Текст книги "Тайны угрюмых сопок"

Глава 12

Севастьян взвалил на спину рогожный мешок с промывочным лотком и снедью на целый день. В одной руке лопата, он нёс её то в правой, то в левой руке, иной раз закидывал на плечо. Сегодня он со своими помощниками решил начать брать пробы от устья речки Кадали-Макит вверх по течению Хомолхо. Группе же Окулова предложил пройти вниз по течению до ручья Софьевского и приступить к опробованию до речки Семикач. Таким образом, он добился того, что им было задумано.

Свою группу поведёт по руслу, уже заведомо имеющему на своём отрезке наличие золота. Здесь при нём Хоньикан поднял самородок, он рукой показал на прижимы скал, омываемые рекой, где его соплеменники находили золотой песок и малые самородки. В то же время продолжала теплиться надежда – русло Хомолхо всё же не только на этом участке имеет золотые запасы, они наверняка простираются и далее.

Разделившись, каждая группа приступила к работам в своих направлениях. Как и наставлял Рачковский, шурфы рыли через каждые пятнадцать – двадцать саженей. Пройдя таким образом по восемьдесят – сто саженей, ничего особого не обнаружили.

У Севастьяна вкрались сомнения: «Да неуж пусто? Как же так, вот рядом та часть берега, где он своими глазами видел, как Хоньикан шевелил песок и обнаружил драгоценный металл, он у меня в кармане, это тому свидетельство, неоспоримое доказательство! Ну не мог же Хоньикан заведомо подложить, он же не знал, что я появлюсь у них в стойбище. Да и обмануть никак не мог…»

– Мужики, перекусим, чай погоняем и к тому прижиму направимся, – Севастьян рукой махнул на пологую часть берега с одной стороны, с другой с плеском бившейся воды о каменные плиты. – Да пред ними два-три шурфа вскроем.

– Севастьян, а ты уверен в искренности знакомого тебе тунгуса? Не принёс ли он золотой камешек с другой речки, что так бережно за пазухой хранишь? – спросил Сохин.

– Думал об этом, но тут же отбросил – не тот он человек, не тот, чтоб в заблуждение ввести. Заверял, а о других речках не молвил, всё про Хомолхо рассказывал, не один год стоят они стойбищем здесь. Искать надобно, мужики, искать.

– Раз искать, будем искать, пройдём реку, может, Господь и натолкнёт нас на чудо, – вздохнул Сушков, ел солонину и запивал чаем.

Наспех отобедав, сложили остатки еды в котомки, подняли инструменты и направились к продолжению поисков.

Первый после обеда шурф показал крохотные значки золота, да, это было оно, мельчайшие, представлявшие собой крошечные зёрнышки и микропластинки. Крохотные, но они отражались жёлтым блеском. Да, оно было мизерным, но это было золото!

– Золото! Мужики, золото! – воскликнул Севастьян, глядя во все глаза на дно лотка. – Ай да удача! Гляньте! – торжествовал Севастьян.

Сушков и Сохин, оставив рытьё очередного шурфа, бросили кайлы и лопаты, подбежали к товарищу.

– А ну покажи, – оба склонились над промывочным лотком и тут же в один голос взревели: – Есть, стало быть, золото, есть в речке!

С особой осторожностью Севастьян собрал значки на ладонь, с нежностью обдул, солнце убрало влагу, отчего они подсохли, ссыпал на клочок бумаги и аккуратно завернул, свёрточек сунул в карман за пазухой, где носил заветный самородок.

Последующие шурфы показали более богатые значки, и даже средь мелкого песка обнаружилось золото в размер рисовых зёрен, и два величиной с монеты достоинством в одну и две копейки серебром. Это у троих поисковиков вызвало неописуемый подъём восторга, хлопали друг друга ладошками от радости, обнимались и приплясывали. Трудно было передать прилив восхищения. Со стороны можно было подумать, что трое мужиков либо от изрядно принятого алкоголя резво дурачились, либо сошли с ума и кривлялись от охватившего их буйного помешательства.

– Ну, Севастьян, Господь с нами! Ай да речка, ай да долина! – радовался Сушков.

Не унимался и Сохин, он, не сдерживая эмоций, во всю глотку горланил, заглушая шум воды в речке:

– Не зря, не зря, ребятки, ох не зря мы здесь появились! Явно кто-то из нас в рубашке родился! Такое во сне не приснится, а тут вот оно! Вот оно, ребятки!

– Кто в рубашке родился, что ж за вопрос? Явно Севастьян, кто же ещё! Главное, нашли! Купец с советником просто взбесятся, дар речи потеряют. Надо же, удача привалила – в первый же день и на богатство напоролись. Мы ж с вами первооткрыватели! Вы это понимаете, мужики! Первооткрыватели! – громогласно шумел Павел.

Севастьян присел на камень, слушал шумные возгласы товарищей, разглядывал намытые драгоценности и, наконец, еле сдерживая эмоции, высказался:

– Прав ты, Пашка, истинно прав – никто, а именно мы первооткрыватели сего клада земного, ух развернутся же здесь работы, тайгу на многие дали разбудят!

– Так, сворачиваемся и айда до наших кормильцев, пущай глянут, какова речка богатая.

Севастьян подумал, но возразил:

– Порадовать Трубникова успеется, золото вот оно, а мы с вами ещё пару шурфов под скалой опробуем, глянем, чего там имеется. Нутром чую, на золотую жилу наступили мы, тут и впрямь кладезь имеется, день выпал удачный. Ох, мужики, аж грудь распирает, слышу, как сердце стучит, вот-вот наружу выскочит.

– Ладно, ладно, Севастьян, страсти-то не только тебя переполняют, так что убавить надобно восторги душевные, умерить волнения, побережём силушки, они нам теперь ох как пригодятся, к новой жизни ноне пойдём, по-новому стройку заладим! – призывал Сохин.

– Теперь будем, непременно будем, – поддакнул Севастьян. – Дабы не припозднится, давайте мужики пару проб снимем и айда до стана.

У подножия скалы, где был рядом бьеф воды, шурфы пришлось проходить неглубоко и не из-за нетерпения и спешки, а не позволяли твёрдые породы – плотик. А когда набрали грунт в лоток и промыли первую порцию, сразу блеснуло несколько малых самородков. Неистовство овладело тремя золотоискателями.

– Ети ты ети, да тут прорва золота! Мужики, прорва! – воскликнул Севастьян. – Гляньте, каков крупняк пошёл! Ай да речка, ай да речка! – и тут чуть осёкся: – Радость великая, но и чуток омрачает.

– Чего так, ты чего, Севастьян, что может омрачать, ну ты хватил, – удивился Сушков, а глаза у него горели радостью и счастьем.

– Группа Окулова если не найдёт золота, неуютные чувства посетят меня, ведь мужики-то под его началом советнику обязаны, а если промашка выйдет, так косяка на нас кидать станут, да и господа меж собой как бы не рассорились. Беда будет, а Рачковский меня в укор выставит, мол, ага, знал, где золото скрыто, сам обнаружил, а Окулова послал в пустые места.

– Брось, Севастьян, чего городьбу городишь, ты чего насыпал его в речку? Нет! И нечего на себя тень на плетень наводить, на то воля Божья, а ты… – возразил Сушков. – К тому же коль мы нашли, так и им удача улыбнётся, раньше времени не труби.

– Дай Бог, чтоб ладно вышло.

– Выйдет, Севастьян, выйдет, не сомневайся и не терзай себя, радуйся находке нашей. Нашли, понимаешь, нашли! – успокаивал и восклицал Сушков.

Севастьян махнул рукой, показав тем самым – будь как будет, главное, открыли золотоносные пески – дело-то какое наружу вытащили! И породы оказались не бедными, это ж малые пробы песков и те показали – золота здесь немерено, а уж господа пускай сами решают, как меж собой поступить. «Люди они культурные, честные, рассудительные, уважают друг дружку, не допустят меж собой непонимания, всё разумно разложат, что ж тут им делить, коли удача налицо выгорела. Речка большая, а тут глядишь, и другие ключи разведать возьмутся и в них чего отыщем, так и того блага приумножатся…» – успокаивал себя Севастьян.

Перваков с товарищами вернулись в стан. Рачковский и Трубников сидели у костра, пили чай, о чём-то вели беседу. Увидев появившуюся тройку своих копачей-искателей, по их выражениям лиц поняли – идут с добрыми новостями. Это и верилось и не верилось. Верилось, что это как раз та речка, на которой был найден самородок, что носил с собой Севастьян, и не верилось, что не могут так быстро недра раскрыть свои золотые запасы, это не кладовая с дверцей – отворил, и вот оно золото.

А на лицах охотников и впрямь словно нарисованы улыбки и счастливые сияния глаз. Этого нельзя было не заметить, нельзя скрыть, даже если проявить искусство утаить обрушившуюся на них удачу.

Сбросив с себя котомки, мужики подошли к своим благодетелям. Севастьян достал из-за пазухи свёрток и развернул его, в таком виде подал Трубникову:

– Вот, Кондрат Петрович, гляньте, какова речка. Дюже богатая! Прав тунгус был, не соврал.

Трубников взял в руки намытое золото, щупал пальцами, брал на пробу меж зубов, сдавливал, как бы проверял на твёрдость и наконец с восхищением произнёс:

– Золото, определённо золото! – с этими словами передал драгоценный свёрток Рачковскому. – Вы посмотрите, Кузьма Гаврилович, истинно золото! Ай да вы черти окаянные, ай да молодцы! Нашли всё ж, вскрыли закрома подземные. Ну, Севастьян, дайка-ка я тебя поздравлю. – Трубников приподнялся, подошёл к Севастьяну и, обхватив его обеими руками, крепко обнял, а затем пожал руку. – Удачливый ты человек, как в народе говорят: фартовый!

Рачковский же разглядывал золото, прощупывал мелкие самородки, один, что покрупнее, потёр о сукно, и все заметили, как оно изменилось – от лучей заходящего солнца и пламени костра оно загорелось, заблестело ярко-жёлтым металлическим цветом. Подошёл к Севастьяну, горячо пожал руку и промолвил:

– Вот на что способны русские натуры, сказал и сделал. И ладно так случилось, что нас с Кондратом Петровичем Господь с тобой, Севастьян, свёл. Великое дело открыли! Нести тебе, Севастьян, с сего дня теперь крест по жизни золотоискателя-первооткрывателя! Действительно фартовый ты человек, с этим не поспоришь, – задумавшись, добавил: – Что ж там Окулов, какие он новости принесёт?

Разговоры пошли оживлённые, все забыли про ужин – не до него. Поисковики наперебой рассказывали, как и где копали шурфы, как Севастьян промывал пески в лотке, как торжествовали, завидев на его дне, долгожданное и желанное золото. Купец же с советником расспрашивали: сколько прошли шурфов, через какое расстояние проходили, глубоко ли брали пробы, добирались при рытье до скальных пород или брали грунт верхних слоёв, много ли в лоток сыпали породы.

Из пояснений мужиков Трубников с Рачковским пришли к единому мнению: речка Хомолхо весьма богата золотыми запасами. Раз пробы брали не при скале, а из наносов над ними, то при плотике содержание золота в породе гораздо больше. А то, что последние пробы, взятые почти на поверхности скальных пород у речки, и они дали мелкие самородки наталкивает на подтверждение – золота здесь много. И завтра же следует пройти дополнительные шурфы куда глубже и на значительном простирании долины, прощупать речку основательно. В целом же вывод напрашивался сам собой – речка на всём её протяжённости золотоносная, потому как не может месторождение прерываться частями или быть лишь в коротком отрезке одного русла, такое в геологии встречается крайне редко.

Эти размышления прервала вернувшаяся из писков группа Окулова. Подошли шумно, лопат и кайл с собой не было, лишь котомки и промывочные лотки. На то все обратили внимание.

