Текст книги "Бремя русских"

В отличие от атмосферы попойки у экс-президента Гранта, в зале, в которую он меня провел, царил уют, на стенах висели очень красивые картины с видами моря, а стол был накрыт на двоих. За ужином меня угостили неплохим вином, а еда за ужином была простая, но весьма вкусная. Мне показалось, что, подобно античным грекам, югороссы находили красоту в строгости и простоте, когда несколько точных и скупых линий значат больше, чем тонны всяческой мишуры. Умение находить главное и добиваться его немаловажно для политика. И, как мне кажется, именно этим мастерством здесь, на берегах древнего Босфора, владеют в совершенстве.

После ужина мы переместились в соседнюю комнату, где мне были предложены коньяк и сигары, как и положено во время разговора двух джентльменов. Сам канцлер Тамбовцев, как оказалось, совершенно не курил, да и коньяка мы с ним выпили всего лишь по чуть-чуть.

Потом он посмотрел на меня и сказал:

– Теперь вы, мистер Бокер, видите, почему я сомневался в том, что президент Грант захочет присоединиться к нашей компании… Мне очень жаль, но у каждого свои недостатки.

– Господин канцлер, – ответил я, – во-первых, позвольте вам принести мои глубочайшие соболезнования по поводу смерти Его величества императора Александра Второго. Император был и моим другом, насколько возможна дружба между скромным послом и императором великой державы. И мне особенно больно от того, что убили его именно мои сограждане.

– Мистер Бокер, спасибо за ваши соболезнования, – ответил канцлер. – И мы не обвиняем в смерти императора вашу страну. Бандиты и наемники не имеют национальности. Те, кто это сделал, совершили убийство за деньги, причем деньги не американские. Преступники уже или мертвы, или арестованы нами. А вот заказчики пока еще живы и на свободе. Но это ненадолго, я уверяю вас. Мы, русские, всегда взыскиваем со своих должников, с некоторых – сторицей.

При словах о долгах мне стало немного неуютно. Наши скупердяи в конгрессе так ведь и не расплатились с русскими за Аляску. Да и за форт Росс, пусть та покупка и была совершена частным лицом, тоже остался должок. Взыскание таких долгов сторицей – это совершенно не то счастье, какое я могу себе представить.

– Господин канцлер, – ответил я, – наша страна очень хотела бы подружиться с Югороссией и договориться с ней. Мы считаем, что обе страны могут и должны между собой сотрудничать. Но, похоже, президент Грант так с вами ни о чем и не договорился…

– Мистер Бокер, – канцлер усмехнулся. – Увы, переговоры даже не начинались. Президенту Гранту очень понравились русская водка и болгарская ракия, а остальное его не особо интересует. Так что, если у вас есть полномочия, мы можем обсудить некоторые моменты, которые могли бы заинтересовать и наше, и ваше правительство. Полагаю, что и у вас есть кое-какие наработки на эту тему. – Он передал мне сложенную вчетверо бумагу. – А вот здесь – некоторые пункты, которые могли бы заинтересовать нас. Если бы мы с вами могли встретиться, например, завтра за обедом и обсудить наши идеи, а также пожелания вашего правительства, то, я полагаю, мы могли бы достаточно быстро прийти к консенсусу. Кстати, у нас во дворце тоже есть телеграфная станция – вас туда проведут в любое время. Что если я вас заберу, скажем, в час дня?

– Благодарю вас, мистер канцлер, – ответил я, прощаясь. – Я буду вам весьма благодарен.

5 сентября (24 августа) 1877 года. Утро. Санта-Круз дас Флореш.

Адмирал Рафаэль Семмс.

