Текст книги "Война за проливы. Призыв к походу"

Указом императора Михаила из ведения МВД были полностью изъяты Департамент Уголовной Полиции, преобразованный в Главное управление Внутренней Безопасности Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, а также управление Почт и телеграфов, перешедшее в ведомство новообразованного Министерства Связи. Цензура, как и прочие связанные с политикой дела, еще годом ранее была передана в ведение ГУГБ. Таким образом, в ведении реформированного МВД, переставшего быть неповоротливым монстром, остались лишь административно-хозяйственные вопросы управления огромной Российской империей.

Впрочем, и того, что осталось, было немало. С того дня как господин Столыпин вошел в свой новый кабинет, у него больше не было ни одного спокойного дня. Первым делом император Михаил резко раскритиковал предоставленный ему Столыпиным план аграрной реформы, предусматривавший уничтожение общинного землевладения и замену его на частное владение землей…

– Ну хорошо, Петр Аркадьевич, – сказал тогда всероссийский самодержец, – сделаете вы справных хозяев из двадцати или тридцати процентов русских мужиков. Больше хозяйств, способных самостоятельно стоять на ногах, из нынешней разоренной крестьянской массы вы не получите, хоть даже будете биться головой об стену. Увеличив выход товарного* хлеба, вы одновременно увеличите социальное расслоение в и без того небогатой деревне. Зажиточные станут богатыми, а бедные превратятся в откровенно нищих, которым придется либо батрачить за гроши у своих же односельчан, либо бросать все и с одним узелком подаваться в город на заработки. А кто их там ждет – нищих и неграмотных, способных только таскать круглое и катать квадратное? Да никто! Уже сейчас промышленность совершенно не нуждается в притоке неквалифицированной рабочей силы. Требуются же на заводах и фабриках люди грамотные, обученные рабочим специальностям или даже, более того, получившие среднее и высшее техническое образование. А вчерашним мужикам-лапотникам, только что прибывшим из деревни, остается лишь дорога к обиженных на всех люмпен-пролетариям… Один наш лютый враг, получивший недавно по заслугам, даже считал, что именно люмпен-пролетариат, безграмотный, бесправный и неимущий, должен стать главным разрушителем и могильщиком Российской империи. И вы, господин Столыпин, получаетесь в этом деле чуть ли не главным помощником революционеров.

Примечание авторов: * та часть урожая, которая предназначается на продажу, а не для собственного употребления крестьянами.

Немного помолчав, чтобы собеседник проникся всем ужасом того, что он чуть было не совершил, император раскрыл толстую синюю тетрадь и принялся диктовать Столыпину тезисы своей аграрной реформы, основой которой были программа переселения сорока миллионов крестьянского населения в Сибирь и на Дальний Восток и государственная монополия на торговлю хлебом. Нашлось в этой реформе место и новым территориальным приобретениям Российской империи, строительству дополнительных железнодорожных путей, возникновению новых крупных городов, которые как грибы после дождя начали разрастаться вдоль трассы Великого Сибирского пути, и прочая, прочая, прочая… включая грядущую программу ликвидации безграмотности. Едва успевая записывать за государем Михаилом Александровичем один пункт программы за другим, Столыпин наконец взмолился о пощаде. Мол, зачем молодому царю необходим такой помощник, как он, когда тот и сам знает, что надо делать. И тут же получил отповедь, что в сутках всего двадцать четыре часа, а ему, императору, невозможно раздвоиться и растроиться. Написать взаимоувязанный черновик реформы он может, а вот довести этот документ до ума и осуществлять его воплощение на практике придется уже многоуважаемому Петру Аркадьевичу, и никакие возражения при этом не принимаются. У императора и других дел по горло.

И вот с того самого дня Столыпин на своей шкуре и познал, что значит выражение «адский труд». Сначала ему казалось, что попросту невозможно всего за десять лет переселить сорок миллионов человек фактически на другой конец России. Но император недрогнувшей рукой подключил к этому делу ВОСО*, объявив дороги в направлении основного потока переселенцев на особом положении, и уже осенью** того же пятого года составы с переселенцами на восток пошли густо, как воинские эшелоны в военное время.

Примечания авторов:

* Органы военных сообщений (Органы ВОСО) являются полномочными представителями военного ведомства на транспорте. Они предназначены для организации воинских перевозок, разработки предложений по подготовке путей сообщения в интересах Вооружённых Сил Российской Империи. Органам военных сообщений на видах транспорта предоставлено право решать с командованием перевозимых войск и должностными лицами на транспорте все вопросы, касающиеся воинских перевозок. С 1862 года служба военных сообщений входила в ведение Главного штаба, который ведал вопросами дислокации и передвижения войск, а с 1868 года была представлена в Главном штабе – «Комитетом по передвижению войск железными дорогами и по воде». На театре военных действий службу возглавлял инспектор военных сообщений, подчинявшийся начальнику штаба действующей армии. В задачи службы военных сообщений входили не только вопросы эксплуатации, но и вопросы разрушения и восстановления путей сообщения. К концу 60-х годов вводятся должности заведующих передвижением войск на железнодорожных линиях и водных путях сообщения, а несколько позже – с 1912 года (в данном варианте истории с 1905 года) – комендантов железнодорожных участков.

** во-первых – летом 1905-го года была принята в эксплуатацию кругобайкальская железная дорога, без чего нельзя было начать по настоящему массовые перевозки; во-вторых – перевозить переселенцев со старого места жительства на новое следует в осенне-зимний период, между уборкой урожая на старом месте жительства и севом яровых на новом.

Точнее, в первый год поток переселенцев был не особенно густым: мужики не решались бросить все и отправиться в неизвестность, однако обещание пятидесяти десятин хорошей земли и лошади с коровой в придачу измаявшимся от безземелья крестьянам Центральных губерний казались совершенно немыслимым счастьем. Сначала за счастьем на новом месте уезжали те, кому совсем уже нечего было терять. Весь выбор – или с малыми и старыми идти нищенствовать на дорогах, или отправляться навстречу солнцу в страшную Сибирь, а то даже и на далекую Амур-реку… Именно там, на новом месте жительства, по императорскому плану мужики освобождались от общинного землевладения, становясь собственниками своих неделимых и непродаваемых участков по пятьдесят десятин, которые можно было только передать в наследство одному из сыновей по выбору родителей. Для того, чтобы суметь принять поток переселенцев в местах будущего компактного расселения поблизости от железной дороги были образованы временные поселки, так называемые «станции», как правило, связанные с настоящими железнодорожными станциями.

На этих поселенческих станциях (казарма – она и есть казарма) крестьянские семьи должны были проводить время с момента прибытия на место будущего ПМЖ, до весеннего вселения на выделенные им участки, уже размеченные к тому времени военными топографами. Помимо лошади и коровы (а также винтовки Бердана с пятьюдесятью патронами), по императорскому указу мужицким семьям выделялась древесина для обустройства изб и надворных построек, а также применялось такое новшество, как специальные конно-машинные станции. За небольшую твердую плату натурой* (то есть зерном, а не деньгами), производимую после уборки урожая, персонал этих станций, в конюшнях которых стояли первоклассные бельгийские и германские першероны, осуществлял вспашку, боронение и прочую обработку крестьянских участков, включая уборку новомодными механическими жатками. И в самом деле, одна лошадь (обычно местной монгольской породы – маленькая, лохматая и неприхотливая) выделенная на семью – это только для транспортных надобностей и, пожалуй, для того, чтобы сохой расцарапать себе огород; по-настоящему же целину пахать можно только на тяжеловозах или на тракторах, до которых еще не менее десятка лет.

Примечание авторов: * в период уборки урожая и два-три месяца после того на диком рынке цены на зерно падают вдвое-втрое. Обратно на пиковые значения цены поднимаются в конце зимы и держатся на высоте вплоть до новой уборочной кампании. Поэтому платежи за обработку земли, а также поземельный налог, взымаемый в натуральной форме после уборки урожая, сильно снижал финансовую нагрузку на крестьян, которым теперь незачем было распродавать только что собранный хлеб по дешевке, чтобы заплатить по своим счетам.

По отчетам, предоставляемым с мест, было видно, что процентов десять мужиков прогорели даже на таких шоколадных условиях, сидя жопой на нетронутых черноземах, зато остальные буквально на глазах пошли в рост. Недаром же император на каждой такой поселенческой станции требовал организовать закупочные ссыпные пункты, на которых и поземельный налог с иными платежами в натуральной форме примут, и скупят у мужиков по столь же твердой цене лишний хлеб. Тут же, на станции, имелась государственная лавка, по столь же твердым ценам торгующая предметами первой необходимости: ситцем, солью, керосином, спичками, гвоздями и патронами к берданке, а также, будто сами собой, рядом возникали частные лавки, где можно было купить все, вплоть до граммофона. Итак, закрыл глаза – временная поселенческая станция, бараки в лесу или степи; снова открыл – небольшой, но быстро растущий городок, в котором есть все, что необходимо людям: отделение почты и телеграфа, касса госбанка, фельдшерский пункт, школа, трактир, баня, полицейский околоток и судебное присутствие…

Конечно, были отдельные, поначалу достаточно частые, случаи мздоимства и казнокрадства со стороны чиновников и ушлых купчиков-поставщиков. То скот поселенцам поставят больной и полудохлый, то бревна для постройки домов привезут гнилые и свилеватые, то продукты на поселенческие станции заведут не в полном объеме, да еще подпорченные. Но тут во всей красе показали себя ГУГБ и только что возникшая к концу пятого года императорская служба специальных исполнительных агентов, разгребавшие эти авгиевы конюшни по мере возникновения. Повесить они, правда, никого не повесили, но все уворованное положить на место принудили, да еще и с лихвой. Купцы, поставлявшие гнилье, кроме всего прочего, заплатили в казну огромные штрафы, а некоторые чиновники зазвенели кандалами в не столь уж далекий от тех краев Горный Зерентуй или на стройки Сахалина.

Первый год был пробный, на второй шла раскачка, но вот после зимы 1906–07 годов, когда по местам прежнего жительства поехали хорошо одетые, пахнущие достатком зазывалы, на переселенческую программу начался настоящий бум. Да и как же иначе. Приезжает в какую-нибудь Гавриловку, к примеру, Федька Прошкин, в прошлом перекатная голь и полная нищета, а ныне – настоящий богатей: в смазных сапогах, новенькой ситцевой рубахе и меховой безрукавке, и начинает рассказывать, какое у него там житье-бытье, сколько десятин земли, коров и лошадей, и в каких нарядах ходят его жена и дети, ранее не вылезавшие из обносков. Тут и самого осторожного, если он сам не богатей, торкает в голову мысль: «А мне? Я тоже хочу пятьдесят десятин хорошей земли прочие удовольствия… Если уж такая голь, как Прошкин, смог подняться, то и я смогу не хуже…»

По счастью, к минувшей зиме Великий Сибирский путь если и не довели до идеального состояния (до этого было еще далеко), но, хотя бы увеличив количество разъездов, сделали вполне пригодным для массовых перевозок. И вот теперь, в марте восьмого года, когда основной вал перевозок по переселенческой программе уже схлынул, можно было констатировать факт, что на этот год министерство внутренних дел и министерство путей сообщения с поставленной задачей справились, несмотря на то, что в обратную сторону потек довольно ощутимый поток продовольственных товаров и леса-кругляка. Вместе с членами семей на новые места жительства перевезены около миллиона* человек. Но следующий год должен быть по-настоящему тяжелым, ибо заявки на переселение подали уже около полумиллиона семей, и это притом, что встречный товарный поток увеличивается с каждым днем. Так, глядишь, и для Великого Сибирского пути скоро потребуется проложить не только второй, но и третий, и четвертый пути. С другой стороны, сложившаяся ситуация радует, ибо за этот год отток переселенцев на Дальний Восток наконец-то превысил естественный прирост, и если дело пойдет так и дальше, то в ближайшем будущем можно будет констатировать, что переселенческая программа принесла свои плоды.

Примечание авторов: * В столыпинской переселенческой программе нашей истории, не имевшей такого размаха, приняли участи всего около трех миллионов человек. То есть задача твердо встать на Дальнем Востоке и разгрузить от лишних людей центр страны решена не была, что и привело потом к тяжелейшим последствиям.

Именно об этом Столыпин и собирался рапортовать государю на сегодняшней аудиенции. Для увеличения потока переселенцев необходимо привлекать дополнительные ресурсы, в первую очередь следует полностью расшить Великий Сибирский путь, сделав его двухпутным, и увеличить вложения в новые переселенческие станции…

Два часа спустя. Полдень. Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Присутствуют:

Император Всероссийский Михаил II;

Председатель Союза фабрично-заводских рабочих Иосиф Виссарионович Джугашвили;

Министр внутренних дел Петр Аркадьевич Столыпин.

Увидев, что император ожидает его не один, Столыпин чуть было не переменился в лице. Нельзя сказать, чтобы Иосиф Джугашвили, носящий у эсдеков партийную кличку Коба, был личным злым гением министра, но все же он крайне плохо вписывался в ту картину мира, которую Петр Аркадьевич создал у себя в голове. В его представлении правые (такие как он и император Михаил) стояли по одну сторону добра и зла, на стороне порядка и справедливости, а левые (такие как господа Ульянов, Джугашвили и прочие эсеры и эсдеки) – со всей своей пролетарской решимостью противостояли правым в борьбе за будущее Российской империи. И вот такой афронт – этот самый Джугашвили не просто проник в Готическую библиотеку Зимнего дворца, фактически являющуюся рабочим кабинетом молодого императора, но еще по-свойски, будто так и надо, тихо переговаривается с Хозяином Земли Русской. Нет, Столыпину было известно, что государь по какой-то причине покровительствует этому молодому грузинскому эсдеку, но для него было откровением узнать-с, что между этими двумя столь не схожими между собой людьми имеются личные, так сказать, приязненные отношения.

«А ведь молодой государь Михаил Александрович для русской земли действительно настоящий Хозяин, – неожиданно для себя подумал Столыпин, – за счет тех вложений личного капитала, которые он делал совместно с акционерным обществом «Особая эскадра адмирала Ларионова», он сейчас является самым богатым человеком в Российской империи. Император Михаил владеет долями в нефтепромыслах, угольных и рудных шахтах, металлургических, машиноделательных, автомобильных, моторных и прочих заводах; и везде, где император на пару с пришельцами из будущего входил в дело, тут же начиналась реконструкция под новые технологии, за которой следовал бурный рост производства и продаж. Кроме всего прочего, император является одним из совладельцев Военно-Промышленного Банка, запустившего свои финансовые щупальца по всему миру…»

И при этом, продолжал размышлять Столыпин, император Михаил является одним из самых скромных людей в Империи. Он как будто нарочно чурается роскоши, не содержит певичек и балеринок, не организует роскошных балов и приемов, не строит новых дворцов и не заказывает на иностранных верфях роскошных яхт. Вместо того все извлеченные из своих дел огромные прибыли он либо снова вкладывает в развитие русской промышленности, либо напрямую использует с целью увеличения славы и мощи Российской державы. Михайловские императорские стипендии для талантливых студентов, такие же премии трех степеней для уже состоявшихся ученых и инженеров, прославивших свое имя в науке или решивших сложную техническую задачу. Первыми лауреатами императорских премий первой степени на 1905 год стали профессор Менделеев, кораблестроитель Крылов, инженеры Тринклер и Луцкой, а также натурализовавшийся в России германский воздухоплаватель граф Цеппелин. И ничего для себя лично, все для страны…

Кстати, адмирал Ларионов, чья доля в капитале его эскадры позволяет считать этого человека богатеем номер два в Российской империи, точно таков же. Снимает достаточно скромную «генеральскую» квартиру в доходном доме вместо того, чтобы купить или построить себе дворец, как большинство нуворишей. А ведь он женат не на ком-нибудь, а на дочери британского короля и кузине русского царя, но даже это обстоятельство не способно заставить его потратить деньги сверх необходимого. Нет, он не скуп, но только золотой дождь из его рук проливается не над архитекторами, поставщиками драгоценностей, модными портными и куаферами, а над гардемаринами Морского Корпуса, на обучение которых при наличии таланта он готов тратить любые суммы, и над корабельными инженерами, что работают над усовершенствованием боевых кораблей.

Так же ведет себя и зять императора Михаила, генерал Бережной: он тратит время и деньги на подготовку будущих русских армейских офицеров. С Ларионовым и Бережным Столыпин на протяжении последних лет регулярно встречался на различных мероприятиях, и если адмирал из будущего был хоть сколько-нибудь человечен, то из глаз генерала Бережного на окружающих смотрела леденящая бездна. Это он только с виду обычный служака, армейский офицер, а на деле все гораздо страшнее. И как только с этим ужасным человеком живет великая княгиня Ольга Александровна, которая совсем не выглядит несчастной, а напротив, буквально светится изнутри, как и любая женщина, которая знает, что она любит и любима? Каким ужасным колдовством этот человек наложил свои чары на великую княгиню, очаровав и убедив ее выйти за себя замуж?

А уж если вспомнить о таких исчадиях ада, как женщина-полковник госпожа Антонова и ее начальник, глава ГУГБ тайный советник Тамбовцев – так и вообще у добропорядочных обывателей кровь стынет в жилах. Настоящие выходцы из Преисподней, денно и нощно переделывающие этот мир по удобным для себя лекалам. Именем господина Тамбовцева, которого подчиненные называют просто Дедом, в Европе, да и некоторых местностях Российской империи с преобладающими оппозиционными настроениями матери пугают своих непослушных детей. Мол, не будешь слушать маму – придет Русский Паук и утащит к себе в далекую холодную Сибирь… Непослушных детишек ГУГБ в Сибирь, конечно, не таскает, но вот иные многие великовозрастные детки, не желающие мирно сосуществовать с режимом царя Михаила, отправились в том направлении надолго, если не навсегда.

Но как бы то ни было, именно эти люди, пришедшие из будущего, в своем отношении к миру исповедующие принцип суровой простоты, и определяют облик нынешней Российской империи, являясь образцом подражания для одних и объектом ненависти для других. И на их фоне эсдек Джугашвили со своей грацией молодого хищника смотрится в императорском обществе вполне даже естественно, ведь марширующих солдат на военных парадах весьма сложно отличить от марширующих под красными знаменами дружинников его Общества на традиционных теперь первомайских демонстрациях. И ерунда, что у дружинников в руках нет винтовок. Петр Аркадьевич уже узнавал, что армейское ведомство отправляет новобранцев-дружинников прямым путем в Особый корпус морской пехоты генерала Бережного. Там их, уже приученных к дисциплине своими десятниками и командирами отрядов, научат такому, что всей остальной Европе в случае войны небо покажется с овчинку. Вот оно, гегелевское «единство и борьба противоположностей», выраженное во взаимодействии высшей монархической власти и радикальной социал-демократической оппозиции.

Столыпин еще много до чего бы додумался, но далее поразмышлять ему не дали. Император первым обратил внимание на нового посетителя и прервал беседу.

– Добрый день, Петр Аркадьевич, – поприветствовал он Столыпина, – долгонько вы сегодня, нельзя ли было поскорее, а то мы с товарищем Кобой вас уже заждались, вот и увлеклись беседой…

После этих слов означенный Петр Аркадьевич ненароком почувствовал, как мысли в его голове начали ворочаться медленно, будто приржавевшие шестеренки. А то как же – только что император сам признался, что является товарищем революционеру и нигилисту, поклявшемуся положить свою жизнь за низвержение самодержавия, и т. д. и т. п…

– Государь, – как бы с натугой сказал Столыпин, – я прошу меня извинить, но считаю себя непригодным к дальнейшему исполнению своих обязанностей, поэтому прошу вас уволить меня с должности министра внутренних дел.

– Так! – произнес император и окинул Столыпина тяжелым пристальным взглядом. – А теперь, Петр Аркадьевич, извольте дать объяснение тому, что вы сейчас сказали. Я, конечно, могу дать вам свободу, но все же предпочел бы узнать причину столь скоропалительного решения.

