Текст книги "Октябрь: Однажды в октябре. Время собирать камни. Вся власть Советам!"

– Вот и все, – сказал я, передав трубку радисту. – Будем ждать посылку. – Посмотрев на изумленные лица Сталина и генерала Потапова, я улыбнулся: – Вижу, что у вас появилось много вопросов к нам. Я готов на них ответить.

– Вопросы есть, как же без них, – генерал Потапов достал из кармана записную книжку, полистал ее, что-то прикинул, а потом сказал: – Александр Васильевич, а что, если я пошлю с вашим, как вы его называете, вертолетом моего представителя. Нам желательно установить и поддерживать связь с вашим командованием, – он вздохнул, – у нас это называется «делегат связи».

– У нас тоже, Николай Михайлович, – сказал я и добавил: – Я думаю, что это будет наилучшим вариантом, в преддверии, так сказать, предстоящих важных событий.

Генерал Потапов кивнул:

– Вот именно. К сожалению, мне самому нет возможности отлучиться из Петрограда и лично познакомиться с вашей эскадрой и адмиралом Ларионовым. Но я готов созвониться с генерал-майором Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который несколько дней назад по приказу Керенского отстранен от командования Северным фронтом. Обстановка в районе Рижского залива ему достаточно хорошо известна. Я думаю, что общение вашего командующего с Михаилом Дмитриевичем будет полезно для обеих сторон.

Я вопросительно посмотрел на товарища Сталина. Тот прошелся по выгородке взад-вперед и задумчиво проговорил:

– Я бы, со своей стороны, попросил отправить на вашу эскадру представителя от нашей партии. В качестве такового я хочу предложить товарища Дзержинского. Он недавно приехал из Москвы для участия во Всероссийском Демократическом совещании. Оно закончилось неделю назад. – Неожиданно Сталин хитро прищурился: – Скажите, а у вас, в будущем, помнят товарища Дзержинского?

Я только молча развел руками. Фотографии Железного Феликса до сих пор украшают кабинеты высокопоставленных чинов ФСБ. Поговаривают, что она есть и в кабинете самого…

– Товарищ Сталин, – сказал я, – мы прекрасно помним всех вас. Только многих наши современники знают лишь по фамилиям. К сожалению, как сказал классик, «Мы ленивы и нелюбопытны…» Но в данном случае вы угадали, товарищ Дзержинский – великий человек.

Сталин устало потянулся и, извинившись, вышел из закутка. Через несколько минут он вернулся, гордо демонстрируя свежий оттиск первой полосы газеты «Рабочий путь». Больше половины ее занимало экстренное сообщение о разгроме германской эскадры у берегов архипелага Моонзунд. На самом видном месте огромным кеглем – почти санспарелью – был набран заголовок: «Историческая победа Революционного Красного Балтийского флота! Вражеское нашествие на Петроград с целью удушения революции завершилось полным разгромом неприятеля!»

Я прикинул, как этот выкрик будет звучать в устах мальчишек, распространяющих большевистскую газету. А если к делу добавить еще и баннеры… Впечатлило даже меня.

В конце сообщения жирным шрифтом было набрано: «Подробности этой великой битвы на Балтике читайте в вечернем выпуске нашей газеты! Корреспонденты газеты “Рабочий путь” пишут с места событий».

Сталин был горд, как именинник, причем вполне заслуженно.

– Да, Иосиф Виссарионович, – в тему пошутил я, – вас можно номинировать на Пулитцеровскую премию в категории «За выдающуюся подачу сенсационного материала». Вы имеете вполне реальный шанс стать лауреатом. Только вот в этом году премия сия уже вручена. Да и вряд ли американские империалисты вручат ее редактору-большевику.

Сталин довольно усмехнулся:

– Товарищ Тамбовцев, мы, знаете ли, тут не за доллары работаем. А вот взрывной силы у этой газеты хватит, чтобы взбудоражить сначала весь Петроград, а потом и всю Россию. Я надеюсь, что многие, кто распинается про то, что большевики развалили армию и флот, после этого приумолкнут.

