Текст книги "Исцеление огнем"

И вот генерал стоит прямо передо мной, чуть позади него замер сын Борис (на службу они будут поступать вместе), и уже за ним с видом статистов расположились Мишель с Коброй.

– Господин Серегин, – говорит Келлер-старший, – я сделал все, как вы рекомендовали, и выбрал путь, по которому пойду. Но прежде чем я скажу о сем вслух, позвольте мне задать вам несколько вопросов.

– Спрашивайте, Федор Артурович, – кивнул я. – Отвечу вам на все вопросы честно, либо не отвечу вообще ничего, в том случае, если это не моя тайна.

– Ну хорошо, – вздохнул генерал. – Скажите, господин Серегин, разве и у нас тоже нельзя было реставрировать монархию, пусть даже таким образом, как вы это сделали в том мире, где помогли России выиграть Великую Войну, а не укреплять режим большевиков?

– Вспомните историю, – сказал я, – Великая Французская Революция началась с того, что народ Франции отказал в повиновении своему королю, а закончилась провозглашением империи Наполеона Бонапарта. Десять лет кровавых событий, примерно восемьсот тысяч казненных, убитых без суда и счета, а также погибших в противостоянии революционеров и роялистов, и все это только ради того, чтобы одна абсолютная монархия сменила другую такую же монархию, даже еще более абсолютную. Должен сказать, что моего друга Боню во Франции того времени обожают, а короля Людовика Шестнадцатого просто принимали к сведению. В историческом процессе есть такие моменты, после которых откат назад невозможен: такое движение поддержит ничтожно малое количество людей, ведь в их глазах старый порядок себя уже дискредитировал так, что дальше некуда. Именно поэтому в России монархисты среди вождей так называемого «Белого движения» находились в абсолютном меньшинстве и по количеству лидеров, и по числу сторонников. И по этой же причине на поражение была обречена и ваша затея монархического сопротивления.

– Но что же тогда вы собираетесь делать – не поддерживать в самом же деле большевиков, желающих сжечь Россию в огне их мировой революции, будто какую-то охапку хвороста? – обреченно спросил Келлер-старший. – Я не верю, чтобы человек с вашими принципами мог поступить подобным образом.

– В таких случаях, – сказал я, – единственным способом сокращения неустройств становится форсированное движение вперед через революционный хаос к новому порядку. И если Наполеона Бонапарта в момент падения Бастилии продвигать вперед было просто бессмысленно, ибо маленькому капралу предварительно следовало вырасти над собой, то точно такой же персонаж российского разлива на момент взятия власти большевиками уже находился в числе ближайших соратников господина Ленина. Я очистил ему путь, одним махом убрав со сцены самых одиозных конкурентов, и повысил квалификацию этого человека, как народного вождя одной шестой части суши. Империя в России будет, ее просто не может не быть, но только стены этого циклопического сооружения будут воздвигнуты не из белого мрамора, а из красного полированного гранита. Что же касается деятелей, желавших сжечь Россию в революционном огне, то они теперь находятся не в руководстве партии большевиков, а выставлены в качестве замороженных экспонатов в моем музее политических уродов. Уж верхний и отчасти средний строй большевистской партии от таких деятелей я постарался избавить.

– Так значит, вы и в самом деле делаете ставку на господина Джугашвили как на красного императора… – полувопросительно-полуутвердительно произнес генерал Келлер. – Но что же делать мне, если я не желаю укреплять власть этого господина, и в то же время все душой жажду помочь России справиться с ее неурядицами?

– Сказать честно, – ответил я, – вы можете мне понадобиться на верхних уровнях мироздания – там, где большевизм закончился в силу внутренних причин, заложенных в его конструкцию господином Лениным еще при создании. Там снова наступило смутное время, и от нашей страны опять требуется выбрать свой путь, только марксизм, во всех его изводах, среди возможных путей попросту не значится. Причины те же, что и в случае вашего мира с монархией. Дискредитировавшая себя система должна постоять в сторонке, подумать над своим поведением, а еще постараться сделать так, чтобы про все ее недостатки люди просто забыли, а о достоинствах, наоборот, помнили очень хорошо. Россия, Федор Артурович, берет начало во тьме прошлых веков, как Волга, вытекающая ручейком из-под мшистого камня, но конца у нее не должно быть никогда и нигде.

– И что же вы предлагаете мне делать прямо сейчас? – спросил старый генерал.

– Как что? – удивился я. – Учиться, учиться, и еще раз учиться, ведь миры девяностых годов двадцатого века и первых двух десятилетий третьего тысячелетия совсем не похожи на то, что вы знали в свое время. От вас понадобятся как новые знания в области тактики и стратегии, так и политическая грамотность, чтобы любой сладкоголосый болтун не мог обвести вас вокруг пальца. Самостоятельное командование я доверю вам не раньше, чем уверюсь в полной вашей подготовленности.

– Ладно, господин Серегин, пусть будет так, – ответил Келлер, повернулся и вышел.

И в этот момент у меня возникли сомнения, что с этим человеком овчинка, то есть возня, вообще стоит выделки. Моим Верным он, в отличие от загоревшегося Призывом сына, никогда не станет, что уже совершенно точно, ибо тому мешают насмерть засевшие в его башке кастовые предрассудки. Не будет ли наилучшим выходом подтянуть этому человеку здоровье, а потом предложить на выбор любой из миров семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого века, где в цене способные и харизматичные кавалерийские генералы? Ну чем плоха для господина Келлера роль сподвижника Петра Второго, который на самом деле Первый?

14 августа 1941 года, Утро. Восточная Пруссия, главная ставка Гитлера «Вольфшанце», бункер для совещаний

Совещание со своими генералами Гитлер решил провести прямо у себя в главной ставке, ведь Гейдрих смог уверить своего вождя и учителя, что, пока германская армия соблюдает положения управляемого конфликта, герр Сергий не будет бомбить это место и не пошлет на него свои великолепные десантные войска. Умом германский фюрер почти поверил в эти утверждения, но все равно все последнее время остро испытывал те же чувства, что крыса, ненароком оказавшаяся на открытом месте, где ее с легкость могут схватить острые кривые когти кота, сокола или совы. Хотелось вскочить в личный бронированный поезд и начать колесить по стране, не останавливаясь ни на одной станции дольше пяти минут, петляя будто заяц, чувствующий погоню.

И в то же время величайший злодей двадцатого века понимал, что такое поведение – это самый верный путь к развалу Третьего Рейха и его личному развоплощению еще при жизни. При таком образе существования невозможно никакое государственное управление, тем более в режиме военного времени, да и его личный авторитет бывалого солдата прошлой Великой Войны полетит в тартарары. Лучше мгновенно умереть от удара плазменной бомбы (Гейдрих просветил, что это такое): чик, и уже на том свете, – чем попасться в руки даже не герру Сергию, а разъяренной толпе своих бывших подданных, которые способны сделать с ними такое, что не придет в голову ни одному палачу. В числе прочего, Гейдрих рассказал ему, как это было в другой истории с Муссолини, который тоже не смог удрать от неизбежного и был повешен за ноги без всякого суда.

На совещание германского вождя с его генералитетом в первую очередь был зван главнокомандующий сухопутными войсками (сиречь всем Восточным фронтом[7]7
  ОКВ – верховное командование вермахта, занималось управлением боевыми действиями на Западном фронте и в Африк, а ОКХ – верховное главнокомандование сухопутных войск управляло всем Восточным фронтом, от Кольского полуострова до побережья Черного моря.


[Закрыть]) генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич – весьма самоуверенный тип, сейчас имеющий бледный вид. Но это человек был не более чем красивой видимостью, ибо основную работу дирижеров войны делали также приглашенные на совещание (куда же без них) начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер и его заместитель, начальник оперативного отдела генерал-лейтенант Альфред Йодль. Также Гитлер вызвал в Вольфшанце всех четырех командующих группами армий: генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба, генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге и генерал-фельдмаршала Герда фон Рунштедта. В дополнение к этой сиятельной кампании в качестве главного ответчика по Белостокскому вопросу в Вольфшанце вытребовали командующего второй армией генерал-полковника Максимиллиана фон Вейхса. Еще пригласили начальника абвера адмирала Вильгельма Канариса и неизменного в таких случаях эксперта по всем вопросам Рейнхарда Гейдриха. А вот на этого персонажа все прочие присутствующие смотрели почти как на ожившего покойника, ведь он смог сходить почти на тот свет и вернуться обратно.

– Херрен генерален, – начал совещание Гитлер, – в настоящий момент в результате враждебного вмешательства извне наша Великая Германия оказалась на краю гибели. Но давайте обо всем по порядку. Нашему доброму Рейнхарду удалось провести переговоры с предводителем обрушившейся на нас силы герром Сергием из рода Сергиев. Мощь нашего противника оказалась настолько велика, что, если смотреть с позиции простых смертных, у нее просто нет предела. И хоть этот господин уверяет, что германской нации как таковой при этом не угрожает ничего, за исключением включения Германии в число советских республик, у нас по этому поводу имеются серьезные сомнения. Огонь, обрушенный им с небес на Вилен-штадт и Лемберг, кажется нам предвестником истинного будущего германского народа.

– Мой фюрер, в составе Российской империи германская нация в лице лучших своих представителей вполне преуспевала, – вскочив с места, каркнул Герд фон Рунштедт. – Генералы, офицеры, чиновники и инженеры германского происхождения составляли в русском государстве значительную часть элиты, при том, что собственно земель с чисто немецким населением под властью русской короны не было вообще. И ни у кого из подданных всероссийских императоров вопросов по этому поводу не возникало. И если бы не глупость Бисмарка, разозлившего русские власти альянсом Германии с Австрийской империей старого маразматика Франца-Иосифа, то это положение могло бы длиться вечно.

– Солдаты, которые сражаются против нас, защищая Белостокский плацдарм, несомненно, имеют местное большевистское происхождение, но нам от этого не легче, – сказал генерал фон Вейхс. – Если месяц назад мы смогли с легкостью разгромить их плохо управляемые армии, к тому же испытывающие острый недостаток боеприпасов, то теперь эти люди, в значительной своей части испытавшие «гостеприимство» наших лагерей для военнопленных, превратились в неистовых берсеркеров, скованных к тому же железной воинской дисциплиной. Мы не отмечаем в действиях противника никакой партизанщины. Подразделения и воинские части наносят удары, переходят к обороне или отходят на запасные позиции с такой слаженностью, будто это один человек. Кроме того, день ото дня растет огневая мощь таких подразделений, и это помимо их поддержки фантастическими летательными аппаратами и тяжелыми панцерами с пушками калибров десять и двенадцать сантиметров. В этих боях моя армия потеряла десять процентов личного состава убитыми и пленными, а еще двадцать процентов солдат и офицеров получили ранения, выводящие их строя на срок от одного месяца до полугода. В некоторых ротах, наиболее интенсивно участвовавших боях, осталось по пятнадцать-двадцать стрелков. Вместе с тем во фронтовых госпиталях у нас не хватает даже перевязочного материала, не говоря уже о медикаментах, а у нашего врага, как нам известно, раненые солдаты возвращаются в строй в течение двух-трех дней, максимум недели.

– Должен добавить, – сказал адмирал Канарис, – что недостаток боеприпасов в приграничных большевистских армиях организовали завербованные[8]8
  все было немного не так, но руководство германской военной разведки изо всех сил тянет одеяло на себя, чтобы показать свою долю вклада в былой общий успех.


[Закрыть] нами генералы, приказав с целью «не подаваться на провокации» сдать большую часть боеприпасов на армейские и окружные склады. Для этого же с самолетов-истребителей заблаговременно сняли вооружение, а также вытащили из лент патроны и снаряды. Людей, отдавших такие приказы, конечно же, расстреляет НКВД, но нам их не жалко: не стоит жалеть людей, предавших свою страну.

– И зачем вы, Вильгельм, нам все это сейчас говорите? – спросил Франц Гальдер, иронично скривив губы. – С того момента, как в наши дела вмешался пришелец из иного мира, все былые успехи и хитрые уловки больше не имеют никакой силы. Сдается мне, что этот герр Сергий был даже отчасти рад, что мы разгромили неуклюжие большевистские формирования, смешав все карты в кучу, а значительной части большевистских солдат в своих лагерях для военнопленных преподали урок чистой, ничем не прикрытой ненависти. Только под командой офицеров, выученных лично нашим потусторонним врагом, бывшие солдаты большевиков превратились в ту разрушительную силу, с таким азартом обгрызшую нашу вторую армию.

– Поправка, херрен генерален, – сказал Рейнхард Гейдрих. – Во-первых, в армии герра Сергия сражаются только добровольцы. В тот момент, когда кто-то из бывших пленных или окруженцев начинает испытывать непреодолимое желание сражаться против вермахта, он в специально оговоренное время приходит к главному штабу его армии для принесения страшной встречной клятвы: «я – это ты, а ты – это я». Как в старые добрые феодальные времена, не только вассал клянется храбро сражаться за сюзерена и хранить ему верность, но и сюзерен берет на себя заботу о нуждах вассала, а в случае его смерти обязуется обеспечивать его вдову и сирот. И каждый день в Тридесятом царстве таких неофитов, рвущихся занять свое место в боевом составе войска Божьего Посланца, набирается не одна сотня, а иногда их считают тысячами. И бьются они с такой неистовой яростью потому, что после принесения этой клятвы и в самом деле начинают составлять с герром Сергием одно целое. Во-вторых, такую же сортировку проходят командиры и генералы, которые тоже должны добровольно вызваться в боевой состав. Одних наш враг понижает в должности и в звании, другим меняет специализацию, временно или постоянно, третьим проводит дополнительное обучение, так называемое повышение квалификации, в результате чего, с поправкой на его собственное влияние, у сформированной им армии появляется самый лучший командный состав.

– И что же, все большевистские солдаты вызываются добровольцами? – надувшись от важности, спросил генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге.

– Нет, не все, – ответил Гейдрих. – Сухой осадок, состоящий из тех людей, кто так и не вызвался добровольцем, в итоге делят на две категории. Судьба тех, у кого нет лояльности к своей стране, в итоге всегда печальна. Их передают в распоряжение органов НКВД для дальнейшей утилизации, и герр Сергий умывает от их судеб руки. Не было никогда таких на этом свете, и точка. Других людей, у кого лояльность есть, но нет боевого потенциала, герр Сергий использует на тяжелых хозяйственных работах. О них не забывают, их кормят, чтобы они могли работать, и лечат, если заболеют, а также обеспечивают удобной и практичной одеждой, но не более того. По большей части таких людей стараются как можно скорее отправить вглубь советской территории, опять же для использования на тяжелых работах. Если смотреть на глаз, примерно пять процентов русского контингента не имеют лояльности к большевистской России, у десяти отсутствует боевой потенциал, зато все остальные, то есть восемьдесят пять процентов, готовы рвать нас зубами и ногтями. Должен сказал, что это ужасно много, в силу чего в Основном Потоке, то есть там, где в историю не было посторонних вмешательств, мы так и не смогли победить этот народ, и потерпели поражение, даже более катастрофичное, чем в прошлой Великой войне. Мой фюрер, разрешите, я покажу господам генералам, в какую игру мы играем и с кем.

– Да, мой мальчик, покажи, – ссутулившись, произнес Гитлер. – Хоть эта фотография каждый раз ранит мне сердце, я даю тебе разрешение на ее показ.

Раскрыв толстый бювар, лучший ученик Гитлера продемонстрировал присутствующим генералам вклеенную в него фотографию, изображающую момент, когда Егоров и Кантария водружали советское Знамя Победы над Рейхстагом.

– Что это? – спросил ошарашенный Йодль.

– Эта фотография изображает итог войны с Советами, которую мы ведем прямо сейчас, как если бы в нее не было никакого постороннего и тем более потустороннего вмешательства, – назидательно произнес Гейдрих. – Май сорок пятого года, русские солдаты укрепляют знамя своей победы над куполом рейхстага. Ценой этой фотографии стали жизни десяти миллионов немцев, тридцати миллионов русских и четыре года ожесточенной войны, в первой половине которой вермахту удалось дойти до Петербурга, Москвы, Воронежа, Царицына и предгорий Кавказа, а в итоге все кончилось тем, что Красная Армия взяла штурмом Берлин и Вену. Герр Сергий лично мне обещал, что тут у нас будет все то же самое, только на стимуляторах. Под Белостоком наш добрый Максимиллиан (фон Вейхс), можно сказать, только нюхал цветочки. Ягодки на этом кусте созреют чуть попозже и будут для нас горькими будто хинин. Наш потусторонний враг, он такой: брутальный, безжалостный и ничего не оставляющий на волю случая. А еще он обладает свойством никогда не отступать и обращать в свою пользу даже некоторые собственные неудачи…

Лучший ученик Гитлера, ощущающий в тот момент себя Гаммельнским крысоловом, обвел взглядом господ генералов, завороженно слушающих эту страшную сказку. Эта поблескивающая моноклями и позвякивающая орденами прусская и баварская военная кость (баварцы вообще такие сволочи, что даже пруссаки рядом с ними плачут горючими слезами) не считают за равного себе ни одного человека, если у того нет десятка поколений предков, гордо носивших дворянскую приставку к фамилии «фон». Он мог достигнуть в Рейхе любых высот, но никто из генеральской касты не подаст ему руки. И точно так же они презирают успешных выходцев из простонародья в своих собственных рядах, но только там это не так очевидно, потому что Гудериана выскочкой они называли только за глаза, не показывая ему в лицо своего нерасположения. Ну ничего, теперь все они у него в кармане…

– Месяц назад, – понизив голос, продолжил Гейдрих, – накладывая на Советы заклинание Мобилизации, герр Сергий сильно перестарался с энергетической накачкой, и в результате проделал несанкционированную дыру в мир на тридцать пять лет тому вперед, вследствие чего два мира оказались соединены незримой пуповиной, будто сиамские близнецы…

– Рейнхард, а разве для мобилизации требуется какое-то особенное заклинание? – недоумевая, спросил Франц Гальдер.

– Магическая мобилизация значительно мощнее обыкновенной, – вздохнул Гейдрих. – Другое название этого заклинания – «Крестовый поход», а вы все помните, что это значит. Когда заклинание Мобилизации было наложено на Советскую Россию, те самые восемьдесят пять процентов большевистских солдат стали драться с отчаянием и яростью древних скандинавских берсеркеров. Основная часть Красной Армии пока что сильно уступает в умениях и управляемости тому жуткому прожорливому гомункулусу, которого герр Сергий вырастил в своей Белостокской реторте, но если войска не гибнут в окружениях и не расходуются в бездумных лобовых атаках на укрепленные позиции, то боевой опыт у них нарастает быстро. К тому времени, когда ударят морозы, а может, даже и раньше, вы все увидите новую Красную Армию, которую еще никогда не видели, и это станет началом конца Рейха.

– Да, херрен генерален, так и есть, – сказал Вильгельм фон Лееб. – Сопротивление большевиков непрерывно нарастает, и вот уже дней десять наши солдаты ни на шаг не могут продвинуться в направлении Таллина. Фронт будто врос в землю, и как раз в этот критический момент у нас из резерва забрали сорок второй армейский корпус.

– Дался вам этот Таллин, герр фон Лееб, когда речь идет о судьбе Рейха и всей германской нации! – с горечью произнес лучший ученик Гитлера. – Там, в мире тридцать пять лет тому вперед, в готовности к окончательной схватке за мировое господство застыли две величайшие военные державы: Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. В силу этого обстоятельства запасов вооружения и боеприпасов, уже сильно устаревших там, но сверхсовременных здесь, на складах у тамошних Советов хватит на три таких таких великих войны, как наша. Одновременно с ростом боевого опыта армии большевиков будет меняться ее техническое оснащение, и в скором времени нашим солдатам будет уже без разницы, имеют они дело с миньонами герра Сергия или с обычными красноармейцами. Исход в любом случае будет один.

– Мы не понимаем, Рейнхард, к чему вы клоните, – сказал Вальтер фон Браухич.

– Герр Сергий мог бы уничтожать Рейх одним движением пальца, но он не стал этого делать не только потому, что подобное не в его правилах, – ответил Гейдрих. – Как он сказал, германский национал-социализм – это не последний смертельный враг Большевистской России. Алчные лаймиз, безумные самураи и заокеанские плутократы из той же породы, но уже с ними Кремлевский Горец должен будет справляться самостоятельно. Стать чемпионом, говорил герр Сергий, можно только после победы над предыдущим чемпионом. Поэтому он предлагает нам план управляемого вооруженного конфликта, в котором Красная Армия наберет такую мощь, что сможет самостоятельно разгромить вермахт. При этом должны быть исключены массовое убийство гражданского населения путем воздушных бомбардировок городов и в результате действия айнзац-команд, а также разрушение промышленной и транспортной инфраструктуры оспариваемых территорий. После победы большевиков Германия, да и вся Европа, должна достаться победителям целой, с заводами и фермами, а рабочие, чиновники и домохозяйки после небольшого переустройства жизни должны продолжать заниматься привычными делами, ибо в новом Советском Рейхе от побережья Бреста (французского) до хладных берегов Чукотки не будет ни эллина, ни иудея, и немца тоже никто не станет попрекать его происхождением. И вот тогда, как сказал герр фон Рунштедт, германская нация в лице лучших своих представителей станет преуспевать в этой новой Империи.

– Но что в результате станет с германской армией? – спросил Франц Гальдер. – Мы все тут военные люди, и этот вопрос волнует нас сильнее всего.

– Немецких солдат и офицеров, за исключением частей СС, герр Сергий предпочел бы видеть в конце этой войны живыми и прошедшими процедуру инверсии, то есть перешедшими на его сторону, – сухо сказал Гейдрих. – Да и вам, господа, тоже найдется место в рядах объединенной армии, ибо американская плутократия – это большой и очень жилистый кусок, да и лаймиз мы тоже до конца еще не доели. Совсем не исключено, что вы в компании с лучшими большевистскими стратегами герром Василевски и герром Рокоссовски будет планировать Флоридскую десантную операцию, а герр Вейхс лично поведет наших шютце[9]9
  шютце – стрелок.


[Закрыть] в бой. В армии герра Сергия тоже есть немалый германоязычный компонент, и он этими людьми вполне доволен.

– Да, херрен генерален, – проскрипел из своего угла Гитлер, – мы решили принять этот план управляемого конфликта. В противном случае, как пообещал герр Сергий нашему доброму Рейнхарду, он будет отрывать одну упрямую голову за другой поштучно, стараясь не затрагивать ни к чему не причастных простецов. Я лично возглавлю это сопротивление, чтобы войти в историю как вождь германского народа, который яростно сражался, и погиб, не выпуская из рук флага, ибо, в отличие от вас, пережить свой Рейх мне крайне нежелательно. Те из вас, кто не согласны с таким решением и не могут смотреть в лицо неизбежному, могут застрелиться прямо сейчас, а остальным придется пройти этот крестный путь до конца. Все.

Договорив, Гитлер взял из рук секретарши большой стакан ледяной родниковой воды и принялся пить так жадно, будто это было последнее, что он делал в своей жизни.

14 августа 1941 года, Полднь. Восточная Пруссия, главная ставка Гитлера «Вольфшанце», личные апартаменты Адольфа Гитлера

Скрывшись в своих апартаментах под толстым слоем фортификационного железобетона, там, где его не мог видеть никто, кроме фанатично преданных эсесовцев охраны и этой набитой дуры Евы Браун, Гитлер дал волю бессильной ярости. Сегодня он вполне официально признал перед верхушкой германского военного командования, что был вынужден подчиниться чужой злой воле, пойти на поводу у злейшего врага, почти что капитулировать. Фюрер германской нации чувствовал себя униженным, почти что изнасилованным.

– Проклятые русские! – заорал Гитлер, воздевая костлявые кулаки к бетонному потолку. – Если бы их не существовало на свете, то все было бы просто прекрасно! Все было бы так, как нужно, как должно быть в идеально устроенном мире. И честные немцы могли бы жить и процветать, а остальным народам не оставалось бы ничего другого, кроме как принимать от нас милости и наказания, потому что они признавали бы наше превосходство. Но русские способны сломать любые, даже самые тщательно разработанные планы! Эти непредсказуемые азиатские дикари все делают по-своему, не так, как европейцы, и почему-то у них всегда получается достигнуть самых невероятных и невозможных целей. Они ведут себя так, словно за ними стоит та самая Высшая Сила, которая управляет всем миром. И это не переломить и не изменить. Пока эта проклятая нация существуют на свете, так и будет. Если б можно было покончить с этими русскими раз и навсегда! Так я и намеревался сделать. План «Ост»: четверть русского населения онемечить, а оставшиеся три четверти, имеющие в своих жилах нечистую азиатскую и еврейскую кровь, уничтожить. Я думал, что у меня был шанс достигнуть этой благородной цели. Но, как ни больно в этом признаваться, это была всего лишь иллюзия. Тогда я совсем не предполагал, что окажусь в положении крысы, загнанной в лабиринт и получающей от экспериментатора электрические разряды каждый раз, когда она совершает ошибку. Теперь уже ничего не изменить – я в западне, в чертовой западне, и что бы я ни предпринимал, положение будет становиться только хуже! Ненавижу… ненавижу русских! Ненавижу герра Сергия, ненавижу Кремлевского Горца, ненавижу своих тупоголовых генералов, которые способны только на то, чтобы валить на меня все свои ошибки! Ненавижу всех, кто помешал мне достичь истинного величия. Ненавижу, ненавижу, ненавижу!!!

В приступе ярости Гитлер упал на пол и принялся кататься по толстому персидскому ковру, колотя по нему кулаками и выгибаясь будто эпилептик. Впрочем, запал злобы быстро иссяк, после чего фюрер германской нации поднялся на ноги, налил в высокий стакан ледяной родниковой воды, и крупными глотками выпил. После этого он снова ощутил себя почти нормальным человеком, будто с ним только что ничего не происходило.

Поставив стакан на столик рядом с графином, величайший злодей двадцатого века принялся размышлять уже на холодную голову.

«С каким удовольствием я бы отдал приказ истребить под корень все неарийское население оккупированных территорий, в первую очередь русских и евреев! Если бы это могло сойти мне с рук, я бы ничуть не сомневался, и обязательно сделал бы это. Но реальность такова, что в таком случае краткий миг торжества быстро обернется для меня позорной смертью в этом бункере или где-нибудь еще. Да, так и будет, если я реализую свои душевные порывы. Герр Серегин – совсем не тот человек, который станет церемониться со мной. Его тотальная акция возмездия будет страшна и молниеносна… Я не знаю, будет это удар тем испепеляющим оружием, которое он применил в Вилен-штадте и Лемберге, или в пространстве раскроется дыра, выпуская зловещую фигуру воина с обнаженным огненным мечом. Один взмах сияющего лезвия – и голова моя слетит с плеч, после чего чужая крепкая рука поднимет ее за волосы, чтобы унести с собой, а мои «соратники» найдут безголовое тело своего фюрера, лежащее в луже крови, пропитавшей ковер. Второй вариант более вероятен, я это чувствую.

Так что нет у меня иного выхода, кроме как подчиниться наглому требованию. И выбора тоже нет. Я остался один, совсем один. Я чувствую это кожей. Германия больше не благоговеет передо мной. Мой авторитет падает, и нет способа вернуть его на былую высоту. Все катится к концу… Я никому не могу больше доверять, ибо любой из генералов или даже партийных бонз предаст меня за пригоршню милостей этого герра Сергия. И даже Гейдрих, мой верный Гейдрих – уже совсем не тот, что был раньше, до путешествия в потусторонние миры. Я же вижу, как он очарован обаянием герра Сергия – этого доверенного посланца древнего еврейского Бога, носителя абсолютной силы, вершителя судеб народов и даже миров! Рейнхард стал другим с тех пор, как побывал во владениях этого могущественного господина, в одной руке которого сильнейшая магия, а в другой – невообразимая мощь цивилизации далекого будущего. И, несомненно, Гейдрих предаст меня в любой момент, после чего с азартом побежит записываться в ученики к новому кумиру. И он такой не один. Для большинства моих соратников важно, что Божий Посланец не желает зла Германии и немецкому народу, потому что перед его лицом все народы равны – и немцы, и русские, и даже евреи. Как горько осознавать это! Но я не предам наши идеалы. Ничто и никогда не сможет поколебать меня в моих убеждениях! Ведь если бы не русские… Если бы не они, весь мир уже лежал бы у наших ног. И даже всемогущий герр Сергий из рода Сергиев – это порождение проклятого русского мира. Сверхъестественные способности и близость к Богу делают его неуязвимым. Воистину он достойный напарник Кремлевского Горца… Этот тандем не сломить. И даже сам Сатана держится от них на почтительном отдалении. Более того – теперь именно эти двое будут заправлять всеми процессами на всем земном шаре.

Да, Гейдрих поведал мне, что в том мире, откуда происходит герр Сергий, мы потерпели крах. Там русские нанесли нам поражение, даже без всякой посторонней и тем более потусторонней помощи – потому что они отчаянные дикари, и дерутся насмерть за свою землю и идеи. В том мире наш Рейх перестал существовать, разгромленный ордами злых азиатских варваров, и мое существование закончилось вместе с моим любимым детищем… Но здесь, в нашем мире, пока еще не все кончено. Да, обречено, но не кончено. И я пока еще фюрер.

Нет ничего ужаснее, чем знать свое будущее. Это наполняет такой смертной тоской, что хуже любых физических страданий. Яд всегда при мне. И я не вижу другого варианта, кроме как повторить все то, что я сделал в ТОЙ истории… Достойный ли это был уход из жизни для предводителя великой германской нации? О, черт побери, сейчас у меня есть в этом сомнения… ТАМ я свел счеты с жизнью, чтобы мир не увидел моего унижения, когда меня, поверженного, плененного, поведут на эшафот, и публика будет проклинать и оплевывать меня. Трудно сказать, сделал я это с легкостью или с мучительными сомнениями. Я пытаюсь убедить себя, что с легкостью. Ведь свою жизнь я неразрывно связывал с Идеей. И когда стало понятно, что Идея уже не воплотится, жизнь потеряла для меня смысл. Что есть жизнь? Для большинства это плотские удовольствия. Но они никогда не имели для меня значения. Только Идея горела в моей голове, только она влекла меня вперед; мне удалось зажечь ею всю нашу нацию…