Александра III приехал технический гений, бессеребренник и подвижник отечественного оружейного дела штабс-капитан Сергей Иванович Мосин. К нам – потому что по просьбе царя я прикомандирован к его августейшей особе, и в чине штабс-капитана гвардии тренирую первую в России отдельную Гатчинскую роту специального назначения. Половина ее состава – кубанские пластуны. Другая половина – собранные по всей Российской армии разного рода уникумы. Силачи, сверхметкие стрелки, метатели ножей и прочие «факиры и глотатели огня». Материал, конечно, замечательный, но уж очень сырой. Настоящий спецназ из них еще лепить и лепить. Потом обтачивать и снова лепить.

При этом остро встал вопрос о боеприпасах на бездымном порохе. Без него вся наша маскировка просуществует только до первого выстрела. В качестве временной меры в нынешних условиях мы решили пока пойти путем «инженера Сайруса Смита», методом тыка определив оптимальную навеску влажного пироксилина для переснаряжения унитарных патронов к винтовке Бердана № 2. А в дальнейшем основой всех русских стрелковых боеприпасов должен стать пироколлодийный бездымный порох профессора Менделеева (чем Дмитрия Ивановича, к его немалому удивлению, уже успели озадачить). Теперь его рецептуру не украдут американские разведчики, и нам не придется его покупать за золото в САСШ.

Итак, о штабс-капитане Мосине. В другие времена этот человек стал бы миллионером или даже миллиардером, основателем мощнейшей оружейной корпорации, лицом России, рядом с которым охотно встанут и арабский шейх, и наследник британского престола. А тут постыдились даже просто дать его имя сконструированной им же винтовке, хотя вся Россия и весь мир знали, кто там работал, а кто просто стоял рядом.

Сейчас же штабс-капитан Мосин беден как церковная мышь, и вопросом счастья всей его жизни являются пятьдесят тысяч рублей серебром, которые законный супруг его возлюбленной Варвары Николаевны то ли уже потребовал, то ли вскоре потребует за предоставление ей развода. В нашем понимании – совершеннейшая работорговля, за которую мы туркам-османам головы на раз отрывали, но вполне привычное явление для здешней России. Пятьдесят тысяч рублей, пусть даже и серебром – просто смешные деньги по сравнению со всей стоимостью проекта. Конечно, есть вариант сделать Варвару Николаевну вдовой, но думаю, что Александр Александрович не одобрит таких радикальных методов.

Вчера вечером, узнав, что штабс-капитан Мосин прибыл в Санкт-Петербург, я сделал императору отдельный доклад на эту тему. Александр Александрович у нас человек довольно чувствительный к вопросам морали и категорический противник всяческих разводов. Но и он в конце концов, после длительных размышлений, был вынужден признать, что в данном случае необходимо сделать исключение, поскольку господин Арсеньев, являясь законным супругом и запросив за развод деньги, отнесся к своему браку не как к таинству, освященному Божьим присутствием, а как к банальной сделке купли-продажи.

– Если он и в этот раз потребует денег, – рассердился император, – то пусть берет свои пятьдесят тысяч и катится вон из нашей России. У нас тут со времен моего покойного батюшки людьми торговать не принято. И за такие вот сделки можно угодить на Акатуйскую каторгу, а то и еще куда подале. Не крепостную бабу, мерзавец, продает, а свою законную супругу. Я штабс-капитану Мосину денег дам, а вы уж, Николай Арсеньевич, со своими орлами проследите, чтобы все было сделано как положено. Чемодан – вокзал – граница. И здравствуй, Баден-Баден. Соответствующую бумагу господину Арсеньеву с выражением своего высочайшего монаршего неудовольствия я напишу. Такие подданные только позорят Отечество и своего императора.

И вот перед нами сам знаменитый штабс-капитан Мосин, немного робеющий в присутствии императора, а также меня, считая мою скромную особу адъютантом и царским любимчиком.

