Текст книги "Тайны угрюмых сопок"

Отобедав, вьюки вновь нагрузили на оленей, и путники, оседлав животных, тронулись далее, впереди виделись сопки и их склоны, поросшие завораживающей взор растительностью.

Глава 10

Севастьян вёл за собой караван уверенно. Речка Чара солидная, питалась водой от множества речушек и ключей. А потому полноводными берегами сбрасывала себя в Олёкму, ещё более сильную и более многоводную. Далее путь лежал по речке Молво до её истоков, а ещё далее через хребты, дающие начало речкам Малый Патом и Бужуихта. Как много ж в тайге речек с подобным или созвучным с Бужуихтой названием, когда-то выдуманными эвенками и якутами: Бугарихта, Большая Бужуихта. Всяк по своему понимает: кто «базарная речка», кто «козье место», поди разбери. Но поскольку диких длинноногих коз водилось в этих местах немало, то последнее название, наверное, ближе всего.

Рекой шли мало из-за встречавшихся прижимов и зарослей, путь в основном проходил по склонам долин, местами по гребням сопок, они в большинстве своём были малорастительными, а порой и голыми. Путь длинный, но всех согревала надежда найти то, ради чего можно без сожаления стерпеть тяготы перехода, нелёгкого, трудного. Для Севастьяна и Зиновия и их односельчан это привычно, чего нельзя сказать о спутниках из Иркутска. Верховая езда с непривычки утомляла, еда, готовящаяся наспех, не имела ничего общего с той, к которой привыкли в обыденной повседневной жизни. Приходилось терпеть, следовало самим убедиться в наличии речки, имевшей залежи золота, о коей так искренне заверил Севастьян Перваков. Это же великое открытие, если так окажется на самом деле. А самородок, что показал Севастьян, настолько убедителен, что и не оставалось сомнений в успехе затеянного похода и уже предвещало проведение работ с промывкой золотых песков и отдачей от них немалых и долгосрочных прибылей.

Первая ночь застала путников у ключа, впадающего в речку Молво. Ключ небольшой, со студёной и чистой как слеза водой. В округе лес стоял стеной, вершины деревьев на фоне потемневшего неба, готовящихся ко сну, выглядели завораживающе и таинственно.

Охотники, как только развьючили оленей, взялись кто за устройство шалашей и разведение огня, другие принялись готовить ужин. По дороге Окулов приметил на скале кабаргу, и метким выстрелом ему удалось её добыть. Весом оказалась не более пуда. Теперь трофей был как нельзя кстати – жаркое из свежего мяса способно восстановить на долгое время силы после продолжительного трудного дня.

Рачковский с Трубниковым от усталости вытянулись на траве, и нега тут же распласталась по всему телу.

– Вы бы оба барина побереглись, земля-то она и хворь натянуть может, – посоветовал Никита Роткин. – Приподнимитесь, рогожу подстелю, оно и лучше для вас будет.

Что ж, к совету следовало прислушаться, оба встали и разместились теперь на подстилке. Наблюдали, как люди занимались приготовлением еды и подготовкой к ночлегу. Пламя костра бодрило души и служило особым гарантом безопасности в этой глухомани, могущим отпугнуть любого злобного зверя. Огонь и дым всегда страшат зверя, пред ними трепещут от страха, спешат покинуть опасность, спасая свою шкуру.

Мясо готовили на вертеле, оно румянилось и распространяло аппетитный аромат. А когда было готово, все уселись вокруг огня, он бросал свет на лица, освещал часть прилегающего пространства. Олени на длинной привязи паслись рядом, корма в достатке, и они неспешно щипали траву, листья молодых деревцев и кустарника, ягель.

Сидя у костра, все ели не спеша, хотя и были голодны, смаковали с удовольствием, поедая свеженину.

– А что, ваше сиятельство, неуж золото только в наших краях имеется, или ещё где на Руси добывают? – спросил Семён Завьялов и глянул на Рачковского.

– Почто ж, нет, есть места на земле русской и иные. Рек и речек множество, но не всякие из них золотой песок омывают.

– Да, золото это не мышь, пискнула, и сразу обнаружил. То лежит жёлтый камень молчком, от людей хоронится, – заметил Семён.

– Особые условия природные требуются, а потому и не везде залегают богатства, тысячелетиями укладывалось оно в недра и не всюду.

– А где ж его в других местах роют? – Собеседник продолжал пытливо смотреть на Рачковского.

– К примеру, в Томской губернии как два десятка лет найдено было. Случай особый, можно сказать, дюже уникальный.

– Что ж так? – снова подал голос Семён.

– Коль любопытство разбирает, можно и просветить. Хотя ради истины, где правда, где выдумка, судить не берусь, расскажу, что сам от людей слышал, о чём писали. Жил в тайге некий томской старообрядец, по имени вроде как Егор, а фамилии то ли Лесовик, то ли Лесной, но это не столь и важно. Не один проживал, а с дочкой. Отшельниками прозябали, чем занимались, как жили, никому до них не было дела. А далее, как узнали о его тайном знании пород и намыве золота на речке, где он добывал его, так молва, словно птица, вылетела и понеслась.

– Где такая речка-то, неуж богатая, и почто в одиночку копошился? – не унимался Семён, а все глянули на него, мол, вот же пристал к барину с расспросами, а самим-то страсть как хотелось историю дослушать до конца.

Рачковский взялся за чай, отпил пару глотков и, удовлетворённый его вкусом, продолжал:

– Речка невеликая, Берикуль имеет название. Про неё в народе так и говорили: бери золота хоть куль, а она и была богатая. Конечно, кулями не намывали, где ж такое возможно, но содержание металла в её породах имелось высокое. Находились люди и по-иному название этой речке выдумывали. А в то время один из купцов со своим родственником решили оставить свою винную торговлю, а перекинуться на поиски и добычу золота. Вот тут-то слух до них и долетел об этом Егоре Лесном, вернее, о речке, что золотом покрыта. С оформленным разрешением на добычу драгоценностей они прямиком на эту речку и отправили своих доверенных людей. А те крутились, крутились, выведывали, расспрашивали, деньги тратили, да и вернулись ни с чем – ничего ни от кого не узнали, а старообрядец им не открылся, затаился с мыслями своими. Так купец сам поехал до него, да не застал живым – убил его кто-то.

– А как же купец узнал тогда, где речка золотая? – вопрос уже задал Окулов.

– Помогла ему воспитанница Лесного, вся в горе, в слезах по батюшке, открылась купцу, показала, где золото мылось. И началась работа, поплыло золото в руки, а потом и залихорадило всяких людей в тех местах. Каждый норовил копать и незаконно пески полоскать, всякое случалось там, до межусобиц и бойни дело доходило, алчность и глаза завидущие людьми руководили – о том люди судачили и газеты писали… – Рачковский замолчал и допивал чай.

Вдруг где-то в ночи как ухнуло, и эхом отозвалось в распадке между сопками.

– Что это? – насторожился Трубников, замерев в руках с кружкой недопитого чая.

– Где-то глыба от скалы отвалилась, вот и застонали сопки, – предположил Севастьян.

– А может, и не скала, то ж мощь крепкая, чего ей сыпаться, – засомневался Завьялов.

– Чему ещё так ухнуть. Хоть и веками стоят скалы, а дожди-то камни точат, зима щели расширяет, – стоял на своём Севастьян.

– Нет, мужики, не скалы это, – встрял в разговор Никита Роткин. – Скажу, то сила нечистая по долине пронеслась.

– С чего взяли, молодой человек, скажете тоже, – удивился Трубников. – Прав Севастьян – верно природное явление. Вы хотя бы раз в жизни видели эту самую нечистую силу или страху на всех навести вздумали-с?

– Я не встречал, другие рассказывали.

– Ну вот видите, со слов пересказываете, – укорил Кондрат Петрович.

– Кто знает, а вдруг Никита не врёт, раз от кого-то слышал, зря люди говорить не станут. К примеру, у меня с товарищем случай был, так не только в лешего, в чёрта поверишь, – подал голос Павел Сушков. – Шли по тайге, и в сумерках неведомо откуда явился в отдалении от нас огромный демон, видом словно туман густой, ростом выше сосен, рогатый, лохматый, пронёсся мимо нас как вихрь, аж деревья согнулись. Ну, думаем, пропали, и ниц пали, куда там супротив такой силы, ложись и помирай. Пронесло, поднялись, вроде тихо. Решили домой возвращаться от греха подальше. Идём, бредём и опять на то самое место вышли, направление сверили, идём, да что ж такое, опять кругляка дали. Хотите, верьте, хотите, нет, но раз пять вот так кругом ходили. А из-за лощины слышали несколько раз хохот дикий, отчего аж спина холодела и пот на лбу выступал, явно леший тешился, глядя, как мы под его дудку пляшем. Он же как, ежели захочет, то любого с пути может сбить. С тех пор я с собой всегда оберег ношу, – с этими словами Сушков из-за пазухи достал засушенный кусочек коры осины.

Мужики сидели, и кое-кто поверил, иные впали в сомнения и оглядываться начали. Рачковский же с Трубниковым улыбались.

– А вы с товарищем, случаем, не выпивши были? – уточнил Окулов.

– Трезвыми шли, вот вам крест, трезвыми.

– Прямо и не знаю, что и думать, что за чудо-юдо на вас налетело, – покачал головой Севастьян.

– А чего, Севастьян, сам молчишь, с твоим отцом и матерью тож невероятные дела леший наворотил, пропали, и всё тут, будто улетели куда, – произнёс Сушков и перекрестился. – Царствие им небесное, пусть не гневаются, против ночи помянутые, добрые предки твои были. Не то что наш селянин, что также в одни дни с ними пропал – Никодим Заворотнюк. Вот и размышляйте, куда кого нечистая сила вывести может. На веру да на крест Господень животворящий надёжа одна.

Тут Сушков перешёл на шёпот:

– Наша дорога дальняя, и дела важные намечены, так коль узнает об этом леший, с пути сбить захочет или оборотня нашлёт на нас, вот к тому и предупреждаю, ухом ко всему прислушиваться, знать, надо и глаз на стреме держать день и нощно.

– Ты, Павел, лучше хворосту в огонь подбрось, а сверху дров потолще, и довольно воду в ступе толочь, пора к отдыху всем, рано вставать потребно, – предложил Севастьян, поднялся с корточек, выплеснул из кружки на землю остатки чая и обратился к товарищам: – Первые полтора часа я коротать на страже буду, а далее уж давайте, мужики, очередь сами определяйте.

Глава 11

На пятые сутки перед закатом солнца путники достигли той части русла речки Хомолхо, где Хоньикан поднял самородок. У Севастьяна сердце трепетало от волнения – здесь ему тунгус передал в руки золото. Этот самородок он прихватил с собой, будучи уверенным, что он обязательно приведёт к золотоносным пескам и тогда раскроются богатства, не снившиеся олёкминским золотоискателям, да кого там, всем золотопромышленникам Иркутской губернии!

Раскрыть место, где был поднят самородок, Севастьян не спешил из рассуждений: всё же он является прежде всего доверенным лицом Трубникова и перед ним ему никак нельзя опростофилиться. Купец ему доверился, поверил в него, увидев в руках самородок. Конечно, самородок видел и советник Рачковский, и он прекрасно понимает, единственным обладателем понимания расположения золотых пород является Перваков. Несколько семей тунгусов должны были стоять на ручье Максимовка, впадавшем в Хомолхо, а возможно, уже снялись и перебрались к стойбищу на Кадали-Маките. Севастьян предложил остановиться на приличном отдалении от тунгусов, ниже в восьми-девяти верстах, на всякий случай.

«Что ж, – размышлял Севастьян, – точное место указывать не стану. Скажу лишь, что эта речка и есть золотоносная и след искать всюду, тогда два отряда начнут поиски по раздельности. Поясню: тунгус точное место не показал, а только заверил о найденном им камне в Хомолхо. Не думаю, что лишь в одном отрезке русла имеется золото, раз оно есть в одном, знать, и в других отрезках русла оно тоже есть. Удача должна улыбнуться не только моему отряду, но и отряду Окулова. И дай Бог, чтоб было так. Я уверен, будет! Хоньикан заверял, тунгусы находили золотые находки на всём протяжении речки, находили и выбрасывали. Сначала отыскать золотые залежи, а уж потом пускай решают господа вопросы земельные с кочевниками и властями…»

Лагерь решили раскинуть в устье речки Кадали-Макит, впадающей в Хомолхо. Все принялись с усердием готовить материал для шалашей, надобность в которых была обязательна, и соорудить их нужно несколько. Шалаши выросли в течение двух-трёх часов, накрыли их лапами хвойных деревьев и корой берёзы и теперь представляли собой таёжный стан из пяти примитивных укрытий от непогоды. В одном разместились Трубников с Рачковским, во втором – Севастьян с Окуловым, в третьем и четвёртом – остальные члены экспедиции, пятый соорудили для имущества, сложили в него вещи и всякого рода принадлежности. Внутри шалашей постелили ветки лиственных деревьев и выделанные оленьи шкуры, и они обрели уют для их обитателей. Начало третьей декады августа выдалось весьма тёплым, такова вот Сибирь – лето короткое жаркое, зима же продолжительная и суровая.

Севастьян занялся устройством тагана, двое охотников принялись готовить еду, трое заготавливать дрова. Рачковский и Трубников после длительного перехода, да ещё принявшие участие в установке шалашей, изрядно устали. Оба решили обжить своё жилище, разместили свои вещи, прилегли, а вытянувшись лёжа в полный рост, острее ощутили запах леса, исходивший от лиственной подстилки и хвойных стен. Дышалось необыкновенно, воздух, насыщенный лесным запахом, заполнял лёгкие, и упоение им отгоняло усталость и поднимало настроение.

Всеми руководили чувства, скорее бы наступило утро и приступить к изучению речки, особое нетерпение испытывали устроители похода – Рачковский и Трубников. Для них было важным найти драгоценный металл, стать открывателями золотоносных проявлений, дающих им возможность окунуться в столь перспективное и прибыльное занятие.

И утро настало. Солнце, едва показавшись из-за гребня вершины восточной сопки, бросило первые лучи, а таёжный стан уже не спал. Горел костёр, на нём готовилось варево, кипятили воду для чая.

– Ну, Иван Сусанин, какими берегами пойдём, где ж поднят был самородок, коим бахвалился? – спросил Трубников, обратившись в Севастьяну.

– Почему Иван Сусанин, и кто ж такой, иль выдумали человека? – удивился Севастьян, услышав странное к нему обращение.

– Не слыхивал? О как! То ж знаменитость на Руси, как есть национальный герой русский. Ну да ладно, при таковом деле так пока завтрак примем, пролью свет на неосведомлённость. Жил такой в конце шестнадцатого и начале семнадцатого века крепостной крестьянин родом с Костромской земли. А в ту пору шла русско-польская война, нелёгкое время было, дюже смутное время и голод, не до народа боярам было – борьбой за власть одержимы были. Так вот этот самый Сусанин спас молодого царя Михаила Романова, наследника престола законного, гибель которого, казалось, была неминуема.

– А что ж так, почто попал царь в катавасию, что жизни лишить хотели? – поднял интерес Севастьян, и другие охотники оживились послушать столь занятную историю.

– Недобрые силы из боярского сословия за его спиной пожелали привести на трон угодную им личность, а тут и польский королевич свой интерес к оному проявлял, так Михаил-то из династии Романовых неугодным им виделся. А полякам чего, только и нужно, что до власти на Руси добраться да на колени поставить дух русский. В одно из сёл и ворвалась свора поляков и литовцев да давай рыскать, где молодого царя русского прячут, предатели-то навели, мол, где-то рядом, ан никто в точности и не знает. Но проведали, есть проводник на селе Иван Сусанин, все леса тамошние для него что дом родной, так его и заставили провести к месту, где сыскать наследника Романова. Не отказался Сусанин указать, даже сам вызвался, селяне диву дивились – как же так, неуж выдаст? И повёл Иван отряд недругов, но не той дорогой, а через болота, по марям, и завёл их в топи непролазные, что и выходу назад нет. Поняли изверги, что Сусанин умышленно завёл их в дебри болотные, злобой вскипели и, зверски замучив, убили проводника, а сами, все как один, так и утопли, не выбравшись. Жизнь свою не пожалел во имя царя! Пред памятью Сусанина и голову склонить надобно, вспоминая о таком человеке. Что тут говорить – Государя нашего спас, Русь по своей сути сберёг! Как же не знать, это ж истинно русская душа, на таких людях и государство держится.

– Старец был, наверное, мудрый крестьянин?

– Да нет, поговаривали, около сороков годов в ту пору прожил до гибели.

– Надо же, молодой, а так истинно герой получается, не каждый отважится жизни себя лишить, страшной смерти подвергнуться. – Окулов тряхнул головой, демонстрируя своё восхищение.

У Севастьяна же в памяти всплыла картина, как отец и мать погибли в болоте, но не из-за геройского поступка, а от подлого Никодима Заворотнюка, которого он в отместку подверг страшной кончине, утопив в этом же болоте. Севастьян тяжело вздохнул, душу пронзила боль, и она отразилась в глазах, и это заметил Трубников, он про себя отметил: «Впечатлительный парень, как воспринял остро гибель Сусанина. Вроде охотник бывалый, а сердце не стерпело – болезненно за грудиной отозвалось. Кстати, как-нибудь спросить бы его надо, что с его родителями сталось, коли один из охотников в первую ночь перехода обмолвился о невероятной пропаже их. А может, и не стоит, дабы душу не теребить…»

– А раз ты проводник, вот к слову этому и назвал тебя Иваном Сусаниным. Хотя случай не к месту, на болота нас не поведёшь, топить не станешь. Всё ж мы не польско-литовский отряд, не вражины какие, а люди русские и пришли сюда доброе делать, недра изведать. Так, Севастьян Михайлович! – обратился Трубников к Первакову.

– Так, а как же иначе, Кондрат Петрович, истинно так, – отозвался Севастьян. – Иван Сусанин здесь ни при чём.

Трубников и Рачковский на последние слова рассмеялись.

Отзавтракав, Перваков и Окулов со своими помощниками приступили собирать инструмент для выдвижения. Промывочные лотки и снедь укладывали в мешки. Лопаты и кирки следовало нести на плечах или в руках, мешки же взвалить на плечи и шагать до речки, откуда намечались поиски золотых пород.

Рачковский и Трубников решили остаться на стане. Чего ноги мять по каменистому руслу в несколько вёрст на её протяжении, коли поисковые отряды на месте, а доверенные лица, возглавляющие их, одержимы идти в поиск, промывать пески, искать золото. Не доверять им оснований не было – это простые честные люди, им чужды корысть и нажива, тем более Окулов и Перваков знали: в случае удачи они станут не последними людьми в делах разработки месторождения, а тут и возможность стать не бедными людьми. Поиск песков, насыщенных драгоценным металлом, займёт не один день, а может и затянуться на месяц. Последнее предприимчивых иркутских господ никак не устраивало – впереди осень, а находиться в тайге до белых мух – это уж сверх меры, к тому же оставленные дела в Иркутске их ждали, беспокоили, но со всем этим можно смириться, вытерпеть, если, и самое главное, удастся обнаружить золотые запасы, скрытые в недрах таёжной речки.

Размышляя так, купец и статский советник решили в этот день привести себя в порядок – спуститься к воде, помыться, смыть с себя пот, стряхнуть усталость, навалившуюся за долгий путь. Вчера вечером было не до этого – валились с ног, а после как насытились, предались глубокому сну.

– В котором месте всё ж самородок был поднят, далече от нашего расположения? – спросил Трубников.

– Поднят с этой речки, однако тунгус конкретно не показал где и рассказывал, что не только сам находил, но и другие тунгусы, не лгал, правду говорил, – ответил Севастьян. – Думаю, по всей реке искать след.

Рачковский, наблюдая за сборами обеих групп, высказал свою точку зрения о начале поисковых работ:

– В таком разе кучей идти по руслу резона нет. Целесообразно продвигаться раздельно – одни вниз по течению, другие вверх. С этим сами определитесь. А вот что касаемо разведки, так необходимо пробы песков брать часто. Скажем, через каждые десять – двадцать саженей. Вскапывать неглубокие шурфы, набирать породу в лотки и промывать. Кстати, в пользовании лотками навыки имеете?

– Чего тут мудрого, – за всех ответил Севастьян. – Видели и не раз, как старатели шурудили породу, да и сами на интерес пробовали. Отчего руки-то чесались к этому – самим хотелось приложиться, да охотничье ремесло не отпускало, и в других речках мыть пробовали, а они пустыми оказывались, мыли, мыли и бросали. Тут главное не усердствовать чрез меру, разжижаешь песок водой и смыв плавно устраиваешь, а как мизер на дне лотка остаётся, так тут аккуратней работать след, чтоб золотые значки, а то и крупицы не спустить в речку. Золото-то оно вес против камня обычного имеет, так в любом раскладе на дне лотка осядет, главное, чтоб оно в породе было.

– Что ж, похвально, практикой владеете, – отметил Рачковский. – В таком разе Бог в помощь, мужики.

– Севастьян, много ль молитв знаешь Господних? – неожиданный вопрос задал Трубников.

– К чему вы, Кондрат Петрович?

– И всё же?

– Как вам ответить. Отче наш пересказать наизусть могу, а в остальном не обучен. Часть святых заповедей знаю, Господа чту, преклоняюсь пред ним, прошу его о чём-либо и простыми словами молюсь за него, то ж христианство обязывает, сам-то я крещёный.

– Вот-вот, Севастьян, прежде чем за дело какое берёшься, надобно Бога просить о помощи. Главное, чтоб слова твои от души шли, искренне. Так что перед первым шурфом, пред первой пробой ты уж уважь Господа, попроси удачи. – Трубников обернулся к остальным: – Всех прошу, уж исполните просьбу высказанную.

Севастьян и Окулов тут же заверили – исполнят, а как же, да и сами без напоминания если не прошептали б молитву, но обязательно бы перекрестились. Их же товарищи понимающе кивнули, показав тем самым знак понимания. И была в их лицах серьёзность и сосредоточенность, выразительность искренности в желании трудиться во благо.

– Мы с Кондратом Петровичем сегодня отдохнём, а с завтрашнего дня с вами отправимся, посмотрим, где вы уже провели опробование, будем совместно определять дальнейшие места поисков, – промолвил Рачковский, глядя на закончившиеся сборы охотников.

– Вы б нам ружьё какое оставили, всё ж тайга, кто его знает, а защита под рукой не помешает, – встрепенулся Трубников.

Севастьян и сам уже было хотел предложить, без оружия оставлять людей не дело, а так и отпугнуть свирепость можно будет или выстрелом знак подать.

Две группы покинули стан. Кондрат Петрович смотрел им вслед, подняв правую руку, тремя перстами сделал крестное знамение в их сторону и что-то про себя прошептал. Рачковский, подметив такой жест, вслух произнёс:

– Помогай им Господь.