– Дорогой Рафаэль, я очень рад вас снова видеть, – улыбаясь, сказал мне губернатор Западных Азор Антон де Альмада. Мы с ним сдружились еще тогда, когда, пятнадцать лет назад моя «Алабама» провела больше месяца в районе Западных Азор, уничтожив десять кораблей янки. Все корабли мы сожгли, предварительно высадив команду на Флореш. Я провел тогда достаточно много времени в компании губернатора. Антон неплохо владел английским языком – как раз настолько, чтобы мы прекрасно понимали друг друга. Вообще у Португалии и Англии – давние торговые отношения, частенько даже переходившие в союзнические, и потому на английском там говорят очень и очень многие. По счастью, сейчас особой англо-португальской любви на горизонте не наблюдалось, а посему наша миссия на Азорских островах находилась в полной безопасности.

– Дорогой Антон, – как джентльмен с джентльменом раскланялся я с губернатором де Альмада, – позвольте вам представить моего сына майора Оливера Семмса, а также нашего общего друга, офицера югоросской армии, капитана морской пехоты Сергея Рагуленко, героя захвата Константинополя и пленения султана!

Спускаясь на берег, я решил не брать с собой ни президента Дэвиса, ни генерала Форреста – в этом случае у губернатора могли возникнуть подозрения об истинных целях нашей миссии. А вот «капитан Слон», в его необычной парадной форме, смотрелся весьма импозантно – примерно как бык, наряженный во фрак.

– Господин Рагулье… – у Антона были трудности с произношением его фамилии. Ничего странного, в самом начале мне произносить ее было тоже затруднительно.

– Очень приятно видеть здесь представителя Югороссии, про которую уже ходит столько легенд. И вы, мистер Семмс, – де Альмада улыбнулся Оливеру, – добро пожаловать на наш маленький, затерянный в океане клочок земли! А что это за корабль, на котором вы пришли?

– О, Антон, – я взмахнул рукой, – это мой новый корабль «Алабама II». Тут такая история, что ты в нее и не поверишь. В общем, подарок от одного очень доброго друга.

– Британская постройка, если я не ошибаюсь, – прищурился де Альмада, – видно, Рафаэль, что это добротный корабль с хорошей командой, достойное новое воплощение той старой «Алабамы», на которой вы посетили наши края в те давние годы…

– Спасибо на добром слове, – сказал я. – На этот раз мы находимся в плавании с сугубо мирными целями, хотя я никому бы не посоветовал нас задевать. А сеньор Рагуленко тут с нами по делу.

Брови губернатора де Альмада вздернулись вверх в непроизвольном выражении удивления.

– Даже так? – пробормотал он.

Капитан Рагуленко со слоновой изящностью поклонился губернатору и вручил ему привезенную с собой бумагу. В который раз я обратил внимание на то, насколько это русский соответствует своему прозвищу. Де Альмада развернул лист и пробежал его глазами:

– Господин Рагуль… – сказал он, оторвав взор от документа, – простите, но я плохо расслышал вашу фамилию.

– Моя фамилия Рагуленко, господин де Альмада, – ответил мой русский друг, – и иностранцам ее действительно сложно выговаривать. Если вам так удобнее, то можете просто называть меня сеньор Сержиу.

– Хорошо, сеньор Сержиу, – склонил голову губернатор. – Так вот. Из ваших бумаг следует, что вы заключили договор с правительством Его Величества об аренде островка Корву. Островок этот практически не заселен, там проживают всего около восьмисот человек, и я не вижу никаких препятствий для этой аренды. Хотя, конечно же, мне крайне любопытно, зачем он вам вдруг понадобился?

– Именно так, господин губернатор, – кивнул Рагуленко, – мое командование желает построить там небольшой курорт для реабилитации после ранений и просто отдыха наших офицеров и солдат. В последнее время все мы неплохо потрудились.

– Разумеется, – кивнул сеньор Антон. – Всего за месяц столь малыми силами стереть с карты мира Оттоманскую империю – это деяние, достойное Александра Македонского. Но, – губернатор почесал переносицу, – остров Корву крохотный, гористый. Кроме того, там дуют сильные ветра… Бухточки имеются только на южном побережье – в других местах к острову не пристанешь. Да и туманов и дождей там даже больше, чем у нас на Флореше.