– Здравствуйте, Сергей Иванович, – поздоровался Александр, медвежьим хватом пожимая руку штабс-капитана. – Мы вас уже заждались, и без вашего участия никак не можем решить одну интересную задачу…

– Здравствуйте, Ваше величество… – ответил взволнованный и немного опешивший от такого начала разговора Мосин, – я буду счастлив помочь вам, если, конечно, это в моих силах.

– У нас тут, Сергей Иванович, имеется образец югоросской военной техники, так называемый автомат Калашникова. С одной стороны, это чудо-оружие, а с другой стороны, под руководством опытного унтера любой неграмотный русский мужик способен освоить его буквально за несколько часов. Да что там русский мужик – даже дикие африканские негры смогут быстро в нем разобраться. Посмотрите сами – ведь все гениальное просто.

Император повернулся в мою сторону и кивнул.

– Николай Арсеньевич, покажите товар лицом…

Я положил на стол перед Мосиным принесенный с собой самый обычный, на каждый день, без наворотов, АК-74. Такой привычный для всех нас, людей из будущего, автомат. Но стоящего сейчас передо мной человека, великого русского оружейника, этот автомат являлся своего рода откровением. На столе перед штабс-капитаном Мосиным лежало лучшее оружие все времен и народов, совершенный убийца, сочетающий мощь, простоту и надежность.

Вопросительно взглянув на императора и получив от него кивок-разрешение, штабс-капитан осторожно взял «калаш» в руки и стал его внимательно рассматривать, получая от этого процесса почти физическое наслаждение. Каждый служивший в армии мужчина помнит упоение и восторг, что вызывает каждое изделие бессмертного русского гения.

Неожиданно внимание Мосина привлекло клеймо, выбитое на боку автомата.

– Ваше Величество! – осторожно спросил он, подняв взгляд на императора, – что означают эти цифры?

Мы с императором переглянулись. Один экзамен – на наблюдательность – штабс-капитан Мосин только что сдал, и теперь мы могли двигаться дальше. Император лишь развел руками: раз так, дескать, ничего не поделаешь, придется посвятить гениального русского оружейника в тайну нашего появления в этом мире.

– Сергей Иванович, – сказал я, – не удивляйтесь, это оружие и в самом деле изготовлено в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. Оно вместе с нами, вашими потомками, попало силой Божьего провидения сюда, в девятнадцатый век. Многие знания – многие печали, но этот крест нести только нам, и никому более. Все, что было до момента нашего прибытия сюда, в одночасье стало небывшим, и мы, югороссы, заново начали писать историю этого мира. Вот, Государь, стоит рядом и он вам скажет, что мои слова – истинная правда.

Штабс-капитан Мосин недоверчиво перевел взгляд на императора, и тот кивком головы подтвердил все сказанное мною.

– Чудны дела твои, Господи… – пробормотал Мосин, крестясь. – Теперь мне понятно, почему Югороссия так легко и быстро победила и турок, и британцев. В этот раз, пожелав наказать злодеев, Всевышний воистину не поскупился и отмерил все сторицей.

– Сергей Иванович, – сказал император, – позднее Николай Арсеньевич с моего позволения подробно вам все расскажет. А пока давайте вернемся к нашим баранам…

Император перевел взгляд на мою скромную персону.

– Николай Арсеньевич, я попрошу вас все-таки продемонстрировать господину штабс-капитану Мосину устройство вашего чудо-оружия. Если можно, помедленее…

Пока я под внимательным взглядом изумленного Мосина разбирал автомат, император продолжил свою вступительную лекцию.