Однако, товарищи, прошу меня извинить – мне надо созвониться с распространителями и сообщить, что сегодня «Рабочий путь» выйдет увеличенным тиражом и с возможной допечаткой, и будет еще вечерний спецвыпуск. Да и товарища Дзержинского надо предупредить о предстоящем специальном задании партии…

Иосиф Виссарионович отправился решать все свои партийные дела, ну а мы с генералом Потаповым стали беседовать на наши, чисто житейские темы.

– Николай Михайлович, – сказал я, – пока идет предварительная подготовка к окончательному решению вопроса о власти, нам с товарищами необходимо место, где мы могли бы разместиться. Что-то вроде штаб-квартиры. Один, два, максимум три дня, и все будет закончено. Но на эти дни, нам нужно будет место, где бы мы могли развернуть свою радиостанцию. Там также необходим телефон, ибо возможно до вас или товарища Сталина потребуется довести срочную информацию…

Генерал задумался.

– Я подумаю, Александр Васильевич, – сказал он. – Ведь вам надо помещение где-нибудь в центре, поблизости и от Генштаба, и от Смольного. Кажется, у нас есть одна такая, пустующая сейчас квартира. Мы ее время от времени используем как явочную. Кстати, а как насчет охраны?

– Охрана у нас, Николай Михайлович, лучше не бывает, – я кивнул в сторону нашего радиста. – Вы думаете, сержант Свиридов – обычный «телеграфист Ять»? Глубоко ошибаетесь. Вадим – боец специального воинского формирования, в наше время подчиненного вашему коллеге, начальнику Главного разведывательного управления Генерального штаба. Вадим прошел полный курс диверсионной и контртеррористической подготовки, участвовал в боевых действиях. В нынешних условиях он стоит как минимум десяти фронтовиков или полусотни новобранцев.

Вон, старший лейтенант Бесоев, тот служит все в том спецформировании, да еще и в офицерской группе особого назначения. В бою стоит двоих-троих сержантов Свиридовых. Внешний периметр издательства сейчас прикрывают еще трое бойцов того же отряда… – тут я остановился, вспомнив, что за всеми этими разговорами о спасении России я забыл про мерзнущую на улице Ирочку.

– Скажите, – в ответ на мои слова со скепсисом в голосе произнес генерал Потапов, – а ваших великих и ужасных бойцов можно как-нибудь увидать в деле? А то, знаете ли, рассказы – это одно…

– Одну минутку, – сказал я генералу и повернулся к старшему лейтенанту Бесоеву: – Николай Арсентьевич, приведите сюда нашу Ирочку, а то мы совсем о ней забыли. – Игнорируя недоуменный взгляд генерала, я продолжил: – Николай Михайлович, там, где им приходится действовать, посторонним желательно не присутствовать. Там, где они выживут и победят, другие не продержатся и пяти минут. А насчет дела… Вам не нужен командующий 8-й германской армией генерала Гутье? Можно доставить его живьем для задушевной беседы на Дворцовой…

Какое-то время генерал молча смотрел на меня, потом сказал:

– Ну и шуточки у вас, Александр Васильевич. А кайзера вы случайно выкрасть не сможете?

– Кайзер далеко, – сказал я, – а генерал Гутье здесь, рядом, в Риге. И при некоторой подготовке, захватить его в плен и вывезти за линию фронта вполне возможно… Вот только зачем и кому он нужен?

Тут произошло сразу два события. Точнее, даже три – но наступивший рассвет никак от нас не зависел. Во-первых, старший лейтенант Бесоев ввел в типографию немного продрогшую и уставшую Ирочку, а во-вторых, рация у Вадима высветила сигнал вызова. В принципе, это мог быть только контр-адмирал Ларионов. Этот вызов отвлек наше внимание от Ирочки. Ничего, она свою долю комплиментов получит позже, когда вернется ИВС. И кстати, если сравнить ее с Наденькой Аллилуевой, то еще неизвестно, кто из них красивее.

Сержант Свиридов взял в руку микрофон.

– Гнездо, я Пегий, прием.

– Пегий, – отозвалась рация, – я Гнездо, здесь Первый, спрашивает Деда. Прием.

Вадим бросил взгляд в мою сторону.

– Гнездо, даю Деда, – и передал мне микрофон.

– Гнездо, Дед на связи, – сказал я. – Прием.