– Зато там есть, насколько я слышал, водопады, прекрасное озеро в старом вулканическом кратере, отвесные скалы… Красота, как мне рассказали, необыкновенная.

– Ну ладно, не мне об этом судить. Там, кстати, есть подводные рифы – я прикажу сделать вам копии лоций. А теперь расскажите, сеньор Сержиу – правда ли, что вы полностью уничтожили английский флот в Средиземном море? Или те, кто распространяет подобные слухи, несколько преувеличивают?

– Да нет, сеньор губернатор, все было именно так, – ответил Рагуленко. – Увидев два наших корабля под андреевским флагом в Пирейском порту (при этом на одном из них находился сам наследный принц Александр и развевался императорский штандарт), британский адмирал предъявил нашим морякам наглый ультиматум, потребовав немедленной сдачи под угрозой расстрела. Когда же наши корабли отказались подчиниться этому противозаконному требованию, британцы начали стрелять, убив несколько человек и повредив русский корвет «Аскольд». Нашим кораблям пришлось отвечать. Вы знаете, что когда каждый матрос и офицер знает, что делать, даже обычный корабль превращается в страшную силу. Адмирал Семмс вам это подтвердит. А крейсер «Москва» – это не совсем обычный корабль.

Я кивнул, подтверждая все сказанное. Югороссы – отличные военные моряки, хоть и совершенно обходятся без телесных наказаний. Британцы со всем своим гонором им и в подметки не годятся.

Антон де Альмада изумленно посмотрел на меня, потом на Сергея.

– Это неслыханно! – взорвался он от возмущения. – Нападение на корабль, на котором находится особа королевских кровей! Тем более вот так, вероломно, без объявления войны!

– Это Британия, синьор губернатор, – с улыбкой ответил Сергей. – Вашему королевству повезло, и вас еще ни разу не «копенгагировали». Но на эту британскую наглость мы ответили по-русски – ударом на удар. Англичане оказались в нокауте. И теперь Средиземноморский флот Британии покоится на дне Пирейской бухты. Командующий этим флотом адмирал Горнби погиб, а моряки частью кормят рыб, а частью метут улицы в Афинах и Пирее, чтобы отработать свою чашку горячей похлебки. А потом наши ребята мимоходом заглянули на их главную базу в Портсмуте. Говорят, зарево ночного пожара было видно даже в Лондоне.

– Так что, сеньор губернатор, теперь вы можете спать спокойно, – добавил Сергей после небольшой паузы. – У Британии больше нет хоть сколь-нибудь стоящего флота, а на Корву для обеспечения безопасности наших людей будет постоянно находиться крейсер-стационер. Так что даже если англичане и захотят нанести визит на Азорские острова, все кончится примерно так же, как и при второй битве у Саламина, с той лишь разницей, что британский металлолом окажется на дне Атлантического океана, а не Средиземного моря.

– Очень хорошо, сеньор Сержиу, я буду иметь в виду это, несомненно, важное обстоятельство, – кивнул Антон де Альмада и посмотрел на меня с Оливером. – Господа, попрошу вас пройти в дом и отведать прохладительных. Вам не кажется, что солнце уже припекает несколько сильнее, чем хотелось бы?

5 сентября (22 августа) 1877 года. Полдень. Константинополь.

Джордж Генри Бокер, специальный посланник президента САСШ Рутерфорда Бирчарда Хейса.

Лишь только часы на Галатской башне пробили час пополудни, в мою дверь постучались. На пороге собственной персоной стоял мой новый приятель, югоросский канцлер мистер Александр Тамбовцев.

– Добрый день, мистер Бокер, – сказал он. – А не пообедать ли нам? Я думаю, вы уже проголодались…

– Да, мистер Тамбовцев, спасибо, – ответил я, – с удовольствием разделю с вами обед.

Он склонил голову.

– Тогда нас, мистер Бокер, можно уже считать друзьями…

– Почему вы так решили? – с интересом спросил я.

– Вы почти дословно процитировали нашу русскую поговорку, – ответил канцлер, – «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу»…

– Ну, если так, мистер Тамбовцев, – сказал я, – то можете звать меня просто Джордж.