– Как видите, действительно все просто, – сказал он. – Неполная разборка, без всяких инструментов, и всего пять деталей. Все трущиеся детали имеют достаточно большие допуски, и даже будучи уроненным в грязь, оружие не потеряет работоспособности. Но самой главной деталью, можно сказать, сердцем автомата, является вот этот затвор для запирания ствола поворотом. Именно с затвора и затворной рамы вы должны начать свою работу. Я говорю вам об этом, потому что секреты этого автомата нам предстоит осваивать постепенно, поскольку у нас отсутствует и соответствующая промышленная база, и несметные армии врагов, которые нужно будет отстреливать из таких вот автоматов. Ведь именно благодаря скорострельному автоматическому оружию несколько сотен югороссов победили многочисленную турецкую армию. Но, как я уже вам сказал, нам пока этого не надо. К тому же наши инженеры еще не освоили метод крепления на ствол газоотводной трубки. Так что первой вашей задачей будет сделать очень упрощенную, не самозарядную, но работоспособную версию этого оружия под винтовочный патрон. Вот, смотрите: затворную раму с затвором и возвратной пружиной оставляете неизменной, убираете с нее только газовый поршень. Но так, чтобы его потом можно было легко вернуть на место. Предусмотрите там резьбу или какое-нибудь другое крепление. Ибо, как гласит опыт, лет через пятнадцать-двадцать, когда нашей армии надо будет переходить на самозарядное оружие, на складах мобилизационного резерва уже будут лежать три-пять миллионов «устаревших» винтовок. Вы меня поняли, Сергей Иванович – конструкция винтовки должна предусматривать переделку в самозарядный вариант[1]1
  Конечным вариантом эволюции этого оружия станет «супермосин» из саги «Закоулки Мироздания».


[Закрыть] при минимальном количестве человеко-часов труда квалифицированных рабочих.

– Я вас понял, Ваше Величество, – кивнул штабс-капитан Мосин, – один только вопрос: под какой патрон проектировать эту винтовку? Калибр данного изделия, – он кивнул на разобранный АК-74, – мне кажется несколько недостаточным для нормального армейского оружия.

– Хороший вопрос, – кивнул император и достал из кармана два патрона. – С патронами вам придется разбираться самостоятельно – образцов, на сто процентов соответствующих всем требованиям, у нас сейчас нет. Вот, смотрите: это – русский трехлинейный винтовочный патрон образца 1891-1908 года с медно-никелевой пулей оживальной формы. Все бы хорошо, но дело портит закраина, унаследованная данным боеприпасом от патрона винтовки системы Бердана, отчего такой патрон оказался малопригоден для использования в автоматическом оружии. При всех прочих достоинствах, закраина – это его большой минус. А вот это – промежуточный патрон образца 1972 года, калибра в две и пятнадцать сотых линии. Калибр был уменьшен с целью облегчения носимого боезапаса и уменьшения расходов на войну, но с этим делом тогдашние генералы несколько перестарались – пуля стала весьма неустойчивой в полете и склонной к рикошетам. Для боевой винтовки вам надо взять этот трехлинейный винтовочный патрон, но вместо закраины применить кольцевую проточку. Такой патрон – дело не дешевое, и в ходе боевых действий солдатам необходимо уметь попадать в цель, а не разбрасывать пули в молоко. Поэтому вместе с созданием боевой трехлинейной винтовки вам предстоит спроектировать и ее учебную копию, стреляющую куда более дешевыми промежуточными патронами. При этом учебная винтовка по своему весу, балансу и настильности огня должна точно воспроизводить основной образец, просто боеприпасы для нее надо сделать в два раза дешевле. При создании промежуточного патрона используйте образец 1972 года, но калибр пули увеличьте до двух с половиной линий. И еще: с тульского завода вам придется уйти, но если вы знаете там хороших мастеровых или инженеров – забирайте их с собой. С завтрашнего дня вы назначаетесь директором Сестрорецкого оружейного завода, который под вашим руководством, мы надеемся, превратится в образцовое оружейное предприятие. Вы все поняли, Сергей Иванович?

– Так точно, Ваше величество! – браво отрапортовал императору Мосин.