– А где ж инструменты? – с недоумением спросил Рачковский.

– На берегу речки оставили, средь каменьев, в приметном месте. Чего их носить туда-сюда за три версты, кто до них дела иметь будет, разве что медведь подойти обнюхать захочет, – улыбаясь, ответил Окулов. – Прошли, Кузьма Гаврилович, речку вниз по течению сколь смогли сегодня, шли, как требовалось – через шестнадцать, а потом и через двадцать саженей пробы брали, и везде золото есть. По-разному пробы, и малые и добрые выходили. Главное есть золото в речке! Глядите! – Окулов из кармана штанины извлёк тряпицу и развернул. – Глядите!

Рачковский принял развёрнутый лоскут с намывом и воскликнул:

– Что ж, радостную весть принесли, искатели злата! Давайте отдыхайте, намаялись. Группа ваших сотоварищей уже порадовала нас четвертью часами ранее, тоже с золотом вернулись. С хорошим золотом! Как же вы порадовали наши с Кондратом Петровичем сердца, в первый день и открыли богатые недра. Стою, и не верится, а оно так и есть на самом деле. Все мы надеялись на удачу, и она улыбнулась нам! День сегодняшний необычный – праздничный, а посему и рад поздравить всех с этим днём и запомнить сию августовскую дату тысяча восемьсот сорок шестого года. Запомните! Это же начало начал открытия крупного месторождения золота в водоразделе реки Лены. Здесь мы заложим прииски! Заложим!

– С Кузьмой Гавриловичем мы решили завтра совместно с вами пройти русло, сделаем дополнительные и более глубокие шурфы, кое-где пробы промоем и при скальных западаниях речки. Рассуждая о сегодняшней разведке: запасы золота лежат на мелкозалегающем месторождении, наносы пород над плотиком невеликие. Это уникальное явление. Уверен, открытие приисков вызовет большой резонанс по губернии и докатится до Петербурга. Чем скорее определим границы запасов, тем быстрее обозначим его площадь, а за ним официальную регистрацию. Наперёд, мужики, предупреждаю, вернёмся в Олёкминск, ни слова в посёлке до тех пор, пока мы с Кузьмой Гавриловичем не оформим потребные бумаги в полицейском управлении. Успех выказывать пока не следует, надлежит большая подготовка, прежде чем приступить к горным работам.

– Да уж, в этом и мою просьбу уважьте, – поддакнул Рачковский. – Преждевременный ажиотаж нам ни к чему. Всё должно делаться обстоятельно и последовательно. Работа предстоит большая, нет, не большая, а очень большая! Вы не представляете себе масштабы!..

Глава 13

В эту ночь Севастьян не мог долго уснуть, ворочался с боку на бок, голову кружили успехи прошедшего дня. Открытие золота окрыляло, просто несло к чему-то светлому, к новой жизни. Такой эйфорией были охвачены все участники экспедиции, хотя каждый по-своему строил планы на будущее, по-своему раскладывал перспективу.

«Кто бы мог подумать, что когда-нибудь стану первооткрывателем золотой речки. А ведь стал! Отец с матушкой бы радовались, непременно бы восхищались… Ан нет их, нет родных… – тяжко вздыхал Севастьян. – О, а как озарился в лице Трубников! Вторил ему и Рачковский. Дело развернут – прииски откроют и нас с Сушковым и Сохиным и нашими товарищами к сему приобщат, уж теперь в этом определённо сомневаться не приходится. Золото промывать будем, деньги потекут, куда ж они денутся. Заработки не те, что от пушнины, куда богаче!..»

Мысли Севастьяна от многообещающего будущего перенесли к его бедному детству, когда только-только отец с матерью обживались в Сибири, в людском поселении Олёкминск. Вспомнил, как сам зарабатывал первые копейки, зарабатывал не трудом, а нехитрым, но азартным занятием…

Всплыл один из далёких летних дней, не яркий, но памятный, проникнутый несправедливостью и обидой…

В этот день Севастьяну Первакову не везло в замеряшки. Ну никак не мог он своей монетой не то что накрыть, но и даже приблизиться к пятаку кого-либо из игравших сверстников.

Замеряшки – игра на деньги. Каждый участник должен иметь мелочь одинакового достоинства, и, как правило, это были самые массивные из монет по размерам – чаще всего достоинством пять медных копеек. Медяк, грош, монета – так называли промеж себя мелкие медные деньги. Серебряные редко поселялись в карманах мальцов, а посему о них в игре речи не шло.

Двое, трое, четверо и даже более ребят участвуют в этом азартном занятии. Поочерёдно бросают ребром или плашмя пятаки о пристенок, а это может быть стена дощатого сарая, забора, наконец, деревянный столб, и у кого монета легла ближе всех к монетам соперника, тот забирает все, если оказались на расстоянии вытянутой пятерни кисти руки – между большим пальцем и мизинцем. До которой монеты не удаётся пальцами дотянуться от своей монеты, та остаётся лежать на земле до очередного броска хозяина этого пятака. Последовательность бросания монет определяется жребием или считалкой. Каждый старается обыграть соперника, получить больше мелочи, и это ими двигали суета и страсть, азарт, порой доводившие до споров.

Севастьяна медяк который раз пролетал дальше или недолетал до заветных пятаков, а оттого он сожалел, но виду не подавал.

«Эх, если бы сейчас играли в чику, было бы всё иначе, – рассуждал Севастьян. – Метко бросил битку и сбил столбик монет. Какие на гербе, забрал сразу, а те, что легли другой стороной, со сноровкой бей снова, перевернул на герб – опять твоя денежка! Это у меня ух как хорошо получается! Да и в замеряшки всегда клеилось, а сегодня что-то не так, хоть расшибись, ну не прёт, и всё тут…»

Его меткость в бросании битки по всему «банку» и умение ударами переворачивать монеты на сторону с оттиском российского герба у ребят вызывали изумление и зависть. Очередь следующего игрока наступала тогда, когда предыдущий игрок сделал промашку – не удалось перевернуть монету или ударил биткой мимо монеты. Но от игры в чику пришлось всем отказаться. Когда в лавку ребята приносили слегка погнутые или изрядно покоцанные копейки, двушки, трёшки, пятаки, то продавцы подозрительно их разглядывали, некоторые отказывались принять к оплате за товар, другие брали, при этом недовольно ворчали. Поэтому игру на деньги строили только от пристенка – замеряшки.

Севастьян сунул руку в карман штанины, нащупал единственную монету. «Всё, продул, – в расстроенных чувствах подумал он и тут же решил: – А, будь что будет, сыграю на последний пятак».

– Пацаны, я в игре, ставлю последний медяк.

– Валяй, – согласился Пашка Сушков – на два года по возрасту старше Севастьяна, однако ростом были одинаковые.

– Только, чур, если выиграешь не уходить, играй до конца, – с жаром встрял Васька Никитин.

Севастьян в знак согласия кивнул головой.

Когда же подошла очередь бросить свою монету, Севастьян изловчился, и пятак, отскочив от стены, упал прямо на монету Стёпки Лаптева, отчего все услышали характерный глухой звон. Такое случается редко, но случилось, и все ахнули. Стёпка недовольно сплюнул на землю и с нескрываемой завистью бросил:

– Повезло.

Недалеко была и монета Васьки Никитина. Севастьян присел, растопырил пятерню и мизинцем дотянулся до монеты, при этом она чуть сдвинулась.

– Э, а пятак-то ты пододвинул! – воскликнул Стёпка. – Да, да, сдвинул, я видел!

– Ничего я не сдвигал, он от пальца отошёл, – возразил Севастьян.

– Пододвинул, конечно, – подхватил Васька, окрылённый поддержкой и возможностью не отдать выигрыш.

– Да вы чего, при вас же дотянулся!

– Сдвинул, сдвинул! – продолжали настаивать Васька и Стёпка.

– Я не заметил, что Севка подвинул грош, прежде чем замерять монеты, не трогал, всё по-честному, – заступился Пашка.

Севастьян поднялся, глянул на Ваську, потом на Стёпку и в сердцах ответил:

– Раскудахтались, как бабы на базаре, жаба давит. Не подвигал я монету, а сдвинулась, когда замерял! Подавитесь вы своими пятаками, – с этими словами Севастьян бросил на землю два медяка, развернулся и пошёл прочь.

– Севка, постой, ну чего взъерошился! – окликнул Пашка Сушков. – Давай разберёмся, а то как-то…

Севастьян же, не обернувшись, отмахнулся рукой, положил свой пятак в карман и зашагал в сторону своего дома.

«Надо же, как жадность обуяла, готовы слюной изойти, только бы не отдать монету. Видели же: не сдвигал, ан нет, зависть глаза заслонила. Ведь я, сколько грошей проиграл, не возмущался же. Чего спорить, коли удачу потеряли…» – размышлял Севастьян, продолжая шагать по дороге с испорченным настроением.

На следующий день Севка встретил Сушкова и удивился, глядя на его лицо:

– Ты чего, Пашка, с синяком, повздорил с кем?

– Вчерась ты ушёл, а меж нами перепалка случилась. Я говорю, зря вы Севку обидели, озлился и ушёл, жадность свою выказали. Не сдвигал он монету, говорю, а они на своём, мол, защитник нашёлся, и обозвали меня. Не стерпел, ах вы жиды гнилые – вскипел и кулаком заехал по физиономии Ваське. Тот свалился, заныл, сопли распустил, а тут этот хлюзда Стёпка успел своим кулаком под глаз мне приложиться. Но сдачи я ему дал, аж синяк оставил.

– Надо было с ними связываться?

– Надо было, Сева, надо учить таких обормотов.

– Дома-то, поди, попало за синяк?

– Мать ругала, а отец спросил: за дело стоял или ради потехи получил? Рассказал как есть, он смолчал и матери сказал: отстань от него, утихомирься, если кто шельмует, так и правильно поступил и товарища честь защитил. Молодец, Павел, говорит, пусть знают, за правду горой стоишь, так и кривить пред тобой не будут.

– Справедливый у тебя отец.

– Знаешь, мухи не обидит, а воров и сплетников не любит.

– Мои тоже такие же. А ещё глянут на меня, если что не так, сразу наскрозь проникают. Вот и вчера, вроде не показываю виду, а мать в момент с вопросом: чего случилось, рассказывай, не таись, всё выкладывай. Смотрю на неё, а язык сам лопочет всё как есть. Не могу врать, хоть убей, и расстраивать обидно. Упрёк лишь услышал: прекрати играть на деньги, ни к чему монеты о доски колотить, ни этим на жизнь зарабатывать приучайся. Выложила так, и всё внутри оборвалось, сказал себе: всё, не буду ни в чику, ни в замеряшки играть. Всё!

– Оно и правильно. С такими хлюздами себе во вред, споры да разлады, они и с другими мальчишками шельмуют, на обмане игру строят. А деньги, думаю, и вправду по-иному заработать можно.

– О чём ты?

– Надоумил отец меня, вместо того чтобы болтаться, так прилагай, говорит, хотя бы руки к промысловым навыкам. Тех же зайцев полно по тайге носятся, зима длинная, вот и лови, а в пару возьми того же друга Севастьяна Первакова. И мясо к столу и в продажу, и шкурки на шапки, рукавицы тёплые шить можно, чем не заработок.

– А чего, Пашка, может, и впрямь зайцами заняться. Мало кто эту живность ловит, всё по крупному зверю, а больше за пушниной гоняются. Ловят зайцев от случая к случаю, больше безделицу, когда урезонить.

Узнал дед Илья Спиридонович Волошин – сосед Перваковых, что Севастьян со своим товарищем затеяли охоту на зайцев. Подозвал обоих к себе и спрашивает:

– Правда, што зайцев ловить вздумали?

– Да, – в один голос ответили друзья.

– И што ж за приманку на них выдумали?

– На петли, Илья Спиридонович, на что больше?

– Э-э-э, – хитро улыбнулся дед, – я то по молодости на махорку ловил…

– Как это? – удивились мальчишки.

– Видали, как мужики табак нюхают?

– Кто ж не видел, суют себе под нос, втянут его и чихают, аж сгибаются и головами сотрясаются. Да и вы, на лавке сидячи, в кисет лазите.

– Во-о, – протянул Волошин, – оно и ответ здесь. Берёшь кочерыжку от капусты или лист капустный и самосад и в тайгу топаешь на заячьи тропы, нашёл камушек подходяшший, капусту примостил и табак-то на неё и рядышком сыпь. Косой пробегает и остановится, он же до капусты охочий, запах чует, нюхнёт, приложится и давай чихать, вот лоб-то или нос об ентот камень и расшибёт и завалится, ходи опосля только и собирай.

«Надо же! Без петель и лови!» – удивлялись товарищи.

Не откладывая, бегом до родителя Севастьяна табака и капусты попросить.

– Это зачем, не курить ли вздумали, а капустой заедать? Так по губам обоим сейчас или ремнём выпорю! – рассердился Перваков-старший.

– Да нет же, не курить, на зайцев пойдём, – спешили оправдаться парни.

Перваков расхохотался:

– Ну, Волошин, ну, Спиридонович, ну, дед ты этакий, баламутит детвору и тешится.

Ребята, видя резкую перемену настроения взрослого, смотрели на него с недоумением: что ж ему так смешно стало?

А Михаил-то и пояснил детям, в чём шутка кроется, а те, поняв свою доверчивость, тоже смеялись, ругая себя, как могли в такое поверить.

На следующий день, повстречав Волошина, высказали:

– Что ж вы, Илья Спиридонович, нам про самосад с капустой наговорили, не ловят на табак зайцев.

Волошин прищурился и в усы ухмыляется:

– Ноне, можа, и не ловят, зайцы умнее стали, а ранее так и было…

– Да не бывало так никогда, всё шуткуете.

– Ладно, не было, чего там, это так средь людей их то-то байку выдумал, и кружит она по свету. А вот остановить зайца, если заметил его, так это просто, как репу запарить.

– Как это остановить? – не веря и чувствуя очередной подвох, выдохнули мальчишки.

– Увидел косого и дай сразу свист резкий, а тут ён и присядет и уши сложит, пока не одумается, тут и выстрел давай. Свист его как накроет, не знает, откуда идёт и куда бежать, трусишка он и есть трусишка, иной зверь что свист, что треск какой слышит, так бежит, не разбирая дороги от опасности, а серый нет, теряется.

– Правда, что ли?

– Здесь как есть правда, не вру, ей-богу. Но вам ни к чему – ружья нет – малые ещё.

Верили и не верили, но решили, если представится случай, попробовать свистнуть.

В эту же зиму Севка с Пашкой и принялись за ловлю косых беляков. По осени изготовили силки – петли из металлической тонкой проволоки, в чём помогли отцы, узнав о благом деле, помогли раздобыть проволоку, оттянули её как следует. Ребят хвалили, мол, правильное, нужное пристрастие осваиваете, к малой науке присматриваетесь, а там и большому ремеслу вас обучим, по пушному зверю пойдёте. Показали, как петли закрепляются на заячьих тропах, при этом не ступать на их натоптанные следы. Дело нехитрое, но требовавшее определённого навыка, освоили которое с первых выходов в тайгу. Заячьих троп было множество, особо в морозные дни беляки, словно соревнуясь меж собой, носились по лесам, вероятно, согревались, а может, отрабатывали умение скрываться от своих врагов, кои могли подстерегать их почти за каждым кустом.

Вспомнил Севастьян и как застали они с Пашкой Ваську и Стёпку, проверявших их петли. Узнали двое хлюзд об их занятии, решили «лёгкий хлеб» заполучить, самим-то лень было добывать зверюшек.

Очередной раз шагали по своим следам петли проверить, а проверяли через каждые два, иной раз три дня. И заметили, что почти след в след имеются и другие следы. И какой раз такое случалось, но значения не придавали. С чего бы это, кто пробирался? Тут смекнули, а не снимает ли кто добычу в те дни, когда обходы не делают? Иной раз замечали, петли не так стоят, как настораживали, предполагая, что зайцы потревожили, а в петли не попали, так и думали: либо не так настроили, либо кто добычу снял. Решили проследить, кто ж это мог быть. Взрослые вряд ли, исключено, явно из пацанов сельских. Но кто?

Не дожидаясь второго дня и не оставляя на третий, подались на следующий день глянуть, что да как. Часы были послеполуденные, шагали и осматривались и тут заметили впереди две мальчишеские фигуры. Пробирались меж деревьев, и настолько увлечённо, что не озирались, полагаясь быть незамеченными. Разлапистые ели и сосны со снежными шапками скрывали наблюдателей от неизвестных им подростков. Однако, чуток скрытно приблизившись, разглядели. Это были Васька Никитин и Стёпка Лаптев.

– Вот те на, так вот кто наши петли шерстит, – прошептал Севка.

– Ух подлые, сейчас кулаки-то я свои потешу, отучу, как на чужое зариться, – зло прошипел Пашка.

– Погоди, давай посмотрим, чего дальше будет.

– А чего ждать, как пить дать наших зайцев таскать собираются.

– Снимать начнут, вот и накроем, – останавливал пыл друга Севастьян.

Крадучись преследуя Никитина и Лаптева, два товарища наблюдали, как Васька и Стёпка проверили первую петлю, в ней ничего не оказалось, они пошли по путикам далее и в следующей петле оказался трофей.

Двое воришек ослабили проволочную затяжку и вынули беляка, при этом торжествовали, затем поправили петлю, вроде как замели следы только что свершившейся кражи. И тут к их неожиданности как снег в летний день на голову свалились Сушков с Перваковым. Внезапное появление хозяев ловушек и их воинственный настрой посчитаться с жуликами ошеломили их.

Убегать было бессмысленно, настигнуть беглецов не составляло труда, и это понимали Васька с Петькой, а потому и приняли участь таковой, какой для них оказалась. В этот момент они были готовы вернуть не только только что снятого зайца, но и всех, что вытащили из петель до этого несколько дней подряд.

Зло переполняло Севку и Пашку, и они лупили мальчишек, ставших для них уже недругами. Такой наглости от своих одногодок-селян они не ожидали, в Олёкминске считалось брать не своё – это недопустимо, непозволительно, большой грех. А тут уже какой день нашлись охотники до чужого, и кто оказались-то – постоянные спорщики, поддерживавшие себя в недобросовестных манипуляциях среди сельской ребятни.

Побитые в этот день вернулись в посёлок Лаптев и Никитин, не заметить их жалкий помятый вид, к тому же с кровоподтёками на лицах нельзя было. Селяне, кто встречал ребят на пути, спрашивали: в чём дело? Они же не отвечали, спешили скрыться с глаз и в то же время осознавали, домашние не прохожие, спросят строго, а правду рассказать не хватит духу, придётся терпеть наказание молчком.

Кто знал, что судьба вновь и не раз сведёт Севастьяна и Сушкова со своими недругами при более дурных обстоятельствах, когда уже станут взрослыми людьми.

Севастьян снова в мыслях вернулся к найденному золоту: «Завтра, что я говорю, какое завтра, уже далеко за полночь, значит, сегодня пройдём речку дальше, добьём шурфы, опробуем, Трубников определит дальнейшее время. Пока разведка, установление границ, оформление, как высказался Кондрат Петрович, нужных бумаг, пройдёт срок, а там осень накинется, а за ней и зима. Значит, пока всё в затишье ляжет, а с весны… Ладно, чего ночь коротать, глаза в темень пялить, утро вечера мудренее, как сложат господа, так и станется…»