– А вы меня просто Алекс, – кивнул югоросский канцлер. – Ну что, Джордж, пойдем, посмотрим, чем нас сегодня удивит наш повар.

Трапеза, которую нам предложили сегодня, была, как и в прошлый раз, весьма простой, но вкусной.

Сначала подали закуски – на столе стояли осетрина, черная икра, винегрет, какой-то незнакомый мне салат с оливками, картофелем, горошком, колбасой и майонезом (канцлер назвал его «оливье»), пирожки, блинчики, вареное мясо в тесте, представленное мне как «хинкали»… В любой другой стране на этом трапеза бы и закончилась, а здесь она только началась. Впрочем, этому я не удивился – жизнь в Петербурге приучила меня к русской кухне. Правда, здешние блюда отличались от подаваемых в Петербурге, однако огромное количество еды и невозможность соблюдать диету – все это было мне очень даже знакомо.

Потом принесли холодный суп, совсем не похожий на все, что мне подавали в Петербурге. Чуть сладковатый и шипучий, с огурцами, вареным картофелем и яйцами, он был необыкновенно вкусен. Когда я спросил, что же это такое, канцлер, улыбнувшись, ответил, что это и есть та самая знаменитая окрошка, которую в северной столице России почитают кушаньем простонародья. Да, подумал я, это вкуснее всех тех французских консомме, которыми меня кормили на тамошних приемах.

А вот на второе были знакомые мне по Петербургу пожарские котлеты, которые здесь почему-то именовали киевскими. На десерт подали изумительные пирожные и кофе. И только после десерта русский канцлер спросил меня:

– Ну что, Джордж, вы ознакомились с нашими предложениями?

– Ознакомился, Александер, – ответил я. – Полагаю, что с большинством ваших пожеланий согласится и мое правительство. В частности, нас, несомненно, устроят статьи о дипломатических отношениях, о взаимной торговле, о взаимной гарантии инвестиций…

– Ну, Джордж, – ответил мне Тамбовцев, – они точно так же в ваших интересах, как и в наших.

Я вздохнул и сказал:

– О’кей. Но вот с некоторыми другими пунктами мое правительство вряд ли согласится. Например, о возвращении Форт-Росса под суверенитет Российской Империи. Во-первых, нам не совсем понятно, почему подобные вопросы – те, что касаются лишь Североамериканских Соединенных Штатов и Российской Империи – поднимаются в договоре между моей страной и Югороссией. Ведь Югороссия – не Российская Империя.

– Ты, конечно, прав, – ответил Александер. – Но Югороссия – тоже часть русского мира, и проблемы Российской Империи мы принимаем близко к сердцу. И страна, которая не выполняет своих обязательств перед Российской Империей, не может быть нашим другом.

«Однако! – подумал я. – Другими словами, любая страна, которая так или иначе будет вести себя недружественно по отношении к России, навлечет на себя гнев Югороссии».

Алекс мне не угрожал, нет – он просто излучал дружелюбие, но мне нужно дать понять нашему правительству, что с этого момента правила игры резко изменились, и ни в коем случае нельзя подвергать себя опасности навлечь гнев державы, которую представляет мой собеседник.

Я попробовал обойтись, как говорится, малой кровью.

– Но эту проблему можно решить иначе. Например, наше правительство немедленно выплатит оставшуюся задолженность…

– Но, Джордж! – воскликнул югоросский канцлер. – С этим согласиться не сможем уже мы – ведь все разумные сроки уже давно истекли. А если взять количество намытого там золота, то сразу становится ясно, что цена вырастет в много-много раз. Уже заплаченные деньги мы согласны рассмотреть в качестве опции на будущую покупку, не более того. Можно, конечно, сделать так – России официально возвращается суверенитет над Северной Калифорнией, специальная комиссия, состоящая из наших и ваших специалистов, заново оценит эти земли – и, если сумма будет выплачена в течение года после подписания договора, Северная Калифорния вернется в состав штата Калифорния.

