Текст книги "Затишье перед бурей"

Часть 3. Кровавое Рождество в Корке

23 (11) декабря 1877 года. Ирландия, Корк

Сэмюэл Клеменс, писатель и журналист

В дверь купе постучались. На пороге стоял проводник.

– Мистер Клеменс, Корк! – с заискивающей улыбкой произнес он. – Хоть и с опозданием, но мы уже на месте. Позвольте мне помочь вам с вашим пальто – знаете ли, климат в Корке морской, снега или нет, вот как сейчас, или если есть, то мало, а все равно со снегом или без – холодно.

Я сунул ему в угодливо подставленную руку пару шиллингов, на что тот улыбнулся еще шире – похоже, я ему дал на чай слишком много. Впрочем, для меня это все равно были копейки.

– Мистер Клеменс, – сказал он, благодарно кланяясь, – я сейчас пришлю к вам носильщиков, и они доставят ваши вещи к стоянке извозчиков. Вам в какую гостиницу?

– В отель «Империал», – ответил я.

– Очень хороший выбор, мистер Клеменс! – кивнул проводник. – Там останавливались самые разные знаменитости, актеры, писатели… Сэр Вальтер Скотт, например. Вы ведь любите литературу?

Я заверил честного мало, что литературу я и вправду люблю, а сэра Скотта особенно (на самом деле мне его длиннейшие повествования казались скучноватыми, но не буду же я обсуждать это с проводником). И через несколько минут я уже сидел на извозчике, заботливо укрытый пледом.

Впрочем, до того, как тронуться в путь, я увидел нечто, что меня сильно удивило. Ночью к поезду на какой-то станции прицепили несколько вагонов третьего класса (вот почему поезд так опоздал, подумал я) – и из них, многочисленные, как муравьи, быстро стали выгружаться британские солдаты в красных мундирах. Их было так много, что они заполонили половину перрона.

Одновременно из двух вагонов первого и второго класса, которых вчера, при посадке в Дублине, также не было, начали высаживаться офицеры.

«Да, – подумал я, – всё это выглядит довольно странно. Подобное я в последний раз наблюдал во время войны между штатами, в Миссури и Калифорнии. Но ведь здесь пока еще, кажется, мир…»

Вообще мое пребывание в Ирландии иначе как волшебным не назовешь – спасибо моему другу Джонасу. В Дублине мне пришлось провести аж две встречи с читателями – в университете Тринити, где рекомендательные письма от Оскара оказались золотым ключиком, и в некоем книжном магазине, названия которого уже не помню, совмещенном с пабом, что тоже в Ирландии бывает.

Потом мои новые друзья долго водили меня по городу, а также свозили на остров. Я успел побывать в Белфасте, где прошла еще одна встреча с читателями, у «Переправы Великана» (базальтовых плит, уходящих от берега далеко-далеко в море), на холме в Таре, где когда-то находилась столица Ирландии, в старом монастыре в Глендалох…

И пабы, пабы, пабы… Я просто влюбился в местный черный и вязкий «Гиннесс», хотя профессора, которые были родом из Корка, в один голос утверждали, что коркский «Мёрфи» намного лучше. А ирландский виски был ничуть не хуже привычного мне с детства ржаного, из моих родных мест. Хотя еда, если сказать честно, немногим отличалась от английской, причем не в лучшую сторону.

И вот вчера вечером шумная компания проводила меня на вокзал, посадила в поезд и долго махала мне вслед. Да, подумал я, в Дублин мне нужно будет еще вернуться – желательно с Оливией и с детьми. А теперь посмотрим на Корк. Тем более что в Дублине и Белфасте все время было пасмурно, а здесь, в Корке, как мне рассказывали, солнце появлялось гораздо чаще.

И действительно, пейзаж перед мои глазами был намного веселее – прекрасные викторианские здания, освещенные утренним солнцем, широкая река Ли, не чета дублинской Лиффи, и какой-то живительный морской воздух, без тени смога, который, пусть не так, как в Лондоне, но все же присутствовал и в Дублине, и в Белфасте. Хотя, конечно, углем немного пахло и здесь. Но все равно контраст был налицо, о чем я и сказал вслух.

– Заводы, мистер Твен, в восточной части города, а также далее по течению Ли, оттуда ветер редко дует, – охотно откликнулся извозчик.

– А откуда вы меня знаете? – удивился я.

– Книгу вашу читал, а там портрет ваш вклеен – я вас сразу узнал!

Все-таки это не Англия, удовлетворенно подумал я. Надеюсь, что меня не будут донимать так, как в Константинополе – мой друг Александр Тамбовцев смог бы меня понять, если бы я не сдержался и убил какого-нибудь очередного поклонника. Но в Ирландии это, увы, маловероятно.

Гостиница оказалась мрачноватой, под стать моей лондонской – но вот топили здесь на совесть, и ванну мне соорудили без всякой доплаты. Пока я ждал, когда нагреется вода, улыбчивый портье принес мне расписание праздничных мероприятий и меню на сочельник и на Рождество, добавив:

– Мистер Клеменс, вы же вроде не католик? Тогда рекомендую рождественскую службу в англиканском соборе Святого Финна Барре. А если хотите на католическую, тогда вам в собор Святых Петра и Павла. Они все здесь недалеко.

– А где красивее? – поинтересовался я.

– Ну, это уж что вам больше нравится, – сказал портье. – Святого Финна вот только семь лет назад построили, но уж очень он красивый. А Святые Петр и Павел постарше будут.

– Ну что ж, спасибо, – ответил я, – я еще подумаю.

Я, конечно, не католик, и не англиканин. В детстве я был пресвитерианцем – то есть из церкви потомков пуритан. Сейчас? Не знаю. Мы с Оливией иногда ходим то в одну, то в другую церковь. Но именно, что иногда. Впрочем, на Рождество – всегда, Оливия это очень любила. И на католической мессе я не был ни разу, может, сходить, посмотреть?

Я попросил портье передать рекомендательное письмо друзьям Джонаса по адресу на конверте, приписав пару слов, что хотел бы зайти к ним, когда им будет удобно. Интересно, что родителям Джонас решил не писатъ, сказав, что пусть уж сначала его жизнь устроится – и тогда он сам приедет к ним на белом коне.

А пока я, помня свою ошибку в Лондоне, нанял через портье гида и пошел гулять, любуясь красотами Корка. Город оказался весьма приятным, и все сразу было трудно увидеть. Но когда я спросил гида про завтрашний день, он ответил мне:

– Мистер, видите ли, в сочельник и на Рождество вы гида не найдете – все будут отмечать дома праздник с семьей. Погуляйте завтра по городу, с утра магазины будут еще открыты. Ведь потом все они закроются, и откроются только двадцать седьмого. Если хотите, могу вас после свозить на побережье, например в Кинсейл. Но это будет не ранее двадцать шестого числа. Только стоить все это будет в полтора раза дороже, все-таки второй день Рождества! А двадцать седьмого можете, к примеру, съездить в Килларни – но туда уже нужно отправляться на поезде, и ехать туда придется часа два, не меньше.

Да, подумал я, здесь все намного беднее, чем у нас, в Коннектикуте, и тем более в Нью-Йорке. Но люди не готовы превратить Рождество в вакханалию шоппинга, и семья для них важнее, чем деньги.

Мне здесь определенно нравилось. Когда я вернулся в гостиницу, мне передали ответ от сэра Огастаса Лаури. Он писал, что будет очень рад меня видеть в день Рождества на праздничном обеде у себя дома.

Потом я плотно пообедал, выпил пару кружек «Мёрфи», оказавшегося и правда лучше «Гиннесса», и лег пораньше спать, подумав засыпая – как же здесь хорошо и спокойно…

Ведь через пару недель я увижу свою любимую Оливию, и жизнь опять станет яркой и прекрасной. Но покой мне будет, увы, в лучшем случае только сниться.

24 (12) декабря 1877 года. Ирландия. Корк

Лиам Мак-Сорли, плотник

– Спасибо, Лиам! Замечательная работа! Как ты и обещал, к Рождеству! – и миссис Шихан, супруга лорда-мэра Корка, протянула Лиаму Мак-Сорли приятно позвякивающий мешочек с деньгами. – А теперь наш подарок на Рождество! Как там твою невесту зовут, Ребекка?

– Да, миссис Шихан, – ответил Лиам, – Ребекка О’Малли.

– Надеюсь, она любит сладкое вино, как многие молодые дамы? – спросила миссис Шихан. – Вот здесь – настоящий немецкий хок[2]2
  Так англичане называли рейнское вино.


[Закрыть]. Как раз на сегодняшнее торжество.

– Спасибо, миссис Шихан! – поклонился Лиам. – Сердечно вас благодарю.

– До свидания, Лиам, – кивнула супруга лорда-мэра. – Приходи двадцать седьмого, сразу после Рождества – у меня новый проект. Нужно будет сделать мебель для столовой. Я уже говорила с твоим хозяином.

– До свидания, миссис Шихан! – еще раз поклонился Лиам. – Буду ровно в восемь часов, как обычно!

– Ладно уж, приходи в десять, – отмахнулась миссис Шихан. – Хоть выспишься.

– Хорошо, миссис Шихан, буду в десять! – сказал Лиам Мак-Сорли и, повернувшись, вышел из ворот дома лорда-мэра.

«Да, – подумал он, – тридцать два года назад, после неурожая картофеля, моих деда с бабкой согнали с земли, где семья Мак-Сорли жила с незапамятных времен. Пришли люди помещика, предку которого отдали земли в семнадцатом веке, и вышвырнули семью из дома, несмотря на то что у них десять детей. Не заплатили оброк – и все, выметайтесь, паписты проклятые».

Дед умер почти сразу, бабка вон до сих пор жива, и живет как раз с ним, Лиамом. Братья и сестры отца, кто тогда не умер, теперь живут не только по всей Ирландии – в Дублине, Белфасте и Голуэе, а трое из них даже эмигрировали в Америку и Канаду. Выжили ли они, не знает никто – не все корабли тогда доходили до американского континента. Но бабка каждый день молится за их здравие и спасение.

А отец Лиама, Шеймус, поселился в Корке, где двадцать четыре года назад женился. Лиам был старшим, и теперь, когда отец умер, ему приходилось содержать и бабушку, и маму, и троих младшеньких. Вот только ему повезло, что десять лет назад его взял к себе подмастерьем Шон О’Малли – лучший мебельщик не только Корка, но и всего юго-запада Ирландии. И обучил он Лиама на славу. Более того, Шон О’Малли уже сказал ему, что после его свадьбы с Ребеккой сделает его компаньоном.

Впрочем, уже полгода назад Шон поручил Лиаму самостоятельную работу у лорда-мэра, поскольку сам он был занят у самого Ричарда Бойла, графа Коркского. И мебель, сделанная Лиамом для гостиной лорда-мэра, оказалась столь удачной, что миссис Шихан попросила Лиама сделать еще и мебель для спален, а теперь и для столовой. И заработал он на этом очень неплохо.

Мастер Шон брал только треть заработанного Лиамом, тогда как обычно другие мастера брали не менее половины, а то и две трети.

Сегодня он впервые отпразднует сочельник с Ребеккой. Бабушка и мама с тремя младшенькими отправились к маминой родне, и теперь сочельник Лиам и Ребекка проведут вдвоем. У Лиама даже шелохнулась надежда, что они с Ребеккой сегодня впервые сделают то, что обычно случается только в первую брачную ночь, но он гнал от себя эту мысль – вдруг Шон узнает… Лучше уж он отведет девушку обратно к будущему тестю – свадьба ведь и так не за горами.

И вдруг Лиам очнулся от грез. С севера по улице Казарменной, на которой он и жил, двигались многочисленные солдаты в красных мундирах. Солдат в Корке было всегда много – все-таки в городе располагались огромные Елизаветинские казармы. Местные солдат не любили, и нередко случались драки. Но Лиам давно понял – чтобы продвинуться в этом мире, лучше попробовать стать настоящим англичанином. Родители с ним пытались в детстве говорить по-гэльски, но он скоро начал отвечать только на английском, мотивируя это тем, что гэльский – пережиток прошлого. Он долго работал над своим акцентом, который стал похож на английский коркских протестантов – таких, как миссис Шихан, и только когда он волновался, в его речи прорезались ирландские интонации.

Он поравнялся с людьми в красных мундирах.

– Добрый день, сэр, и с наступающим Рождеством! – сказал он офицеру.

– А ты кто такой? – неожиданно ответил тот на приветствие.

