Текст книги "Юрий Гагарин. Первый человек в космосе. Как это было"

«Ну а если что случится, то прошу вас и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя»
За два дня до старта Гагарин написал письмо Жене Валентине Ивановне и дочерям

«Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка!

Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе те радость и счастье, которые мне выпали сегодня. Сегодня Правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу – проложить первую дорогу в космос!

Можно ли мечтать о большем?

Ведь это – история, это – новая эра!

Через день я должен стартовать. Вы в это время будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но, увы, вы далеко. Тем не менее, я всегда чувствую вас рядом с собой.

В технику я верю полностью. Она подвести не должна.

Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина.

Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны.

Вырасти людей, достойных нового общества, – коммунизма. В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать.

Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь, и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать всё до конца.

Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хотя она была и небольшая. Когда-то, еще в детстве, прочитал слова В.П. Чкалова: “Если быть, то быть первым”. Вот я и стараюсь им быть и буду до конца. Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества, коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.

Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы.

Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им не положено было знать. Ну вот, кажется, и всё.

До свидания, мои родные. Крепко-накрепко вас обнимаю и целую, с приветом, ваш папа и Юра.

10.04.61 г.».

Валентина Ивановна прочитала это письмо после гибели мужа в авиакатастрофе 27 марта 1968 года.

Валентина Ивановна и Юрий Алексеевич с младшей дочерью Галиной

Врачи боялись, что космонавт может потерять рассудок

Несмотря на десятки наземных экспериментов, никто из врачей, психологов не представлял, что произойдет с человеком, когда он надолго окажется в невесомости. Была версия, что, попав на такую сумасшедшую высоту над Землей (расстояние от поверхности Земли до орбиты корабля было примерно равно расстоянию от Москвы до Смоленска), он просто потеряет рассудок. В «Востоке» установили систему ручного управления. Но включить ее можно было, только открыв цифровой замок. Код Госкомиссия Гагарину не сообщила. Он был в корабле в специальном конверте. Считалось: если космонавт достанет конверт, вскроет его, прочтет и сможет набрать код – значит, он в своем уме и сможет сам управлять кораблем.

Спустя пару часов после приземления…

Правда, конструктор корабля Олег Ивановский и летчик-испытатель Марк Галлай признались, что код «125» по секрету сообщили Гагарину до посадки в корабль.

Неясно было, как поведет себя плохо обкатанная техника. В наше время космический корабль в такой степени готовности, в какой был первый пилотируемый «Восток», точно не решились бы отправить к звездам. Из пяти кораблей-спутников, запущенных в 1960 году для отработки различных систем, взлетели четыре. Из этих четырех на орбиту вышли три, а приземлились два. Из двух вернувшихся только один сел нормально! Чтобы быть уверенным, что вся схема полета отлажена, нужно было еще как минимум два-три успешных беспилотных полета… Но времени не было – американцы готовили полет своего астронавта. Поэтому Королёв рискнул.

Сколько скафандров было у Гагарина
Александр Милкус

Скафандров для первого полета человека в космос было изготовлено не меньше четырех. Для тренировок и для самой опасной командировки.

Полетных было два. Один – тот, в котором Гагарин и сел в шарик «Востока-1». Второй – точно такой же, запасной. На случай, если первый прохудится.

Вашингтоне в Музее воздухоплавания и астронавтики скафандры Джона Гленна и Юрия Гагарина помещены в одну витрину

Американцы в 1990-х купили на аукционе тренировочный «костюм» Гагарина и выставили его на почетном месте в Национальном музее воздухоплавания и астронавтики в Вашингтоне, в одной витрине со скафандром астронавта Джона Гленна (первый американец, побывавший на космической орбите).

А настоящий, боевой скафандр Гагарина – тот, в котором он и провел знаменитые 106 минут, хранится в России. Но видели его за эти 55 лет лишь несколько тысяч счастливчиков.

По пробкам в подмосковный поселок Томилино – около часа. Въезд на научно-производственное предприятие «Звезда» – с пыльной разбитой улицы. По специальному письму на древних отрывных бумажках с разномастными печатями нам выписывают пропуска, и с сопровождающим мы подъезжаем к административному зданию. Несколько ступенек вниз, в подвал – бывшее бомбоубежище. За толстенной дверью с массивными запорами словно в подводной лодке – даже не музей, демонстрационный зал. Костюмы, скафандры на манекенах в шеренгах вдоль стен.

