Текст книги "Война за проливы. Операция прикрытия"

– О да, Майкл, – кивнул король Эдуард, – это тебе удалось на славу. Давай сюда свою бумагу, и я ее подпишу.

– Спасибо, дядя Берти, – сказал император Михаил, когда британский король передал его адъютанту подписанные бумаги, – а теперь тебя ждут на плавучем госпитале «Смоленск». Специально к твоему визиту он перешел в Ревель, чтобы не создавать у публики ощущения излишней суеты. И твоему верному адмиралу тоже не мешало бы проверить свое здоровье у врачей из будущего, чтобы еще долго его глаз был остер и рука тверда. Чем дольше вы оба продержитесь на плаву, тем легче этому миру удастся перенести грядущую трансформацию.

9 июня 1908 года. Заголовки ряда европейских газет:

Германская «Берлинер тагенблат»: «Положение христиан в Османской империи невыносимо. Наш любимый кайзер Вильгельм сказал свое веское слово в пользу свободы.».

Французская «Эко де Пари»: «На Балканах гремят барабаны войны. Русские и германцы требуют отмены условий Берлинского трактата».

Британская «Таймс»: «Потворство русской агрессии. Король Эдуард сошел с ума.»

Российская «Русские ведомости»: «Позорная страница Берлинского конгресса перевернута, Россия и Германия вместе принесут освобождение христианским народам, стонущим под игом магометан.»

Болгарская «Державен Вестник»: «Царь Борис как равный был принят на встрече императоров. Россия и Германия потребовали присоединения Македонии к территории Болгарии.»

Сербская «Политика»: «Русский император сказал королевичу Георгию, что все сербское должно быть сербским. Косово и Босния ждут своего освобождения.».

Часть 30

9 июня 1908 года. 11:06. Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.

Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (78 лет).

Император стоял у высокого окна и смотрел на Шёнбруннский парк, прихотливое создание садовников и архитекторов. Совсем недавно прошел легкий утренний дождь, и сейчас лучи выглянувшего солнца преломлялись в каплях воды как в бесчисленном количестве крошечных бриллиантов. Но его апостолическому величеству (имелся у австро-венгерских императоров и такой титул) было не до красот природы. Политический небосклон над Австро-Венгерской Империей затягивало черными тучами, и где-то вдалеке уже грохотал гром. Гром новой войны. Все свои предыдущие войны за последние сто лет держава Габсбургов проиграла, впрочем, удивительным образом не переставая при этом расширяться. Многолетняя серия войн с революционной Францией, а потом и с Империей Наполеона Первого, была выиграна русскими и отчасти англичанами; австрийские войска в этом первом общеевропейском конфликте выступали только в качестве мальчиков для битья. Потом случилось восстание в Венгрии, и, если бы не помощь рыцарственного императора Николая Первого, то империя Габсбургов разлетелась бы как гнилая тыква под ударом лошадиного копыта. Далее была проиграна война за объединение Италии, в которой на стороне сардинского королевства выступила Вторая Империя Наполеона Третьего, а также война против Пруссии за господство на немецких землях.

Но, несмотря на это, после каждого поражения влияние австро-венгерской державы только увеличивалось. Она интриговала, ссорила между собой вчерашних союзников и получала гешефты с войн, в которых сама не принимала никакого участия. Проиграв войну с Пруссией, Австро-Венгрия сумела оседлать политику победительницы и направить ее в нужном для себя направлении. Бисмарк думал, что приобретает для Германии противовес, который можно противопоставить российской огромности, а получил австрийский хвост, который с удовольствием принялся вертеть германской собакой. Впрочем, это было не навечно. Сначала ушел в отставку и умер Бисмарк, а потом рухнула и сама основа австрийской удачи – союз с Германией. Кайзер Вильгельм, тяготившийся наследством гения германской политики, нашел себе нового друга, которым оказался молодой русский император Михаил. И германская политика, как нитка за иголкой, потянулась вслед за предпочтениями своего любимого кайзера. Грохот залпов Формозского сражения возвестил, что формальный русско-германский Континентальный Альянс скреплен кровью, пролитой в бою против общего врага, и что Германия не сможет придерживаться двух антагонистичных по своей сути соглашений.

И Берлин сделал свой выбор. Что могла дать Германии Австро-Венгрия? Только возможность воевать с Россией (и не факт, что успешно). Что могла дать Германии Россия? Как минимум возможность наложить лапу на половину мира. Союз с Германией, заключенный на пять лет в 1879 году, впоследствии подлежал автоматической пролонгации по обоюдному согласию каждые три года. В январе 1905 года Германская империя не изъявила желания в очередной раз пролонгировать договор, ибо он противоречил ее обязательствам в Континентальном Альянсе, и император Франц-Иосиф почувствовал себя так как будто с него, приготовляя для порки розгами, уже спустили панталоны. Три года он провел в такой неуютной позе, когда каждый чих на той стороне русской границы мог означать начало военных действий. Российская империя усиливалась и вооружалась не по дням, а по часам. Грохотали на артиллерийских полигонах пушечные залпы, войска на учениях отрабатывали переброску на большие расстояния по железной дороге и новые приемы обороны и наступления. Одни генералы растворялись в небытие отставок и перевода на незначащие административные должности, а на их место выдвигались вчерашние полковники-подполковники. Велика Россия, и талантливых офицеров в ней много. И вот тот час, которого так долго со страхом ожидал император Франц-Иосиф, наконец, настал.

Итоговая декларация Ревельской конференции трех императоров прозвучала даже не как выстрел стартового пистолета, а как грохот орудийного залпа, выпущенного в упор по вражеской твердыне. Всем своим существом, каждой косточкой ноющего от старости организма император Франц-Иосиф ощущал только одно – лед тронулся и теперь ничто не будет таким, каким было еще вчера. Берлинский конгресс, решения которого были аннулированы конференцией трех императоров, помимо всего, прочего признавал право Австро-Венгрии включить в свой состав Боснию и Герцоговину. Никаких юридических оснований для этого не имелось, военных побед над турками австрийские войска не одерживали, – но чего только не сделаешь для того, чтобы уязвить Россию и ее потенциальную союзницу Сербию. Потенциальную – это потому, что правила тогда в Сербии династия Обреновичей, представителей которой Австро-Венгрия держала на коротком проводке. Но добытыми таким образом правами Франц-Иосиф воспользоваться не спешил, так что Босния с Герцоговиной продолжали числиться турецкими территориями, находящимися под австрийской оккупацией. В нашей истории Франц-Иосиф включил Боснию и Герцоговину в состав своей державы только после младотурецкой революции, приведшей к свержению турецкого султана Абдул-Гамида и согласия русской дипломатии, которой обещали австрийское содействие в деле разрешения свободного прохода русских военных кораблей через Черноморские проливы. Что там было сделано австрийцами в плане «содействия», история умалчивает; разрешения на проход военных кораблей в Петербурге так и не дождались, а Босния и Герцоговина остались в составе Австро-Венгрии. Правда, ненадолго – всего на десять лет, до окончания Первой Мировой Войны.

И вот теперь, после денонсации Берлинского трактата тремя императорами, право Габсбургов на Боснию и Герцоговину становится не просто спорным, но и ничтожным, и в любой момент из Петербурга может последовать окрик, требующий вернуть эти земли даже не туркам, а сербам. Если газетчики ничего не переврали, то русский император высказался по этому поводу угрожающе грубо, в стиле гвардейской казармы. Мол, кто против этого решения, тому он выдернет руки и ноги, но в любом случае своего добьется. От возможности такого унижения у австро-венгерского императора заходилось сердце. Франц-Иосиф только недавно смог смириться с тем, что в Сербии армейские офицеры на куски изрубили последнего короля из проавстрийской династии Обреновичей, заменив его на русофильствующего Карагеоргиевича, а из Болгарии с невероятной легкостью сумели выставить его ставленника князя Фердинанда, – и вот новый удар страшной силы…

Тут надо сказать, что император Франц-Иосиф называл себя последним монархом старой школы, не верил ни в какие новшества, наотрез отказался проводить в Шёнбруннский дворец телефон и с большим трудом согласился на электричество. В рассказы о пришельцах из мира будущего он также не верил, считал их шельмовством и шарлатанством, и переубедить его в этом не мог никто. С его точки зрения, в России победила группа заговорщиков, готовивших свержение слабовольного Николая и замену его на более энергичного и агрессивного Михаила.

История этой огромной северной страны полна подобными примерами. Воцарение Елисавет Петровны, Екатерины Великой, апоплексический удар табакеркой Павла Первого, загадочная смерть императора Александра и смятение на Сенатской площади, яд, поднесенный Николаю Первому лейб-медиком Мандтом, теракт народовольцев, уничтоживший Александра Второго, и более чем загадочная смерть Александра Третьего, который, по слухам, был отравлен медленным ядом под видом лечения болезни почек. Николай Второй, разорванный бомбой социалистов-революционеров, только продлил эту цепочку страшных смертей и загадочных происшествий, а император Михаил пришел к власти в результате заговора загадочных сил. «Бросайте дурачиться – ступайте царствовать[18]18
  По легенде, эта фраза прозвучала из уст графа Палена, возглавлявшего заговор, в результате которого был убит Павел Первый.


[Закрыть]», – сказали ему заговорщики, и он, на горе Австро-Венгерской империи, пошел.

И теперь пришло время решить, как поведет себя оставшаяся в одиночестве держава Габсбургов, когда не нее накатывается девятый вал русско-германской мощи. Ведь нет никакого сомнения, что в Балканском вопросе Берлин будет действовать в полном согласии с Санкт-Петербургом. В былые времена Франц-Иосиф сам бы принял решение и лишь продиктовал бы свою волю министрам. Но сейчас, когда земля у императора буквально уходила из-под ног, он собрал на совещание: своего наследника эрцгерцога Франца Фердинанда (весьма амбициозного молодого человека сорока пяти лет от роду), министра иностранных дел Алоиза фон Эренталя и Начальника Генштаба австро-венгерской армии Франца Конрада фон Хётцендорфа.

При этом Алоиз фон Эренталь был замечателен тем, что был австрийским послом в Петербурге с 1899 по 1906-й годы, то есть собственными очами наблюдал русскую политическую кухню в тот момент, когда злосчастного императора Николая Второго сменял его более удачливый брат Михаил. Генерал-полковник Франц Конрад граф фон Хётцендорф[19]19
  У этого человека две фамилии. Унаследованная по прямой мужской линии фамилия Конрад и фамилия пресекшегося графского рода фон Хётцендорф, унаследованная им от прабабки по восходящей мужской линии. А имя у него простое и понятное – Франц Ксавьер Иосиф, но все имена кроме первого обычно опускаются.


[Закрыть] мало того что был человеком наследника и одним из крупнейших австрийских генералов, в придачу к тому он являлся сторонником превентивной войны против Сербии и Черногории (Болгария в этот список добавилась совсем недавно). Этот генерал ястребиной породы считал, что если Австро-Венгрии суждено погибнуть, то сделать она это должна красиво, залив кровью половину Европы и не посрамив славы предков. В этом ключе он постоянно вмешивался в компетенцию министров иностранных дел, из-за чего императору Францу-Иосифу приходилось его постоянно одергивать, ибо тот все же рассчитывал умереть раньше, чем держава Габсбургов претерпит героическую гибель. Впрочем, несмотря на свои наклонности воинственного бабуина, генерал-полковник Франц Конрад граф фон Хётцендорф был все же отменным командующим и, несмотря на крайне скудное финансирование, умудрялся поддерживать австро-венгерскую армию во вполне сносном состоянии.

– Итак, господа, – проскрипел старческим голосом австрийский император, – положение нашей империи сейчас не из легких. Последние новости известны всем, так что прошу высказываться, желательно подробно, чтобы мы могли принять решение, но только по существу вопроса… Вот вы, герр фон Эренталь…

– Ваше Апостолическое Величество… – слегка прокашлявшись, сказал австро-венгерский министр иностранных дел, – наше политическое положение не просто нелегкое. Оно буквально безвыходное. Германия перестала быть нашим союзником три года назад, Британия думает только о своих интересах и больше ни о чем, соглашение с Францией – не больше чем фикция, ибо в Париже боятся даже малейшего чиха из Берлина, а единственный наш реальный союзник Турция сама нуждается в помощи и поддержке. Войска стран так называемого Балканского союза разгромят турок даже без поддержки головорезов из морского гренадерского корпуса генерала Бережного. А это страшные люди, можете мне поверить. Четыре года назад во время переворота в Санкт-Петербурге я наблюдал их действия собственными глазами – и могу сказать, что они безжалостны и абсолютно несентиментальны. И император Михаил – тоже один из них. Когда он устраивал свои конференции для газетчиков и дипломатов, выступая по разным вопросам российской и мировой действительности, я пробовал заглянуть ему в глаза, но видел в них только Бездну. Если начнется нечто вроде войны, то он прикажет своим солдатам сначала метко стрелять, и только потом смотреть в кого…

– Наши солдаты тоже умеют метко стрелять, – проворчал генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, – и вообще, если война неизбежна, то лучше всего будет напасть самим – в тот момент, когда наши враги не ожидают от нас ничего подобного.

– Вы предполагаете напасть на всех наших соседей сразу, разве что за исключением Швейцарии? – с ядом в голосе спросил Алоиз фон Эренталь. – В тот момент, когда нас атакуют такие тяжеловесы как Россия и Германия, даже политические аутсайдеры захотят оторвать от нас по куску. Румынии захочется забрать себе Трансильванию, а Италия придет за Триестом. Нас будут рвать на куски прямо живьем, а мы ничего не сможем сделать, поскольку невозможно отбиваться на все четыре стороны сразу.

– А что вы предлагаете? – шипя от злобы, ответил начальник Австрийского генерального штаба, – сдаться? Да будет вам известно, что вот уже неделя, как русская армия постоянной готовности начала свое выдвижение в летние полевые лагеря, и, как вы можете догадаться, эти лагеря дугой расположены у нашей границы – дугой от Привисленских губерний до пограничных с нами областей Малороссии. Германская армия, правда, такой активности пока не обнаруживает, но территория Германии меньше, дороги, пересекающие ее, лучше, и немецкие гренадеры совсем внезапно могут объявиться в окрестностях Вены… И случится это, скорее всего, как раз в тот момент, когда мы изо всех сил будем отбивать русское нашествие в Карпатах и одновременно попытаемся уничтожить Сербию, Черногорию и Болгарию, эти славянские источники возмущения…

– Мой дорогой Франц, – неожиданно сказал наследник престола, – описанная вами картина нереалистична. У вас просто не хватит сил заткнуть все направления сразу, а если вы попробуете вытянуть нашу армию в нитку вдоль границ, то тогда ваши войска сумеют разгромить не только русские и германцы, но и румыны с итальянцами.

– Вы забыли упомянуть о сербах, черногорцах и болгарах, ваше императорское высочество… – заметил Франц Конрад фон Хётцендорф, – неужто вы считаете, что они продержатся хоть несколько дней?

– Не надейтесь на то, что означенные вами славянские армии разбегутся при первых выстрелах, – ответил эрцгерцог, – для них это война за существование, так что драться они будут яростно, до последнего бойца. К тому их боевой энтузиазм будет подкреплять мысль, что им на помощь уже прорубаются хорошо вооруженные и подготовленные русские войска. Вас не приглашали в прошлом году на русские летние большие маневры на южном Урале и в соседних степях, а я удостоился такой чести. По крайней мере, тогда все выглядело довольно угрожающе…

– Но все равно, – упрямствовал начальник Австрийского генерального штаба, – не можем же мы ничего не предпринимать, пока на нас готовится нападение. Я понимаю, что наша армия не столь велика, как у противостоящей нам коалиции, и ее вооружение оставляет желать лучшего, но мы не имеем никакого права сдаваться врагу без боя.

– А вас никто и не просит сдаваться, – ответил наследник австрийского престола, – в настоящий момент вы должны подготовить планы мероприятий по мобилизации и обороны перевалов в Карпатах и Татрах. Удержать всю Галицию не стоит и пытаться, главное – предотвратить прорыв русских армий на венгерскую равнину. Если войско царя Михаила увязнет в кровавых боях, тогда, быть может, и кайзер Вильгельм воздержится от враждебных действий. Кроме того, надо учитывать, что русские войска будут разделены и нацелены не только на нас, но и на Турцию, а значит, вам будет вдвое легче. Все прочее, мой дорогой Франц, по обстоятельствам. А то кто его знает, может, и вовсе обойдется без войны и, денонсируя Берлинский трактат, императоры имели в виду только его Величество султана турецкого, который в последнее время ведет себя самым непотребным образом. А потому, прежде чем загремят пушки, должны как следует поработать дипломаты. Не так ли, мой дорогой дядюшка?

– Воистину так, мой дорогой Франц Фердинанд, – прослезился старый император, – ты так хорошо все продумал. Если кому и суждено спасти нашу империю, так это только тебе. Поэтому сделаем все так, как ты сказал. Военное ведомство пусть готовится к войне, а дипломаты пусть ищут способ от этой войны отвертеться. Вы меня поняли, господа?

9 июня 1908 года. Ораниенбаум. Большой (Меньшиковский) дворец.

Отрывок из дневника Великой княжны Ольги Николаевны.

Сегодня утром в Ораниенбаум прибыла госпожа Антонова. Когда я увидела ее из окна, идущей по дорожке в сопровождении Вячеслава Николаевича, то сердце мое отчего-то екнуло – наверное, это было предчувствие скорых перемен в моей жизни… Как оказалось впоследствии, наитие не подвело меня. Было у меня чувство, что что-то должно произойти. Мой дядя Михаил, не в пример Папа, человек решительный, даже слишком, с необычайной легкостью разорвал дурацкий Берлинский трактат, позоривший Россию тридцать последних лет, и выпустил тем самым на волю силы, которые будут кромсать карту Европы, уничтожая одни государства и усиливая другие. Там, где папа пытался управиться столовым ножом, нынешний государь наотмашь махнул шашкой и разрубил гордиев политический узел, некогда завязанный Бисмарком. Представляю, как забегали все в Вене, Стамбуле и некоторых других местах. А также у нас, потому что еще предостаточно людей, которым сладко было бы видеть падение и унижение России.

Вот и госпожа Антонова, которая наверняка прибыла по какому-то важному делу, сразу же уединилась с тетушкой и долго разговаривала с ней о чем-то. За это время мои смутные догадки превратились в уверенность, что речь у них шла именно обо мне.

Наконец они закончили свой разговор. Меня позвали вниз. Конечно же, теперь им необходимо было поговорить со мной… Но о чем? По правде говоря, я была заинтригована и немного волновалась. Я думала: неужели будет обсуждение моего грядущего замужества? Надеюсь, ничего не изменилось?

Мысли о пригожем и обходительном сербском королевиче стали привычны для меня за это время. Кажется, я даже была влюблена… Но, впрочем, разве грешно быть влюбленной в своего же будущего жениха, вполне достойного и обаятельного молодого человека? Думаю, что нет. Наоборот, это большая удача, что мы с Георгием понравились друг другу… Едва ли что-то могло помешать нашим планам. Так что с некоторых пор добродушные поддразнивания сестричек перестали на меня действовать.

Внизу меня ждала неожиданность: госпожа Антонова, оделив меня внимательным взглядом, сказала, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз, то есть без тетушки Ольги. Я растерялась и только молча взглянула на тетушку, которая с ободряющей улыбкой мне кивнула. Собственно, мне нечего было опасаться. Просто госпожа Антонова была для меня пока еще чужой; мне казалось, что от этой сухой и подтянутой женщины веет холодом, как от Снежной Королевы. Но и всего лишь. Я-то уже достаточно взрослая, чтобы без трепета разговаривать с людьми, пусть даже они не являются для меня лично близкими (как, например, Вячеслав Николаевич). Он не заменил нам Папа, да и не мог этого сделать, зато он стал нашим Защитником и Учителем. В его присутствии мы чувствуем себя в полной безопасности. А госпожа Антонова, по крайней мере, очень важный человек для нашей семьи… Она тоже наш защитник, только видим мы ее редко, а тот холод, который она носит в себе, предназначен не для нас, а для тех нехороших людей, которые еще встречаются в нашем Богоспасаемом Отечестве.

Итак, я вошла вслед за госпожой Антоновой в библиотеку и дверь за нами тихо затворилась. Мы сели. Здесь царила торжественная и веская тишина, располагая к серьезности и внимательности.

– Ну что, Ольга… – начала госпожа Антонова. – Не буду задавать тебе лишних вопросов, я и так вижу, что ты не передумала насчет своего будущего замужества…

Она улыбнулась одними губами; я же от улыбки воздержалась. Чуть вздернув подбородок, я с достоинством, без лишних слов, произнесла:

– Я слушаю вас, Нина Викторовна…

– Итак… – продолжила моя собеседница, – первым делом хочу прояснить для тебя некоторые вещи. Обычно юные девушки, грезя о счастливой семейной жизни, видят свое будущее лишь с одной стороны, многое упуская из виду. Да им, собственно, и не нужно особо размышлять, ведь это ОБЫЧНЫЕ девушки и круг их будущих семейных обязанностей тоже ОБЫЧНЫЙ. Хозяйство, дети и маленькая толика общественной жизни, зависящей от статуса их будущего супруга.

На этом месте госпожа Антонова сделала паузу и многозначительно посмотрела мне в глаза.

– Ты же, Ольга, не просто невеста, – сказала она, – ты – будущая королева Сербии, а это накладывает на тебя определенную ответственность. Ты будешь представлять в этой стране Россию. Можно даже сказать, что именно по тебе будут судить о России. Ты будешь важнее любого дипломата, потому что посла из Белграда мы при случае отозвать сможем, а королеву – нет. Кроме того, ты должна понимать, что времена меняются, и тебе сейчас недостаточно быть образованной и благочестивой барышней. Быть сербской королевой – это весьма нелегкий участок работы. Чтобы успешно справляться со своими обязанностями, тебе необходимо овладеть многими навыками и знаниями – из тех, которые ты не получишь от обычных учителей. Понимаешь, Ольга? Есть вещи, которым не учат ни в нашей школе, ни в гимназии, ни в Смольном Институте, ни даже на Бестужевских курсах. Знания! В первую очередь тебе нужны они. Знания, которые изменят твое восприятие мира и сделают ближе к нам, людям из мира будущего. Поверь, что твой жених тоже будет проходить подобное обучение, но только немного в другом ключе, и после этого получит определенные навыки… Через пять лет вы откроете друг в друге много интересного – и поймете, что все это сближает вас, делает ваш союз не просто «подходящим» и «счастливым», но поистине крепким и гармоничным. Усилив и дополнив друг друга, вы станете источником силы, который возвысит и укрепит бедную Сербию, которая до этого знала только страдания.

Она замолчала, словно бы мысленно готовясь произнести следующую часть своего монолога. Но уже то, что я услышала, заставило мое сердце биться сильнее. Я еще не могла знать, к чему клонит госпожа Антонова, но меня уже влекло все это… словно какой-то свежий ветер готов был подхватить меня и бросить навстречу новому, лучшему…

– Словом, Ольга… – голос Нины Викторовны слегка изменил свою тональность. – Чтобы получить эти необходимые знания, ты должна поступить в Кадетский корпус ГУГБ на факультет управления. Точнее, самого такого факультета еще нет, но именно тебе предстоит стать его первой ученицей. Поверь, твой диплом и прилагающиеся к нему знания будут котироваться поболее, чем диплом бакалавра философии, который имеет твоя МамА Алиса Гессенская…

Вот такой разговор состоялся у меня с госпожой Антоновой. Сказав все что нужно, она не стала спрашивать, что я об этом думаю, или предлагать мне поразмыслить. То есть подразумевалось, что я непременно соглашусь со всем предложенным. Да, собственно, это даже предложением трудно назвать… Она говорила, что мне НУЖНО, мне НЕОБХОДИМО, я ДОЛЖНА. А стало быть, отказ или какие-то сомнения с моей стороны даже не допускались… Мою судьбу наверняка обсудили с Государем Михаилом, с тетушкой Ольгой, быть может, даже с Вячеславом Николаевичем, у которого мой жених проходит сейчас стажировку, а меня только сейчас ставят в известность. Ну что ж – я и не испытывала сомнений. Ведь я Романова, а значит, служу России с момента своего рождения и до самой смерти, без права отставки с пенсией и мундиром. Тем более что грибоедовский Митрофанушка с его коронным «не хочу учиться, а хочу жениться» – герой совсем не моего романа.

– Я готова, – просто сказала я и тут же спросила: – Когда мы начнем?

10 июня 1908 года. 13:25. Болгария, Кюстендильская околия, село Жабокрыт, граница с Македонией.

Несколько человек, собравшихся в обычном крестьянском доме, представляли собой верхушку правого крыла Внутренней Македоно-Одринской Революционной Организации. Это были: второй человек в организации воевода Тане Николов, известные борцы за свободу западных болгар братья Христо и Милан Матов, теоретик революционного дела, писатель и журналист Христо Татарчев; возглавлял же собравшихся поручик болгарской армии Борис Сафаров, некоронованный король «правых» македонских революционеров, недавно чудом избегнувший смерти. Правда, это чудо называлось «эскорт-группа российского ГУГБ», а несостоявшимся убийцей вождя македонского освободительного движения должен был стать один из его соратников из числа «левых» революционеров, некто Теодор Паница. «Левые» – это сторонники сохранения Македонии в составе Турции, категорически отрицающие сотрудничество как с болгарскими, так и с российскими властями. Впрочем, тот же Борис Сафаров к политическим разногласиям в тогда еще единой организации до покушения относился довольно равнодушно и, несмотря на все предупреждения, не верил, что «соратники по борьбе за свободу» способны опуститься до такой низости как политическое убийство.

Чтобы в это поверить, понадобилась пуля из Браунинга образца 1900 года в плечо (убийцу толкнули под руку) и последовавший за этим экспресс-допрос, снятый агентами ГУГБ с покушавшегося в присутствии жертвы. Укол в вену двух «кубиков» раствора вещества, являющегося продуктом переработки листьев одного южноафриканского кустарника, развязывал языки и не таким упрямцам. В рассказе, выплеснувшемся из убийцы, была фамилия заказчика, известного лидера «левых» Яне Санданского, обвинившего Бориса Сафарова в неудаче Ильдинского восстания 1903 года, а также способ, которым одного товарища по борьбе заставили убивать другого того же товарища. Ничего не ново под луной, это был все тот же старый добрый шантаж. Незадолго до покушения Теодору Панице пришла в голову блажь жениться, а сие действие было строжайшим образом запрещено борцам за свободу Македонии. И господин Санданский не придумал ничего лучшего, чем замотивировать убийство вождя противостоящей фракции как акт искупления сего греха.

Выяснив все что нужно, агенты ГУГБ дополнительно вкатали несостоявшегося убийце лошадиную дозу того же препарата, что превратило его в мешок протоплазмы, после чего погрузили в закрытую пролетку и вывезли за город, где отпустили нечленораздельно мычащее животное на все четыре стороны. Когда Теодор Паница более-менее пришел в себя то обнаружил, что из его жизни начисто пропали несколько последних дней. Полная-амнезия-с! И то хорошо, что всего несколько дней, а то ведь поначалу даже имени своего вспомнить не мог. А Яне Санданский несколько месяцев спустя вдруг скоропостижно скончался от отравления быстро летящим свинцом, но на Бориса Сафарова или русских агентов никто ничего не подумал, потому что исполнили предателя дашнакские боевики из группы Гарегина Нжде. Вот такие вот гримасы общей антитурецкой борьбы…

С главным управлением государственной безопасности при особе императора Всероссийского Михаила Второго Борис Сафаров сотрудничал еще с достославного 1905 года, когда данная спецслужба, в общих чертах прибравшись на своей территории, стала разбрасывать щупальца по всему миру: и к южноафриканским бурам, и к ирландским фениям, и к македонским борцам за свободу от Турции. Но мотивы у этих контактов были разными. Если буры и ирландцы рассматривались как инструмент по сдерживанию активности Британской империи, то к македонским болгарам и их борьбе за свободу отношение у руководства ГУГБ было более личным. Очень многие руководители чет и даже рядовые бойцы прошли подготовку в России в учебных центрах ГУГБ и корпуса морской пехоты, а на территорию Македонии для «обмена опытом» начали прибывать русские офицеры-добровольцы.

Ну и, разумеется, поставки оружия. Возможности Российской империи в этом смысле были почти не ограничены. Шестидюймовые гаубицы или даже трехдюймовые пушки были повстанцам пока без надобности, а вот остальное (включая пулеметы под германский патрон винтовки маузера и восьмидесятимиллиметровые минометы чисто российской выделки) в Македонию поступало исправно. Также поступил совет не разбрасываться этим хозяйством направо и налево, а создавать освобожденные зоны, куда не посмеет ступить нога турецкого оккупанта или греческого македономаха. А в основном следовало ждать с прикладом у ноги, потому что судьба Македонии должна решиться в ближайшее время.

Переворот в Софии болгарские революционеры восприняли как предвестник этого решения, ибо проавстрийски настроенный князь Фердинанд относился к их борьбе без особого энтузиазма. И почти сразу после этого случились такие титанические сдвиги в болгарской и мировой политике как провозглашение полной независимости Болгарии и Ревельская конференция трех императоров, завершившаяся признанием ничтожности Берлинского трактата и требованием вернуть Македонию в состав Болгарии. Да Бисмарк в гробу три раза через голову перевернулся от такого известия, – впрочем, не в первый и не в последний раз. В таких условиях Борис Сафаров решил собрать людей, верных делу борьбы за свободу македонского народа, чтобы обговорить все нюансы предстоящей борьбы, – и тут, прямо на их голову, из Софии прибыли два человека. Одного они знали как русского офицера Николу по прозвищу Бес, а второй оказался генерал-майором болгарской армии Стефаном Тошевым, недавно назначенным командиром «столичной» софийской пехотной дивизии.

В присутствии самого настоящего генерала революционеры подтянулись и притихли. Ведь самый старший из них был всего лишь поручиком, а остальные и вовсе ходили максимум в унтер-офицерских чинах, как Тане Николов, более известный как «воевода Тане». И тут – целый генерал, к тому же прославивший свое имя в сербо-болгарской войне 1885 года. Конечно, это была не совсем та война, которой можно было бы гордиться, но все равно… Кстати, когда прошел шок от генеральского присутствия, революционеры перевели взгляд на своего старого знакомого Беса – и буквально не узнали его. Прежде он появлялся перед ними в маскировочном мундире без знаков различия, когда лишь по манерам и умению держаться можно было установить, что этот человек, несмотря на свою молодость, является офицером в немалых чинах. А теперь он был в полном мундире русского офицера при погонах подполковника, орденах, золотой сабле «За храбрость» и флигель-адъютантскими аксельбантами. И только теперь кое-кому из присутствующих становилось понятно, почему этот человек с такой легкостью мог решать все их проблемы. Ай да Бес, ай да сукин сын!