– Александер, вы же знаете, что каждый штат суверенен, – ответил я, – и что нам потребуется согласие палаты представителей и губернатора Калифорнии… Мы же не можем заставить один из штатов делать что-либо против своей воли!

Мистер Тамбовцев улыбнулся одними губами.

– Джордж, вы только что проделали это со штатами Юга, попутно уничтожив немалую часть этих самых штатов, а после учредив там управление из центра.

– Но они же незаконно объявили о своей независимости… – возмутился я.

– Вы так полагаете? – усмехнулся канцлер Югороссии, – а как же ваш тезис о суверенности каждого штата? Вы же сами только что сказали, что не можете заставить какой-либо штат делать что-либо против своей воли. А тут таковых было более десятка. И еще. Долгие годы почти все белые жители этих штатов были лишены элементарных гражданских прав, и управляли ими негры и «мешочники», понаехавшие с севера. И только в результате компромисса, приведшего к президентству Хейса, этот режим на юге был отменен.

Я оторопел от услышанного. Неужели это могло быть правдой?

Но канцлер Тамбовцев продолжал:

– Более того, в штате Мэрилэнд в начале Войны между Штатами арестовали политиков, журналистов и просто людей, которые поддерживали диалог с Конфедерацией, и посадили их в тюрьму без предъявления каких-либо обвинений, да так, что многие из них умерли в неволе.

– Вы уверены, в этом Александер? – наконец выдавил я из себя. – Этого просто не может быть…

– Увы, все так и было, – вздохнул Тамбовцев. – Вы же учились в Колледже Нью-Джерси, у вас, конечно, были друзья-южане.

– Конечно, были, – ответил я.

– Напишите им, – посоветовал мне югоросский канцлер, – и спросите у них самих. Если, конечно, все они сейчас живы.

– Я напишу и спрошу, – с трудом выдавил я.

Югоросский канцлер махнул рукой.

– Ладно, Джордж, проехали, давайте пойдем дальше. У нас еще есть два пункта – вы их видели в моем списке…

– Да, конечно, – расстроено кивнул я. – Что там у вас еще?

– Во-первых, – сказал мистер Тамбовцев, – после передачи Аляски САСШ гарантировали права православного населения – но с тех пор их ущемляют, особенно среди коренных народностей. А еще: САСШ незаконно захватили остров Кодьяк, который не входил во владения Русско-Американской компании.

– Неужто? – удивился я.

– Именно так, – сказал мистер Тамбовцев. – Так что мы хотели бы включить подтверждение полных прав православного местного населения, а также признание суверенитета Российской Империи над островом Кодьяк, в текст любого договора, который Югороссия подпишет с Североамериканскими Соединенными Штатами.

Я пожал плечами и сказал:

– Вы понимаете, что я лично такие вопросы не решаю. Сначала мне будет необходимо проконсультироваться со своим правительством…

– Разумеется, Джордж, – кивнул югоросский канцлер, – мы это прекрасно понимаем. Как я уже вам говорил, наш телеграф к вашим услугам. Да, мы хотели бы включить в договор и еще один, последний пункт: нам хотелось бы, чтобы нас заранее – не позднее, чем за неделю – оповещали о любых военных действиях начатых по инициативе САСШ вне их границ. Точно так же мы готовы оповещать вас о любых наших военных действиях на американском континенте. Это, конечно, не касается самообороны собственных границ – ни наших, ни ваших. Но именно самообороны! Мы бы очень не хотели, чтобы наши торговые корабли или гражданский персонал внезапно оказались в зоне боевых действий. Говоря «наши», мы имеем в виду и граждан Югороссии, и подданных Российской империи. Последствия такого события могут оказаться непредсказуемыми…

– Хорошо, господин канцлер, – ответил я, почувствовав в его голосе скрытую угрозу, – я немедленно составлю телеграмму моему правительству. Можем ли мы продолжить наш разговор, например, послезавтра? За это время я, вероятно, уже успею получить ответы и из Президентского дворца и из Государственного департамента.