Бывший «почтовый ящик» (он же завод № 918) разрабатывал авиационно-высотное снаряжение и катапультные кресла. Его специалистам и поручили придумать скафандр для космонавтов.

Я бывал в этом подвале много лет назад, когда писал об испытателях «Звезды». Только в середине 1990-х годов, уже седыми, эти замечательные бесстрашные люди получили награды за то, что рискуя здоровьем, на себе проверяли, выдержит ли человек в скафандре ледяную воду, пустынный зной, стремительные ударные нагрузки, от которых крошатся зубы.

От входа налево под плексигласовым колпаком он – тот самый скафандр первого землянина. А рядом – полетный скафандр первой женщины, полетевшей к звездам – Валентины Терешковой, скафандр человека, который первым вышел в открытый космос – Алексея Леонова. Раритеты!

– Эти три скафандра нам настолько дороги, что мы ни за какие деньги никакому музею их не отдали. Бережем! – говорит у меня за спиной Михаил Николаевич Дудник, ветеран «Звезды», один из конструкторов гагаринского скафандра.

– Я только пришел после института сюда на работу. И первое, что мне поручили делать как молодому конструктору – спроектировать клапан дыхания скафандра для кораблей «Восток», – он показывает пальцем на кругляшок под шлемом. – Этот клапан автоматически открывается, когда кончается запас кислорода во время приземления на парашюте. Понятно, если космонавт в сознании – он откроет стекло шлема. Но тогда же не знали, в каком состоянии вернется человек. Боялись, что потеряет сознание, а то и с ума сойдет. Поэтому клапан должен был подавать воздух, даже если человек без сознания попадет в воду. Мы его сделали по типу чернильницы-непроливашки.

Я слушаю Михаила Николаевича и его коллегу Владимира Владимировича Ушинина, и у меня закипает мозг. Я знаю, конечно, в какие невероятно короткие сроки удалось подготовить советскую пилотируемую программу. Но каждый раз, когда погружаешься в детали, находится только одно слово для описания того, что происходило тогда, больше полувека назад – невероятно!

– Скафандр мы начали разрабатывать в 1959 году. Были даже сделаны действующие макеты, – вспоминает Владимир Владимирович. – А потом нам сообщили: принято решение, что космонавты полетят без скафандров, так как они тяжелые и в корабле для них не хватает веса. Там же не только сам скафандр был, но и запас кислорода, оборудование. Тогда мы начали разрабатывать морской костюм. Если космонавт приводнится, он должен был остаться жив и несколько часов провести в воде. Мало того, в костюме была и теплозащита – на случай, если он окажется в безлюдной местности.

А потом летом 1960 года к нам на предприятие приехал Королёв. Я отчетливо помню совещание, которое он проводил. Он сказал: должен быть скафандр, сколько вам надо веса – столько будет. Так вот, скафандр, в котором Гагарин летал, мы начали делать в конце лета, а к концу года он уже был разработан.

Я переспрашиваю:

– За пять месяцев?

– Да жуть какая-то! – соглашается конструктор. – Неправдоподобные сроки!

Конечно, космический скафандр не разрабатывали на пустом месте. На заводе проектировали скафандры для летчиков. Здесь работали самые опытные советские ученые – знатоки систем жизнеобеспечения.

– А есть принципиальные отличия у космического скафандра и скафандра для летчиков? – спрашиваю Ушинина.

– Принципиальных нет. Есть специальные требования. Космонавты просто сидят в нем в кабине – взлетают и садятся. А пилот в скафандре должен управлять самолетом. Он должен катапультироваться на большой скорости, выдерживать нагрузку.

– Но и Гагарин катапультировался!

– На меньшей скорости! Сначала же спускаемый аппарат снижался на парашюте, – добавляет Дудник. – Сложность гагаринского скафандра была в том, что в любом положении человек должен быть спасен. Что бы ни случилось. При разгерметизации на орбите, при нарушении газового состава в кабине. Если он попадет в воду, он не должен был захлебнуться, а перевернуться так, чтобы голова была выше воды.

Скафандр Гагарина – удивительное даже по нынешним меркам произведение инженерного искусства (см. схему). На Гагарина было надето восемь слоев! Нательное белье. На нем – теплозащитный комбинезон (он как раз «вырос» из морского костюма). Он состоял из трех слоев – два верхних – из шелка, внутри шерстяной ватин и… система вентиляции. По специальным каналам подавался воздух, чтобы космонавт не вспотел и не перегрелся.

На комбинезон надевался сам скафандр. И он тоже из трех слоев. Внутренний – подкладка. Сверху герметическая оболочка из листовой резины толщиной 0,5–0,6 мм. Затем – силовая оболочка с силовой системой, которая не давала скафандру слишком раздуваться, когда в нем повышалось давление.

И только сверху – оранжевая ткань. На «Звезде» ее называют «верхней одеждой». Ее главная задача – быть видной издали. И все! Когда космонавты стали приземляться внутри корабля, от верхнего «гардероба» логично отказались.

И все это фантастическое сооружение со шлемом, ботинками, перчатками весило всего… 23 кг!

Я снова зависаю, затрудняясь сформулировать:

– А как же это самое? Выполнение естественных надобностей? Пока доберешься! Между тем ведь известно, что у космонавтов с Гагарина пошла традиция – облегчаться перед стартом у колеса автобуса.

– Все продумано! – откликается Ушинин. – Вот видите две молнии? Нижнюю расстегиваем. Нижнюю часть силовой оболочки расшнуровываем. А на гермоболочке есть так называемый аппендикс. Это ткань, завязанная узлом. Развязываем – и пожалуйста, пользуйся ассенизационным устройством. Его сконструировал Александр Васильевич Меньшиков. Это такая штука в виде ложки. Она вставляется под заднюю часть и под переднюю. В ложке – специальный вкладыш. Можно даже по большому ходить. Были придуманы специальные шторочки. Если ложка полная, за веревочки дернул, все загерметизировалось – бери пакетик и выбрасывай. К ложке шла труба вентилятора, которая отсасывала это дело. Помню, у нас весь первый цех был завален этими самыми вкладышами.

– Насколько сложно было такое сооружение надевать?

– Один человек справлялся. Наш конструктор Виталий Иванович Сверщик снаряжал Гагарина.

– А после приземления Гагарин сам снял скафандр…

– Ну их же тренировали! Молнии открыл. Ботинки расшнуровал… Герметичная оболочка сплошная – из нее просто выскользнул.

– Вы понимали, что участвуете в исторических событиях? – допытываюсь я у ветеранов «Звезды».

– Да все буднично было, – говорит Дудник. – Ну приезжали молоденькие лейтенанты. Мы их обмеряли, шили скафандры. Вот сейчас говорят – Гагарин выделялся. Я этого не запомнил. Нормальные ребята, простые.

– Точно, мы не придавали им особого значения, – продолжает Ушинин. – А вот когда Гагарин слетал. Вот только тогда мы поняли, что наделали!

Кто написал буквы «СССР» на шлеме Гагарина

На всех предполетных фотографиях шлем Гагарина чист. На послеполетных появляются буквы СССР. Как так?

Тут есть одна занятная история. Уже перед самым стартом конструкторы задумались – не попадет ли спустившийся с неба космонавт в оранжевом костюме в переделку? Мало ли как к нему отнесется население. Только ведь недавно – 1 мая 1960-го – был сбит американский летчик Фрэнсис Гэри Пауэрс.

В комнате, где бригада «Звезды» одевала Юрия Гагарина и его дублёра Германа Титова, было шумно, толпилось много народу – члены Госкомиссии, министры и конструкторы. У Гагарина брали автографы. В общем, суета и суматоха. Пора было садиться в автобус и ехать на старт. Но тут выяснилось, что удостоверение Ю.А. Гагарина – гражданина СССР, находится под термооболочкой скафандра, сразу его не достать.

«Когда до назначенного времени выезда космонавтов на стартовую площадку оставалось минут пятнадцать – двадцать, начальник ЦПК Е.А. Карпов, ткнув пальцем в гермошлем Гагарина, сказал:

– Надо бы тут чего-то написать. А то будет приземляться, подумают люди, что это еще один Пауэрс какой-нибудь спустился», – пишет в книге воспоминаний «С человеком на борту» знаменитый летчик-испытатель и, кстати, постоянный автор «Комсомолки» в те годы Марк Лазаревич Галлай.

Инженер-испытатель и самодеятельный художник Виктор Давидьянц где-то раздобыл красную нитрокраску и вывел на шлеме буквы «СССР».

– Надо, чтобы они высохли! – заметил кто-то.

Но времени на это уже не было.

– По дороге высохнут! – заметил Карпов.

Слово «Поехали!» Гагарин перенял у летчика-испытателя Галлая

За год до полета Гагарина Сергей Павлович Королёв открыл в своем ОКБ-1 должность «инструктор по пилотированию космического корабля». Инструктор? Так он должен был бы сам сначала слетать в космос! Но мудрый Королёв всё предусмотрел. Должность была создана под летчика-испытателя Марка Галлая. Он был не только асом, но еще и творческим, увлекающимся всем новым человеком. Галлай «придумал», как будет проходить космический полет, основываясь на своих инженерных знаниях и на… фантазии.

Занятия на тренажерах были индивидуальными. Объяснив задание, Галлай перед нажатием на тренажере кнопки «Пуск» каждый раз спрашивал:

– К полету готов?

– Готов!

– Ну, тогда – поехали!

Вот это самое «Поехали!» и услышал в 1961-м весь мир.

Вернувшись из полета, Юрий Гагарин доложил инструктору: «Марк Лазаревич, всё было в точности так, как вы мне расписали. Будто бы вы там уже побывали до меня».

1961 год. После полета Гагарина. Слева направо – Владимир Соловьёв, Сергей Нефёдов, Владимир Дубас. После полета Гагарина Нефёдов получил орден Красной Звезды. Остальные испытатели – медали

«Космонавт Ноль» сергей Нефёдов: «Я подопытным не был!»
Александр Милкус

Девятнадцатилетний Сергей Нефёдов, стрелок-радист, служивший на Западной Украине в бомбардировочном авиаполку, был отобран медицинской комиссией, и ему предложили продолжить службу в Москве в совершенно секретном подразделении.

Так простой паренек стал наземным дублером Гагарина. Он по росту, весу и телосложению больше других походил на Юрия Алексеевича. Для Нефедова, а не для Гагарина, изготавливали первый скафандр.

В начале 1961 года более 10 суток провел в барокамере (в макете корабля «Восток»), во время этого эксперимента максимально создавалась ситуация реального полёта – ограниченное пространство кабины, гипокинезия (малая подвижность), обед из туб, рев двигателей при старте, проблемы с отправлением естественных надобностей. Позднее, имитируя условия полета в кабине первого космического корабля, в макете корабля «Восток» находился в позе эмбриона сначала пять суток, потом 15 суток, при этом семь суток провел при имитации разгерметизации кабины корабля.

– Сергей Павлович, сколько на самом деле было испытателей космической техники? – спрашиваю я его.

– Человек десять – пятнадцать. Не больше. Отряд испытателей при Институте военной медицины был создан задолго до подготовки полета человека в космос – в 1953 году. Он понадобился после того, как появилась первая реактивная авиация. Скорости, перегрузки, вакуум на больших высотах. Нужно было понимать, как защитить летчика, работающего на такой технике. Ничего негуманного в этом не было. Когда разрабатывается новое лекарство, его, прежде чем запускать в производство, испытывают на людях. А тут разве не такое же дело?

– Значит, все-таки подопытные?

– Совсем нет. Мы же не собачки были или обезьянки бессловесные. Сергей Павлович Королёв, когда меня отобрали для работы испытателем, предупредил: «Вы нам по всем параметрам подходите. Но работать у нас будете, только если дадите согласие. Нет ничего страшного, вы вернетесь в полк и дослужите свой срок».

А когда я дал согласие на работу испытателем, сказал очень важные слова: «Задача испытателя – найти предел переносимости в любой ситуации. Запомните, мне не нужно геройства. Вы должны из любого эксперимента вернуться живым и здоровым».

Испытатель – это человек, который разбирается в технике, который умеет чувствовать свой организм. У меня было это ощущение грани, за которую заходить нельзя. Поэтому я 30 лет – с 1960-го по 1990-й – участвовал в экспериментах. Испытателями работали и инженеры, и врачи.

– Но были же и увечья во время экспериментов, и несчастные случаи…

– Были. В сурдобарокамере погиб кандидат в космонавты из первого отряда Валя Бондаренко. До него я и Валя Подвигин пробыли в этой самой барокамере месяц на высоте 7 тысяч (в барокамере имитировали давление, которое бывает на высоте 7000 км над землей. – А. М.) и с атмосферой с повышенным содержанием кислорода. Нам повезло. А у него была высота 5 тысяч. Обслуживающая бригада, которая постоянно следит за испытателями, – инженер, лаборант, врач. Но в тот момент инженер, к несчастью, ушел на обед. А врач в это время говорит Вале: «Надень, пожалуйста, датчики». Виталий берет ватку, смачивает в физрастворе (а он на спирту!). А в это время у него там работала маленькая такая электроплиточка, он грел себе обед. И он роняет ватку на плитку. Вспыхивает все. В атмосфере, насыщенной кислородом, даже металл горит. Мечется врач, мечется лаборантка, а камеру открыть не могут. Они не знают, где нажать надо сброс давления. Бондаренко погиб.

Больше гибели среди испытателей у нас не было.

«Комсомольская правда»,

12 апреля 2011 года

Космические конструкторы верят в суеверия

АЛЕКСЕЙ ДУЭЛЬ

Среди бортовой документации корабля «Восток» было полетное задание. Люди, которые видят его сейчас, удивляются: оно напечатано на плохонькой желтой бумаге. Неужели для такого важного дела не могли найти более приличные листы?

Оказывается, все дело в примете. Еще до полета Гагарина конструкторы заметили: аппарат, у которого полетное задание написано на хорошей бумаге, разбивался. Если же текст печатали на плохоньком срыве – всё проходило благополучно. Поэтому и для Гагарина, и для следующих космонавтов бортовую документацию не писали на дорогой белой бумаге. Суеверие, однако…

Космонавт № 2 Герман Титов: «То, что первым полетит Гагарин, было предопределено»
Александр Милкус

Считается, что окончательно Государственная комиссия определила, кто первым полетит в космос, только за три дня до старта. Еще за сутки чаша весов колебалась: Гагарин – Титов, Титов – Гагарин.

Но незадолго до ухода из жизни второй космонавт планеты Герман Степанович Титов признавался мне: то, что первым все-таки будет Гагарин, было предопределено задолго. Судьбой, обстоятельствами – считайте как хотите.

– Еще за несколько месяцев до полета фотокорреспонденты, кинооператоры, приходившие на занятия нашей группы, сначала объективы выставляли на Гагарина, потом – на меня. А уж потом – на остальных, – вспоминал Титов. – Мы же не дураки были. Понимали – глаз положили на Юрия.

Заметьте: большие начальники не указывали журналистам, кого снимать первым. Корреспондентская братия, так же как и инженеры, врачи, повара – все те, кто был включен в узкий круг причастных к подготовке первого полета, – выделяла из шестерки будущих первопроходцев Гагарина. Из-за его необыкновенного обаяния, мягкого, покладистого характера.

– К полету на равных готовились Николаев, Попович, Быковский, я, Гагарин и Нелюбов, – вспоминал Титов. – Была такая установка – никому из нас не говорить о приоритетах, чтобы мы не расслабились. Естественно, соперничество между нами было. Но никому и в голову бы не пришло пакостить кому-то. А сегодня, с высоты прожитых лет, я могу сказать – выбор был сделан правильно. Посмотрите биографию Юрия Гагарина. Смоленский мужик. Брата и сестру во время войны угнали в Неметчину. Пацаном хлебнул оккупации. После восьми классов пошел в люберецкое ФЗО (ПТУ по-новому), стал литейщиком. Потом саратовский техникум, аэроклуб, опять училище, уже летное. Парень сам свою мечту пробивал. У меня же биография проще. Сын учителя, интеллигент. Десять классов – училище – летная часть – отряд космонавтов.

Из дневника помощника главкома ВВС по космосу генерала Н.П. Каманина:

«5 апреля 1961 года. В последние дни я все больше слышу высказываний в пользу Титова, и у меня самого возрастает вера в него. Гагарин… во время облета района посадки, наблюдая оголенную, обледенелую землю, со вздохом сказал: «Да, здесь можно крепко приложиться».

Итак, кто же – Гагарин или Титов? Трудно решать, кого посылать на верную смерть, и столь же трудно решить, кого из 2–3 достойных сделать мировой известностью и навеки сохранить его имя в истории человечества».

– Герман Степанович, говорят, в ночь перед стартом и вы, и Гагарин спали спокойным сном. Что-то не очень верится… Может быть, вас чем-то напоили на ночь?

– Еще легенда была – мол, Титов должен был первым лететь, но очень волновался, ночь не спал, курил, поэтому послали Гагарина. Но я во втором классе бросил курить! Спали мы сном младенца. Почему? А у нас в авиации говорят так: меньше знаешь, крепче спишь. А о том, что под кроватями датчики были вмонтированы, чтобы знать, как мы дышали, сколько раз переворачивались с боку на бок, мы не знали.

– Первые полеты были в сотни раз рискованнее нынешних. А заходил тогда разговор о какой-то страховке, о каких-то гарантиях на случай гибели космонавта?

– О чем вы говорите?! Ничего подобного не было! Да и никому в голову не приходило думать о страховке!