Текст книги "Бремя русских"

– Да, и вот еще что, – добавил Александр, – до меня дошли сведения о ваших весьма сложных личных делах. Да-да, Сергей Иванович, речь идет о Варваре Николаевне Арсеньевой. А также о том, что ваши чувства к этой молодой и красивой женщине взаимны. Мы также знаем, что ее супруг к ней безразличен, и никогда не примет вашего вызова на дуэль. Вместо этого он собирается потребовать от вас пятьдесят тысяч рублей отступного, и лишь в этом случае он даст ей развод. Как Император, я обещаю вам, что как только ваш новый дуплекс из двух винтовок выдержит все испытания и будет готов к серийному производству, мы сами решим вопрос с господином Арсеньевым. Да будет посему. По делам вам будет и награда.

На этой оптимистической ноте аудиенция была закончена, и мы с Сергеем Ивановичем, предварительно собрав автомат, вышли.

21 (9) сентября 1877 года. Брест, Франция.

Жозеф Стюарт, хозяин парохода «Аппин».

Обычно в это время года я отдыхаю в Шато Клери, окруженный роскошью и верными слугами. А сейчас с моря дул холодный ветер, кричали чайки, и в дымке еле угадывались очертания моего «Аппина», уходящего на юго-запад, к далекому острову Корву. Будь я помоложе, то и я был бы на его борту…

Все началось с моего знакомства с этим необыкновенным человеком – Виктором Брюсовым. Меня с самого начала удивило то, что его фамилия была похожа на фамилию нашего великого короля, Роберта Брюса. Но я ничего тогда, каюсь, не подумал – мало ли в жизни бывает совпадений? Хотя то, что он был единственным неирландцем на этой ирландской конференции, должно было уже тогда меня навести на определенные мысли.

Я не вмешивался в ход конференции, а также строго-настрого запретил моим людям подслушивать; хоть моя семья уже давно живет во Франции, мы, Стюарты – клан, к которому принадлежат законные короли Шотландии, и я пытаюсь во всем беречь честь моих шотландских предков. В отличие от людей, забывших про свои корни – таких, как президент Мак-Магон – мы, Стюарты, так и остались шотландцами, даже если мы, увы, уже не говорим по-гэльски. Когда мой покойный отец попытался меня научить основам языка мой прародины, я делал все, чтобы его не учить. О чем сейчас весьма сожалею.

Но кое-что я запомнил. И когда из конференц-зала раздались крики «fada beo an rí», я вздрогнул. На шотландском гэльском «Да здравствует король!» звучит примерно так же.

В тот же вечер, после ужина, я пригласил мсье Брюсова к себе на чашечку кофе и на стаканчик коньяка «Наполеон». Этот коньяк подделывают все кому не лень, но настоящий «Наполеон» должен был быть розлит в бочки из лимузинского дуба еще при покойном императоре, и оставаться в бочках не менее шести лет. Как только его разливают по бутылкам, он больше не развивается. Мой запас (из небольшого коньячного подвальчика, принадлежащего человеку, чья мать была из нашего клана) выдерживался в бочках целых десять лет, и продается он только друзьям и родственникам.

Когда благородный напиток был в бокалах, я как бы в шутку предложил тост:

– За Виктора Первого Брюса, нового короля Ирландии!

Мой собеседник посмотрел на меня с удивлением и сказал:

– Мсье Стюарт, я, увы, пока не коронован. Зовите меня просто Виктором!

– А вы меня Жозефом, – ответил я и спросил: – Но, как бы то ни было, я угадал?

– Да, мсье Стюарт, – коротко сказал Виктор.

– А вы правда происходите из рода Брюсов? – спросил я.

– Мой предок был незаконнорожденным отпрыском одного из Брюсов, служившего верой и правдой первому императору России, Петру Великому, – ответил Виктор. – А через него и я являюсь потомком Эдварда Брюса.

Я встал, поклонился и сказал:

– Ваше величество, значит, вы еще и родич нашего великого короля Роберта.

– Жозеф, – ответил Виктор, – я ж говорю – какое я величество, я еще не коронован. Да и предок мой, увы, был, так сказать, бастардом. Так что зовите меня Виктором, прошу вас. Хотя я действительно потомок короля Роберта, а значит, и ваш дальний родственник.

– Вот как! – воскликнул я.

– Да, Жозеф, вы, наверное, запамятовали, что первый шотландский король из династии Стюартов был сыном Мэджери Брюс – дочери короля Роберта. Ведь после смерти победителя британцев при Бэннокберне Шотландией стал править его сын Дэвид II. Но он умер бездетным и передал престол своему племяннику, сыну сестры и Уолтера Стюарта Роберту. Так началась королевская династия Стюартов, к которой вы, Жозеф, имеете честь принадлежать…

– Бог мой! – воскликнул я, – действительно, как я мог такое забыть! Выходит, Виктор, в ваших и моих жилах течет кровь Брюсов…

– Да, Жозеф, – улыбнувшись, сказал Виктор, – все обстоит именно так. Правда, я веду свою родословную от брата короля Шотландии. Но Стюарты действительно состоял в родстве с Брюсами.

«Вот так вот, – подумал я, – мало считать себя шотландцем, надо еще хорошо знать свое прошлое и великих шотландцев, прославивших нашу землю…» И мне стало немного стыдно перед этим выходцем из далекой Московии, который, как оказалось, знал историю моего отечества лучше меня.

– Виктор, а я правильно угадал, что коронация ваша не за горами, а это подразумевает, что Ирландия вскоре станет свободной? – спросил я.

– Жозеф, это не моя тайна, – просто сказал Виктор. – Давайте не будем об этом больше говорить…

Но я продолжал настаивать:

– Но, Виктор, скажем, чисто гипотетически – если бы все это было так, то не пригодились бы вам и шотландцы?

Он посмотрел на меня с некоторым удивлением и сказал осторожно:

– Если рассуждать чисто теоретически, то шотландцы могли бы нам и пригодиться. Только вот интересно, что это за люди?

Я ответил по возможности обстоятельно:

– У меня до сих пор довольно тесные связи с моими родичами в Аппине. Всех подробностей я вам открыть не могу, но не менее сотни смогут выйти немедленно. Плюс еще некоторое количество потомков шотландских горцев во Франции – не только беженцев времен принца Чарли, но и недавних переселенцев, согнанных со своих земель уже в этом веке.

Виктор ненадолго задумался, а потом спросил:

– И как быстро вы могли бы доставить этих людей, ну, например, в Брест?

– Хоть я и из благородного рода Стюартов, но мои предки, когда они оказались во Франции, были весьма небогаты, – сказал я. – И только мой дед сумел скопить кое-какие капиталы, а мой отец создал небольшую судоходную компанию, которую я сумел расширить. Я торгую, в том числе и с Шотландией – вот, например, через неделю из Глазго в Брест уходит мой корабль с шерстью и шотландским виски. Корабли под французским флагом ваши морские патрули пока пропускают. На этом же корабле найдется место в трюме примерно для нескольких сотен человек.

Виктор еще раз внимательно посмотрел на меня и спросил:

– А не мог ли этот же корабль зайти по дороге, например, в Белфаст? Или в Ливерпуль?

– Это возможно, – кивнул я. – А не могу ли я осведомиться, куда этих людей нужно будет доставить?

Тот помолчал, посмотрел мне в глаза, и вдруг сказал:

– На Западные Азоры.

Я хорошенько все обдумал, потом ответил:

– Вы знаете, Виктор, после Бреста этот корабль должен был идти в Порту, за грузом портвейна. Я собирался подождать пару недель, у меня пока еще нет груза из Бреста в Порту. Но что если вместо этого мы сходим на Азоры? Хоть я и шотландец, но в таком святом деле я жадничать не буду. Потери от похода порожняком я возьму на себя – я уже немолод, денег у меня вполне достаточно, супруга умерла три года назад, сыновей у меня нет, только дочери, а их мужей я не очень люблю, так что если их наследство и сократится на столько-то тысяч франков, то так тому и быть. Но вот такой вопрос: можем ли мы рассчитывать на помощь Ирландии в деле отвоевания шотландской независимости?

Виктор, не колеблясь ни секунды, сказал:

– Можете. Мое командование не оставит ирландских, и не только ирландских, повстанцев без помощи. Каждый народ имеет право на свободу. К тому же шотландцы, покинувшие Родину, находили приют и уважение в России. Шотландцами были генералы русской армии Патрик Гордон, Александр Лесли и его сын Юрий, а потомок рода Барклаев командовал русской армией, победившей Наполеона и вошедшей в Париж. Да и, Жозеф, разве родственники не должны помогать друг другу в трудную минуту? – И Виктор хитро улыбнулся.

Обычно у меня уходит не больше одной бутылки «Наполеона» в год – этот коньяк редкий, и я его пью нечасто, и только с самыми близкими друзьями и соратниками. Но в этот вечер мы с Виктором опустошили за обсуждением подробностей целых две бутылки – не спеша, маленькими глоточками. Может быть, дело дошло бы и до третьей бутылки, но тут Виктор, который, несмотря на изрядное количество выпитого, казался абсолютно трезвым, попросил меня переслать телеграмму на адрес какой-то экспортно-импортной компании в Константинополь, и принести ему ответ. Текст был такой: «Груз прибудет по назначению до 3 октября пароходом Аппин. Сообщите дату ответной поставки».

Ален, мой самый надежный слуга, вскоре вернулся с ответом: «Операция застрахована. Груз будет доставлен первого октября».

Виктор поблагодарил меня, но не сказал мне ничего о значении этих телеграмм. Впрочем, разгадать первую было несложно – она гласила, что те самые люди, которых нам предстояло забрать в Ливерпуле и Белфасте, доберутся прямо на Корву.

С тех пор прошло больше недели, и «Аппин» пришел в Брест вчера утром. На его борту находилось около трехсот пятидесяти ирландцев и сто семь шотландцев. К ним присоединились восемьдесят семь человек из французской шотландской молодежи, под началом Алана, сына моего старого друга Давида МакГрегора, у которого я остановился на вчерашнюю ночь. Новости, что они привезли, ужасали. На островах безработица, голод страх и ужас. Полиция свирепствует, отлавливая бродяг и нищих, народ в отчаянии. Глухое ворчание постепенно перерастает в ярость, сдерживаемую с большим трудом. Боже, помоги этим людям, дай им дождаться свободы!

Когда-то мы с Давидом мечтали о возрождении независимой Шотландии. Ныне же мы оба были вдовцами и занимались сугубо коммерческой деятельностью. Но в этот вечер мы предавались воспоминаниями о нашей далекой и наивной юности. И когда зашел разговор о гэльском языке, дочь Давида, Катриона, которая недавно овдовела и вернулась под родительский кров, вдруг сказала: «Мсье Жозеф, а давайте я вас попробую научить говорить по-гэльски…»

И вот сейчас я пойду на первый урок нашего древнего языка. Катриона говорит, что если когда-нибудь Шотландия станет свободной, она непременно вернется в наш родной Аппин. Я вот и подумал – а почему бы и мне не поехать вместе с ней? Тем более что женщина она красивая, и взгляды, которые она весь вечер бросала на меня, были достаточно красноречивыми. Я очень любил свою покойную Мари, и никогда не думал, что женюсь вторично. Но в последние годы мне было весьма одиноко. Впрочем, сначала уроки гэльского, а там как Бог даст.

23 (11) сентября 1877 года. Вашингтон, Президентский дворец.

Президент Рутерфорд Бирчард Хейс и государственный секретарь Уиллиам Максвелл Эвертс.

Голос президента Хейса был скрипучим и раздраженным, как у старой базарной торговки, с утра вставшей не с той ноги.

– Ну что ещё, Эвертс? – недовольно сказал он. – Не видишь что ли, я занят. Я читаю Библию. Приходи завтра, а еще лучше послезавтра.

– Но, мистер Президент, – озабоченно ответил госсекретарь, – дело у меня срочное, и оно совершенно не терпит промедления…

Рутерфорд Хейс нехотя оторвался от Библии и недовольно поморщился.

– Ну хорошо, что у тебя на этот раз? – спросил он.

– Мистер президент, – госсекретарь раскрыл свой большой кожаный бювар, – дело в том, что наш Сенат не хочет ратифицировать недавно подписанный договор с Югороссией.

– Как не хочет? – удивленно воскликнул Хейс. – И что этим бездельникам не понравилось на этот раз?

Эвертс тяжело вздохнул. Ему очень не хотелось продолжать этот неприятный для него разговор, но деваться было некуда.

– Меня сегодня вызывали в Комитет по иностранным делам. Вы же знаете, что в нём состоит Аарон Сарджент, старший сенатор от Калифорнии.