– Договорились, Джордж, – голос канцлера снова стал доброжелательным. – А теперь давайте выпьем еще по рюмочке коньяку и поговорим о поэзии и о драматургии. Сейчас в Вашингтоне все равно еще только лишь семь часов утра, и времени у нас более чем предостаточно.

8 сентября (27 августа) 1877 года. Утро. Штутгарт.

Капитан-лейтенант Виктор Брюсов.

– Stuttgart, meine Herren! Штутгарт, господа! – сказал проводник и поклонился.

Джон сунул ему пару купюр – проводник склонился еще ниже – потом носильщики взяли наш багаж, и мы вышли на перрон старого штутгартского вокзала.

Для меня это было возвращением в детство. Родился я в Москве, где мой отец работал инженером на одном из заводов. В девяносто первом, когда мне было всего шесть лет, он погиб – его сбила навороченная тачка, вырулившая на тротуар, и даже не остановилась, оставив его умирать на обочине. Нашлись свидетели, которые описали машину, а двое даже записали ее номер, но потом все вдруг забрали свои показания обратно, и в возбуждении уголовного дела было отказано. А через год мать вдруг объявила, что она выходит замуж за герра Йоахима Мюллера из Штутгарта.

Мюллер все время приходил в наш дом с подарками – мне от него перепадали то одежда, то геймбой, то одноразовый фотоаппарат. Но мне он сразу не понравился. Мама кричала, что это потому, что я к нему ревную, но когда отгремела свадьба и мы уехали в Германию, оказалось, что я был прав. Нельзя сказать, что он был таким уж плохим человеком. Но он был швабом. А швабы – немцы, населяющие Вюрттемберг и западную Баварию – пожалуй, самая скупая нация в мире.

В доме у него не было ни единой художественной книги, только низкопробные журналы, пара путеводителей и три-четыре книги на тему «сделай сам». Маме он сразу подарил швабскую кулинарную книгу, на которой все еще алел ценник «одна марка» – судя по всему, куплена она была на распродаже остатков неудачного издания. Впрочем, телевизор был неплохой, но программы были настолько скучными, что смотреть мне его совсем не хотелось.

Разговоры по-русски были запрещены – хотя, конечно, когда его дома не было, мы с мамой переходили на родной язык. Еда и одежда покупались только в самых дешевых магазинах, и мы почти всегда были голодными.

В уроках вождения маме было отказано («слишком дорого»), спал я на старом диване. Я записался было в футбольную команду, но Йоахим отказался платить взносы. Его понятия о расходах соответствовали швабскому анекдоту про щедрость: «Если это стоит менее одной марки, то покупай и не смотри на ценник!»

Но с футболом мне все же повезло – тренер команды, герр Клаус Обермайер, когда я, сдерживая слезы, сказал, что не смогу играть, ответил просто: «Если этот жлоб за тебя не хочет платить, то заплачу я. Вижу, что ты такой же, как и все русские, и никогда не сдаешься. Из тебя будет толк. Отец мне много рассказывал про Восточный фронт. Он часто мне говорил: Клаус, если бы русские и немцы воевали на одной стороне, мир давно был бы наш…»

Клаус показал мне, что швабы тоже бывают разные. Я сдружился с его сыновьями – Тобиасом и Штефаном, и вскоре мы с ними превратились в самых результативных нападающих молодежных команд во всем столичном регионе. После каждой тренировки мы ужинали у Обермайеров, и всю мою футбольную экипировку подарил мне тот же Клаус. И, главное, я очень неплохо заговорил не только по-немецки, но и на швабском диалекте. Йоахим даже постоянно ставил меня в пример маме, будто это была его заслуга.

Через четыре года мама, наконец, не выдержала, и решила вернуться в голодную Россию. Она согласилась на быстрый развод практически на условиях Йоахима (тысяча марок плюс билеты на поезд, отказ от всех других претензий).

Оставшаяся часть моего детства прошла сначала в Москве, потом в Питере, где мама еще раз вышла замуж, и где я и окончил знаменитую «Дзержинку» – как раз в том самом году, когда в Мюнхене с трибуны прозвучала знаменитая речь Путина. Гром оркестра, торжественное вручение дипломов и новеньких погон – и вот уже поезд везет меня в Мурманск, на Северный флот.

С Тобиасом и Штефаном я переписывался до самого последнего времени. Они даже приезжали несколько раз к нам в гости в Петербург и постоянно звали меня к себе в Германию. Но я уже делал карьеру военного моряка, и лишь молил Бога, чтобы глупость и подлость европейских политиков не заставила меня убивать моих немецких друзей.

И вот, после пересадок в Вене и Мюнхене, мы с мистером Девоем оказались в Штутгарте, городе моего детства. Жаль, не только мои друзья, но и Клаус еще не родились. Мы купили билеты на вечерний поезд в Париж. Вещи отдали носильщикам – камеры хранения здесь еще нет, но за небольшую плату все сохранится в лучшем виде, так мне сказал Джон. А мы пошли посмотреть город, благо время еще было.

По пути Джон отправил телеграмму в Париж – там к нам должен присоединиться Джеймс Стивенс, «патриарх» ирландской борьбы за независимость. Его мнение будет много значить и для наших планов, и по вопросу, достоин ли я стать королем Ирландии. Конечно, мне лично этого не особенно-то и хочется. Но, как любила говорить моя мама: «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть!» Да и вряд ли они откажут, ведь без российской помощи их революция обречена на поражение.

Одеты мы были с иголочки, так что относились к нам везде подчеркнуто вежливо. Послав телеграмму, мы вышли по Кёнигштрассе к Дворцовой площади, обрамленной тремя величественными дворцами. И когда мы подошли к Новому замку, построенному по образу и подобию Версаля, навстречу нам попалась высокая, уже немолодая, но все еще красивая дама в сопровождении нескольких человек. Увидев нас, она спросила по-немецки, кто мы такие и откуда…

И тут я вдруг понял, что дама передо мной – ни кто иная, как сама вюрттембергская королева Ольга, дочь Николая I, некогда считавшаяся самой красивой невестой королевских кровей во всей Европе. Ее портрет висел в Музее земли Баден-Вюрттемберг в Старом Замке.

Клаус Обермайер, отец моих друзей детства, неплохо знал историю Вюртемберга, и нашел во мне тогда благодарного слушателя. Поэтому я знал, что ее муж, король Карл, был большим почитателем искусств (а также молодых людей), и примерно в эти годы проводил почти все свое время в обществе секретаря американского консульства в Штутгарте, некого Ричарда Джексона. У Ольги даже не было детей, ведь Карл практически сразу после свадьбы отказался исполнять свои супружеские обязанности, да и, вероятно, страдал бесплодием от венерической болезни, полученной в юности и кое-как залеченной тогдашними варварскими методами.

Зато все бремя правления небольшим королевством он сбросил им на плечи Ольги Николаевны.

Она делала все, чтобы не дать Пруссии подчинить себе свое маленькое королевство. И тут вдруг она узнала, что ее супруг взял немалые деньги в долг у Пруссии, и не счел нужным проинформировать супругу об этом. А условием для кредита было вступление Вюртемберга в Северно-Германский Союз под эгидой Пруссии. Так что одним росчерком пера он свел на нет всю ее многолетнюю политику, а Вюртемберг превратился в провинцию державы Гогенцоллернов, пусть даже и обладающую некоторой автономией. И как раз после присоединения Бадена, Вюртемберга и Баварии Северно-Германский Союз переименовали в Германскую империю.

Поклонившись, я поцеловал ее руку и ответил на том же языке, что мы – херр Брюсов и херр Девой, находимся в Вюртемберге проездом из Константинополя в Париж. После чего Ее величество перешла на английский:

– Так, значит, герр Брюсов, вы – один из тех легендарных югороссов, о которых с таким восхищением пишет наша немецкая пресса?

– Да, ваше величество, – просто ответил я.

Королева, похоже, заинтересовалась нами. Она наклонила голову и предложила:

– Господа, а не угодно ли вам присоединиться к нам? Мы немного прогуляемся по Дворцовому парку, а потом я была бы весьма польщена, если бы вы разделили со мной скромную трапезу.

Джон вслед за мной тоже поклонился и поцеловал руку королевы. «Да, – подумал я, – глядишь, и мою руку скоро так же начнут целовать. А оно мне надо?»

Ее величество Ольга провела нас не только по Дворцовому парку, но и показала Старый замок (уничтоженный во время Второй Мировой войны), Дворец кронпринца, церковь Штифтскирхе и другие красоты центра Штуттгарта.

Потом мы вернулись в Новый Замок, где радушная хозяйка показывала нам все красоты дворца – в моей истории он полностью выгорел в войну, и восстановили его лишь снаружи. Конечно, здешняя роскошь не выдерживала никакого сравнения с Питером (что Ольга, кстати, мельком упомянула), однако Девой восхищенно смотрел по сторонам. Но вдруг выражение его лица резко переменилось.

В Мюнхене, в ожидании поезда на Штутгарт, мы поели тамошних знаменитых белых сосисок. Судя по всему, они были уже не первой свежести – их полагается есть до полудня, а мы перекусили ими вчера вечером. Мой луженый желудок справился с этой напастью, а вот у Джона начались, скажем так, проблемы.

Ольга сразу подозвала служанку и поручила ей провести гостя «в ту комнату отдыха, что подальше», после чего повернулась ко мне и вдруг сказала по-русски:

– Господин Брюсов, а откуда у вас в немецком швабский акцент? Я б даже сказала, что вы родом из одной из деревень к югу от города.

А ведь по-немецки я произнес всего лишь одну фразу – но чуткое ухо королевы уловило мой акцент.

– Я в детстве прожил четыре года в Штутгарте, – ответил я.

– А где? – заинтересованно спросила королева Ольга.

– В Дегерлохе, на Фридрих-Эберт-Штрассе, – сказал я.

– А в церковь вы ходили? – продолжала допрашивать меня Ее величество.

– Да, конечно, в Русскую Церковь на Зайденштрассе, – ответил я не задумываясь, не добавив, впрочем, что это бывало крайне редко – только тогда, когда Йоахим отлучался. Сказал – и тут же прикусил язык, вдруг вспомнив, что Русская Церковь на Зайденштрассе была построена уже после смерти королевы Ольги.

В общем, как в анекдоте – «И тут Штирлиц подумал: а не сболтнул ли я лишнего?»

Как тут же выяснилось, лишнего я действительно сболтнул, потому что королева Ольга прекрасно знала подведомственные ей территории.

Она удивлением произнесла:

– Господин Брюсов, а вы знаете, что Зайденштрассе – совершенно новая улица, и никакой церкви, а уж тем более русской, там нет. Да и Дегерлох – всего лишь деревня, а не часть Штутгарта. Мы частенько туда выезжаем, подышать тамошним знаменитым воздухом. Но никакой Фридрих-Эберт-Штрассе я там не припомню. Кстати, а кто такой Фридрих Эберт?

– Не знаю, Ваше величество, – смутился я. – В том возрасте, в каком я тогда находился, я не задавал взрослым подобных вопросов.

Королева задумалась и медленно произнесла:

– Вы знаете, у меня уже были смутные сомнения в отношении югороссов – они как будто не из нашего мира. Ходят разные слухи и сплетни насчет них. И вот теперь я чувствую, что вы мне рассказали несомненную правду, но при этом у меня впечатление, что все это не от мира сего. В будущем Штутгарт, наверное, будет больше, чем сейчас, и вполне возможно, что Дегерлох станет частью города. Виктор, скажите, в каком году вы родились?

– В тысяча девятьсот восемьдесят шестом, Ваше величество, – ответил я.

Королева вскинула голову и сказала: