Текст книги "Тревожная Балтика. Том 1"

Глава вторая

Отсутствие элементарных условий для отдыха еще больше осложняло службу. Красный уголок с двумя десятками столов и пестрой настенной агитацией имел статус закрытого музея с запретом на вход. Почему-то всем казалось, что он хранит какую-то тайну, влекомые любопытством курсанты изредка заглядывали в приоткрытую дверь, но отступали, напуганные тишиной.

Когда вечером упали на табуреты для короткого отдыха, Забродский, сидя на койке в шумном кругу друзей старшин, вдруг вспомнил о представителях дружественной республики. Оставив друзей, неторопливо зашагал поузкому проходу между койками, басовито выкрикнул:

– Мырза! Папиш! Репешку! – радуясь предстоящему представлению.

Услышав свои фамилии, те вздрогнули от неожиданного окрика. Обязанные подняться курсанты, бросая тревожные взгляды через густые ряды коек, вскочили и обреченно пошли на зов. Улыбаясь, они растерянно сближались, не понимая, чем привлекли интерес самого громовержца Забродского, удивленные, пугались до одурения. По правую руку от мешковатого Репешку стоял полноватый Мырза с торчащими стрижеными волосами, его молочно-белые щеки и лоб покрывали небольшие брусничные прыщики. По левую руку от Репешку шел самый мелкий из них, ростом с воробушка, молчун Папиш, лицо которого могло поместиться на ладони Забродского. Тихого застенчивого мальчика никто не видел недовольным или хмурым, не слышал, чтобы тот высказывался о творящихся вокруг безобразиях, – он все боль ше молчал или бурчал что-то невнятно себе под нос. А посредине шел всеми уважаемый, главный Илья Муромец – Репешку, с мешковатой, рыхлой фигурой, с втянутой в узкие плечи головой и выступающим вперед большим носом. Обычно лукавые глаза глядели на этот раз испуганно.

Забавляясь, Забродский похлопал по плечу в два раза меньшего Репешку, тем самым выражая доступность и высшую степень демократизма.

– Ты из какого района? – полюбопытствовал добродушно у оробевшего матроса.

У того было достаточно понимания разворачивающегося спектакля, но он никак не хотел менять сложившееся о себе как о несмышленом простаке мнение.

– Сорочинского… – настороженно поделился Репешку, млея перед грозой роты.

– А из какого села? – веселился старшина.

– Соро-о-ки… – растянул курсант голосом невинного младенца.

– Ну, видишь, как тебе повезло! – задорно проговорил старшина, при этом ладонью игриво шлепнул парня по плечу. – А служба как? – нетерпеливо ждал ответа.

Посылая прижмуренный хитрый взгляд по кругу, курсант добродушно прописклявил, вскинув брови: «Норма а-ально…»

– Я не сильно гоняю? – дружески положив руку на узкое плечо меньшего вдвое матроса, задушевно спросил старшина, тем самым изображая полную доверительность сторон.

– Не-е-ет, – легко поделился Репешку в протяжном стоне, бегая глазками и робея под тяжестью крепкой руки.

Все происходящее было сущим лицемерием. Лишь полчаса тому назад Забродский истязал группу построением и беготней по казарме (курсанты обязаны были уложиться за время горения спички); раздеванием до трусов с укладкой формы в аккуратный конверт и построением для проверки правильности ее укладки – и так два часа под незатихающие вопли неуемного крикуна. И сам же Репешку, проклиная самодура-старшину, затравленно метался вместе со всеми, мысленно посылая в адрес подлеца самые отборные ругательства.

– Ну а когда будет обещанное вино? – обратился ко всем командир.

– Когда пришлют, тогда и угостим, – за всех добродушно ответил Мырза.

– А не обманете своего дорогого старшину?

Присутствующие ответили вразнобой, что не обманут.

– Ну-у… – на долгом звуке Забродский подал мясистую ладонь Репешку, крепко сжал. – Тогда, если кто будет обижать тебя, сразу говори мне. Я буду лично разбираться. Понял?

Курсанта сильно перекривило, на что старшина звонко рассмеялся, величаво возвратил руку ему на плечо.

– Да, – Репешку вымученно улыбнулся, глядя по сторонам.

Ощущая на плечах пугающую тяжесть руки, он уже не сгибался, а даже расправил впалую грудь, гордясь, что собрал вокруг себя такое количество зрителей. Все смеялись над ним, а он тайно потешался над всеми.

Возле районного военкомата собралась большая группа людей: звучала приглушенная речь, слышались всхлипы и веселый гомон. Прижав к груди маленький баян, пожилой мужчина выводил старую, знакомую с детства солдатскую песню. Подхваченная орущей до хрипоты группой молодежи песня трогала сердца опечаленных парней.

– Ой, куда же ты, Ванек, – надрывались, никого не замечая.

Ой, куда ты?

Не ходил бы ты, Ванек,

Во солдаты…

Скучая на площади, ко всему этому Александр Мирков оставался равнодушным, отдавая себя и последние минуты гражданской жизни собравшимся родственникам. Он никак не походил на тех, кого можно было бы, в прямом и переносном смыслах, назвать безусыми юнцами; давно начал бриться, жил в общежитии химико-механического техникума, который закончил весной, и был достаточно самостоятельным парнем. Получив возможность доучиться, к двадцати с половиной годам он еще не знал, что такое кирзовые сапоги и портянки, и это обстоятельство, конечно, огорчало и задевало его самолюбие.

Случилось так, что его родители находились далеко, на Крайнем Севере, в приполярном молодом городе Новый Уренгой, поэтому выработанный десятилетиями обряд проводов на службу проходил без материнских слез и от цовского напутствия. Вместо родителей Александра провожали двоюродные сестры средних лет с мужьями, из опыта знавшими, что ждут его тяжкие испытания, о которых мальчик, возможно, и не догадывается. На добром Сашином лице не было грусти, а лишь только горячее желание выполнить то, к чему он долго готовился. С первого взгляда юноша с ранними залысинами на широком лбу, с большим носом на худощавом лице, в шапке-ушанке на голове и телогрейке был неприметен. Но выразительные глаза, спокойный нрав, а главное, тренированное тело привлекали внимание к знавшему себе цену удальцу.

Прерывая несмелый разговор окружения Александра, один из мужчин произнес слова напутствия, по-доброму пожелав держаться, так как поначалу будет тяжело, а полегчает после второй половины службы. К нему поспешил присоединиться другой, в кожаной фуражке на совершенно лысой голове. Протягивая руку, прибавил дурашливо:

– Давай, Шурик, – при этом крепко сжав ему руку, – служи, как я служил, – и лихо хлопнул парня по плечу.

Его жена, моложавая стройная блондинка, подала узенькую ладошку и нежно побеспокоилась:

– Ну, Сашенька, самого тебе хорошего: не болей, и чтобы, не дай бог, ничего с тобой не случилось, главное – здоровым вернуться домой.

Вместо слов другая сестра подарила ласковый поцелуй в щеку, ладонью стерла след помады.

На все Александр лишь мягко улыбался, душой благодарил за заботу, тепло и внимание.

Полное различных слухов армейское будущее его совершенно не пугало; фанатично веруя в свои силы и здравость ума, он расценивал службу как некую жизненную необходимость с возможностью проверить себя.

Новобранец вскинул на плечо рюкзак и, сопровождаемый взглядами провожающих, неторопливо зашагал к КПП военкомата. Остановившись у дверей, посмотрел на расстроенных родственников, ответил улыбкой и приветственным взмахом руки.

Закрытая территория больше походила на огромный гостиничный двор, где повсюду расхаживало множество разношерстно одетых парней. Они стояли группками, сидели, ходили, говорили, веселились, грустили, собирались и расходились – и все только для того, чтобы к вечеру здесь никого не осталось вовсе. Меряя все глазами, в одном из призывников Александр узнал знакомого, который, примкнув к группе, о чем-то беседовал. Саша положил руку ему на плечо, привлекая внимание.

– Привет, Женя, узнаешь? – улыбнулся он, не наде ясь на радость от встречи.

– Конечно, узнаю, – откликнулся тот приветливо, вспомнив Сашу. – Мы с тобой в «Антее» «качались», – и тут же полюбопытствовал, какая у того команда.

– Тридцать вторая.

– И у меня тридцать вторая, – приятно удивился такому совпадению Саша.

На вопрос, какой род войск скрывается под этой цифрой, Женя неуверенно предположил, что это, наверное, морская пехота. Такого расклада Александр никак не ждал, а потому, пожав плечами, сказал:

– Это хорошо… У меня как раз три прыжка с парашютом… да и дзюдо занимался немного.

Товарищу осталось только позавидовать и растянуть долгое:

– Э-э… Тебя возьмут обязательно…

Александр гордо вскинул голову, дивясь удаче. Вместе с мечтой о воздушном десанте, к которому готовился, серьезно занимаясь бегом, подтягиванием на перекладине, борьбой и прыгая с парашютом, перспектива службы в морской пехоте казалась пределом желаний. Боготворил солдат в голубых беретах. До боли всматриваясь в героев передачи «Служу Советскому Союзу», любовался крепкими парнями в беретах, бросающихся вниз с парашютом или лихо преодолевающих любые препятствия. Александр настолько жил этой мечтой, что в военкомате настоятельно просил определить его именно в эти войска, но по неизвестной ему причине просьбы остались без ответа. Он так надоел всем, что майор, запомнив его фамилию, в очередной раз приветствовал его в коридоре военкомата:

– А-а… Опять ты, Мирков?

– Так точно, товарищ майор, вы же говорили, чтобы я через две недели подошел. Товарищ майор, ну, пожалуйста, возьмите меня в десантники… я очень хочу. У меня уже и три прыжка есть…

– Мы с тобой так не договаривались. Я тебя на курсы парашютистов послал только потому, что ты уж больно сильно хотел, – офицер дружески пожал руку Александра. – Я же тебе говорил, что в десантники ты не попадешь.

– А почему? – обижался Саша. – Я же мечтаю об этом, почему меня не могут взять?

– От твоего желания ничего не зависит. Садись, – опустился рядом на стул. – Я давно за тобой наблюдаю, ты мне нравишься своей настырностью. И парень ты, видать, неплохой, характеристика у тебя на уровне. Мы определим тебя в хорошее место.

– Куда?

– Ну, пока я тебе этого сказать не могу. Когда попадешь, тогда и узнаешь.

– А что это за войска?

– Хорошие.

Майор уклонился от ответа, явно скрывал что-то.

– Какие? – не понимал Саша.

Но тот только успокаивал, забавлялся горячностью парня.

– Хорошие, хорошие… Получишь специальность, с которой можно в любых войсках служить, и в десантных тоже. Так что не переживай, – продолжал майор. – Ты, я вижу, парень не промах, нигде не пропадешь, и силенка у тебя есть, – пощупал его бицепсы, – и голова на месте. Таких бы побольше, а то либо пьяницы, либо служить не хотят. Поприсылают доходяг, а какие из них солдаты: ни на перекладине подтянуться, ни стрелять не умеют. Даже автомат в руках не удержат. Так что не бойся, служба у тебя будет хорошая…

– А я и не боюсь, – ответил парень упрямо.

– Еще и завидовать будут.

– А что, нельзя сказать, какая это специальность?

Майор тяжело вздохнул, виновато развел руками.

– Пока нельзя… Да, – он с улыбкой коснулся плеча, – узна-аешь все… Придет время, все узнаешь.

– Ну спасибо, товарищ майор, – сухо поблагодарил Саша, пряча обиду.

– Только вот что, Мирков, больше сюда не ходи, с тобой вопрос уже решен. Ты включен в специальный список.

Почему-то стало неловко от неожиданного расположе ния майора, и Александр лишь сдержанно улыбался…

– Морская пехота – тоже неплохо, – Саша вспомнил обещания майора.

– Дело в том, что я не знаю, куда нас возьмут, – неуверенно отозвался Женя и добавил: – У меня в военкомате сосед работает – капитан, он обещал устроить по знакомству. Вот поэтому я и думаю, что туда.

Его ладно сложенная фигура, подчеркнутая солдатским ремнем, узкая талия и вздыбленный чуб указывали на молодцеватость хозяина.

– Да, плохо, конечно, что не знаем точно. Так хочется попасть туда, где можно человеком стать, – заволновался Саша.

– Да уж. А то есть такие войска, где за всю службу оружия не видят. Ой, а если еще на три года попадем, то вообще мрак. Тут ходят два моряка, так от них все шарахаются. Не дай бог, конечно.

Лес непокрытых голов, спортивных шапок и ушанок разрезали две движущиеся рядом черные бескозырки, обладатели которых небрежной походкой, распахнув «души» и сдвинув на затылок головные уборы, из-под которых мочалками торчали чубы, важно дефилировали в толпе.

– Вот они в тридцать вторую набирают. Куда точно, не говорят, но три года нам обеспечено, – донесся за спинами парней обреченный голос.

– Не дай бог, если за нами, – мрачно выдавил Женя и предложил Саше пойти и послушать, о чем говорят вокруг. Возле моряков скопились люди, которые спешили по любопытствовать, на какой флот их забирают.

Услышав такое, матрос в бушлате лишь отмерил снисходительную улыбку.

– Вас не забирают, а призывают, – он остался доволен собой.

Но новобранцы все же попытались узнать насчет флота, и слово «Черноморский» вызвало бурное оживление большинства.

– Ничего, на Черноморский можно.

– Это близко.

– Только бы не на Северный – там холодно, – раздавались возгласы со всех сторон.

Женя повернулся к Саше и махнул рукой.

– Ах-х… моряком – так моряком. Буду служить на корабле, ходить в море… Там делать нечего, буду качаться. Наверняка есть спортзал. Закроюсь и буду целыми днями заниматься. А что еще на корабле делать?

– Вообще-то да, чем на корабле заниматься? – пожал плечами Саша. – Наверно, ничем. Это на большом корабле может что-то быть, а на малом… Я даже не могу представить, что там целый день можно делать.

– А где вы служите? – слышались голоса.

– Мы подводники, – с достоинством ответил матрос, озирая наивные лица.

– Это что, мы тоже будем подводниками?

Матрос пояснил, что неизвестно, там видно будет.

– А в морскую пехоту могут взять?

– Могут.

Парни оживились, увидев свое спасение в таком повороте дел.

– Так у нас еще есть шанс, – обрадованно отозвался Женя, но тут же посерьезнел. – Все так неопределенно…

– А правду говорят, что у подводников форма черная, а у тех, кто служит на корабле, – синяя?

На это моряки только улыбнулись, дивясь наивности молодняка. Пояснили, что у всех форма одинаковая.

Друзья, осмотревшись, присели на скамью у бетонного забора. Неподалеку разместились двое призывников, которые что-то возбужденно обсуждали. Потом один достал из рюкзака флакон дешевого одеколона, разлил по кружкам и, со словами «Дай бог, чтоб все было нормально» и «Да здравствует морская пехота!», они выпили со держимое.

Женя отвел взгляд и с сожалением проговорил:

– Конечно, морская пехота лучше, там хоть и гоняют, зато два года…

Соседа вскоре заметно развезло, и ему стало скучно. Решил побродить по территории и поприставать к окружающим. В конце концов добрался и до Саши, с пьяной дурью в глазах попытался сказать что-то связное, но ничего не выходило, кроме мата. Саша остался спокоен. Это не понравилось здоровому увальню, он шагнул вперед, грозясь броситься с кулаками. Пытаясь избежать неприятности, Саша произнес как можно мягче, с улыбкой:

– Ты что это?! – держал тонкую нить сопротивления. – Я тоже из 32-й команды!..

Что-то остановило пьяного здоровяка. Подумал, промычал рассудительно «А-а-а…», развернулся и побрел дальше.

В глубине плаца шло формирование команд. С трибуны офицеры-«покупатели» громко зачитывали списки, призывники выстраивались вдоль белой широкой линии, откликались на свои фамилии, после чего офицеры уводили их с собой.

К группе ожидавших своей очереди новобранцев подошел дежурный и сказал, чтобы 32-я строилась на плацу.

Увидел в стороне прислонившегося к забору пьяного, рывком недовольно потянул за плечо.

– Вставай!.. – дежурный был зол, но тот бессмысленно смотрел вниз. – Вставай!! – заорал напором, остервенело терзая куртку. – А то зашлю к черту на кулички, чтобы служба медом не казалась!

Парень вскинул осунувшееся лицо и дерзко отбился: «Не зашлете!», затем совершенно перестал реагировать на офицера. Тот грозно повторил свое требование, после чего пьяный зашевелился и поднялся. Шатаясь, побрел к своей группе.

Двое друзей прошли процедуру читки фамилий на плацу и в ожидании отправки лежали, развалясь, на больших нарах казармы.

Женя достал печенье и протянул Саше. Видя нерешительность, убедил взять побольше, так как у него было много.

– А я думал, что в связи со смертью Брежнева призыва не будет. У нас дома все говорили, что пока призыв на время отменен, – рассуждал Саша.

– И я тоже. Включаешь телевизор – целый день музыка; включаешь радио – то же самое: симфонии играют, жутко, будто вселенские похороны.

Саша согласился, добавив, что в первый день впечатление было таким, будто началась война.

– Ага… Я тоже вначале так подумал. А оказывается, Брежнев… Что ж теперь будет?

– Не знаю. Говорили, что запретили праздновать свадьбы, проводы, дни рождения. Видите ли, кругом траур, а они веселятся…

Страна скорбела о смерти престарелого Генерального секретаря, руководившего ею столь длительное время. Остановились заводы, фабрики, не работали учебные заведения – все по команде свыше чтили память Генерального секретаря. Одни терялись в догадках, другие же, кто понимал действительное положение дел, с облегчением вздыхали, говорили: «Давно пора… Туда ему и дорога…» Но никто еще не подозревал, что его смерть станет толчком к развалу когда-то мощного социалистического государства. И вовсе не думали, что после его кончины и смены еще двух правителей временщиков начнется сложный период экономических и политических преобразований.

В казарму вошел знакомый матрос. Собрал всех в колонну и вывел на темный двор. Открылись ворота, и на парней устремились беспокойные глаза родителей, которые выкрикивали имена своих чад, приветственно махали руками. Потом родственники подступили к ним и, воспользовавшись снисходительностью офицера, проводили сыновей под руку до самого вокзала, расположенного неподалеку.

На перроне, окружив героев, родители прижимали к себе детей, целуя, давали последние напутствия. Внимание всех привлекал нескладный ростом и видом румянощекий интеллигентный толстячок, сладко целовавший девушку прямо в губы. Он торопился запечатлеть на нежном девичь ем лице долгий сочный поцелуй, та же отвечала ему пылкой взаимностью. Любуясь, подобрав руки на животе, в стороне стояла мать и умилялась легкой шалости сына.

Наблюдая за этой сценой, Мирков поделился с Женей без особой радости:

– Да уж, повезло парню, а нас никто не провожает.

Услышав команду командира занять места в вагоне, призывники заторопились, шумно заполоняя свободные места купе. Веселая компания с заставленным едой столом вспомнила о присутствии в вагоне двух сопровождающих-моряков. Позвали их, те вежливо отказались, но вскоре, не устояв перед настойчивой просьбой, присоединились к гуляющим, став центром внимания.

– Товарищ матрос, а служить на флоте тяжело?

– Да как вам сказать. Кому как. Кому тяжело, а кому и легко.

– А вам?

– Мне легко. Полтора года тяжело, а потом легко.

– А почему тяжело служить до полутора? – удивились парни.

– Да потому, что ты до этого срока еще салага! В солдатах до года салага, а у моряков до полутора! – пояснил сосед-призывник.

– Ну и что, если молодой, – не унимался больше всех один из компании. – Почему, если молодой, так служить тяжело? В чем здесь трудность?!

– Да потому трудно, что существует «дедовщина», у моряков это называется «годковщиной». И что тебе, молодому, говорить будут, то ты исполнять обязан. Если не будешь подчиняться, могут и побить.

– А почему это я должен исполнять чьи-то дурацкие приказы и шестачить перед ними?! – держал ответ возмущенный парень.

– Ах, – безнадежно отмахнулся сосед, – ты вообще в этом деле теленок. На то она и служба…

– Тогда тебя никто любить не будет. А если старики тебя не залюбят, то тебе не жить. Правильно я говорю? – обратился к матросам другой новобранец.

– Да, правильно, – кивнул до того молчавший матрос, – «годки» определяют все, и как ты себя покажешь с самого начала службы, так твоя дальнейшая служба и сложится. Главное, дать понять, что ты не тряпка, и держаться своих. Если держаться вместе, то будет полегче.

Переживающие за будущее полюбопытствовали у матросов, как сделать, чтобы старики уважали и не издевались.

– Ну, что для этого надо… Главное – это, конечно, слушаться своего «годка» и ни в коем случае не перечить. Если он тебя будет уважать, то и остальные тоже будут уважать, – делился со спокойной улыбкой на устах бывалый матрос. – Вам, главное, до полутора лет дотянуть, а там время полетит и не заметите.

Этот разговор не внес в головы призывников ничего вразумительного. Поспешили полюбопытствовать, можно ли перешагнуть первые сроки и попасть сразу в те самые «годки». Матросы только улыбнулись, ответив отказом.

Завидуя морякам, парень откровенно предположил, что им просто повезло. Сдержанно выслушав, один из них спо койно открылся:

– Ну, как сказать, повезло. Всякого пришлось похлебать. И плохого, особенно по молодости, и хорошего. Но плохого было больше.

Севастополь встретил свежим и теплым морским бризом. Это казалось удивительным, ведь еще вчера мерзли от осенней сырости.

Нестройной колонной долго шли в гору. Неожиданно впереди возникли удивительные здания середины прошлого века с величественными арками и стройными рядами колонн. И площадь, и дорога, тянущаяся вверх, и странные дома, примостившиеся на склонах, – все поражало гармоничными линиями. Чем дальше продвигались молодые люди, тем больше память открывала места исторических событий конца восемнадцатого века, войны за Севастополь, и тем больше чувствовали они причастность к истории.

– Смотрите… Кому-то поставлен памятник… – заметил один из любопытствующих, обозревая разместившийся у дороги памятник, изображающий матроса в бескозырке.

– Да это же знаменитый Кошка, – дивился другой, пораженный открытием.

– Мужики, вы знаете, куда мы идем? – захлебнулся восторженный голос. – Тут же была война с турками!

Наконец добрались до железных ворот, украшенных блестящими якорями. Придя на плац, вновь прибывшие примкнули к такой же группе призывников, встретившей их бурей восторга.

К большому строю подошли два капитана 2-го ранга и гражданский в плаще. Офицер отдал команду прекратить разговоры и выровнять линию шеренги. После чего он предложил добровольно сдать колющие и режущие предметы, в том числе расчески с длинными острыми ручками, бросив их перед собой. Что и было сделано.

Прохаживаясь перед строем, второй офицер громко поинтересовался, есть ли желающие обучаться в мичманской школе? Два года учиться, потом три года служить мичманом. Предложил желающим выйти вперед.

Шестеро смельчаков сделали несколько шагов вперед, переговорили с офицером, и тот их увел.

– Спортсмены, имеющие не ниже первого разряда по академической гребле, есть?! Служба хорошая – в Севастополе! – гражданский ждал ответа.

Вышли несколько парней и проделали тот же путь.

Оставшийся офицер громко обратился к строю с приветственной речью:

– Вы прибыли на Черноморский флот проходить службу! Кого-то определят в часть; кого-то – на корабли. Многие будут учиться в морских школах, постигать различные морские специальности – это как судьба распорядится, то есть ваши командиры. Но, главное, куда бы вы ни попали, должны знать, что в первую очередь вы – моряки Черноморского флота и должны с честью нести это гордое звание. – Помолчав немного, офицер объявил: – А сейчас все в столовую!

Двое бесцельных суток пребывания на перевалочном пункте предельно наскучили всем. Каждый день к их группе подходил мичман, представлялся и долго водил по кабинетам. Призывников расспрашивали, что-то записывали, кого-то уводили, пополняя коллектив новенькими.

Поочередно входили в комнату, где расположился парикмахер, под радостные возгласы товарищей возвращались с совершенно лысыми головами. Умело делая свое дело, мужчина в белом халате за считанные минуты успевал «обработать» парня и отослать за другим.

Услужливый человек с готовностью встретил Миркова, предложил занять кресло у большого зеркала.

– Да-а… – посетовал, бросив взгляд на голову парня, – слабенький у вас волос. Хороший волос – это богатство, – он включил машинку, и Саша увидел, как в три движенияголова стала совершенно голой.

По указанию мичмана парни направились в соседнее здание, где их встретило сытое лицо довольного службой матроса. Он долго смотрел на всех со слащавой улыбкой, после чего неторопливо предложил всем снимать одежду и бросать в дальний угол, лениво указал рукой. Личные вещи следовало положить на табуретки и раздетыми отправляться в ту дверь. «Там помоетесь, а выйдете через другую дверь», – пояснил он и спросил, все ли поняли.

– Как раз пора уже помыться, – обрадованно отозвались голоса.

Полюбопытствовали об остававшейся здесь одежде. Матрос ответил, что она более не понадобится. Все зашумели, беспокоясь об отсутствии новой одежды.

– Это не ваша забота. Брать с собой ничего не надо. Мыло там есть.

– А полотенце?

– Полотенце вам не положено, – процедил высокомерно служивый.

– Почему? – раздались возмущенные голоса.

– Потому что не положено, – нажал он голосом крепче, демонстрируя силу власти. – Все. Раздевайтесь и идите мыться.

Полные надежды на долгожданную помывку, ребята прошли в холодную комнату с душевыми кабинками. Но все попытки поиска горячей воды ничем не увенчались, с силой била только холодная.

– Что они себе думают? – возмущались громко парни, прыгая под холодными брызгами.

– Неужели нельзя дать горячую?!

– Горячую давайте! Я не собираюсь из-за вас здоровья лишаться!

Но как ни старались новобранцы, громкие крики возмущения остались без ответа. Не выдержав, один подошел к двери и, барабаня кулаком, заорал, чтобы дали горячую воду. В ответ – молчание.

– Да что, они спят, что ли?! – негодовали парни.

– Куда они пропали?!

– Вот так помылись!..

Окончательно оставив мысль о помывке, все двинулись к выходу, но дверь оказалась заперта.

– Давайте выломаем ее к черту! Тут же околеть можно! – кричали голые парни. – Они, наверное, издеваются над нами?!

– Эй! Там!.. Заснули, что ли?! Тут же околеть можно! А ну давайте посильнее нажмем! Может, они услышат. Или там никого не-е-т?..

Ребята кричали, барабанили руками и ногами, надсаживали дверь плечом, но противная сторона молчала. Немногие, в том числе и Мирков, составили пассивную половину, которая молчала, сдержанно выжидая неминуемого разрешения.

– Да что они там – вымерли, что ли?..

– Вот так попа-а-али… Может, про нас забыли?

Странная ситуация усугублялась тем, что они могли оставаться в холодном кафельном мешке неопределенно долго, чего им, голым, естественно, не хотелось. Холодея, испуганно собрались у стены в ожидании благополучного исхода.

И когда, полные недобрых намерений, бросились на шум отворившейся двери, выкрикивая угрозы, увидели совершенно равнодушную, только что оторвавшуюся от подушки жирную физиономию матроса.

– Чего орете… – повысил он голос, – еще молодые, чтобы так разговаривать, «карасня». А то я могу и по другому.

– Да сколько можно ждать?! Подохли, что ли?! Издеваетесь над людьми!

– Сколько надо – столько и будете ждать. И полегче на поворотах, – матрос стал грозен до неприятного. – Кто это еще не понял? Теперь говорить буду я. Выходите вперед по коридору и там делайте все, что вам прикажут! Всем понятно? Идти по одному, друг за другом, до самого конца. Первый надевает трусы и идет дальше.

Поочередно все тупо напяливали на себя одежду, подгоняемые раздатчиками и следовавшими вслед обеспокоенными парнями. Обмундирование было новое и до того топорщилось и пыжилось на худых телах, что причиняло массу неудобств. Каждому полагалась груда различного тряпья, которая, громоздясь, выросла на руках пирамидой до самого подбородка. Надрывая руки мешавшей глядеть вперед одеждой, новобранцы слепо двигались короткими шажками.

С ботинками через плечо потный Мирков добрался до места, где оставил пачки лезвий. Наклонясь с большим трудом, он освободил руки от тяжести тряпок и подошел к табурету. Повсюду пошарил руками, но среди прочих мелких вещей обнаружил лишь половину. Хотел обратиться к хозяевам комнаты, но, взглянув на самодовольные рожи, понял, кто виноват. Те только ухмылялись, скрытно пере шептываясь, бросали властные взгляды на несчастного и других, заметивших пропажу. Осознание бесстыдного воровства оскорбило Александра, он хотел громко высказать свое недовольство людьми, таскающими вещи у своих же товарищей. Однако, осознав неравенство сил, отступил, вынужденный вернуться к оставленной на полу ноше.