Текст книги "Встречный удар"

Вообще же наша группа с «Малахита» была самой многочисленной, ибо впервые в условиях дальнего похода мы должны были проверить всю головную лодку проекта целиком, чтобы потом вносить изменения в следующие строящиеся АПЛ. Можно сказать, что проверили. Теперь лодка пошла в одну сторону (по некоторым сведениям, обратно на Север) – делать кирдык гитлеровскому кригсмарине и топить «Тирпицы» и «Шарнгорсты», а мы поехали в другую – передавать местным товарищам технические секреты.

Кстати, пока мы сюда ехали, местные на попе ровно тоже не сидели. От громких, овеянных славой имен нашей науки темнеет в глазах. Базилевский Сергей Александрович и Перегудов Владимир Николаевич приехали из Ленинграда по нашу «малахитовскую» душу. Игорь Васильевич Курчатов, Анатолий Петрович Александров, Юлий Борисович Харитон и Яков Борисович Зельдович примутся пытать разработчиков силовой установки «Северодвинска» из ОКБМ имени Африканова. Сергей Павлович Королев и Валентин Петрович Глушко командированы к ракетчикам из «Радуги» и «Бирюзы»: Стране Советов нужно как можно скорее обзаводиться собственным мощным и современным ракетным оружием.

Но это будет завтра. А сейчас нам показали жилой этаж института – достаточно уютные комнаты на четырех человек. Есть проводка на 220 вольт – а значит, можно распаковать ноутбуки и прочую аппаратуру. Система, правда, коридорная, как в общаге универа во время оно. Но зато все чисто, почти стерильно, как в пятизвездочном отеле. Комендант сказал, что по строжайшему распоряжению ЛПБ на сегодня только ужин и отбой. А местным светилам науки будет разрешено мучать нас только завтра с утра.

27 января 1942 года. Полдень. Турция. Анкара. Площадь Кызылай. Дворец президента Турции «Чанкая»

Президент Турецкой республики Мустафа Исмет Инёню

Глава Турции стоял у окна своего кабинета и смотрел на площадь. Только что ко входу во дворец подрулил лимузин советского постпредства с красным флажком на крыле. Президент пребывал в глубокой задумчивости. Над Турецкой республикой сгущались черные тучи. Президенту уже доложили, что у входа в Босфор стоит мощная корабельная группировка русского Черноморского флота. Будь проклят дуче с его флотом, который за все годы войны уверенно шел от поражения к поражению, и из-за которого у Турции одни только неприятности. Подумать только – потерять два линкора, и так не понять, отчего.

На одном из кораблей Черноморского флота в Стамбул прибыл личный посланник главы СССР Сталина Андрей Громыко. Согласно наведенным справкам, Сталин срочно вызвал этого 32-летнего дипломата из США, где тот исполнял должность советника посла Литвинова, с которым, как говорилось в той же справке, Громыко не ладил. Но из США его отозвали, скорее всего, на повышение. Во всяком случае, Сталин направил его в Турцию в качестве своего личного представителя. А Сталин – это личность. Ни один из российских императоров, за исключением разве что Петра Великого и Екатерины II, не мог сравниться с ним. Правда, и другие русские цари не давали покоя Османской империи. И если бы не Ленин со своей революцией в 1917 году, Турция, наверное, вообще перестала бы существовать как государство.

Инёню вздохнул. Он догадывался, что привез ему этой посланец из Москвы. Русские станут требовать разрешения от Турции на проход через Проливы их боевых кораблей. И будут ссылаться на то, что совсем недавно такое разрешение получили корабли итальянского флота. Правда, славы этот поход итальянцам не принес, скорее, наоборот. Русские каким-то чудесным образом утопили два линкора и повредили еще несколько кораблей дуче.

Вообще же происходящее сейчас в СССР нравилось турецкому президенту все меньше. Немцы уже потерпели поражение на южном фланге советско-германского фронта, который рассыпался прямо на глазах. Армии Василевского, Малиновского и Рокоссовского тугой петлей сдавили 1-ю танковую армию Клейста в степях Задонья. Когда «русский паровой каток» набирал скорость, никто не мог его остановить. Инёню до того, как стать политиком, был военачальником. И неплохо разбирался в том, что сейчас творилось в заснеженных степях юга России. Похоже, что Гитлеру не удастся победоносно закончить свой поход – он повторит судьбу императора Наполеона, который еле унес ноги из пределов этой огромной страны. Только бежать немцам некуда: Европа маленькая, и русские придут в Берлин так же, как сто тридцать лет назад пришли в Париж.

Достанется не только Германии. Плохо будет и тому, кого русские сочтут немецкими союзниками. Так что, если Сталин будет жестко требовать пропуска своих кораблей в Средиземное море, то лучше согласиться на его требование. Естественно, потом этот «жест доброй воли» зачтется Турции в будущем, когда победители усядутся за стол переговоров и будут делить добычу. Тогда и Турция может попытаться урвать что-то для себя. Ну, к примеру, кусочек Болгарии – ведь болгары нынче сражаются на стороне Гитлера, и будут в числе побежденных, если конечно, вовремя не переметнутся в стан победителей. Ведь в политике главное – все время держать нос по ветру и вовремя оказаться на стороне сильнейшего.

Пока президент размышлял о большой политике, к остановившемуся посольскому автомобилю подскочил вышколенный чиновник турецкого министерства иностранных дел. Согнувшись в полупоклоне, он приветствовал постпреда СССР в Турции Сергея Виноградова и его спутника. Потом гостеприимным жестом он предложил гостям проследовать во дворец.

Инёню проследовал в приемную, чтобы там лично встретить посланца Сталина. Можно было бы дожидаться его в своем кабинете, но, пожалуй, пришло время изображать из себя гостеприимного хозяина…

Андрей Андреевич Громыко, которого представил турецкому президенту советский постпред, оказался худощавым молодым человеком с непроницаемо серьезным лицом и немного глуховатым голосом. Похоже, пребывание в США приучило этого личного представителя Сталина к чисто американскому, деловому стилю общения. После традиционных приветствий Громыко достал из папки послание советского вождя и перевод его на турецкий язык.

Инёню внимательно прочитал письмо Сталина. Глава СССР предлагал Турции определиться с позицией в длившейся уже третий год мировой войне и оказать странам антигитлеровской коалиции посильную помощь. В частности, пропустить через Проливы корабли Черноморского флота, которые в данный момент крайне необходимы на северных морях, где проходят трассы конвоев, везущих в СССР боевую технику и военные материалы, поставляемые союзниками по ленд-лизу. Таким образом, усиление советского Северного флота поможет снизить потери, которые несут СССР и его союзники от авиации и подводных лодок нацистов.

Сталин прямо и недвусмысленно намекал, что отказ Турции от пропуска советских кораблей в Средиземное море будет считаться крайне недружественным шагом и скажется на ее дальнейших взаимоотношениях не только с СССР, но и другими странами антигитлеровской коалиции. Пока есть время, Турция должна выбрать, на какой она стороне. В общем, вежливое, хотя и неприкрытое давление. Или, как говорят в США, «предложение, от которого невозможно отказаться».

Турецкий президент посмотрел на посланника Сталина. Было видно, что этот молодой человек ведет себя так уверенно потому, что ощущает – за его спиной сила. Сила миллионных армий огромной страны, сила победителей. Инёню знал, что русские сделали с Констанцей и Плоешти. Констанцу придется отстраивать заново, а нефтепромыслы Плоешти до сих пор горят – да так, что, по донесениям дипломатов, днем в Бухаресте вся восточная часть неба затянута черной пеленой, а ночью озарена отблесками пламени.

Президент подумал и решил не отказываться. Прочитав еще раз перевод послания Сталина, а потом глянув на подлиннике на энергичную и размашистую подпись советского вождя, он положил бумаги себе на стол и посмотрел на Громыко. Тот все это время невозмутимо наблюдал за бывшим соратником Ататюрка, словно читая, как в открытой книге, то, что творилось у того в душе.

– Господин Громыко, – сказал турецкий президент, – я очень огорчен, что нынешние взаимоотношения между Турецкой республикой и Советским Союзом далеки от тех, которые существовали между нашими странами во времена Кемаля-паши. – Он невольно посмотрел на портрет Ататюка, висевший на стене. – Я не хочу сейчас искать правых и виноватых в случившемся, и считаю, что надо сделать все, чтобы вернуть доверие и дружбу, что были когда-то между нашими странами.

– Я тоже всецело за это, господин президент, – ответил Громыко с легкой улыбкой, – да и мое руководство считает, что первым реальным и практическим шагом к возвращению доверия Советского Правительства стало бы разрешение на проход наших кораблей в Средиземное море. Ведь доверительные отношения поддерживаются не красивыми словами, а добрыми делами. Проход наших кораблей – это реальная помощь нам и нашим союзникам в войне против тех, кто мечтает о мировом господстве.

Президент помолчал, а потом, посмотрев в глаза посланнику Сталина, твердо сказал:

– Господин Громыко, передайте главе вашего правительства, что Турция разрешит вашим боевым кораблям пройти через Босфор и Дарданеллы. Турецкие военные корабли будут сопровождать их до границ наших территориальных вод. Я полагаю, что это разрешение покажет СССР, Британии и США, на чьей стороне симпатии Турции в этой войне. Я напишу ответ на послание господина Сталина и передам его в ваше постпредство. Скажите, господин Громыко… а почему часть ваших кораблей, ждущих разрешения на проход через Проливы у входа в Босфор, несут не военно-морские флаги СССР, а флаги бывшей Российской империи? Значит ли это, что команды этих кораблей, столь блестяще показавших себя в сражении с немецкой авиации у турецких берегов, сформированы из эмигрантов, которые в роковой для их родины час решили сражаться бок о бок с кораблями военно-морских сил СССР?

На невозмутимом лице Громыко появилось что-то отдаленно похожее на улыбку.

– Видите ли, господин президент, – сказал он, – с общим врагом сейчас сражаются люди самых различных политических взглядов. Недаром эта война в народе уже названа Великой Отечественной. И не так уж важно, под каким флагом идут они в это сражение, главное, что это наши люди, и они сражаются за нашу страну. А то, что над некоторыми кораблями подняты старые русские флаги, так в этом мое руководство не видит никакой крамолы. Как сказал товарищ Сталин 7 ноября прошлого года во время парада на Красной площади в Москве: «Пусть в этой войне вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!». Скажу больше: товарищ Сталин планирует снова ввести старые знаки различий русской армии – погоны. И учредить новые ордена: «Александра Невского», «Кутузова», «Ушакова», «Суворова» и «Нахимова».

Услышав четыре последние фамилии, турецкий президент невольно поморщился. Слишком хорошо турки запомнили троих из них. Кутузов же на русско-турецких войнах прошел путь от юного прапорщика до генерала, был тяжело ранен при штурме Очакова, и чудесным образом выжил – наверное, для того, чтобы в 1812 году поставить жирную точку в карьере Наполеона Бонапарта. Остальные были известны каждому турку – главным образом по тем сокрушительным поражениям на суше и на море, которые в прошлом веке нанесли русские туркам под командованием этих военачальников. Имена Топал-паши и Ушак-паши наводили ужас на турецкие армию и флот. С такими именами СССР из источника революций может превратиться в нечто иное, куда более опасное.

– А не захочет ли потом господин Сталин возродить Российскую империю? – осторожно поинтересовался Инёню. – Ведь ваши цари всегда мечтали отвоевать у Турции Стамбул и снова водрузить крест на куполе Айя-Софии.

– Товарищ Сталин сказал, что таких планов у него сейчас нет, – ответил Громыко. – Советскому Союзу вполне достаточно той территории, которая у него уже есть. Возможно, что после победного окончания войны у стран – союзниц нацистской Германии, изменят границы в пользу стран антигитлеровской коалиции. – Посланец Сталина внимательно посмотрел на Инёню. – Но Турции нечего бояться. Ведь вы, господин президент, уже обозначили, на чьей стороне ваша страна в этой войне. Ну а наши противники пусть помнят римскую пословицу «Vae victis» – «Горе побежденным». – Он еще раз изобразил на своем лице подобие улыбки, от которой у Инёню почему-то побежали мурашки по коже.

Дальше задавать вопросы турецкому президенту расхотелось. Попрощавшись со своим гостем, Инёню снова подошел к окну кабинета и стал наблюдать, как русские дипломаты садятся в посольский автомобиль. Вот он тронулся с места и, поднимая клубы пыли, скрылся из вида.

Инёню вздохнул. Вот так буднично и просто решилась судьба его страны. И, похоже, он не прогадал, сделав правильный выбор. Впрочем, на все воля Аллаха… Или, как любил говорить его друг Кемаль-паша, кысмет…

28 января 1942 года, Утро. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина

Сегодня в кабинете Верховного Главнокомандующего собрались не совсем обычные люди. Так получилось, что товарищ Сталин знал о них то, что они сами о себе даже и не подозревали. Это отнюдь не наполняло вождя самодовольством – скорее, наоборот, напоминало об ответственности и заставляло сосредоточиться. Получив помощь из будущего, он не имеет права даже на малейшую ошибку.

Что бы о нем ни говорили, вождь с детства был человеком глубоко верующим, только эта вера была внутренняя, не напоказ. Обычно личные убеждения Иосифа Виссарионовича Джугашвили проявляли себя только в делах. Теперь товарищ Сталин был убежден – именно судьба или Бог выбрали его для того, чтобы принять огромную, разрушенную революцией и Гражданской войной страну с сохой, а оставить ее с атомной бомбой. И страна поверила ему. Нет и не было у нее более великого Властителя.

Используя знания, полученные от потомков, Сталин убрал от греха подальше за Урал человека, чья фамилия в той истории стала символом предательства. Генерал Власов был отправлен командовать крупным учебным центром. В его личном деле появилась пометка, обязательная для вышестоящего командования и сотрудников НКВД – не оставлять без внимания ни один, даже малейший проступок опального генерала, и каждому из них давать надлежащую оценку. Ведь у нас нет никакого политического заговора, у нас есть моральные разложенцы и нечистые на руку чиновники.

Кстати, под такой же пресс попал формально третий человек в партии, Георгий Маленков. Специальный отдел собирает все, что можно найти на попутчиков и приспособленцев, окопавшихся в руководстве партии. Невзирая на то, что эти люди являются членами ЦК и Политбюро, за ними числится немало больших и маленьких грешков. Скоро штрафные части – помнится, были в Гражданскую такие подразделения, созданные по приказу Троцкого, пополнившись новыми бойцами, пойдут штурмовать вражеские укрепления. А специально назначенные отцы-командиры проследят, чтобы искупление вины было полным, до последней капли крови.

Но сегодня в кабинете у Сталина находятся те, кого потом назовут «маршалами Победы». На стене – три оперативные карты. Две из них открыты и представляют собой детальное изложение «Битвы под Москвой» и «операции “Полынь”». Третья задернута плотной черной шторой, и что за ней, известно только хозяину кабинета и разработчикам плана «Молния».

Из присутствующих наиболее колоритно выглядит один из старейших представителей советского комсостава, маршал Буденный. Его конно-механизированный корпус решительным ударом захватил Запорожье. Спешенные бойцы по гребню разрушенной, а потом восстановленной немцами плотины Днепрогэса проникли на правый берег и захватили там небольшой плацдарм. Эта операция окончательно отрезала 1-ю танковую армию Клейста от тылов и поставила ее на грань уничтожения. Сейчас корпус сдает свой участок фронта пехотным частям и выводится в тыл для пополнения и переформирования. Также от линии соприкосновения с противником в тыл отводятся 1-й, 5-й и 6-й кавалерийский корпуса, и их место занимает более подготовленная для действия в обороне пехота. У Сталина есть особые виды и на Семена Михайловича, и на его любимую кавалерию. А сейчас герои-конники пусть отдохнут, подлечат раненых и приведут в порядок конский состав.

Генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский только на один день оставил вверенные ему войска, ведущие тяжелейшие бои по ликвидации Сталинского котла. Эту операцию поручили Южному фронту, которым командует генерал Родион Малиновский. Большую роль в тяжелейших уличных боях сыграли экстренно обученные и оснащенные штурмовые батальоны. Часть из них, так называемые «тяжелые», были созданы путем переформирования саперных частей, а часть, обычно именуемая легкими – из обычных стрелковых. Потери в них были в несколько раз ниже, чем в обычных стрелковых подразделениях. И что особенно важно – они неизменно выполняли поставленную задачу. В эти батальоны, сведенные в несколько штурмовых бригад, в качестве младшего комсостава были направлены ветераны Первой моровой войны, имевшие опыт рукопашных схваток во вражеских окопах, а также все инструкторы по самбо, рукопашному и штыковому бою – все, кого после 7-го января смогли найти на Южном и отчасти Юго-Западном фронте. Обычно штурмовая бригада включала в себя один-два тяжелых саперно-штурмовых батальона и три-четыре легких стрелково-штурмовых. И все равно времени на подготовку было очень мало, и потому зачастую обучение проходило уже во время боя. Но Александр Михайлович, сам имевший опыт той войны, которую сейчас принято называть Империалистической, понимал, что именно эти бригады, впоследствии доведенные до численности корпусов, усиленные полками самоходной артиллерии, будут потом штурмовать Будапешт, Вену, Берлин и, может быть, Париж.

Но это будет позже, а пока на юге идут обычные наступательные бои, в которых несут большие потери и атакующие, и обороняющиеся. В одну метельную ночь, в полном составе, открыв фронт по реке Миус, перешла на сторону Красной Армии словацкая «Быстрая» дивизия, что позволило полностью занять побережье Азовского моря – от Бердянска до Таганрога – и окончательно замкнуть кольцо блокады группировки Клейста. На душе у генерал-лейтенанта Василевского было неспокойно, душа рвалась обратно – туда, где гремела битва, по размаху уже многократно превзошедшая битву под Москвой.

Был тут и еще один, никому доселе незнакомый генерал-майор с жестким и волевым лицом. Это был ставший недавно легендарным командир тяжелой механизированной бригады Вячеслав Николаевич Бережной. За исключением Буденного и Василевского, еще никто и никогда прежде не видел его в лицо. Ватутин один раз разговаривал с ним по ВЧ, а Мерецков, Конев и Жуков – так те вообще ни разу не соприкасались с этим человеком. Многие из них поначалу подозревали, что «Бережной» – это псевдоним одного из якобы расстрелянных в тридцать седьмом году генералов. Увидели и убедились – ничего общего, никто этого человека в РККА до 4 января 1942 года не видел. Оставались две противоположные версии. Либо товарищ Бережной ранее делал карьеру по линии НКВД (во что верилось мало – не нужны в этом ведомстве навыки и таланты военачальника маневренной войны и активной обороны), или, что более вероятно, этот человек еще недавно был совсем не товарищем, а белым эмигрантом и участником Гражданской Войны с противоположной, так сказать, стороны – одним из тех, кто в тяжелый для Родины момент предложил России свой меч, свою честь и свою верность. Орден Боевого Красного знамени за Крым и Золотая звезда Героя за Сталинский котел на его груди говорили об этом человеке больше, чем что-либо другое.

Выждав паузу (точно по Станиславскому), Сталин представил его присутствующим, сказав:

– Мы знаем, что товарищ Бережной вырыл могилу для генерала Клейста, товарищи Василевский и Рокоссовский немцев в эту яму столкнули, а товарищ Малиновский теперь ее закапывает. Мы, в общем-то, приветствуем такой бригадный подряд, поскольку он приносит успех. – Тут лицо вождя стало жестким, и из его голоса исчез шутливый тон. – Должен напомнить всем присутствующим, что операция «Полынь» имела такой успех, потому что товарищи Василевский, Рокоссовский, Бережной и Малиновский крайне серьезно отнеслись к подготовке операции, сохранению ее в секрете от противника и организации взаимодействия всех трех фронтов и отдельной механизированной бригады ОСНАЗа. Все было налажено на самом высоком уровне. Дело дошло до того, что «отец немецких бронетанковых частей», генерал Гейнц Гудериан, сейчас сидит в камере Лефортовской тюрьмы и дает показания нашим следователям. К сожалению, ничего подобного я не могу сказать про контрнаступление под Москвой. Взаимодействие между фронтами было организовано плохо, наступление развивалось медленно, маневренные части вводились в прорыв с запозданием и мелкими группами. С большим трудом, при привлечении особой авиагруппы, товарищам Жукову и Коневу все же удалось окружить Моделя под Ржевом. – Сталин внимательно посмотрел на вечных генералов-соперников.

(Тут следует заметить, что когда в октябре 1941 года неутомимые в поиске врагов народа товарищи Молотов и Ворошилов уже собирались арестовать и расстрелять Конева, именно Жуков спас опального генерала, доложив Сталину, что ему нужен толковый заместитель на Калининском направлении. А может, и действительно, не было никакого благородства, а Конев был еще нужен, и поэтому товарищи Молотов и Ворошилов по просьбе Жукова были посланы товарищем Сталиным далеко и надолго.)

А Сталин продолжал:

– Горячие головы призывали нас идти на Смоленск и Рославль, выбросить под Вязьмой воздушные десанты. Но мы вовремя отказались от этих авантюр.

Жуков набычился и опустил голову, неподвижно глядя прямо перед собой – ведь именно о нем сейчас шел разговор.

Речь Сталина звучала размеренно и веско:

– Группа армий «Центр» насчитывает почти два миллиона солдат и обладает слишком большой боеспособностью, чтобы мы вот так кидались на нее в лоб. Наша армия пока еще не имеет соответственной пробивной мощи. Вместо воздушного десанта под Вязьму Ставка спланировала операцию «Град», исполнение которой идет уже неделю. Вот, вижу на лице товарища Мерецкова недоумение: как это так, операция идет, а он о ней даже не подозревает. Скажу больше: о начале операции «Град» не подозревают даже немецкие генералы. А узнают они только тогда, когда будет уже поздно. Против группы армий «Центр» Ставка спланировала операцию на истощение. Поэтому Западному и Калининскому фронтам необходимо создать устойчивый оборонительный рубеж, восполнить потери в живой силе и технике и довести запасы боеприпасов до штатных норм. Но, товарищи генералы, задачи по ликвидации Ржевской группировки противника с вас никто не снимал. Особо напоминаю: из котла не должен вырваться ни один танк или самоходное орудие, и ни один солдат вермахта. Немцы хотели получить истребительную войну – они ее получат. Из-под Ржева у немецких солдат должно быть два пути – в могилу или в плен. Третьего не дано. Товарищу Ватутину – то же самое по образующемуся котлу в районе Демянска. И обратите особое внимание на то, чтобы железная дорога Валдай – Старая Русса на всем своем протяжении была в наших руках и находилась в рабочем состоянии. Если там есть какой-нибудь особо зловредный немецкий «шверпункт», то не стесняйтесь, обращайтесь за помощью к товарищу Сталину. Товарищ Сталин сможет помочь вам специалистами, которые уже решали подобную проблему в Славянске. Товарищ Мерецков, подчиненные вам армии пусть продолжает совершенствовать оборону. Ставке известно, что наличие как самой артиллерии, так и боеприпасов для нее в ваших войсках в два-три раза меньше самых заниженных норм. В связи с чем лобовые атаки нашей пехоты на немецкую оборону просто обречены на неудачу при крайне высоких и неоправданных потерях. Запомните все – высокие и неоправданные потери будут означать для вас трибунал, будь вы хоть генералами, хоть маршалами. Сейчас не царское время, когда любили говорить: «В России солдат много, если надо – бабы еще нарожают». Не нарожают, поэтому берегите людей и лучше тратьте побольше снарядов, чтобы подавить вражескую оборону. Далее еще раз обращаю внимание товарищей генералов – в ходе наступательных операций необходимо полностью брать под контроль все коммуникации. «Все» – это значит все. Немцы не глупее нас с вами, а иногда даже умнее. Если они цепляются за какой-то пункт, значит, он крайне важен – как для них, так и для нас. Так… – Сталин обвел генералов внимательным взглядом. – Все, свободны. – Короткая пауза. – Кроме товарищей Ватутина, Василевского и Бережного. Товарища Буденного жду у себя в шестнадцать ноль-ноль.