– Не знаю, – ответил Хейс, – да и не мое это дело – знать, кто состоит в каком комитете в Сенате. Мне это неинтересно. Для подобных вещей у меня есть вы. Ну, и что там с этим старшим сенатором от Калифорнии – как его, Аароном Сарджентом?

Эвертс поморщился.

– Дела, собственно, местные, калифорнийские. Так вот, Сарджент обратил внимание на параграф договора о передаче Форт-Росской территории под суверенитет Российской империи.

– А что, там действительно был такой параграф? – раздраженно спросил президент.

– Да, был. И я тоже внимания не обратил на него, – ответил Эвертс. – Они там в Калифорнии до сих пор не рассчитались за покупку этой русской собственности. А вот этот Сарджент обратил внимание. И требует, чтобы этот параграф был вычеркнут из договора. Очевидно, у него в этом деле присутствует какой-то свой интерес.

Президент Хейс с удивлением посмотрел на своего госсекретаря.

– Так я не понимаю – собственно, в чём там проблема? Вычеркните этот пункт, и больше не отвлекайте меня на такие пустяки.

– Видите ли, если мы его вычеркнем, – вкрадчиво сказал Эвертс, – то тогда и весь договор может быть признан недействительным.

– Да ладно, русские вряд ли что-либо предпримут! – раздраженно отмахнулся президент. – Константинополь далеко, а Петербург – еще дальше. Так что изымите из текста этот злосчастный параграф, и пусть Сенат ратифицирует все остальное.

– Хорошо, мистер президент, – ответил Эвертс, – я передам ваши слова сенатору Сарженту. Будут еще какие-либо указания?

– Видите ли, Эвертс… – задумчиво сказал президент Хейс, – совершенно другой вопрос в том, как тот проклятый параграф вообще попал в договор…

– Я уже телеграфировал Гранту, – ответил Эвертс, – но мне ответил почему-то какой-то Альвин Джонсон. Пишет, что после того, как Грант договорился с русскими, Бокер что-то самовольно поменял в тексте договора, и президент Грант подписал его, даже не проверив содержимое.

– То есть как это подписал, не проверив содержимого?! – удивленно воскликнул Хейс. – Он же был обязан прочитать весь текст и поставить свои инициалы на каждой странице!

Госсекретарь пожал плечами.

– Джонсон пишет, что Грант полностью доверял Бокеру.

– Опять этот Бокер! – раздраженно бросил Хейс. – Мне надоело слушать эту фамилию. Как он мне надоел! Передайте в газеты, что он согласился на изменение текста договора, не согласовав это с Грантом – нашим главным посланником.

– Мистер президент, мы этого не можем сделать, – осторожно сказал Эвертс. – Тогда все будут высмеивать именно вас, и только вас. Ведь все тексты договора приходили к нам по телеграфу.

– И про Калифорнию тоже? – раздраженно спросил Хейс.

– Я ещё не проверял, – уклончиво ответил Эвертс.

– Так проверьте! – резко сказал ему президент. – А что если мы скажем газетчикам, что Грант спился и не заметил, что русские подменили страницу в договоре?

– Нет, этого мы сделать не можем, – решительно заявил госсекретарь. – Во-первых, Грант всё ещё очень популярен – шутка ли, ведь именно он победил в Гражданской войне. Ну, а во-вторых, если они упомянут про этот параграф, то русские обязательно проверят, что именно мы ратифицировали. И тогда уж точно разразится скандал.

Хейс в раздражении стукнул кулаком по столу.

– Ох уж этот проклятый Бокер! Все проблемы у нас из-за него!

– А вы знаете, мистер президент, – вкрадчиво сказал госсекретарь Эвертс, – что когда Бокер был нашим послом в Османской империи, то его жена оставалась здесь, в Филадельфии?

– И что с того? – недовольно спросил Хейс.

– Дело в том, – сказал Эвертс, – что турки известны тем, что обожают содомию. Их греховные пристрастия даже вошли в пословицу. Может, и Бокер содомит?

– А его жена ездила с ним в Россию? – на этот раз с нескрываемым интересом спросил президент.

– В Петербург – да, – ответил Эвертс, нервно облизав губы. – Но теперь она в Карлсбаде, на водах. В Константинополь же Бокер опять поехал без своей драгоценной половины. Быть может, у него там с тех пор остался любовник, и именно поэтому он так охотно туда помчался?

Президент Хейс молитвенно поднял глаза к потолку.

– Эвертс, передайте во все газеты: посланника Бокера мы изгоняем с дипломатической службы за нарушение заповедей Божьих. Если же спросят, то так и скажите – за содомию.

– Хорошо, – ответил тот, потирая руки, – я сделаю это с большим удовольствием. А тот параграф, значит, мы убираем из договора?

– Да, конечно, – сказал президент Хейс, – я же вам уже сказал об этом. А теперь ступайте, Эвертс, и не мешайте мне молиться. И да поможет нам Господь во всех наших начинаниях…

24 сентября 1877 года. Лондон. Статья в газете «Таймс»

Авторы: Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

Торжество реакции над здравым смыслом

Над нашей старой доброй Европой внезапно нависла ужасная угроза. Московиты, носители самого ужасного азиатского деспотизма, разгромили азиатскую же страну Турцию, и теперь готовы диким потоком ворваться на просторы Европы. Для каждого прогрессивного европейца невыносимо торжество славян, этой вечной угрозы и вечного ужаса европейской цивилизации.

Турция разгромлена и уничтожена, теперь безжалостный восточный деспот выбрал своей целью древнюю империю Габсбургов. Правящие в ней победители славян – немцы и мадьяры – взяли в свои руки историческую инициативу в дунайских областях. Без помощи немцев и особенно мадьяр, южные славяне превратились бы в турок, как это и произошло с частью славян – по крайней мере, в магометан, каковыми поныне еще являются славянские босняки. А это для южных славян Австро-Венгрии настолько большая услуга, что за нее стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую.

Панславизм по своей основной тенденции направлен против прогрессивных элементов Австро-Венгрии, и потому он заведомо реакционен. В действительности славянские языки этих десяти-двенадцати наций состоят из такого же числа диалектов, которые большей частью непонятны друг для друга и могут быть даже сведены к различным основным группам (чешская, иллирийская, сербо-болгарская); вследствие полного пренебрежения к литературе, из-за некультурности большинства этих народов эти диалекты превратились в настоящий простонародный говор и, за немногими исключениями, всегда имели над собой в качестве литературного языка какой-нибудь чужой, неславянский язык – немецкий мадьярский или турецкий. Таким образом, панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо, как мы видим, русский кнут. Освобождение Болгарии московитами ввергает ее в новое, сто крат худшее рабство, чем турецкое.

Но при первом же победоносном движении Европы, которое всеми силами старается вызвать старая добрая Британия, европейские народы поднимутся и сокрушат диких славянских и монгольских варваров. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имена этих упрямых маленьких наций.

Напротив, победившая Османскую империю Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала виртуозом в искусстве раболепства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира…

Так же, как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться… оставаясь Рабом, то есть, придав русским тот внешний налет цивилизации, который бы подготовил их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних.

Еще хуже их непонятно откуда взявшиеся союзники – югороссы, возрождающие Византийскую империю во всем ее ужасающем великолепии. Как они сами заявляют, они пришли к нам из самого ада. Свое рабство они называют воинской дисциплиной, и являются самыми горячими и опасными поборниками покорения Европы. Недалек уже тот час, когда мир застонет под московитско-югоросской пятой.

Немцы, опомнитесь – с кем вы вступили в союз! Этот так называемый Континентальный Альянс – еще хуже, чем заключенный в Вене Союз трех Императоров, на сорок лет отбросивший Европу во мрак реакции. На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых жестоких и консервативных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой национальной страстью. Теперь к этой ненависти прибавилась ненависть к чехам, сербам, грекам, болгарам и хорватам. И только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов мы можем совместно с французами, англичанами, итальянцами, поляками и мадьярами оградить европейскую цивилизацию от грозящей ей опасности.

Мы спрашиваем вас, что же изменилось? Почему Германия ослепла и вступила в союз с этими исчадиями ада? Уменьшилась ли сегодня для Европы опасность со стороны России? Нет! Опасность высока как никогда. Внезапно ослепший Бисмарк ведет свой народ не в благословенную Землю обетованную, а на Голгофу, где он станет первой жертвой жадных и беспринципных варваров. Теперь, когда умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела, мы видим, что всегда остается неизменной путеводная звезда московитской политики. Россия следует явным четко выраженным курсом на мировое господство, и это господство начнется с господства над Европой.

Только хитрое и изворотливое правительство, возглавляемое царем-варваром, господствующее над массами диких московитов и монголов, может в настоящее время замышлять подобные планы… Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстать против своего угнетателя, оградив себя таким образом от Азии многими миллионами героев.

Что же касается устрашающих размеров Московии, то ее можно упомянуть лишь как владелицу громадного количества украденной собственности, которую ей придется отдать назад в день расплаты. Все это просторы от Варшавы до Тихого океана, все эти поля, луга, пашни, залежи угля, железной руды и золотые россыпи должны принадлежать добродетельным и прогрессивным европейским народам, а их нынешние владельцы должны сгинуть туда же, куда сгинули шумеры, троянцы, вавилоняне, персы, египтяне и прочий мусор истории.

Сейчас Европа стоит перед альтернативой: либо покорение ее московитами, монголами и славянами, либо окончательное и бесповоротное разрушение их главного центра наступательной силы – самой России.

Мы должны решительно сказать господину Бисмарку, что о немецких интересах, о немецкой свободе, о немецком единстве, немецком благосостоянии не может быть и речи, когда вопрос стоит о свободе или угнетении, о счастье или несчастье всей Европы. Здесь кончаются все национальные вопросы, здесь существует только один вопрос! Хотите вы быть свободными или хотите быть под варварской пятой России? Что касается Югороссии, то это та же Россия, только своим техническим могуществом возведенная в квадрат, куб или другую иную степень, и оттого многократно более опасная.

Если же говорить о всех тех, кого они пестуют – всяких чехах, сербах, болгарах, новогреках и румынах – то народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны, и никогда не смогут обрести и сохранить какую-либо самостоятельность. Именно такова была судьба австрийских славян. Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков, никогда не имели своей истории…

И вот теперь, в минуту московитского триумфа, все эти нации, исторически не существующие, заявляют свои претензии на независимость. Образование вслед Румынии, Греции, Болгарии и Сербии, еще и Чехии, Словакии, Хорватии, Боснии и Словении, а следовательно, распад Австро-Венгерской империи будут являться первым шагом к установлению в Европе тотального московитского господства. Один раз уже Европа сделала ошибку в 1812 году, когда русские мужики, казаки, башкиры и прочий разбойничий сброд победил Великую армию Наполеона, наследницу Великой Французской революции.

В то время как французы, немцы, итальянцы, поляки, мадьяры высоко держат знамя европейской цивилизации, славяне, все как один, выступили под знаменем азиатской реакции. Впереди всех идут южные славяне, которые давно уже отстаивали свои реакционные, сепаратистские поползновения против турок, немцев, мадьяр. Далее готовы выступить чехи и словаки. А за ними уже идут хорошо вооруженные и дисциплинированные русские, готовые в решительный момент появиться на поле сражения.

Европейцы! Мировая война неизбежна. Или мы разрушим Московию, или Московия и ее союзники придавят нас своей дикой азиатской массой, и тогда солнце прогресса зайдет навсегда. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги европейской цивилизации: в России, Константинополе, Болгарии, Сербии и в славянских областях Австрии.

Никакие фразы или указания на неопределенное демократическое и прогрессивное будущее этих стран не должны помешать нам относиться к нашим врагам как к врагам.

Карфаген должен быть разрушен, славянские народы должны быть ассимилированы, уничтожены и стерты с лица земли. Мы победим, потому что не можем не победить, железная мощь европейского прогресса на нашей стороне, а значит – у наших врагов нет никаких шансов. В этой мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс

24 сентября 1877 года

27 (15) сентября 1877 года. Константинополь.

Уиллиам Джонсон, плантатор из посёлка Локхарт, графство Юнион, Южная Каролина. САСШ.

Осень в Константинополе – одно из самых лучших времен года, которую можно сравнить лишь с весной. Тихо греет неяркое осеннее солнце. Его косые лучи пробиваются через кроны деревьев парка у дворца Долмабахче. Железная рука новых хозяев вымела с улиц древнего города весь мусор, оставив только добропорядочных граждан и усердных тружеников. Нет и в помине толп нищих, бродяг и шаек уличных воров и мошенников, о которых мне в письмах так красочно писал мой давний друг Джордж Бокер. Порядок югороссы поддерживают идеальный. В центральных районах на каждом углу стоит полицейский, именуемый тут городовым, а по улицам прохаживаются патрули, в основном Национальной гвардии. А у самого дворца Долмабахче и армейские. Тоже своего рода Реконструкция, только со знаком плюс.

Как рассказал мне гостиничный портье – толстый усатый турок, через слово славивший Аллаха, а через два адмирала Ларионова, – относятся новые власти ко всем одинаково. Всякого рода ушлых личностей, аналогичных нашим «саквояжникам», югоросские власти тут же высылают обратно, в суровые объятия Российского правосудия. А тех, кто не является подданным Российской империи, судят по своим законам, довольно строгим. По словам портье, после захвата Константинополя сюда ломанулось немало разных подозрительных личностей. Но их очень быстро отловили, посте чего кого-то отправили назад в Одессу, кого-то – еще подальше. А некоторых за нынешние и прошлые грехи повесили. Были ли среди них янки, моему информатору неизвестно, но почему бы и нет. Реконструкция закончилась, а легкие деньги для таких типов – как стакан вина для пьяницы, за которым они готовы пойти хоть на край света. Было бы забавным увидеть кого-нибудь из моих старых недругов висящим в петле… Хотя, т-с-с-с, как намекал мне президент Дэвис, и для нашей бедной Южной Каролины все может перемениться, причем в самое ближайшее время.

А вот и мой старый университетский друг Джордж Бокер… Идет, задумчиво поглядывая по сторонам. Я знал, что он тоже здесь, в Константинополе, но совсем не ожидал, что встречу его в первый же день. Узнав, что он съехал из гостиницы и в качестве гостя проживает в резиденции Долмабахче, я сегодня же, как джентльмен джентльмену, собирался послать ему свою визитку. Но случилось то, что случилось.

Увидев меня, Джордж с изяществом поздоровался со мной, приподняв цилиндр. Правда, всю эту викторианскую чопорность испортила широкая радостная улыбка моего бывшего однокашника.

– Билл, какая встреча! – сказал он. – Как я рад тебя видеть!

– Джордж, – ответил я, – мне тоже приятно встретить тебя здесь, за тысячи миль от дома! Сколько же лет мы не виделись? Кажется, в последний раз мы встречались на моей свадьбе?

– Да, Билл, помню, – сказал Джордж, увлекая меня к ближайшей свободной скамейке, во множестве расставленные вдоль парковой дорожки. – Ваше поместье, дом с колоннами, парк, табачные поля… А что ты делаешь в Константинополе?

Я вздохнул, усаживаясь поудобней.

– Поместье я за сущие гроши продал какому-то «саквояжнику», после чего уехал в Европу. С тех пор живу на свои сбережения в Париже. Точнее, жил, пока деньги не кончились. К счастью, мне предложили работу в константинопольском отделении одной из торговых фирм. Только сегодня приехал в Константинополь, и сразу же встретил тебя…

На самом же деле я приехал по приглашению президента Дэвиса. Во время Войны Севера и Юга я бежал из северного плена вместе с Оливером Семмсом. Именно он откуда-то пронюхал, что я болтаюсь без дела в Париже, и пригласил меня в Константинополь. Телеграмма пришла буквально за два дня до того, как мне пришлось бы съезжать со своей квартиры. Как оказалось, уже здесь, после встречи с представителем президента Дэвиса, импортно-экспортное агентство «Рога и копыта» служило прикрытием для связи южного сопротивления и югоросской разведки. Эти парни взялись за янки всерьез и по-взрослому. Ознакомившись с масштабом грядущей операции, я понял, что возрожденная Конфедерация – вещь вполне реальная. Уж и не знаю, чем югороссам так насолили парни, которые сидят в Вашингтоне, но, кажется, скоро тем будет невесело.

Немного посидев на скамейке, мы с Джорджем встали и не спеша прошли в небольшую турецкую кофейню рядом с парком, где я с удовольствием впервые в жизни попробовал крепкий черный турецкий кофе, который заказал для нас Джордж. Быть в Константинополе и не выпить турецкого кофе – это тоже своего рода извращение.

Когда нам принесли все что положено – кофейник, чашечки, два стакана и кувшин ледяной воды – Джордж продолжил свои расспросы: