Текст книги "Дышать вместе с ней"

– Козявка!

– Сама такая!

– Девочки, прошу вас, не ругайтесь, у дяди хватит поцелуев на всех, – попыталась вырулить ситуацию мама.

– Она меня толкнула! – закричала Лиза.

– Не ври, ты сама об меня споткнулась, – отчеканила Эльза.

Андрей уже не мог удержать смеха, из его глаз даже покатились слезы радости.

– Смотри, он с нас смеется, – обратилась Лиза к сестре.

– Щекоти его, – подхватила Эльза.

– Двое на одного, так нечестно, – попытался отбиться Андрей.

– Ничего, ты – большой, а мы – маленькие. Так что все честно, – резюмировали племяшки.

Нахохотавшись и чуть не разнеся вазу в холле, они переместились в гостиную, и тут ему было несдобровать. Потому что там его ждало их любимое орудие – подушки маленькие и большие, которые уже летели на него, по нему и за ним, он только успевал уклоняться.

– Стоп. Девочки, хватит!

– Папа, ну почему? Дяде Андрею нравится!

– Дочери, я вам сказал, достаточно! Вы можете что-то сломать или разбить, дедушке это не понравится.

– Ну пусть дедушка нам сам об этом скажет, – не унимались настырные девочки.

– Я вынужден буду скоро повысить на вас голос, раз вы меня не слышите!

– Ну вот, как всегда, ты все испортил, плохой, бяка, – сказали они в один голос и, показав языки, собрались уходить.

– Мне не нравится, когда вы так со мной разговариваете, – хладнокровно и спокойно как мамонт произнес их отец.

– А нам все равно!

– Я очень расстроен вашим поведением!

– Мы тоже, – резюмировали сестры, – расстроены твоим!

– Вернитесь, пожалуйста.

– Ну что еще?

– На полу лежат подушки!

Андрея всегда бесило то, как его старший брат говорил с детьми. Он просто разговаривает фактами. Такой весь умный и педантичный. Ведь действительно против факта не попрешь, и на полу действительно «лежат подушки». И их надо логично убирать. И вроде он никого не заставляет, но все понимают, что девочки не выйдут из гостиной, пока подушки не будут убраны.

Брат никогда не указывал своим детям сделать то или это. Он просто говорил: «грязная посуда осталась на столе, на улице дует ветер, у тебя болит горло». Такой весь правильный, энциклопедия ходячая, Андрея тошнило от этого перфекционизма.

«Ну почему мой брат такой неприступный и холодный?» – задавался вопросом он. Где его романтика, где его легкость бытия, где мой братишка, с которым мы на спор проплывали дорожку бассейна наперегонки, где его азарт, где его находчивость, где его падения и неминуемые взлеты вновь. Когда он успел стать человеком-памятником: таким неизменным, заносчиво уверенным и всезнающим? Образцовый сын образцового отца, отличный экземпляр для передачи всех дел, родина может быть спокойна. А какая вечная непреклонность, ведь это твои дочери, ну убери с ними вместе. Но нет, сам не делает и нам запрещает им помогать.

Каждый раз, когда Андрей хотел помочь племяшкам, то слышал, словно гудок ледокола, слова их папы: «Это был их выбор разбросать, насорить, накидать, и сейчас надо за свое решение платить, необходимо развивать в себе такие качества, как ответственность и самостоятельность». Сестры в эту минуту часто начинали плакать, хотя, по справедливости сказать, часто эти слезы ими из себя просто вытягивались, но в любом случае их отец был непоколебим. Такое ощущение, что вместо сердца камень, и это его брат!

Даша всегда повторяла, что Андрей не должен лезть в воспитание и что Олег делает все правильно: расставляет границы и учит девочек брать на себя ответственность. Возможно, она была даже права, просто, видимо, через призму почти нулевых отношений со старшим братом ему всегда хотелось находить в нем изъяны, концентрироваться на всем плохом, что он в нем видел, а его дальнозоркость позволяла ему видеть кучу отвратительного. В своем глазу не замечая бревна, соринку брата беспощадно на таможне не пропускал.

– Прошу всех к столу, – отец вернул Андрея в реальность. Вернее, отец пригласил Андрея в свою реальность и свой мир, куда, собственно, тот совсем не рвался.

За столом начались «милые» беседы, кто чего за этот год добился, кто и как распорядился деньгами, кто где был. Он же просто жевал еду. Даже не осознавая ее вкуса, что он там ест, все равно, настолько он был далеко. Просто механически клал что-то в рот и зажевывал, зажевывал до мелких частиц всю свою обиду на отца.

– Андрей, а ты что молчишь? У тебя ничего не произошло в этом году? – спросил отец.

– Произошло, и очень многое, – ответил ему он.

– Ну так расскажи, нам очень интересно.

– А зачем?

– Как зачем? Мы твоя семья, нам важно знать, чем ты живешь.

– Важно знать, говоришь?!

В эту секунду его кто-то толкнул под столом. Эта была его любимая сестренка. Как же тонко она его чувствовала, потому что в этот самый момент с его губ уже собиралась сорваться очередная гадость, стоя на краю пропасти и готовая свалиться на отца. Она там так долго уже сидит и ждет своей секунды, и надо же, кто-то ее отодвинул в сторону.

Минуточку! Эта гадость с таким поворотом сценария не согласна, она обязательно еще возьмет свое слово. Андрей вспомнил, что вчера сестренка упрекнула его в том, что он не интересуется здоровьем отца, и он решил: а почему и вправду сейчас этого не сделать, ну чем не повод!

– Ладно, что вы обо мне, – сказал он громко, – отец, давай лучше о тебе. Мы же у тебя в гостях. Как твое здоровье, как ты себя чувствуешь?

Отец взял на несколько секунд паузу, он не привык, что его сын интересуется им. Андрею показалось, что он молчит вечность.

– Все хорошо, а почему ты вдруг решил спросить?

Дашуля смотрела на брата и улыбалась, наконец-то он одумался и решил вести диалог в конструктивном ключе, по-взрослому.

– Просто ты уже старый, – продолжили Андрей и сияющая гадость на его губах, – и я хочу понять, сколько еще нас тут будешь собирать!

В это мгновенье приборы на столе подлетели, потому что такого пинка он не получал давно. Синяк точно будет большим и останется надолго.

– Сын, спасибо тебе, что напомнил мне про мой биологический возраст. Ты прав, он уже немал, – резюмировал отец. – Но я хочу тебе сказать, что у человека есть несколько возрастов. Есть тот, что впечатан в свидетельство о рождение, а есть и тот, что влит в сердце, вместе с кровью перемен. И сердцем я всегда молод, горяч и безудержно страстен к этому миру и оно, мое сердце, подсказывает мне, что я еще много раз смогу вас всех собрать здесь, в нашем семейном доме, потому что каждый из вас мне очень дорог, – сказал отец и улыбнулся.

«Ну откуда у него такая выдержка, ну где он ее берет? – задавался немым вопросом Андрей. – Я его задираю, а он сглаживает. Я ему хамлю, а он улыбается в ответ».

– А ты нас спрашивал, хотим ли мы здесь собираться? – не сдавался он в очередной схватке двух поколений.

– Сын, это твой и только твой выбор – прилетать сюда или нет. Для меня это важно. Если тебе все равно, ты вправе этого не делать.

– Как красиво ты говоришь, и кто я буду после этого? Вы все здесь собрались в день смерти мамы, а я вправе не приехать. Кем ты меня хочешь выставить?

– У меня нет задачи тебя кем-то выставлять. Просто будь самим собой. Если ты что-то делаешь и тебе стыдно, просто подумай сначала, а надо ли это делать. Только учись нести ответственность за свои поступки.

– Так меня никто не научил. Тот, кто должен был это сделать, почему-то не хотел и не делал.

– Ты намекаешь на кого-то?

– Нет, я говорю тебя прямо в лицо, что тебя никогда не было в моей жизни и, судя по всему, не будет. И я ненавижу эти встречи у тебя дома. Они меня бесят. Я напиваюсь, садясь в самолет, когда лечу к тебе, чтобы забыться, как в кошмарном сне, – его уже было не остановить.

Он вспыхивал как спичка, и его пожар разгорался с молниеносной скоростью. Олег попросил жену увести детей, и теперь для Андрея были сняты все барьеры: если ради племяниц он еще мог сдерживаться, то сейчас, нахлебавшись сыворотки правды с солью обид, он просто лил на отца все, что так долго копил.

– Андрей, хватит, – сказала Даша.

– Почему же, дочь, пусть говорит, я так редко слышу его голос, пусть говорит.

– Я тебе не шоу на первом канале, там пусть говорят. А я не говорю, я кричу тебе: я твой сын, который вырос без отца. Где ты был? Почему ты не собирал нас всех тогда в своем вечно молодом сердце? «Мы тебе дороги» – какие красивые слова! Но слова вода, они смываются. Жизнь признает только дела, они врезаются в сердца людей. Здорово ты придумал, специально это сделал, собирать всех в день смерти мамы, если бы не этот повод, ноги моей в этом доме бы не было.

– Это твои ноги, – выдержав паузу, ответил отец, – и твоя голова решает, куда они будут двигаться. Я дал тебе и первое и второе. Более того, в твою голову я вложил знания. Моя миссия исполнена, теперь ты правитель своей судьбы. А раз ты сейчас здесь сидишь, найди в себе смелость признать, что это твой и только твой выбор был себя сюда привезти. Ты творец своей жизни и своего счастья.

– Ты меня еще и трусом при всех назвал, отлично, что еще я мог ждать от моего любимого папеньки. Знаешь, где я видал твои эти встречи! Мои ноги, говоришь? Ноги, а ну слушай меня, подняться, и быстро, левой-правой, в направлении двери, кому сказал, ноги, бежать из этого милого семейного гнездышка. Быстрее, ноги!

– Андрей, что ты кривляешься. Сядь, пожалуйста. Вернись, – слова-обрывки, которые уже были не в силах сшить порванный фрагмент жизни. Они летели к нему и ударялись о каменную стену неприятия. Возможно, если б к этой стене подлетело хоть одно ЕГО слово, то стена бы дрогнула. Возможно, но ОН молчал.

– Ноги моей здесь больше не будет, – кричал он всем своим видом. – Будьте счастливы, творцы своей жизни.

Эти слова захлопнули дверь отцовской виллы. В ту секунду он решил, что и захлопнули его сердце для этого человека окончательно. Выйдя на улицу, он побежал. Как будто его ноги и впрямь восприняли команду и не желали останавливаться. Андрей бежал и бежал, его сердце билось все чаще и чаще. Он знал, куда бежит, он бежал на обрыв и бежал от себя.

Ему было противно, он как будто во рту долгое время смаковал протухшие чувства, горькие слова скопились там и сводили его скулы. Сегодня он все это выплюнул на отца, но почему-то легче не стало, послевкусие оставалось с ним и явно давало знать о том, что истерика – это удел слабых. Что взрослые люди, и тем более мужчины, ведут себя по-другому.

Но он сорвался, сорвался с обрыва своих ожиданий в отношении отца, он так долго хранил для него эти «папочка и папуля» и не смог их озвучить, обиженный, наговорил кучу гадостей и сбежал. Их разговоры с отцом часто заканчивались плохо, но так хлопнуть дверью он позволил себе в первый раз. То ли пришло время, то ли рваные отношения с личной жизнью и отсутствие самореализации на профессиональном поприще, да мало ли что.

В любом случае, он это уже сделал и прощения просить не собирался. Поэтому его ноги сейчас несли его на любимое место, на скалистый обрыв, там он символично собирался оборвать сегодняшний день, как лист перекидного календаря, и пустить его скитаться по ветру. Кто знает, когда его надует снова в его память.

Он решил оставить все эти воспоминания сегодняшнего дня в прошлом. Но почему-то настоящее с ним не соглашалось, оно постоянно прокручивало эту неприятную сцену дома у отца. Чувство вины говорило, что так нельзя, чувство справедливости показывало в ответ штрафную карточку и заявляло, что отец сам виноват.

Мысли раздирали Андрея на мелкие кусочки и не давали сложиться снова в пазл своего тела, они тянули его в разные стороны и тем самым сильно нервировали своего хозяина. Хотя, судя по потоку негативных мыслей, хозяином он для них давно не был, они полностью завладели его сущностью и управляли им.

Ах, как все прекрасно начиналось; незнакомка София, ну почему ты закончилась так быстро, даже не дав мне шанс начаться в твоей жизни? Тут же мысль-хозяйка ему наворчала, что это он – вор своего шанса, сам забрал у себя его, позволил себе напиться и захрапеть на ухо прекрасной леди. Как он мог ее упустить? Ведь обещал несколько раз, что не заснет.

Обещал и не сделал, не сдержал своих слов. Безответственный болван. Кому такой нужен? Постоянно бросающий вызов себе и миру. Пора успокоиться, а нет, он все ищет, ведомый свой звездой, все открывает новые и новые двери и ждет встречи со своим предназначением. Его ломают, а он встает и идет дальше и выше. Его обижают, а он прощает весь мир вокруг и продолжает верить в себя.

В этих мыслях он добежал до обрыва и под шум волны устроился на самом его краю. Каждый год после встречи с отцом на вилле он шел сюда и сидел здесь часами, впуская в себя ветер и позволяя ему прочистить каждый уголок в его голове, вымести оттуда все плохие мысли, снова сделать его чистым.

– Мама, ну как так?! Почему так рано тебя не стало в моей жизни? Мне так тебя не хватает, – закричал в пустоту Андрей. Зная, что свидетелями его слабости являются только море и ветер, он позволил себе слезы. – Мама, я знаю, что ты не любишь этого. Я помню, что ты просила не плакать о тебе. Я отпустил тебя, ты свободна, я свободен.

Но сегодня мне так тебя не хватает. Я извожу себя. Я не могу ЕГО принять. ОН меня раздражает. Я злюсь на него, я кусаю его своими речами, злюсь на себя. Что со мной не так? Почему я не как все? Скажи! В ответ он получил только «молчанье» тишины.

На самом деле Андрей знал, что тишина умеет говорить, просто мы ее не слышим. Ее диалог с нами идет на других частотах, она нам даже не шепчет, она с нами громко разговаривает, просто мы ее забиваем своими вечными суетными мыслями и делами. Поэтому когда у него получалось ее слышать и слушать, Андрей успокаивался. Однажды для себя он сделал открытие, что ценны люди, с которыми есть о чем поговорить, но гораздо ценнее те, с которыми есть о чем комфортно молчать.

Сейчас он слушал тишину, слушал себя и вспоминал маму. Постепенно мысли улеглись на гладь моря, стало очень спокойно и тихо внутри. Этот долгий день завершался. В этом мире все имеет начало и конец, все однажды появляется и когда-то исчезает из нашей жизни. Важно только настоящее, лишь оно принадлежит нам.

Но иногда, когда настоящим ты не смог насладиться в полной мере, ты позволяешь себе глоток воспоминаний. Прошлое, словно живительный эликсир, помогает тебе не простудиться в холодной реальности, оно греет тебя и лечит твои душевные раны. И в это мгновенье ты разрешаешь прошлому себя утянуть далеко назад, туда, где мамины руки пахнут печеньем с корицей. Туда, где так тепло и уютно. Там хорошо…

 
ПОТЕРЯТЬ, ЧТОБЫ ОБРЕСТИ
 
 
Мне с дерева потери и утраты
Пришлось сорвать плоды так рано.
До вздоха своего последнего и после этой даты
Я буду помнить тебя, Мама.
 
 
Теперь вот иногда во сне с тобой встречаюсь,
«Я близко, очень рядом», – ты мне говоришь.
Смотрю на Дашу я наполненным любовью взглядом
И часто кажется, что за ее спиною ты стоишь.
 
 
Любовь в меня вдохнула жизнь вторую —
Познавшую полет вновь Душу отпусти.
Открыла истину мне неожиданно простую:
Бывает, надо потерять, чтоб снова обрести.
 

Глава 3
«Снова я»

– София, да что происходит?! Ты же знаешь, что для танго нужны двое. Физически ты здесь, но ментально тебя нет, мыслями ты где-то очень далеко.

– Что ты придираешься ко мне сегодня? Я здесь! Я танцую! Что тебе еще надо?

– Ты забыла? Танец рождают не тела, его танцуют души. Я тебя совсем не чувствую. Я не могу так! Езжай домой, иди, погуляй, в общем, исчезни, пока я не сказал лишнего.

– Франко, ты о чем? Я специально к тебе летела. Ты один из лучших учителей танго в Аргентине.

– София, ты играешь с огнем!

– Ну, хорошо, ты – лучший, the best of the world! Давай попробуем еще раз.

– Иди, пробуй на La Boca! Там куча шарлатанов составит тебе пару. Каждый, кто «танцует» там танго, считает, что достаточно надеть шляпу и нагладить две стрелки на своих брюках, и он – мастер. Там, среди туристов и этих неудавшихся танцоров, твое место.

– Почему ты так жесток со мной? – обратилась она к нему.

– Детка, ты о чем? Я пытаюсь достучаться до тебя уже второй день. Ты витаешь в облаках с того момента, как переступила порог моей студии. Я ни разу тебя такой не видел раньше. Списав все на твою усталость после перелета, вчера я закрывал глаза на многое, но сегодня ты опять чем-то выбита, и я уже не готов это терпеть!

– Тебе показалось.

– И тебе тоже, видимо, показалось, что ты умеешь танцевать? Не надо в это играть. Либо живи и дыши танго, либо…

– Что – либо?

– Ты все знаешь сама, девочка-то умная.

– Слушай, танцор диско, – не выдержала София. – Ты меня лучше не зли! – и сделала шаг навстречу ему на приподнятых носках.

– А то что? – включился в танец Франко, увидев ее гнев и слегка отступая назад.

– А то танцевать на La Boca будем вместе! – сказала она, проводя плавно рукой по его плечу.

– Боюсь, тебя освистают, сеньорита! – сказал Франко и, стремительно приблизившись к ней, положил свою руку чуть выше талии.

– Будь дальше, твое дыхание шевелит мои волосы! – слегка присаживаясь, София отставила правую ногу назад.

– Я должен тебя завоевать танцем!

– Попробуй, если умеешь это делать!

– Ах ты, маленькая…

– Кто?

– Танцулька.

– Так себе комплимент! – и София протянула аккуратно свою ногу под его бедром.

– Комплименты тебе будет делать твой мужчина! – и Франко резко притянул ее к себе. – А я – твой учитель танцев, который дает тебе беспристрастные комментарии. А если они тебе не нравятся, то выбрось их вместе со своим ощущением, что ты можешь танцевать.

– О-о-о, да какие мы сегодня строгие! Ты прав, я не умею танцевать, я танцую, – заявила она с вызовом. – Надеюсь, ты чувствуешь разницу?!

– Вот и танцуй, а не гоняй мысли рядом со мной, – он был очень доволен собой. Ему удалось вывести ее из этого коматозного состояния, и она на несколько минут стала богиней танца. – Ты должна быть рядом каждую секунду. Между нами огонь. Я хочу касаться тебя и обжигаться. Мой шаг к тебе и твое пламя ярче, шаг от тебя, а все так же горячо. Только страсть, обжигающая, и больше ничего. Танцуй, София! Ведь ты приехала, чтоб открыть вновь этот мир танго нуэво.

Это эволюция танца. Ты кинула вызов всем бренчащим тебе в спину, что «это уже не танго», что «танец выхолащивается», что «здесь нет классики».

Но ты приехала! Так танцуй. Танцуй душой. Попадай в ритм современности, мир вращается с бешеной скоростью, есть шанс выпасть. И твоя затяжная прострация тебе в этом поможет.

– О чем ты говоришь? – спросила его София, восстанавливая дыхание после танца.

– Ты все понимаешь. Не притворяйся. Минуту назад ты впервые танцевала за эти два дня. Из тебя струились гнев и злость, и в то же время ты дышала чувством. Ты была как огонь. Перышко, пролетая между нами, вспыхнуло бы мгновенно. Вот так и только так надо танцевать танго. Я хочу, чтобы ты каждую секунду отдавалась танцу. А если ты не готова пахать, то мое предложение в силе, иди, погуляй. Ничего не надо.

– Я все поняла. Я буду танцевать. Я здесь с тобой, в настоящем.

– Так-то лучше! – улыбнулся, довольный собой, Франко.

Она была в столице Аргентины уже два дня, и все это время из ее головы не уходила одна лишь мысль: «Ну почему он не звонит?» Это было совсем не похоже на нее.

«Случайная встреча, несколько часов в самолете, большую часть из которых этот «незнакомец» спал чуть ли не на моем плече, и я не могу ни о чем думать. Ведь Франко абсолютно прав.

София, возьми ноги в руки или руки в ноги. В общем, пора что-то делать. Для начала, может, стоит подключить голову! Ты для чего сюда приехала? Давай, девочка, вспоминай. Ну, моя талантливая. Точно! Ты приехала, чтобы танцевать и рисовать. Так чего же ты не танцуешь и не рисуешь? Вернее, ты нарисовала одну картину, у себя в голове, правда. Это всего лишь парень, каких миллионы. Обычный молодой мужчина.

Ну ладно, согласна. Не совсем обычный. Ну и что с того? С чего ты вообще решила, что он будет тебе звонить? Скорей всего, он летел к своей девушке в Испанию, и сейчас под шум волны он уже что-то чирикает ей на ушко. Нежно и романтично. И тебя нет в этой идиллии, детка. Хотя он же говорил про отца и ежегодную встречу на вилле», – вспомнила она.

«Да какая разница, – тут же вмешался снова разум. – Он летел и улетел. Неужели ты наивно полагаешь, что если б ты ему понравилась, то он бы не позвонил в тот же день? Хотя, ради справедливости и последнего шанса, ты права, ты решила немного поиграть и написала номер своего телефона в той части книги, которую он уже прочел. Ну тогда жди! Кто знает, что придет раньше, твоя старость или его решительное „алло“».

«Это ж надо такое придумать: «…звони, если дышать будет без меня сложно». Какой бред! Дочитает книгу и вдруг случайно откроет ее на странице, а там ты – вечный ждун. София, что на тебя нашло? – спросила она сама себя в молчаливом внутреннем диалоге. – Что за ми-ми-ми? Состоявшийся молодой мужчина, отлично сложен, судя по всему, богат – и будет бегать именно за тобой. Ты поразила его прямо в пьяное сердце. Это пьяная любовь! Ты лучшая, София!

Ты вообще последний раз в статистику когда заглядывала? Или ты забыла, что это такое? Это цифры, собранные дружно в рядок, и эти цифры к нам, женщинам, беспощадны! Потому что они упрямо твердят, что нас в мире на одиннадцать миллионов больше, чем мужчин.

София, почему ты все еще не присела от шока? Ты слышала, на одиннадцать?! Не на три, не на пять, а на эти ужасные одиннадцать. Ты осознаешь уровень конкуренции за сердце поэта, пусть и начинающего алкоголика?»

«Хотя он вроде говорил, что не пьет, только изредка, когда летает к отцу, – постаралась она подключить сердце в молчаливый диалог. – Видимо, рана настолько глубока, что лишь реки того, что покрепче, на время обеззараживают ее и не дают болеть. Но проходят дожди в его внутреннем мире и вымывают еще глубже эти ямы обид, и оголяются все неровности и корявости территории его души. Его шрамы кровоточат и, судя по всему, очень давно».

«София, очнись, – забубнил громко разум, чувствуя, как его отодвигают назад. – Ты просто была очередным ухом, на тебя вылили весь этот бред детских обид, и не более. А ты о чем размечталась? Наверное, нафантазировала, что он, проснувшись и поняв, что тебя потерял, бросил все свои дела и побежал искать тебя по аэропорту. Тебя, незнакомку с обворожительным взглядом.

Ну ты даешь! Ты меня удивила, девочка! Вроде и институт на отлично закончила, и конструируешь сложные архитектурные формы, а сама все веришь в легкость бытия. Смешно представить! Прямо так и бегал этот твой пылкий Андрэ по аэропорту Мадрида и кричал: «София! София! Где ты?» Тебе самой не смешно от этого? Даже в самых дешевых и сопливых романах так не бывает, а ты захотела, чтоб твоя история оказалась идеальной?! Девочка влюбилась, мальчик тоже. Happy end обеспечен. Да, Софа, ну ты и…»

– Ты опять? – Франко аж вскрикнул.

– Что? – не поняла его потерявшаяся в своих мыслях София.

– Я все вижу!

– Что ты видишь?

– Вижу, как в твоих глазах снова растекается грусть. Но она необычная, это не грусть депрессии.

– В смысле?

– Она весенняя.

– Слушай, я давно тебя знаю. Вроде ты отличался умом и сообразительностью и всегда был мудр.

– Почему это был?

– Вот и я хочу тебя спросить, что с тобой случилось. Нести такую чушь с утра пораньше. «Весенняя грусть» – это сильно!

Ты, видимо, много танцуешь и мало спишь, – постаралась она все перевести в шутку.

– А ты, видимо, много болтаешь и совсем не умеешь обманывать.

– Ты сейчас о чем вообще?

– Я о том, что теперь стал понимать, что происходит с тобой.

– И что же со мной происходит, мой ясновидящий друг?

– Кто-то, похоже, влюбился.

– Чего? – София попыталась сделать максимально удивленное лицо.

– Того!

– Ты сам слышишь, что говоришь?

– Я-то отлично слышу. И то, что ты сейчас споришь со мной, только лишний раз доказывает, что я прав.

– Тебе точно надо больше отдыхать. С памятью проблемы начались. Ты совсем все забыл?

– Что именно? Твое имя, к примеру, еще помню.

– А почему я к тебе так спонтанно прилетела в этот раз, ты помнишь?

– Конечно! Ты, птичка моя певчая, прилетела, чтоб зализать свои ранки и крылышки восстановить.

– Вот именно! – возмутилась София. – Ты же знаешь, что я несколько дней назад рассталась с Филом. Это было очень болезненно. Я решила, что сейчас только танец будет способен меня спасти. И вот я здесь и вынуждена слушать весь этот бред.

– Знаешь, я за тобой второй день наблюдаю и даже подумать не мог, что причиной твоей прострации и зависания в облаках стало ЭТО чувство.

– Ты продолжаешь?

– Я констатирую. Сначала я думал, что именно разрыв отношений мешает тебе сосредоточиться. Терпеливо ждал. Но то, что я увидел несколько минут назад, прояснило картину. Снег, грязный, старый снег сошел, и на его место пришла новая весна, не обращая внимания на календарь.

– А у тебя мозги не сошли?

– Твои движения стали мягкие и плавные, – продолжил Франко, не обращая внимания на ее колкости. – Ты словно проснувшиеся кошечка, и танец твой другой. Даже когда я тебя цепляю, ты остаешься нежной. Ты словно вновь родилась, чистота струится шлейфом за тобой. Ты вроде все знаешь и умеешь, но твое тело говорит о том, что оно открыто для экспериментов. Рука ложится чуть плавней, нога тянется изящней, ты как воскресшая из пепла птица феникс. Вновь полна огня, другая, но не для тебя.

– Может, пойдешь стихи попишешь?! Большего бреда я не слышала. Я прилетаю к тебе уже третий раз. Танцую здесь с тобой. Ты меня знаешь, если у меня есть цель, мне никто и ничто не помешает, я ее достигну. Разум меня сюда привел и сказал: чтобы выжить, я должна танцевать, согнать с себя сто потов и отточить мастерство. А ты мне про какую-то любовь. Я поиграла в эту игру, больше не хочу!

– Красавица моя, поверь моему опыту, в любовь поиграть невозможно.

– А ты что, по совместительству еще и гуру любви? Почему твоему опыту я должна верить?

– Ну и характер! Хорошо, просто послушай, как вижу этот мир я. Мне часто казалось, что любовь начиналась и заканчивалась мной. Я думал, что контролирую ее. Только мой контроль обрывался ровно тогда, когда я встречался с ней глазами. Именно оттуда смотрело на меня это чувство. И если оно не взаимно, то я тебе и себе не завидую. Эта лавина снесет на своем пути все преграды. Нет для любви ни расстояний, ни времени. Ты и сама не захочешь сопротивляться. Потому что не было и не будет на Земле чувства ярче и сильнее. Сейчас ты кряхтишь, как подбитая птица. Пытаешься не столько меня, сколько себя убедить, что любви нет. Но это глупо! Ты восстановишься скоро, твои крылья окрепнут. И рано или поздно, но ты захочешь их раскрыть вновь и полететь навстречу этому чувству. И судя по тому, что я вижу и слышу, все уже случилось и сопротивляться слишком поздно.

– Иди ты знаешь куда?

– Куда?

– На танцпол, – и София указала ему направление. – Хватит болтать, я, кажется, тебе плачу деньги, и немалые, за другое. Давай лучше еще раз отрепетируем «Болеос».

– Ты уверена?

– Не зли меня! Я приехала сюда танцевать, а не болтать с тобой. Выходи на танцпол.

– Отлично! Проверим, так ли ты хватка на детали, как на слова.

– Не сомневайся! – выпалила София и приблизилась к нему.

– Теперь ты слишком близко, – бросил ей Франко. – Я хочу от твоего танца «Вау!» Ты должна мне дать контакт без контакта. Это высочайшая точка профессионализма.

– Как я это сделаю?

– Меньше думай о том, как, а больше доверяй своему телу и танцуй. Танцуй душой. Слушай музыку и иди за ней, ведомая этой мелодией. Скользи на поверхности этой игры, впечатывай себя в воздух. Слегка касайся меня. Выше ногу! Выше, кому сказал. Это не «Болеос», это – цирк! Выше и изящнее. Вот так! Еще! Отлично!

– Я уже не могу! Дай перерыв.

– Можешь! Рви воздух за собой. Только рви его так, чтоб можно было вновь склеить. Наноси рану аккуратно, нежно. Не ломай, а лишь перестраивай. Давай! Еще взмах. Твоя нога как крыло! Легче! Еще! Легче, я сказал. Выше!

– Ты хочешь, чтоб я всех покалечила на Милонги? – спросила она задыхаясь.

– Не переживай за всех. Хватит вообще думать о других и их чувствах. Начни с себя. Что хочешь ты? Что ты чувствуешь? Какие желания в тебе сейчас живут? Только эти мысли я разрешаю озвучивать вслух в моей студии. Обо всем остальном молчи. Лучше больше танцуй.

Эти слова выдернули ее из реальности и возвратили к воспоминаниям. Почти то же самое всегда ей говорил и говорит папа. Конечно, не так грубо и резко, но смысл тот же. Он всегда повторяет, что, лишь полюбив и приняв себя, она способна будет услышать и почувствовать этот мир через свои ощущения в нем. «Стань тем, чего ждешь, – часто повторял отец, – и тогда к тебе слетятся все твои желания на крыльях возможностей». Это письмо она помнила наизусть и называла его игриво «Любовь-Морковь». Оно было одним из самых любимых, пожалуй, самое. И сейчас, пока Франко выскочил за кофе, она, воспользовавшись небольшой передышкой, прочитала его в своей голове, буковку за буковкой…

«ДОЧЕНЬКА, КРАСАВИЦА МОЯ! Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, С ЧЕГО НАЧАТЬ. НО Я ТОЧНО УВЕРЕН, ЧТО КОГДА ТЫ БУДЕШЬ ЧИТАТЬ НАЧАЛО ЭТОГО ПИСЬМА, ТО БУДЕТ УЖЕ НЕВАЖНО, О ЧЕМ ЗДЕСЬ НАПИСАНО! И ПРИ ЭТОМ Я УВЕРЕН, ЧТО К ТОМУ МОМЕНТУ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ БУДЕТ ЕЩЕ ОЧЕНЬ МНОГО ПОВОДОВ ПОГРУСТИТЬ О НЕЙ… О ЛЮБВИ! ОДНАКО ЗНАЙ, ЧТО ЭТА ГРУСТЬ ВСЕГДА СВЕТЛАЯ. ПОЧЕМУ?

ДА ПОТОМУ, ЧТО ЕСЛИ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛ КТО-ТО, КТО ОСТАВИЛ СЛЕД В НЕЙ, ПУСТЬ ДАЖЕ ЭТОТ СЛЕД НЕ РОВНЫЙ И НЕ ИДЕАЛЬНЫЙ, НО ОН ЕСТЬ, ТО ЗНАЧИТ, ТЫ ЖИЛА. ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЖИЛА.

В ТОТ ДЕНЬ ТЫ СИЛЬНО ПЛАКАЛА. ТЕБЕ БЫЛО ОКОЛО ПЯТНАДЦАТИ, И ТЫ ГОВОРИЛА, ЧТО БОЛЬШЕ НИКОГДА, НИКОГДА, НЕ ПОЙДЕШЬ В ЭТУ ШКОЛУ, В ЭТОТ КЛАСС. ПОТОМУ ЧТО ТАМ ЕСТЬ ОН.

ЕСЛИ ЧЕСТНО, «ОН» БЫЛ ТАК СЕБЕ! ПРЫЩАВЫЙ, С ГРЯЗНЫМИ ВОЛОСАМИ, КОТОРЫЕ СЛОВНО МАКАРОНЫ СВИСАЛИ С ЕГО ГОЛОВЫ, КАК С ДУРШЛАГА. А ЭТИ МАНЕРЫ… ВЕРНЕЕ, ИХ ПОЛНОЕ ОТСУТСТВИЕ. НО НЕ ОБ ЭТОМ РЕЧЬ СЕЙЧАС. САМОЕ ГЛАВНОЕ, ЧТО ТОГДА, КОНЕЧНО, Я ТЕБЕ ОБ ЭТОМ НЕ ГОВОРИЛ. ПОТОМУ ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ ЭТОТ «ОН» БЫЛ ВСЕМ МИРОМ. САМЫМ КРАСИВЫМ, САМЫМ ВАЖНЫМ, САМЫМ-САМЫМ… А ЗНАЧИТ, И ДЛЯ НАС С МАМОЙ «ОН» БЫЛ ТОЖЕ ЛУЧШИМ.

ДОЧКА, ПРОСТИ МЕНЯ ЗА ЭТИ СЛОВА, НО СПАСИБО ТЕБЕ И ЖИЗНИ, ЧТО «ОН» ВСЕ-ТАКИ «БЫЛ»! И СЕЙЧАС «ОН» УЖЕ ЧЬЕ-ТО СЧАСТЬЕ. НЕ ТВОЕ! НАДЕЮСЬ, ТЫ, ЧИТАЯ ЭТИ СТРОКИ, УЛЫБНУЛАСЬ)))

НО ВОТ В ТОМ ПРОШЛОМ, КОНЕЧНО, УЛЫБКЕ МЕСТА НЕ БЫЛО. ГДЕ ЕЙ ТАМ ВЫЖИТЬ, В ЭТОМ ОКЕАНЕ СЛЕЗ. А ВСЕГО-ТО НАВСЕГО В ТОТ ДЕНЬ ЭТОТ «НЕУДАВШИЙСЯ АЛЕН ДЕЛОН» ПРИГЛАСИЛ НА МЕДЛЕННЫЙ ТАНЕЦ ВИКУ. НЕ ТЕБЯ, А ТВОЮ ОДНОКЛАССНИЦУ. А ТЫ ТАК ДОЛГО ГОТОВИЛАСЬ, ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАЛА С ТУШЬЮ НА ГЛАЗАХ И ПОМАДОЙ НА ГУБАХ, А «ОН» НЕ ЗАМЕТИЛ ЭТОГО И ПРОСТО ПРИГЛАСИЛ НЕ ТЕБЯ. НУ, ЧТО ЖЕ, ВИКТОРИЯ ГОРДО НЕСЛА СВОЕ ИМЯ, ЗАВОЕВЫВАЯ ПОБЕДЫ НА ФРОНТАХ ПЕРВЫХ ШКОЛЬНЫХ ЧУВСТВ.

ПОНЯТНО, ЧТО С ВЫСОТЫ МОЕГО ОПЫТА МНЕ ЛЕГКО БЫЛО ПОДБИРАТЬ ТАКИЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ, КАК «ВСЕГО-НАВСЕГО» И «ПРОСТО ПРИГЛАСИЛ НЕ ТЕБЯ». ДЛЯ ТЕБЯ ЖЕ ТОГДА КАЖДОЕ МОЕ СЛОВО БЫЛО КАК НОЖ. ОСТРОЕ И РАНЯЩЕЕ.