– Это решение отнюдь не скоропалительно, государь, – ответил Столыпин, – исполняя свои обязанности, я каждый день наблюдаю, что под вашим управлением Россия движется в неправильном направлении. Каждый день действиями таких людей, как присутствующий здесь господин Джугашвили, подтачиваются государственные скрепы и расшатываются устои. Крупный капитал, который один только способен обеспечить развитие страны по лучшим мировым образцам, находится в невероятном стеснении, зато неограниченную свободу действия получили пользующиеся вашим покровительством различные рабочие общества. Поговаривают даже о конфискации некоторых помещичьих земель и раздаче ее мужицким общинам…

Сделав паузу, Столыпин глубоко вздохнул, будто набираясь храбрости, и продолжил пока еще дозволенные речи:

– Государь, я вообще не понимаю этого вашего стремления к ложно понятой справедливости. Всегда, сколько стоял свет, были господа и рабы, высшие и низшие, помещики и крестьяне. Когда я соглашался занять место министра, то думал, что буду служить торжеству укреплению государства, которое при помощи сильной власти избежит пагубной для России европейской демократии, и будет способствовать водворению в России торжества настоящей правой идеи. Я считаю, что только успешные и богатые люди, способные самостоятельно стоять на своих ногах, смогут обеспечить России будущее процветание и международный успех, но вы, государь, устремились другим путем и для увеличения своей личной популярности у так называемого народа пошли на поводу у худших инстинктов толпы. То, что делается на Дальнем Востоке, куда мое министерство направляет основной поток переселенцев, иначе как настоящим социализмом и не назовешь. Сначала я думал, что все эти реверансы перед «широкими народными массами» – только временное явление, а потом маятник качнется в другую сторону; но теперь, увидев господина Джугашвили в вашем обществе, я понял, что мои надежды тщетны. Поэтому простите меня, но я прямо говорю, что хочу уйти со своей должности, ибо не желаю больше содействовать тому, с чем считал бы нужным бороться…

Император Михаил перебросился понимающими взглядами с Кобой (мол, вот и взбрыкнул господин Столыпин), потом вздохнул и ответил:

– Так ведь, Петр Аркадьевич, нет никакой правой идеи. По крайней мере, для меня лично. Идея о том, что человек человеку волк, о том, что судят не за то, что воровал, а за то, что попался, о том, что прав тот, у кого больше денег и никто не может спросить у богатея о их происхождении, о том, что миллионы людей должны умереть или влачить нищенское существование только потому, что они не вписались в рынок… на самом деле это не идея, а собачье дерьмо. Слышали бы вы, какими сочными древнеарамейскими словами ругался Иешуа Га-Ноцри, когда изгонял торгующих из храма, а ведь это были чистейшей воды носители так любимой вами правой идеи. Идея о том, что нет ни веры, ни чести, ни совести – она ведь тоже правая, насколько это возможно, как и идея изначальной врожденной ущербности простонародья в сравнении с так называемой чистой публикой. Если бы мы и дальше следовали по прежнему пути, то впереди нас ожидал бы ужасный социальный взрыв и гибель России, которую мы знаем и любим. Вам же много раз об этом говорили, напоминая, что терпение народа не безгранично, а сделанные в прежние царствования ошибки толкают нас в пропасть. Неужели эти наши слова были для вас пустым звуком, тем более что перед глазами у каждого мыслящего человека до сих пор стоит пример Французской революции, которая при попустительстве неумного монарха сокрушила династию Бурбонов, веру в Бога, и сделала ставку на свободу, равенство и братство, проводимые в жизнь при помощи гильотины? В то время как подавляющее большинство моих подданных едва сводит концы с концами, а зачастую просто голодает, я не счел возможным проводить никакую другую политику, кроме той, что провожу сейчас. Наличие очень богатых людей в российском обществе, разумеется, возможно, но не по соседству с той ужасной нищетой, которая царила во многих местах тогда, когда я взошел на трон. Сейчас эта нищета всего лишь сменилась бедностью, которая уже не угрожает большинству наших подданных внезапной смертью от голода, но все равно делает их существование тяжелым и невыносимым. Тот путь, который вы называете гибельным, на самом деле является спасением России и служит увеличению ее торговли, промышленности и росту народонаселения. Неужели вы не видите, что предпринимаемые нами усилия уже дают плоды и государство становится все сильнее и богаче, промышленность получает дополнительное развитие, а урожаи на мужицких полях увеличились на одну треть, из-за чего у нас теперь отсутствует угроза голода?

– Угроза голода, – хмуро ответил Столыпин, – отсутствует не из-за мифического роста урожаев на мужицких полях, а из-за того, что офицеры ВОСО в мирное время развлекаются тем, что мастерски манипулируют зерновыми эшелонами, принадлежащими хлебной монополии. Едва только где возникает угроза нехватки зерна, как туда уже спешат эшелоны. Вот это было полезное начинание вашего величества, напрочь изжившее в России хлеботорговцев известной неудобоназываемой национальности. И все же мне кажется, что с полной монополией вы поспешили, кое-кого из русских купцов православного вероисповедания в деле можно было бы и оставить…

– Неполная монополия, – ответил Михаил, – это все равно что решето вместо ведра для переноски воды. Впрочем, то, что имеется сейчас, меня вполне устраивает, в том числе и ваша деятельность на посту министра; и я хотел бы, чтобы вы без всяких предварительных условий отозвали свое прошение об отставке. У меня не так много хороших министров вроде вас, чтобы я мог разбрасываться ими направо и налево.

– Так, значит, вы считаете меня хорошим министром? – удивился Столыпин, – и это несмотря на то, что я только что вполне откровенно высказался о том, как я на самом деле отношусь ко всей вашей деятельности?

– Одно другому не мешает, – пожал плечами император, – получая от меня указания, вы грамотно и в срок воплощаете их в жизнь, так что у меня нет никаких оснований для неудовольствия в ваш адрес. Ваше же мнение по некоторым вопросам я считаю либо предвзятым (ибо вы представляете класс помещиков), либо составленным на неполных основаниях. Так, например, изымать земли планируется не у помещиков вообще, а у тех владельцев поместий, которые утратили связь с дворянским сословием и в тоже время ранее получили в Дворянском банке ссуды под залог своих земель. Именно такие, зачастую заложенные и перезаложенные имения, планируется изымать в собственность государства и пускать в повторный оборот.

– Да, – кивнул Столыпин, – я слышал о том, что вы готовите указ, отменяющий повеление императора Петра Третьего о дворянской вольности, и мне он кажется по меньшей мере необдуманным. Неужели вы, государь, хотите лишить куска хлеба тех вдов и сирот, которые по женскому своему состоянию или малолетнему возрасту не в состоянии вступить в действительную службу, чтобы подтвердить свое право на дворянские привилегии? Мне кажется, что это будет неоправданная жестокость, ибо такие семьи в большинстве своем и так еле-еле сводят концы с концами, бедствуя ничуть не хуже тех мужиков, которых вы тут защищаете.

– О вдовах и сиротах можете не беспокоиться, – отрицательно покачал головой Михаил, – вдову закон будет защищать до самой ея смерти или пока она снова не выйдет замуж, а сироты получат время до совершеннолетия плюс три года для того, чтобы определиться со своим будущим. Больше все меня беспокоят взрослые половозрелые обалдуи мужеска пола, которые никогда и нигде не служили и не собираются служить, но исправно прожигают деньги, полученные под заклад имений, и к тому же пользуются всеми дворянскими привилегиями. Я считаю несправедливым уравнивать этих бездельников с героями, которые подставляют свою грудь под пули за Отечество или неутомимо корпят над делами в многочисленных канцеляриях и присутствиях. Кстати, уж вам-то беспокоиться совершенно нечего, вы свое отслужили тяжко и беспорочно, так что теперь, случись что, вашим близким будет обеспечено вполне приличное будущее. Дочери получат образование в Смольном институте, а вашему сыну прямая дорога в кадетский корпус. Только вот вы уж извините, но права настаивать на отставке у вас при таком раскладе нет. Вы мне нужны, и так просто я вас не отпущу.

– А, ладно, государь, – в сердцах сказал Столыпин, – чему быть, того не миновать… Можете считать мои слова об отставке сказанными сгоряча. Возможно, вам и в самом деле открыты потаенные страницы будущего, а я сужу обо всем предвзято и потому ошибаюсь. Можете считать мои слова неуклюжим извинением в горячности, и если вы меня простили, то давайте перейдем к следующему вопросу…

– Я вас простил, Петр Аркадьевич, – ответил Михаил, – и надеюсь, что вы и дальше будете исполнять мои указания с прежней точностью. Мир?

– Мир, государь… – ответил Столыпин и перевел взгляд на Кобу, который наблюдал за их беседой чуть отстранившись, как хороший арбитр. – Раскройте тайну – случайно ли сей господин оказался в вашем кабинете к моему визиту; и если он тут не случайно, то какая коллизия связывает нас между собой?