– Лиам Мак-Сорли, сэр, – сказал Лиам, – плотник.

– Плотник, говоришь? – раздраженно переспросил офицер. – А что у тебя в мешке?

– Мои инструменты, – сказал Лиам, – и подарок от лорда-мэра, сэр!

– Ты, и ты, – приказал офицер своим солдатам, – посмотрите, что у него там за инструменты!

Два солдата выхватили у Лиама мешок, а двое других выкрутили ему руки. И когда Лиам попытался что-то сказать, один из солдат наотмашь ударил его по лицу, потом залез к нему в карман и достал мешочек с деньгами, передав его офицеру. Тот развязал его и высыпал деньги себе на руку.

– Интересно, – сказал тот. – Три гинеи и еще десять шиллингов. Откуда у тебя столько, пэдди?[3]3
  Ругательное обозначение ирландцев-католиков.


[Закрыть]

– Получил за работу у лорда-мэра! – ответил Лиам.

– Врешь! – сказал офицер и ударил Лиама под дых.

Лиам, немного отдышавшись, прохрипел:

– Сэр, спросите у миссис Шихан.

– Делать мне нечего, спрашивать у супруги лорда-мэра про твои враки, пэдди. А что у него в мешке?

– Топор, ваша светлость, несколько ножей, пилы и другие инструменты. И еще бутылка чего-то там.

– Значит, холодное оружие, – сказал офицер. – Заберите его. Не иначе как один из этих мятежников. Пусть Клич его допросит. А бутылку… – он посмотрел оценивающим взором, – отдадите потом мне.

На Лиама надели наручники и потащили его к казармам. Когда он пытался что-нибудь сказать, его били – то под дых, то по почкам, то по лицу. Вскоре он прекратил всякие попытки оправдаться, и просто покорно поплелся туда, куда его вели конвоиры.

И вот они вошли в ворота казармы. Его отвели в небольшое помещение, где сидел огромный человек с тремя сержантскими полосками на рукаве.

– Кто такой? – спросил сержант.

– Какой-то пэдди, – ответил один из конвоиров. – Задержан с деньгами и холодным оружием. Врет, что получил деньги от лорда-мэра.

Лиама приковали наручниками к какой-то трубе, после чего конвоиры ушли.

– Пэдди, или ты мне все расскажешь, – сказал Лиаму сержант, – как есть, или я тебя так отмудохаю, что ты сдохнешь в страшных муках. Расскажешь же?

– Да, сэр, – ответил Лиам.

– Сэр? – переспросил сержант и ударил Лиама под дых, отчего тот скрючился от страшной боли и совсем не мог дышать.

– Меня зовут сержант Клич! – проревел сержант. – Сэры – это офицеры-белоручки. Бойся не их, бойся меня, ирландская свинья. Ясно тебе?

Лиам, как мог, закивал. Сержант подождал немного и снова начал допрос.

– Откуда у тебя деньги? – спросил он. – От кого ты их получил? Кто руководит мятежом?

Каждый вопрос сопровождался сокрушительным ударом.

– От лорда-мэра, спросите у его супруги! – воскликнул Лиам. – Не знаю я ни о каком мятеже!

– Тогда откуда у тебя такие деньги, свинья? – прорычал сержант.

– Получил за работу! – ответил Лиам и получил новую порцию ударов.

– Вот что. Или ты мне скажешь всю правду, или я тебя убью. Понятно тебе, свинья? – и сержант ударил Лиама так, что тот потерял на минуту сознание.

Лиам очнулся от воды, которой его облил Клич, и вдруг понял – что бы он ни сказал, ему все равно не поверят. И тут в нем проснулась давно забытая ирландская жилка – он решил, что лучше пусть умрет, но оговаривать он никого не будет. А Клич продолжал орать:

– Кто тебе заплатил, свинья? Кто твой начальник? Когда начнется мятеж?

И вдруг Лиаму повезло. В комнату вошел незнакомый офицер и двое солдат, которые волокли другого несчастного, окровавленное лицо которого ему было смутно знакомо. Лиам узнал своего старого знакомого Тима О’Лири, подмастерья у соседа-кузнеца.

– Кто у тебя такой, Клич? – брезгливо спросил офицер.

– Какой-то пэдди, – ответил сержант. – Очень уж упрямый.

– Ничего не рассказал? – отмахнулся офицер. – Ладно, пусть немного отдохнет в номерах. Обработай-ка лучше пока вот этого.

С Лиама сняли цепь – сломанная правая рука при этом заболела так, что он потерял сознание.

Очнулся он в тесной камере где-то в сто квадратных футов[4]4
  Примерно 9 м².


[Закрыть] в окружении таких же окровавленных людей – мужчин и даже женщин. Да, подумал он вскользь, даже если я отсюда выйду, то правая рука сломана, три пальца на левой – тоже, половины зубов не хватает, все тело болит… Работать если и смогу, то нескоро, и кто будет кормить маму, бабушку и малых? Да и с Ребеккой придется распрощаться – зачем ей калека?

Соседи его тихо переговаривались. Он узнал, что некоторых схватили на улице, как и его, а других выволокли прямо из их домов и квартир. Вот так, горько усмехнулся про себя Лиам мой дом – моя крепость…

Тем временем из небольшого зарешеченного окошка все явственней несло гарью, а в камеру то и дело вталкивали все новых и новых несчастных. И последним – точнее, последней – оказалась женщина в рваной окровавленной одежде. И больше по тому, что осталось от юбки из синего шелка, которую он купил ей две недели назад, чем по ее окровавленному лицу, покрытому синяками, он узнал в ней свою Ребекку.

– Лиам… – пробормотала она. Он протиснулся к ней, как мог, и попытался ее обнять левой рукой, но она его оттолкнула.

– Милый, не надо, – простонала Ребекка, – я грязная, не трогай меня!

– Что случилось, милая? – спросил Лиам и вдруг увидел запекшуюся кровь на подоле юбки.

– Я пошла в последний раз за мясом, и они меня… – и Ребекка заплакала. – Не трогай меня, я грязная! Никто теперь не возьмет меня замуж!

Лиам встал перед ней на колени, обнял ее ноги и прошепта:

– Ребекка, мне все равно – ты ни в чем не виновата, и мое предложение остается в силе. Если мы выйдем отсюда, и если я тебе еще буду нужен, такой, каким они меня сделали, будь моей женой!

Ребекка неуверенно закивала.

А про себя Лиам подумал: «Теперь я сделаю все, что в моих силах, чтобы отомстить этим английским сволочам! Помню, как в Корк приезжал мой кузен Фергус из Белфаста и звал нас всех на борьбу с англичанами. Я тогда его прогнал, а теперь оказалось, что он все-таки был прав… Господи, на все воля твоя! Да вернется в Ирландию ее законный король, и да очистит он наш Изумрудный остров от проклятых супостатов! И я первым пойду под его знамена…»

25 (13) декабря 1877 года. Корк

Сэмюэл Клеменс, журналист и писатель

Позавчера вечером после обильного ужина я сходил в ирландский паб недалеко от гостиницы. Тёмное пиво в стаканах (да, «Мёрфи» и «Бимиш» оказались еще вкуснее «Гиннесса»!), беседы о литературе и философии с моими соседями по барной стойке. Все было почти как в Дублине, разве что некоторые разговаривали между собой на незнакомом языке.

– Это гэльский, – пояснил мне Майкл Коннелли, один из моих собеседников. – Видите, в Дублине вы его не услышите, а здесь кто-то его еще знает. И правильно – наши предки столетиями разговаривали на этом языке, а мы его усиленно пытаемся забыть. Ведь для англичан мы – не более чем скоты. Вы слышали, что когда герцогу Веллингтону сказали, что он ирландец, он ответил, что можно родиться в стойле и не быть лошадью.

Майкл был очень похож на лепрекона – забавного персонажа из ирландских сказок. Маленький, пузатый, одетый в зеленый пиджак и в галстук в горошек… Но он врач, как мне сказал другой мой сосед, причем лучший в Корке. Он единственный католик, у которого лечатся высокопоставленные протестанты; впрочем, бери выше – его пациентами являются и мэр, и даже сам граф Коркский – с семьями, понятное дело. Теперь же его вызывали к какому-то богатому постояльцу из моей гостиницы.

А сейчас мы обсуждали ирландскую историю и древний ирландский эпос. Точнее, Майкл говорил, а я слушал, так как ничего умного сказать не мог. Впрочем, другой мой сосед – некто Лиам Мак-Сорли, пусть и всего лишь ученик мебельщика, знал немногим меньше, чем Майкл, хотя и утверждал, что гэльский – пережиток древности, и чем скорее все заговорят по-английски, тем лучше. Впрочем, оба они считали, что при королях Ирландия жила хорошо, а Майкл рассказал мне про Эдуарда Брюса, последнего высокого короля Ирландии и брата Роберта Брюса, историю которого я уже где-то слышал.

После четырех или пяти кружек портера спалось очень хорошо, и проснулся я в весьма неплохом расположении духа, без тени похмелья. Вчерашнее утро было теплым и солнечным. Я подумал с ужасом, что в Коннектикуте сейчас снега по колено, если не по пояс, и морозы такие, что каждый раз перед выходом из дома я себя спрашиваю, почему мы вообще уехали из Калифорнии…

Впрочем, в Лондоне снега, наверное, до сих пор нет, но лучше уж хартфордские морозы, чем лондонский смог. Да и Оливия не хочет жить нигде, кроме как в Нью-Йорке или Коннектикуте. А для меня ее счастье и счастье моих детей – самое главное в жизни. Иначе я бы, наверное, принял предложение моего друга Александра, тем более что в Константинополе, по его словам, снег – редкость, да и вообще погода почти как в Калифорнии.

После завтрака я пошел в последний раз по магазинам. Для девочек я купил две смешные куклы, изображающие лепреконов – с рыжими волосами, в зеленой одежде и в зеленых же шляпах. Для Оливии – пальто из фетра, сделанного из лучшей арранской шерсти. Для себя – костюм из ирландской шерсти, шерстяной же ирландский берет, бутылку местного виски и книгу по ирландской истории. Для сэра Лаури у меня была заготовлена бутылка крымского портвейна и коробка кубинских сигар.

Почему-то получилось так, что в Константинополе кубинские сигары оказались и лучше, и дешевле, чем в Нью-Йорке, хотя Нью-Йорк намного ближе к Кубе, чем Константинополь. А еще у меня на дне одного из чемоданов вдруг нашелся нож Боуи в подарочных ножнах, который я взял с собой для подарка кому-нибудь из югороссов. Но будучи в Константинополе, так и не сумел найти, кому его подарить.

Вскоре я заметил одну странную вещь – центр города был оцеплен солдатами в красных мундирах. Они ничего не делали, просто стояли на мостах, ведущих в Старый город. Впрочем, на мне это не отразилось – в Старом городе было все, что меня интересовало: и рестораны, и пабы, и магазины…

Ужин в гостинице был отменным. По старой традиции, в сочельник не подавалось мясо, но рыба в Ирландии была замечательная, свежая и вкусная… После ужина я сходил в близлежащий собор Святого Финна Барре на службу сочельника. Я давно уже не религиозен, и для меня это было скорее культурным мероприятием. Единственный случай в последнее время, когда я действительно вспомнил Господа, был в Константинополе – во время службы в соборе Святой Софии и церкви Святой Ирины. Хоть служба и велась на незнакомом мне языке, я все время чувствовал совершенно незнакомый мне религиозный экстаз, как будто сам Господь приблизился ко мне.

После службы я пошел обратно в гостиницу. На улице вдруг явственно запахло гарью, а на севере и западе на небе отчетливо виднелось зарево. Более того, оттуда иногда были слышны выстрелы.

Когда я спросил об этом в гостинице, портье сказал мне, что, судя по всему, где-то в католических трущобах разгорелся пожар.

– Да, но сразу в двух местах, – сказал я. – К тому же еще и выстрелы…

– Сэр, скорее всего, стреляют, чтобы отогнать мародеров. А горит у них там часто – вы бы знали, что вытворяют эти католики из трущоб, напьются и подожгут по пьянке дом, а дома там расположены скученно…

– Неужели у вас нет пожарной службы? – спросил я.

– Есть, конечно, – ответил портье, – но она не поедет в трущобы. Вот если будет опасность, что огонь перекинется на районы, где живут приличные люди… Наш новый лорд-мэр, Барри Шихан, приказал им тушить пожары и у католиков. Только они обычно этого не делают, говорят, их повозки не проходят через тамошние узкие улицы. Слышал я, что вроде католики что-то себе придумали, какую-то службу, знаете ли… Они и потушат.

Спал я в ту ночь плохо – ведь к людям пришла беда, а я ничем помочь не мог. К тому же меня предостерегли от любых попыток проникновения в трущобы. Впрочем, мне хватило и Биллов Сайксов в Лондоне…

Утром я проснулся поздно. Плотно, не спеша позавтракал, потом принял ванну… Сэр Лаури пригласил меня на четыре часа, так что в половину четвертого я оделся в свой новый ирландский костюм, приготовил подарки, надел ирландский берет и вышел из гостиницы.

Как ни странно, у парадного подъезда не было ни единого извозчика, тогда как вчера там стояло как минимум полдюжины. Я спросил у портье, на что тот мне сказал:

– Вы знаете, на Рождество работают немногие из них, а желающих прокатиться много. Если хотите, посидите в холле, а следующего извозчика я попрошу взять вас.

– А долго придется ждать? – спросил я.

– Полчаса или больше, – безразлично ответил портье, – точно не знаю.

– А долго идти вот до этого места? – и я протянул ему бумагу с адресом сэра Лаури. Увидев фамилию на приглашении, портье подобострастно посмотрел на меня.

– Вы к сэру Лаури? – переспросил он. – Его дом в двух шагах от моста, у самой реки. Дойдете за десять-пятнадцать минут. Или все же подождете извозчика?

– Да нет, прогуляюсь, – сказал я, – вот какая хорошая погода, жаль, уже скоро стемнеет…

Через пять минут я уже был на мосту. Там, как и вчера, стояли солдаты в красных мундирах. И когда я хотел пройти, меня остановил офицер.

– Ты кто такой? – спросил он.

– Это что за вопрос? – удивился я.

– Я тебя спросил, ирландская ты морда, – рявкнул офицер, – кто ты такой и что здесь делаешь?

– Я не ирландец, – ответил я, – а американский путешественник.

– Так я тебе и поверил, – с издевкой сказал офицер, – берет ирландский, костюм ирландский, по-английски говорить правильно не умеешь… А ну покажи документ!

Документа у меня с собой, увы, не было – оставил в гостинице, о чем я и сказал этому офицеру.

– И куда же ты направляешься? – снова спросил офицер.

– К сэру Лаури, – ответил я.

– Вчера тут тоже один утверждал, что идет от мэра. Эй, ты, как там тебя? – и он показал рукой на одного из солдат. – А ну посмотри, что у него в мешке.

Я попытался сказать, что они не имеют права, когда солдат ударил меня по лицу и выхватил мешок. Было больно, но главное, это было настолько дико, что я опешил – и это та самая страна, которая учит других цивилизации… А солдат начал перечислять:

– Бутылка с надписью на непонятном языке… Сигары какие-то.

– Потом отдашь мне. И бутылку, и сигары.

Тут я не выдержал:

– Да какое вы имеете право?

И получил удар под дых от второго солдата – быстро и профессионально.

А первый солдат продолжал:

– …да, и еще нож. Футом длиной, не меньше.

– Так вот зачем ты шел к сэру Лаури, сволочь ирландская! – заорал офицер и тоже ударил меня по лицу – к счастью, намного слабее, чем тот, первый солдат. – Вот сволочь, теперь у меня весь рукав в твоей крови!

Я с трудом достал из кармана приглашение и показал его офицеру. Тот немедленно сбавил обороты, прочитав: «Сэр Огастас Лаури будет очень рад, если сэр Сэмюэл Клеменс сочтет возможным почтить его своим присутствием на рождественском обеде 25 декабря 1877 года в четыре часа».

– Слушай, ты, – сказал офицер одному из своих солдат, – сбегай к сэру Лаури и узнай, что это за птица. Вдруг эта морда ирландская украла это письмо у этого, как там его, Клеменса, а, может быть, это и в самом деле тот Клеменс. Ты и ты, отведите пока этого типа Клеменса в казарму, пусть посидит со всеми.

– К Кличу? – спросил солдат.

– Нет, идиот, – заорал офицер, – может, это и правда друг сэра Лаури. И возьми мешок, только чтобы ничего из него не пропало. Нам не хватало еще проблем с графом Коркским, сэр Лаури его кузен. И не трогай пока больше этого, – офицер показал на меня.

– Пошли, – сказал солдат и толкнул меня в спину.

«Интересно же у них здесь не трогают», – подумал я.

Полчаса спустя, казармы

Во дворе казармы лежали с десяток тел – пара из них еще шевелилось, но большинство уже лежали без движения. Мы вошли в узкий коридор и прошли мимо двух или трех дверей, из-за которых слышались отчаянные крики. Наконец меня втолкнули в тесную камеру, в которой уже практически не было места для новых «постояльцев». Вокруг меня были мужчины и женщины с окровавленными лицами, в порванной одежде. Руки некоторых были на перевязи, сделанной из полосок одежды. У многих женщин была кровь на юбках в том месте, где находится промежность. А в углу какой-то низенький человек со свороченным носом подвязывал очередную сломанную руку. Присмотревшись, я узнал дока Майкла, моего позавчерашнего собутыльника.

– И вы здесь, наш американский друг? – с невеселой усмешкой сказал он. – Знаете, я никогда бы не подумал, что такое возможно здесь, в Корке.

– А что случилось? – спросил я.

– То есть как это что? – сказал доктор. – Еще вчера солдаты начали хватать на улицах Корка всех без разбору. Другие поджигали бедные кварталы, чтобы выкурить обитателей. Там, где места были чуть побогаче, они просто ломали двери и хватали всех обитателей – мужчин, женщин и детей. Меня вот схватили по пути к пациенту. Мужчин избивали, многих убили, мальчиков тоже, женщин и девочек часто насиловали. Я вот тут делаю все, что могу для тех, кого они искалечили…

– Женщин насиловали? – я не поверил своим ушам.

– Ты помнишь Лиама? – он показал мне человека с выбитыми зубами, рукой на перевязи и забинтованными пальцами на другой руке. Я с огромным трудом узнал в нем ученика мебельщика, который мне еще недавно говорил о том, что ирландцам нужно попытаться стать англичанами. – С ним была его невеста. Над ней надругались трое. Здесь я не смогу ее осмотреть, но, судя по кровотечению, у нее все там порвано, и не только у нее. У многих женщин здесь схожая история, будь ей семнадцать лет, как Ребекке, или пятьдесят шесть, как миссис Коркоран. Когда я отсюда выйду, если, конечно, я отсюда выйду, то я сделаю для них для них все, что смогу.

– Но почему? – не понял я. – За что?

– Они у всех спрашивают про какой-то мятеж. Но никакого мятежа здесь не было. Люди готовились к Рождеству, все было тихо и мирно. А теперь…

Я не верил своим ушам – но глаза подтверждали, что все это на самом деле так. И тут к нам втолкнули еще одного несчастного.

– Тимми! – закричал Лиам и попытался протиснуться к нему.

Тот вдруг захрипел и упал – точнее, осел на пол, потому что упасть в битком набитой камере было сложно – и через пару минут испустил дух, несмотря на все усилия Майкла. Майкл перекрестил его и быстро прочитал молитву, после чего его оттащили в угол, где, как я теперь заметил, были еще три или четыре неподвижных тела.

Меня вдруг осенило – я подумал, что если есть ад, то он здесь, в Корке. А черти в нем – английские солдаты, которые убивают, калечат, насилуют, сжигают… И все под громогласные крики о своей исключительности и цивилизованности. Впрочем, и в Америке именно они, да и мы, их потомки, так же уничтожали индейцев, а когда их не оставалось, то и друг друга.

Открылась дверь и кто-то крикнул:

– Мистер Клеменс, выходите!

Я не шелохнулся.

– Мистер Клеменс, произошло недоразумение! – продолжал кричать солдат. – Выходите, пожалуйста! Вас просит зайти генерал Харман!

Лиам шепнул мне:

– Сэм, идите и расскажите потом про все, что вы здесь видели. Пусть весь мир узнает о том, что произошло в Корке.

Я поклонился ему, его Ребекке, Майклу и всем остальным несчастным, шепнув:

– Я сделаю все, что смогу, люди! Да хранит вас Господь!

Сказав это, я вышел из камеры. Меня, на этот раз весьма почтительно, повели по коридору.