Текст книги "Газетчик"

Пшеницын был уверен, что план по отвлечению внимания Пергамент от него и Ани сработает. Но даже не подозревал, к каким последствиям он приведет.

9

Пшеницын вернулся в райотдел и сразу поднялся к Соловьеву. Он собирался рассказать, что пропавшая Нина встречалась с Алексеем Зуевым. Но начальник не дал ему и рта раскрыть.

– Сегодня в Шиченгу приехал журналист из «Русского Севера». Будет писать об этом деле. Я эту газету знаю. Они не ограничатся официальной информацией. Этот газетчик будет копать и наверняка постарается найти какую-нибудь гадость о нас или об администрации. Я их манеру знаю. Они всегда стараются привлечь читателей за счет того, что ругают власть.

– У нас свобода слова, – неопределенно сказал Пшеницын.

– Свобода не должна превращаться во вседозволенность, – поучительно ответил Соловьев. – Нужно сразу поставить этого журналиста в рамки.

– Это как? В камере его закрыть?

Соловьев удивленно посмотрел на него.

– Ты почему так со мной разговариваешь? Забыл, где работаешь?

– Геннадий Сергеевич, сейчас другое время. Журналисту нельзя просто приказать писать о чем-то или не писать. Он все равно напишет то, что захочет.

– Время всегда одинаковое. Всегда можно найти способ…

– Я могу с ним встретиться и предложить делиться информацией. И надеяться, что он окажется ленивым и нелюбопытным настолько, чтобы этой информацией воспользоваться.

Соловьев помолчал.

– Ты неглупый парень, Павлик.

Пшеницын посмотрел на начальника ясными и ничего не выражающими глазами.

– Разрешите выполнять?

– Выполняй.

Пшеницын вышел из кабинета начальника в состоянии крайнего раздражения. Соловьев, проживший всю жизнь при тоталитаризме, не понимал новых неписаных правил. Одно из этих правил гласило – нельзя ссориться с прессой. После президентских выборов четвертая власть стала реальной силой в стране. Если в газете появлялась публикация о деятельности какой-то официальной структуры, необходимо было на эту публикацию отреагировать. Провести расследование и доложить, какие меры приняты.

Если милиция попытается нажать на журналиста – это будет скандал до небес. И виноватым будет он, Пшеницын.

Гостиница «Северная», двухэтажное деревянное здание, была рядом с райбольницей. У входа стояла белая «Нива», забрызганная грязью. В холле было полутемно. На стойке поместилась большая лампа с зеленым абажуром. Под ней сидел пожилой мужчина и читал книгу. Мужчина этот был отставной военный, служил где-то на Чукотке. В Шиченгу переехал года три назад, у него здесь вроде жили какие-то родственники. Пшеницын напряг память и вспомнил фамилию – Ситников.

– Здравствуйте, – сказал он. – Журналист в каком номере?

Ситников поднял голову от книги и посмотрел на Пшеницына. Пшеницын заметил обложку книги. Плутарх, том второй.

– В седьмом.

– Спасибо.

Пшеницын поднялся на второй этаж и постучал в дверь седьмого номера. Тишина. Пшеницын спустился в холл.

– Его нет в номере.

– Он там, – уверенно сказал Ситников и перевернул страницу.

– Не открывает.

– Может, спит.

– Когда он приехал?

– Сегодня утром.

– Он выходил из номера?

– Нет.

– Дайте запасной ключ.

Ситников задумался.

– Давайте соображайте быстрее. Вдруг у него там сердечный приступ?

Ситников открыл шкафчик и достал из него ключ.

– Я пойду с вами.

Пшеницын взял ключ у него из руки.

– Сидите здесь.

Ситников не стал спорить.

Пшеницын открыл дверь и вошел в номер. Обстановка была, что называется, спартанская – две кровати по стенам, стол. Потом Пшеницын увидел журналиста и сразу понял, что проблемы будут.

Розанов лежал в одежде поверх одеяла на одной из кроватей. Лицом к стене.

– Здравствуйте, – сказал Пшеницын и сделал несколько шагов в его сторону. – Я сержант Пшеницын. У вас все в порядке?

Журналист не пошевелился. Пшеницын подошел к кровати и наклонился. Глаза были открыты, журналист смотрел на стену. Пшеницын прикоснулся к его плечу. Розанов нехотя повернул голову и посмотрел на него.

– Что вам нужно? – спросил он.

– У вас все в порядке?

– Нет, – сказал журналист.

– Вызвать врача? Здесь больница рядом.

– Не нужно. Врач не поможет.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Просто моя жизнь утратила всякий смысл.

Пшеницын посмотрел в окно. За окном были видны окна больницы. Одно окно было открыто, на подоконнике сидел человек в больничной пижаме и курил. Рядом торчали костыли.

Пшеницын усмехнулся.

– Ха, утратила. А раньше какой смысл был?

– Раньше?

– До того, как она утратила смысл, какой он был?

Пшеницын сел на кровать напротив Андрея. Ему вдруг стало весело.

– Не знаю. Наверное, никакого. Просто я этого не знал, а теперь знаю.

Пшеницын молчал.

Андрей повернулся к нему.

– А у вашей жизни есть смысл?

Пшеницын подмигнул.

– А тебе какая разница? Узнаешь ты или нет – не важно, раз уж твоя жизнь бессмысленна.

– Да, это верно, – согласился журналист и снова отвернулся к стене.

– Тебя как зовут? – спросил Пшеницын.

– Андрей.

– А я Павлик. Будем знакомы.

– Очень приятно, – чуть слышно сказал Андрей.

– Ты статью-то писать будешь? Или так и останешься лежать?

– Мне все равно. Я ничего не хочу.

– Что за народ. Слушай, ну нельзя же так.

– Можно.

– Может, тебе водки выпить?

– Не хочу.

– А что случилось вообще? У тебя на работе проблемы? Или, может, с девушкой поругался? Не бывает же так, чтобы на ровном месте человек вот так лег и впал в депрессию.

Андрей не отвечал.

– А ты не собираешься, там, повеситься или утопиться? – с подозрением спросил Пшеницын.

– Какая хорошая идея, – сказал Андрей, – спасибо за подсказку.

– Ага, – рассердился Пшеницын, – только не забудь написать предсмертную записку и в записке поблагодари меня за то, что я тебе эту идею подал.

Андрей не отреагировал на шутку.

– Оставьте меня в покое.

– Ладно, – не сдавался Пшеницын, – я еще зайду.

– Мне все равно, – чуть слышно сказал Андрей, и это почему-то очень разозлило Пшеницына.

– Неужели тебе совсем не интересно, кто похитил девушку?

– Мне все равно, – повторил Андрей.

– Блин, вот журналисты пошли. – Пшеницын покачал головой. – Ладно, значит, смотри, какая ситуация. Нина училась в одиннадцатом «Б». Жила с теткой на берегу в частном доме…

И Пшеницын рассказал все, что ему удалось собрать по делу. Пока он говорил, расхаживая по номеру, Андрей лежал лицом к стене, никак не обнаруживая своей заинтересованности.

– Что скажешь? – спросил Пшеницын, закончив. – Может этот парень, Зуев, иметь какое-то отношение к ее исчезновению?

– Мне…

– Мне все равно! – раздраженно сказал Пшеницын. – Это я уже слышал. Ты другие слова знаешь?

– Оставьте меня в покое. Зачем вы меня мучаете?

Пшеницын махнул рукой и вышел из номера.

Когда проходил мимо Ситникова, остановился на секунду.

– Покормите его. А то еще с голоду сдохнет. Отвечай потом за него.

И положил ключ от седьмого номера на стойку.

– Я еще зайду.

Вышел из гостиницы. Посмотрел на стоящую у крыльца «Ниву». Оглянулся, увидел на заборе моток стальной проволоки. Подошел к забору, снял проволоку и вернулся к машине. Давно он этого не делал. Но руки помнили.

10

Новость разнеслась по поселку мгновенно. Вера Зуева узнала об исчезновении Нины Шаровой в очереди в продмаге. Осознав, что произошло и какие могут быть последствия, она тут же вышла из очереди и отправилась домой. Естественно, ей и в голову не приходило, что Алексей мог быть как-то причастен к исчезновению Нины.

Но она прекрасно понимала, что следствие быстро выяснит, что Нина занималась с Алексеем. Естественно, ему будут задавать какие-то вопросы. Эти-то вопросы и беспокоили Веру. Алексей – мальчик наивный, может ляпнуть лишнего, что повредит ему или даже ей. Его следовало срочно проинструктировать.

Ее он не послушается. Вера заметила, что в последнее время ее авторитет в его глазах пошатнулся. Вера списывала это на результаты воздействия нашего, как она это называла, «хероцентричного» общества, которое охотно отправляло женщин укладывать шпалы, но платило им за такую работу в три раза меньше, чем мужикам, которые ухитрялись устраивать в день по десять перекуров. Любой мужчина по определению умнее любой женщины – эти установки двадцать пятым кадром транслировались со страниц всех книг и газет, с экранов кинотеатров и телевизоров.

С такими мыслями Вера дошла до дома. Уже подходя, она с сожалением решила делегировать разговор с Алексеем отцу. Отца он послушает.

Никаких иллюзий насчет умственных способностей и душевной чуткости своего Зуева Вера не питала. Однако он ее слушался и, в принципе, был способен выполнить несложное поручение.

Прикрыв дверь на кухню, чтобы Алексей случайно не услышал, Вера проинструктировала мужа и особенно подчеркнула три самых важных пункта, которые Зуев должен был донести до Алексея. Повторила каждый по несколько раз. И заставила его самого повторить. Зуев, как ей показалось, к поручению отнесся без должной серьезности, однако покорно выслушал все инструкции и отправился говорить с сыном. А Вера приставила стул к плите и достала из кастрюли на верхней полке припрятанную там сигарету. Вообще-то она бросила курить две недели назад. Но здесь был особый случай. Глупо было бы его упускать.

Зуев подходил к комнате сына и услышал голоса. Как будто бы голос Алексея и второй, женский. Зуев прислушался, пытаясь разобрать слова, задел ногой клюшку и уронил ее на пол. Голоса стихли. Зуев чертыхнулся и вошел к сыну. Постучать ему и в голову не пришло. Алексей стоял у открытого окна.

– Ты с кем разговаривал?

– Ни с кем. Стихотворение учил. По литературе задали.

– А чего окно открыто?

– Проветриваю.

– Смотри, не месяц май. Простудишься.

– Я закаляюсь. Пап, тебе что надо?

– Ты как с отцом разговариваешь? – Зуев попробовал было рассердиться, но у него это не получилось.

– Пап, давай не начинай. Если есть какое-то дело – говори. У меня полно уроков.

– Вот молодяжка пошла. Никакого уважения к старшим.

– Па-ап.

– Ладно. – Зуев прошел по комнате, потер руки и попытался вспомнить все, что ему только что говорила Вера. Зуев с удивлением заметил, что Алексей, оказавшийся на его пути, не отошел в сторону, а продолжал стоять у окна, пристально глядя на него. Зуев остановился.

– Мать сегодня из магазина на хвосте принесла одну новость…

– По поводу Нины Шаровой?

– А ты откуда знаешь?

– Весь поселок знает. Пшеницын из милиции приходил в школу. Допрашивал Аню Трубникову.

– А, значит, знаешь.

– Значит, знаю.

– Слушай, сынок. Мы ведь с матерью тебе добра желаем.

– Это здесь при чем?

– Так ты же занимался с этой, с Шаровой. Она к нам домой приходила.

– И что? Думаешь, я в курсе, куда она пропала?

– А ты в курсе?

Зуев, кажется, впервые посмотрел сыну в глаза. Алексей выдержал его взгляд.

– Нет, папа, я не в курсе.

– Ладно, речь не об этом.

– А о чем?

– Мать считает, что следователь придет к тебе.

– И что?

– Будет выспрашивать по поводу Нины. С кем она общалась, куда ходила.

– Я о ней ничего не знаю. Мы с ней занимались английским. Понятно это? Мы с ней не друзья и не любовники.

– Вот еще этого не хватало. В общем, мать хочет…

– А чего она сама не скажет?

– Пойди спроси у нее. – Зуев окончательно запутался.

– Пап, все нормально будет, – успокоил его Алексей. – Если ко мне придут из милиции, я все им честно расскажу. У меня никаких тайн нет. Насчет Нины я ничего такого не знаю, так что помочь им не смогу. И маму успокой, скажи, что никакие ее тайны я тоже никому не выдам.

– Ты молодец, сынок. – Зуев погладил сына по голове и вышел из комнаты. У него была уверенность, что он отлично выполнил поручение жены и при этом вышел с сыном на какой-то новый доверительный уровень отношений. – Только окно все-таки прикрой, а то продует.

Как только он вышел, Алексей схватил кресло и придвинул его к двери, чтобы ее нельзя было открыть снаружи. Кинулся к окну.

– Залезай.

В окно влезла Нина. Она была в зеленом платье, и ее всю колотило от холода. Алексей схватил одеяло и накинул на нее.

– Чего вы так долго, я там вся задубела.

Алексей посадил Нину на кровать, сам встал перед ней на колени и стал растирать ей руки и ноги.

– Главное, чтобы ты не простудилась.

– Окно-то закрой.

Алексей закрыл окно и вернулся к Нине.

– Так долго продолжаться не может, – сказала она.

– Я что-нибудь придумаю.

– Я не могу так рисковать. Меня уже ищут. С каждым днем будет все труднее.

– Нина, если мы просто сбежим, нас очень быстро поймают. Нам нужны деньги. И транспорт.

– А ты, случайно, не передумал?

– Нет.

– Может, родителей жалко? – Нина с подозрением посмотрела на него.

– Да пошли они, – сказал Алексей и покраснел.

– Конечно, жалко. – Нина отвернулась. – Зря я с тобой связалась. Надо было самой…

– Нина, успокойся, – торопливо заговорил Алексей, – я все сделаю. Достану для нас деньги и машину.

– Где? Когда? Сколько мне еще здесь сидеть? Ты понимаешь, что нас могут разоблачить в любой момент?

– Не разоблачат, – уверенно сказал Алексей, – мы будем осторожны. И будем действовать по-умному.

– По-умному – это как? Сидеть здесь, трахаться семь раз за ночь и ждать, пока я столкнусь утром возле туалета с кем-нибудь из твоих родаков?

– Нет, Нина, подожди.

– Чего ждать? Я жду. Знаешь что? Я поняла. Тебе просто нравится, что я здесь. И что я не могу никуда уйти. И что ты можешь делать со мной все что захочешь. Вот что тебе нравится. И ты ничего не делаешь для того, чтобы мы пошли дальше. Тебя все устраивает.

– Нет.

– Где нет-то, если да? Я тебя насквозь вижу, Алексей.

– Нина, подожди. Я найду деньги.

– Где ты их найдешь?

– Не знаю. Украду.

– У кого?

– У матери.

– Нет у нее никаких денег. И у отца нет.

– А ты откуда знаешь?

– Я здесь сижу одна по полдня, ты не заметил? Я обыскала всю вашу квартиру.

– Ты что?

– Что слышал. Я о вашей семье теперь все знаю.

– Зачем ты так со мной. – Алексей опустил голову.

– Леша, посмотри на меня. – Нина взяла его за руку. Он покорно поднял глаза. – Я в опасности. Только ты можешь мне помочь. Мне нужно, чтобы ты сосредоточился и действовал. И действовал быстро.

– Нина, я не знаю, что делать. Я пытался, искал, но у меня ничего не получилось.

– Ты даже не начинал пытаться. Я расскажу тебе, где взять деньги. Это будет немножко опасно, но ты справишься. Справишься?

Алексей кивнул.

– У меня есть одна подруга, Аня Трубникова. Вернее, как подруга – так, тусили с ней пару раз.

Алексей слушал, стараясь не пропустить ни слова. От того, что говорила Нина, ему становилось страшно и сладко. Вся его прошлая жизнь показалась вдруг мелкой и глупой. У него начиналась совсем новая жизнь, полная опасностей и наслаждений.

Вера ругалась с мужем на кухне. Она уже поняла, что он ничего не добился от сына, даже сделал хуже.

– Скажи еще раз, что он сказал.

– Я же уже сказал.

– Точно повтори.

– Он сказал, чтобы я успокоил тебя и передал, что никакие твои тайны он не выдаст.

– Что он имел в виду?

– Вера, я откуда знаю?

– Какие еще мои тайны он собирается выдать?

– Он же сказал, что не выдаст.

– Зуев, ты идиот.

– Вера, а у тебя что, есть какие-то тайны?

– Зуев, ты и правда идиот.

Лицо Зуева потемнело.

– Хватит называть меня идиотом. И хватит здесь курить.

– Я не курила.

– Верка, не шути со мной.

– Все, все, Зуев, ш-ш. Успокоились.

Вера погладила мужа по руке.

В кухню вошел Алексей. В руке у него была большая кружка. Включил плиту.

– Леша, чайник только что вскипел.

Алексей налил чай в кружку и стал заглядывать во все шкафы.

– Что ты ищешь?

– У нас мед есть? Или малиновое варенье?

– Что, простудиться боишься? – усмехнулся Зуев. – Я же говорил, что не надо сидеть под открытым окном.

Вера с подозрением посмотрела сначала на мужа, потом на сына. Достала из холодильника пол-литровую банку с малиновым вареньем.

11

Кораблев никогда не любил детей. Он их побаивался. Его всегда смущала та власть, которую приобретают дети над своими родителями. Власть, которая сильнее справедливости, правды, порядка, закона – всего, что, на его взгляд, должен уважать любой человек. Скажем, он не понимал, почему, когда его одноклассник на перемене пытался ударить его шваброй и разбил люстру, отец одноклассника, вызванный для разбора полетов, вместо того, чтобы подтвердить обвинение и наказать виновного, набросился на Кораблева и обвинил во всем именно его.

Дети всегда чувствуют свою власть над родителями и пользуются ею. Кораблев окончил естественно-географический факультет и понимал, что такая любовь к детям у приматов объяснима с точки зрения естественного отбора. Дети млекопитающих рождаются слабыми и не приспособленными к жизни. Они не в состоянии начать бороться за выживание прямо сейчас. Если новорожденного человека оставить лежать на земле, как поступает большая часть животных со своим потомством, он погибнет. Поэтому у всех приматов встроен защитный механизм – они любят свое потомство и заботятся о нем. Каждый родитель без труда в тысяче других звуков узнает плач своего ребенка. Кораблев очень хорошо усвоил это, когда у него появился сын.

Вообще в жизни Кораблева главные события происходили как бы автоматически, без его активного участия. Скажем, в институт он попал не потому, что хотел в институт, а потому, что не хотел в армию. На ест-гео – не потому, что хотел заниматься химией и географией, а потому, что туда был меньше конкурс. С Валентиной стал дружить не потому, что она ему нравилась, а потому, что сидела рядом. На первом курсе Валентина его не замечала, искала варианты лучше. После нескольких не очень удачных попыток она наконец заметила Кораблева. Они впервые переспали в конце второго курса. На третьем курсе поженились. Это была студенческая свадьба – нищая и безнадежная.

Новая семья поселилась в деревянном семейном общежитии на окраине Волоковца. Валентина смутно представляла, что они будут делать после института, Николай не представлял этого совсем. Работы в Волоковце не было. Жилья в Волоковце не было. До замужества Валентина жила в двухкомнатной квартире с родителями и сестрой. После того как она переехала в общежитие, сестра очень быстро выскочила замуж и привела мужа на освободившуюся жилплощадь. Как говорили у нас в детском саду: задницу поднял, место потерял.

Кораблевы приехали в Шиченгу. Предполагалось, что это временно. На год. Самое большее, на два. Валентина не собиралась прожить всю жизнь в деревне. А потом родился Тутусик. Следующие три года были полным кошмаром. Колики, потом зубы, потом респираторные заболевания. Этот ребенок не давал родителям расслабиться. В два года выяснилось, что у него задержка речевого развития. Он не говорил. В деревне на такие вещи не особо обращают внимание: не говорит, и ладно, меньше головной боли родителям. О диагнозах вроде аутизма в то время и слышать не слышали. Самое скверное, что он не только не говорил, но и отказывался понимать обращенную к нему речь.

Когда ему исполнилось три, у Валентины закончился декретный отпуск (она работала секретарем в налоговой инспекции). Пришлось выйти на работу. Отдавать Тутусика в садик было нельзя, поскольку он до сих пор ходил в памперсах и не умел самостоятельно пользоваться ложкой и вилкой. Нужно было нанимать няню, чтобы с ним сидела. У Кораблева таких денег не было – его зарплаты едва хватало на еду. Слава богу, что у учителей в сельской местности бесплатные коммунальные услуги.

Тутусик постоянно требовал внимания. Ночами он выл, требуя объятий и укачиваний. Кораблев ненавидел этот вой. Он представить себе не мог, что когда-нибудь будет хотеть хоть раз услышать этот вой. Что будет просыпаться ночами и слушать тишину, смертельно тоскуя, что эта тишина больше никогда не наполнится привычным и уютным воем Тутусика.

Когда Тутусику исполнилось три с половиной, Валентина ушла от него к Юрию Бокову, владельцу трех продуктовых магазинов, огромному грубому мужику, который жил в двухэтажном кирпичном доме на пригорке рядом с церковью и катался по поселку на большом черном джипе.

Кораблев не осуждал Валентину. У Бокова были деньги на то, чтобы купить Тутусику памперсы и нанять няню. Он убеждал себя, что Валентина ушла от него к более сильному мужчине, чтобы обеспечить лучшее будущее своему потомству. Что она сделала это только для Тутусика.

Конечно, в глубине души он понимал, что это не так. Настоящей причиной ухода Валентины к Бокову был не Тутусик. Как раз он ничего от этой перемены не получил. Боков считал, что лучшее место для малыша – коллектив, который его всему научит. Мальчик стал ходить в садик. Кажется, это действительно пошло ему на пользу, по крайней мере, в первое время.

Значит, дело было не в Тутусике. Настоящей причиной был он, Кораблев. И еще Боков. Именно из-за того, что он это понимал, произошла та катастрофа, к которой он, сам того не подозревая, шел всю жизнь.