Он взял со стола трубку и кивком дал понять, что совещание закончилось. Вопросов у генералов было больше, чем ответов на них. Единственное мнение, которое разделяли все собравшиеся, было таким: вождь представил им восходящую звезду фронтового масштаба и намекнул всем, что после Москвы и Сталино масштабные наступательные операции продолжатся.

Пять минут спустя, там же

Генерал-майор Бережной

Поскребышев кивнул и закрыл за собой дверь. Наступила тишина. Сталин прошелся по кабинету и, потянув за шнурок, сам отдернул черные шторки, скрывавшие последнюю, третью карту, видеть которую позволялось только избранным. За один взгляд на эту карту Адольф Алоизыч, наверняка отдал бы новенький, еще ни разу не жеваный половичок и половину Голландии в придачу. Операция «Молния», плод наших с Александром Михайловичем ночных бдений…

– Очень хорошо, – сказал Вождь, – что товарищ Василевский помнит о том, что он не только командующий Юго-Западным направлением и фронтом, но еще и заместитель начальника Генштаба. А если вспомнить, что товарищ Шапошников в настоящее время находится в отпуске по болезни, то товарища Василевского можно считать исполняющим обязанности начальника Генерального штаба. Мы попросили товарища Василевского, с учетом тех специальных знаний, которыми он сейчас обладает, представить нам план снятия блокады с колыбели революции, города Ленинграда. И что мы вместо этого видим? Мы видим фактически план полного разгрома группы армий «Север». После успеха операции «Полынь» у нас нет причин сомневаться в его реальности. Но обоснуйте его, товарищи. И для меня, и для товарища Ватутина, которому придется воплощать ваш план в жизнь.

Василевский кивнул.

– Товарищ Сталин, суть плана изложит генерал-майор Бережной. Как вы знаете, он обладает СПЕЦИАЛЬНЫМИ знаниями в куда большем объеме, и на практике показал, что способен применять их с большим эффектом.

– Хорошо, товарищ Василевский, – кивнул вождь, – только сначала надо сказать, что до нас дошла информация о том, что товарищ Бережной в фашистской Германии объявлен личным врагом № 1 Адольфа Гитлера и всего Третьего рейха… Что скажете по этому поводу, товарищ Бережной?

Я пожал плечами и кивнул.

– Ну что тут можно сказать… приму к сведению. Добавлю только, что меня это радует – атаман бандитской шайки нацистов оценил наши труды должным образом. К тому же Гитлер не только мой личный враг, но и враг всего советского народа. Если «Молния» будет утверждена, то двух-трех генералов и полтора десятка дивизий с его довольствия мы снимем точно… – Я посмотрел на Ватутина. – Товарищ Сталин, а Николай Федорович посвящен в наши «тайны Мадридского двора»? Ведь мне придется быть с ним предельно откровенным…

Сталин взял со стола трубку.

– Мы проинформировали товарища Ватутина о вашем, скажем прямо, необычном появлении в нашем мире. Вы оказались правы: он все понял правильно и готов познакомиться с техникой будущего и тактикой ее применения. Лишь бы это способствовало нанесению врагу максимального ущерба. – С этими словами Сталин протянул мне тонкую указку. – Начинайте, товарищ Бережной.

– Итак, – сказал я, – операция «Молния» имеет своей целью полностью снять блокаду с Ленинграда и нанести поражение группе армий «Север». В связи с тем, что немецкие позиции на Ленинградском фронте сильно укреплены – на отдельных участках их глубина достигает двадцати километров, – основной удар должен наноситься значительно южнее, в полосе Северо-Западного фронта, по линии Старая Русса – Дно – Псков. Залогом успеха данного плана может быть только абсолютная внезапность для противника и быстрота проведения операции. План предусматривает использование специальных возможностей ОТМБ ОСНАЗ РГК с целью совершения ночного марша по немецким тылам и внезапного захвата Пскова вместе с расположенным там штабом группы армий «Север». Как вы правильно сказали, товарищ Сталин, у противника наша бригада уже имеет определенную репутацию. Предстоит разработать рад мер, чтобы о нашем присутствии на данном участке фронта противник узнал только после освобождения Пскова. Так же планом предусмотрено проведение вспомогательной наступательной операции в направлении Чудово – Любань. В операции участвуют силы 2-й ударной, 59-й и 4-й армий. Основной проблемой на данном участке является отсутствие маневренных соединений, а также практически полное отсутствие артиллерии корпусного и армейского уровня. Немцы же создали долговременную оборону, с использованием двух доступных в тех краях материалов: дерева и земли. Дерево хорошо горит, но, к сожалению, Красная Армия не имеет сейчас необходимых зажигательных средств. К счастью, успешно завершившиеся наступательные операции на южном участке советско-германского фронта сделали валентной значительное количество артиллерии РГК. Также за счет быстроты и решительности наступательных действий сэкономлено от полутора до двух боекомплектов на орудие. Товарищ Василевский считает возможным перебросить с Юго-Западного на Северо-Западное направление до пятисот орудий калибром 122–152-мм. Теперь, товарищ Сталин, вы меня извините, но я буду ругаться…

Вождь сверкнул своими желтыми глазами и нацелил мне в грудь чубук своей трубки.

– Ругайтесь, товарищ Бережной, если это нужно для дела, но только не матом!

Что-то Иосиф Виссарионович весь вечер эту трубку в руках крутит, но так ни разу и не закурил. Неужто беседа с нашим доктором так подействовала? Типа, Иосиф Виссарионович, вы для меня только пациент, но скажу вам честно, если вы не бросите курить – проживете двенадцать лет, бросите – тридцать. Хорошо бы, если так…

Я собрался с духом и сказал:

– Товарищ Сталин, простите, каким местом думал человек, планировавший наступление для Волховского фронта? Даже безо всякой войны пешком пройти от Волхова до Луги по лесам и болотам без дорог – подвиг неимоверный. Да еще когда командующие выполняют и перевыполнят планы и укорачивают сроки. Понятно, что там, в нашей истории, 2-я ударная за два месяца довоевалась до котла. Даже немецкая педантичность и, скажем так, тугодумность в сложных ситуациях имеют свои пределы. Конечно, Черняховский – это не Соколов, не Клыков, и не Власов, но армия осталась той же самой, стрелковой. Ладно, в тот раз ее послали в бой второпях, без артиллерии, но в этот раз такого быть не должно. Но и артиллерия на три четверти состоит из противотанковых сорокопяток. А все остальное, как я понял, типичный французский калибр в три дюйма.