– Дед, на связи Первый, – услышал я голос Виктора Сергеевича. – Мы решили нанести удар по штабу 8-й армии в Риге и по Либаве. Там вроде еще должен оставаться второй эшелон и тыловые подразделения десантного корпуса. Да и надо показать нашим оппонентам, что и на сухопутье мы кое-чего стоим. Прием.

– Первый, вас понял, – я прокашлялся, – когда вы пришлете нам материалы по операции «Альбион», с обратным рейсом к вам вылетят делегаты связи: генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич от Генштаба и Феликс Эдмундович Дзержинский от ЦК партии большевиков.

– Дед, я Первый, – ответил Ларионов, – вас понял. Прилетят как раз к обеду. Встретим, как полагается. У вас все? Прием.

– Первый, я Дед, – ответил я, – у нас все. Прием.

– Тогда конец связи, – отозвалась рация и умолкла. Я задумался, да так, что генерал Потапов с тревогой окликнул меня:

– Александр Васильевич, с вами все в порядке?

– Спасибо, Николай Михайлович, – отозвался я, – извините, задумался… А вот у немцев скоро будут проблемы. – Я вкратце рассказал суть моей беседы с адмиралом Ларионовым.

– Да, если бомбежка будет результативной, то давление на наши войска на Северном фронте уменьшится, – сказал генерал Потапов. – Кстати, – он посмотрел на Ирочку, – Александр Васильевич, вы не представьте меня вашей прелестной спутнице?

– Буду рад, – откликнулся я. – Ирина Владимировна, позвольте вам представить начальника военной разведки русской армии, Генерального штаба генерал-лейтенанта Потапова Николая Михайловича. – Генерал лихо щелкнул каблуками и наклонил голову.

– А я вам, генерал, хочу представить Ирину Владимировну Андрееву, военного корреспондента армейского издания «Красная звезда». Ирочка – смелая девушка, спортсменка и, наконец, просто красавица.

– Очень приятно, – сказал генерал Потапов и, повернувшись к Ирине, разразился целой серией гвардейских комплиментов по поводу свежести и красоты нашей журналистки.

В этот момент в выгородку вернулся товарищ Сталин и с некоторым удивлением уставился на нашу Ирину, которая, опустив глаза, с удовольствием выслушивала генеральские комплименты.

– Это что за прекрасное дитя? – шутливо заявил он, оглаживая усы. – Товарищ Тамбовцев, признайтесь, в будущем наука достигла таких небесных высот, что вы сумели пронести сюда эту прекрасную пэри в своем кармане?

– Нет, товарищ Сталин, – ответил я, – это Ирина Андреева, журналист, литератор и военный корреспондент. В общем, ваша коллега. А еще она предана делу революции, как его понимаем мы с вами. Одним словом, не только прекрасная девушка, но и верный боевой товарищ. Просто она ожидала на улице завершения нулевого цикла наших с вами переговоров. Ну, а мы, недостойные, немножко увлеклись и про нее забыли. Надо бы извиниться перед Ириной Владимировной…

– Вай, товарищ Андреева, – воскликнул Сталин, – мапатиэт, ту шеидзлэб, Ирина Владимировна. На языке моей родины это означает: «Простите, пожалуйста». Могу ли я познакомиться с образцом вашего творчества? Интересно, как пишут журналисты в XXI веке…

– Конечно можно, – сказала Ирина, доставая из висящего на ремне планшета распечатку черновика своей статьи о подготовке нашей эскадры к отражению немецкого нападения, и протянула его Сталину. – Только учтите, у нас в ходу новая орфография.

Сталин подошел к тусклой керосиновой лампе и углубился в чтение. Было видно, что он прочитал статью несколько раз, хмыкая в самых интересных местах. Потом вернул листок Ирине и заявил:

– Хорошо, товарищ Андреева, это пошло бы прямо в наш сегодняшний вечерний номер. Особенно мне понравилось то, как вы пишете о чувствах ваших людей, об их желании защитить свою Родину от германских захватчиков, а революцию – от примазавшихся к ней попутчиков-паразитов. Однако, – он поднял вверх палец, – у вас все написано хорошо, но мало. У этой статьи должна быть вторая часть, а именно – о разгроме немецкого флота. А так, – Иосиф Виссарионович хитро улыбнулся, – я бы с большим удовольствием принял на работу в редакцию нашей газеты такую симпатичную и талантливую сотрудницу.

– Вы обещаете, товарищ Сталин? – Ира лукаво улыбнулась, скидывая с плеч свой спортивный рюкзачок черного цвета. – Я буду иметь в виду ваше предложение…

Из рюкзачка на стол были выложены ноутбук, внешняя батарея и портативный принтер Epson. Сталин с интересом следил за ее манипуляциями.

Тем временем генерал Потапов вышел позвонить по телефону, чтобы решить вопрос с конспиративной квартирой, транспортом и генералом Бонч-Бруевичем.

– Итак, товарищи, – сказала Ирина, развернув свою технику, – у меня тут есть болванка статьи. Александр Васильевич, – обратилась она ко мне, – были ли какие-нибудь изменения в реальной операции по сравнению с планом?

Я встал у Ирины за спиной и начал пересказывать ей то, что нам передали с «Кузнецова». Вадим из своего угла тоже время от времени вставлял свои пять копеек, пересказывая то, о чем разговаривал с радистами «Кузнецова», пока сидел в кустах. Минуты через две товарищ Сталин не выдержал и тоже подошел, чтобы наблюдать, как летают над клавиатурой ее тонкие изящные пальцы.

Время от времени в выгородку заглядывали пришедшие на работу сотрудники редакции, но видя, что двое мужчин, один из которых их главред, что-то диктуют девушке, которая быстро– быстро печатает на чем-то вроде пишущей машинки, исчезали. Они понимали, что люди работают над экстренным выпуском и мешать им не следует.

Подобная идиллия продолжалась минут сорок. Успел вернуться и тихонько присесть в уголке генерал Потапов, а мы все азартно наблюдали за рождением нетленки. Наконец, творческий процесс был закончен. Прожужжав, принтер выбросил несколько листов А4 с готовым текстом. Эта большая статья предназначалась стать гвоздем вечернего спецномера. Прочие материалы должны были подвезти с эскадры – этим вопросом занимался мой ученик и коллега подполковник Ильин. Он, в отличие от меня, закончил журфак. Так что дело это он знал.

Коля подготовил ряд интервью с офицерами и рядовыми моряками эскадры, протоколы допроса пленных, которые наши Ка-27ПС выловили из воды. Высадившийся на мостик полузатонувшего «Мольтке» отряд «мышек» повязал уцелевших чинов штаба во главе с самим адмиралом Шмидтом и командиром 23-го резервного корпуса генералом от инфантерии фон Катеном. Был среди пленных и небезызвестный оберст фон Чишвиц, начальник штаба десантного корпуса. Его уже отделили от прочих немцев и, ничего не объясняя, приступили к спаиванию. Все это, присланное Ильиным, должно потянуть даже не на газету-«толстушку», а на документальный роман «Как мы угробили «Альбион».

Перечитав готовый текст, Сталин понес его к редакторам. Вообще, все поступающие от нас письменные материалы пока нуждались в переводе с русского на русский. Стилистика и орфография начала двадцать первого века сильно отличалась от стилистики и орфографии начала века двадцатого.

Пока он ходил, генерал Потапов рассказал, что ему удалось уладить наши бытовые проблемы. Явочная квартира находилась в доходном доме на углу Кавалергардской улицы и Суворовского проспекта, дворник – свой человек. В квартире есть электричество, холодная вода, канализация и телефон. Номера, по которым мы сможем найти генерала Потапова или товарища Сталина, нам скажут. Для обеспечения наших потребностей в транспорте, из гаража Академии Генерального штаба – это в трех сотнях метров от нашего дома – за нами зарезервирован грузовик, который будет в нашем распоряжении до самого вечера. В первую очередь он должен будет доставить сюда генерала Бонч-Бруевича, а потом мы, все вместе, включая и товарища Сталина, отправимся на встречу с вертолетом в Таврический сад. Там мы примем ценный груз, который торжественно вручим товарищу Сталину, и отправим делегатов – посланцев в будущее. А уже затем с закрепленным за нами офицером связи направимся на конспиративную квартиру. Насчет нашей безопасности у меня голова не болела – огневой мощи наших «мышек» хватило бы на отражение нападения как минимум роты нынешних пехотинцев. Но мы надеялись, что до этого дело не дойдет.

Тем временем из недр типографии вернулся донельзя довольный товарищ Сталин.

– Успех, товарищи, – сказал он, – можно сказать даже – триумф! Ирина Владимировна, все редактора, корректоры и наборщики взахлеб читают ваш материал. Мне пришлось даже употребить власть, чтобы вернуть людей к работе. Такое здесь у нас происходит впервые.

– Товарищ Сталин, – Ирочка скромно опустила долу свои прекрасные глазки, ну прямо пай-девочка, – это не только мой материал. Это труд нашего коллективного творчества. Ведь мне помогали вы, Александр Васильевич и вот даже товарищи старший лейтенант и сержант, которые щедро поделились своим личным опытом.

– Хорошо, товарищ Андреева, пусть это будет ваша общая статья, – Сталин огладил усы, – а вот вас с этой минуты я считаю внештатным корреспондентом газеты «Рабочий путь». Мне нравится ваш стиль. Скажите, товарищ Андреева, а как вас называют друзья?

– Друзья вообще-то называют меня Ирочкой, – строго сказала наша красавица, – но с вами, Иосиф Виссарионович, я еще недостаточно хорошо знакома.

– Ирочка, – галантно сказал Сталин, – я постараюсь сделать все, чтобы оказаться в числе ваших друзей!

Ирина покраснела, а я подумал: оба-на! Такого эффекта мы и не предвидели. Если Ирочка поднажмет еще немного, то юная Наденька Аллилуева пролетит над Парижем волшебной птицей обломинго. Правда, зная из мемуаров о ее порывистом и непредсказуемом характере, надо присматривать за тем, чтобы барышни зенки друг другу не повыцарапали из-за перспективного жениха кавказской национальности…

А Сталин тем временем присел на краешек стола и уже серьезным, немного усталым голосом заговорил о совершенно другом, о главном.

– Мы вообще-то планировали взять власть немного позднее, в день открытия Второго съезда Советов, – задумчиво сказал он. – Тем самым процесс передачи власти нам, большевикам, выглядел бы вполне законным. Но с учетом появления вас как некоей третьей силы, все придется переигрывать. Не знаю, лучше это будет или хуже?

– Фактор силы как способа взятия власти – это основное в политике, – ответил я. – Как говорил один коммунист в далеком Китае – пока еще никому не известный, «Винтовка рождает власть!» А этих винтовок сейчас на руках огромное количество.

Только нужно будет сделать все, чтобы эти винтовки были направлены в нужную сторону. И не считайте нас третьей силой. Мы целиком на вашей стороне и, грубо говоря, являемся той гирей на весах истории, которая поможет вам совершить революцию быстро и относительно бескровно. Только нам, в отличие от вас, известно то, что делать нужно, а что – нет…

– Поясните, пожалуйста, товарищ Тамбовцев, – тихо сказал Сталин, – что именно вы бы посоветовали сделать в первую очередь?

Я кивнул.

– Например, нам известно, что сейчас в быховской тюрьме за участие в мятеже находятся под стражей генералы Корнилов, Деникин, Алексеев. В нашей истории сразу же после октябрьских событий главковерх генерал Духонин своим приказом освободил их из тюрьмы, после чего генералы бежали на Дон, где и стали лидерами Белого движения. Позднее солдаты линчевали генерала Духонина. Потом даже такое циничное выражение появилось – «отправить в штаб Духонина», что означало «расстрелять».

– Николай Михайлович, – Сталин, внимательно меня слушавший, посмотрел на генерала Потапова, – вы не могли бы распорядиться, чтобы указанных генералов срочно этапировали в Петроград? Самосудов в любом виде мы не можем допускать.

– Товарищ Сталин, – сказал я, – с генералом Деникиным мне очень хотелось бы поговорить по душам. Неоднозначный человек. А с Корниловым неплохо было бы побеседовать коллегам Николая Михайловича. Уж очень из его дел торчат британские уши. Да и Духонина бы неплохо заранее заменить кем-нибудь, кому можно было бы доверять. Например, Генерального штаба генерал-майором Новицким Федором Федоровичем, командующим 82-й пехотной дивизии. А Духонин – хороший штабник, я думаю, что в Петрограде для него найдется работа.

– Хорошо, товарищ Тамбовцев, – сказал Сталин, – у вас есть еще что-нибудь?

Немного подумав, я сказал:

– Сейчас, товарищ Сталин, надо срочно вызвать из Шуи в Петроград товарища Фрунзе. Поверьте мне, этот человек – настоящий полководец-самородок. После того как большевики возьмут власть, главковерхом должен стать не генерал, а человек из народа, большевик. Фрунзе с этой ролью наверняка справится. Генерал Новицкий поможет товарищу Фрунзе побыстрее войти в курс дела. Я думаю, что они сработаются. Во всяком случае, в нашей истории они прекрасно ладили и довольно успешно руководили боевыми действиями на Восточном и Туркестанском фронтах.

А вам, товарищ Сталин, желательно кроме премьерских обязанностей принять на себя и обязанности военного министра. Или, лучше, комиссара. Мы знаем, вы справитесь.

Сталин в ответ только крякнул, а я продолжил:

– В день Д из стотысячного гарнизона Петрограда за Керенского вступятся лишь считаные единицы. По нашим данным в той истории, за неделю до начала вооруженного восстания в поддержку большевиков выступили Егерский, Гренадерский, Московский, Волынский, Павловский, Кексгольмский, Семеновский, Финляндский, Измайловский, Преображенский полки.

К тому же, насколько я помню, из Кронштадта и Гельсингфорса прибудет большой отряд моряков, которых как огня боятся тыловые крысы из запасных полков. Сюда же плюсуем Красную гвардию. Противостоят же большевикам лишь юнкерские училища, да и то не все.

Проблем с нехваткой сил у большевиков нет, не было и не будет. Нашим людям в Петрограде останется быть лишь статистами и наблюдать со стороны за свержением власти Керенского. А вот как пройдет передача власти по всей России?

Вы знаете, что по всей Руси Великой уже расплодилось неимоверное количество сепаратистов, которые, пользуясь тем, что «Главноуговаривающий» Керенский как правитель абсолютно импотентен, поспешили провозгласить на местах свои республики, княжества и ханства. Придется им прочищать мозги. И порой весьма болезненным способом.

– Да, товарищ Тамбовцев, – сказал Сталин, – задача перед нашей партией стоит весьма сложная. Тем более что, для вас это не секрет, сама партия – довольно рыхлый конгломерат революционеров самых разных взглядов и течений. Пока единства мы добивались тем, что против нас был общий враг. А что произойдет, если он исчезнет?

– Иосиф Виссарионович, – сказал я, – в условиях революции и формирования новых органов власти, партия на первых порах станет чем-то вроде самостоятельного органа власти. Зачастую многие вопросы будет куда проще решить внутри партийной организации. Как у нас говорили, партия стала коллективным руководителем. Естественно, к ней примажутся не только те, кто имеет свои взгляды на строительство социализма в России, но и откровенные карьеристы и рвачи. Вот они-то и являются самой большой опасностью для правящей партии…

В этот момент Вадим, сидевший на приеме в наушниках, поднял голову:

– Сообщение Деду от Третьего. Птица вылетела, груз с ней.

– Так, – сказал я, посмотрев на часы, – без пятнадцати двенадцать. Товарищи, давайте пока закончим этот разговор. Вертолет уже в пути, так что, Николай Михайлович, мы ждем грузовичок, потому что скоро нам надо отправляться на встречу посылки от адмирала Ларионова. А ведь перед этим нужно еще заехать за генералом Бонч-Бруевичем. Кстати, товарищ Сталин, – спросил я, – Дзержинский уже вышел из Смольного?

– Да, товарищ Тамбовцев, – ответил Сталин, – по телефону мне сообщили, что он вышел минут десять назад, так что должен быть уже на подходе.

Генерал Потапов вышел к телефону, и вернувшись через несколько минут, сообщил, что минут через десять грузовик выедет из гаража. Время, что называется, пошло.

12 октября (29 сентября) 1917 года. 07:55. Балтика, северо-восточный берег острова Эзель, борт русского гидросамолета М-15

Летчик 2-го авиаотряда Балтийского флота подпоручик Телепнев

Доживу до ста лет, но никогда не забуду этот день. Хотя начинался он вроде бы как обычно. С утра эти черти полосатые, наши командиры, опять не дали мне поспать! Прибежал дневальный, растолкал, сказав, что меня срочно требует к себе командир авиаотряда штабс-капитан Вавилов.

А все это из-за того, что наша станция гидросамолетов на Кильконде находится на самом опасном направлении, и случись германский десант, авиаотряд со всей нашей дюжиной аппаратов окажется на пути их главных сил.

Мы все это прекрасно понимаем и на судьбу не сетуем, да и от противника не прячемся. Летчики у нас еще те. Ведь не секрет, что когда закончились добровольцы, желавшие стать авиаторами, в летные части российской армии и флота стали отправлять самых отчаянных офицеров, у кого были серьезные проблемы с начальством.

В общем, я быстро оделся, разбудил своего летнаба, прапорщика Сергеева, и мы быстро пошли к своему аппарату. Наша летающая лодка М-15, с надписью «Глаголъ» на борту, была уже спущена на воду. Механик доложил, что аппарат заправлен горючим, а диски к пулемету «Льюис» набиты патронами. Мы с летнабом заняли свои места, прижавшись друг к другу плечами, словно молодожены на свадьбе. Механик раскрутил винт, я включил зажигание, мотор «Испано-Сюиза» сначала чихнул, потом взревел, выплевывая дым из патрубков, и аппарат, рассекая свинцовые воды Балтики, пошел на взлет.

Лететь пришлось в низкой дымке, прямо над самой водой. Еще на подходе к бухте Тагалахт потянуло гарью. В самом горле залива мы увидели жуткое зрелище. Весь залив был забит обломками, полузатопленными транспортами. Кое-где из воды торчали мачты, а кое-где, наоборот, ржавые днища перевернутых судов. Несколько кораблей, в том числе и один крейсер, горели, выбрасывая в воздух черные клубы дыма. Особо впечатлял накренившийся и наполовину притопленный корпус какого-то дредноута, выбросившегося на мель недалеко от берега. Стволы огромных орудий уткнулись в воду.

И самое главное, трупы, трупы, трупы… Они покрывали поверхность воды, словно стайка мальков салаки, всплывших после разрыва в воде бомбы. На берегу мы увидели пленных германцев, стоявших под охраной наших матросов и солдат.

Выжившие немцы на немногих уцелевших баржах и баркасах, увидев над головой самолет с эмблемами русской военной авиации, в ужасе начинали метаться по палубе, потом падали ничком, закрывая голову руками. Никто и не думал о том, чтобы открыть огонь по нашему самолету, летящему на небольшой высоте. Не спеша мы сделали круг над бухтой Тагалахт и, покачав крыльями над батареей на мысе Хунденсорт, повернули вдоль берега в сторону острова Даго. Надо было проверить береговую линию вплоть до пролива Солоэзунд.

На полпути к селению Паммерорт мы увидели выбросившийся на берег германский крейсер. В его борту зияла огромная дыра. А недалеко от него из воды, словно погребальные кресты, торчали мачты нескольких затонувших германских судов. И снова обломки, и снова трупы. И жирные радужные пятна на воде – похоже, что тут разлился бензин или мазут.

Очевидно, сегодня ночью или ранним утром здесь произошло сражение, по масштабам, пожалуй, ненамного уступающее тому, что произошло в прошлом году у побережья Ютландии. А странно то, что в наличие только побежденные, но не видно победителей. Вряд ли наши линкоры могли выйти из Гельсингфорса и устроить германцам такой погром. Хотя бы потому, что с самого начала войны командование флотом тряслось над ними, как нищий над найденным в грязи золотым червонцем. Ну, а прорыв британского флота в Балтику – это сказка для детишек. Во-первых, вряд ли англичане смогли бы пройти заминированные Датские проливы. Вон, взять, к примеру, их подводные лодки, которые базируются и у нас в Гангэ. Так они прорывались через Зунд с большим трудом, рискуя подорваться на минах, выставленных там всеми, кому не лень. А тут эскадра дредноутов!

Во-вторых, это означало бы, что Британское адмиралтейство разделило силы и дало германскому командованию шанс уничтожить свои линкоры по частям. Нет, англичане, скорее всего, тут совсем ни при чем. Мне было непонятно, откуда на Балтике могли взяться другие линейные силы, не наши и не английские. А другие типы кораблей вряд ли могли бы устроить погром и нанести германцам такие страшные потери.

Прошло уже почти два часа полета. От Солоэзунда мы развернулись и через остров Эзель напрямую полетели к полуострову Сворбе. Это было довольно рискованно, поскольку в случае отказа мотора было бы почти невозможно благополучно посадить аппарат. Но Господь миловал, обошлось.

Долетев почти до Ирбен, мы так и не обнаружили больше никаких следов противника. Горючего в баках оставалось ровно, чтобы хватило для возвращения на авиастанцию. Я уже начал разворачивать свой аппарат, чтобы лечь на нужный нам курс, когда мой напарник толкнул меня локтем в бок. Он указал рукой куда-то на зюйд. Со стороны захваченной германцами Курляндии к нам приближались четыре поплавковых биплана. По характерному хвостовому оперению и черным тевтонским крестам на крыльях я определил, что это были двухместные германские морские разведчики «Фридрихсхафен» FF 33. Скорость у них была не намного больше нашей, но вот вооружение…

На каждом «Фридрихсхафене» стояло по два пулемета. Один, неподвижный, стрелял вперед, а второй был установлен на вращающейся платформе в задней кабине стрелка. Получалась невеселая арифметика: восемь германских пулеметов против одного нашего. Огромный перевес. К тому же германские самолеты были более маневренными, чем моя летающая лодка.

Я развернул свой аппарат и на полном газу стал уходить со снижением в сторону Эзеля. Сидящий рядом прапорщик крикнул мне на ухо, что он будет сражаться до последнего и рассчитывает прихватить с собой на тот свет парочку-другую немцев. Но вот только получится ли у него это? Догнав нас, – а по моим прикидкам получалось, что это произойдет минут через двадцать, – «Фридрихсхафены» за пару заходов изрешетят нашу фанерную летающую лодку, превратив ее, а заодно и нас, в дуршлаг для откидывания макарон. И единственный пулемет прапорщика тут вряд ли чем поможет. Я прикинул, что неплохо было бы опуститься пониже, почти к самой воде, чтобы при вынужденной посадке можно было успеть покинуть тонущий аппарат и суметь доплыть до берега.

И тут произошло чудо – иначе мне трудно назвать то, что случилось. Господь послал нам на выручку ангела в сияющих доспехах. Нет, про ангела – это я выразился немного образно, а вот то, что нам помог Господь – это совершенно очевидно. Уже на подходе к берегу, на встречном курсе, мы увидели прямо перед собой странную летающую машину, похожую на геликоптер Поля Корню. Два полупрозрачных диска удерживали аппарат в воздухе. Серая, с какими-то странными разводами, машина напомнила мне рисунок доисторического хищного ящера.

Все, мы теперь точно попались, подумал я. Но чудовищная летающая каракатица не обратила на наш гидроплан никакого внимания. Она шла навстречу германским аэропланам. Когда геликоптер пролетел мимо, мы с прапорщиком Сергеевым смогли разглядеть ее во всех деталях. Этот аппарат был больше нас раза в два, а тяжелее, наверное, раз в десять. Под короткими крыльями было подвешено вооружение. Мы не смогли разобрать, какое, но создавалось впечатление, что он вооружен до зубов. Корпус был покрыт серыми разводами. На хвосте аппарата была нарисована красная звезда, а на борту в задней части корпуса – Андреевский флаг. Красная звезда – это, наверное, эмблема эскадрильи. У нас тоже любят рисовать разные картинки на самолетах – бубновые тузы, чертей на помеле и прочую ерунду. Может, в сочетании с Андреевским флагом эта машина имеет какое-то отношение к большевикам и Центробалту?