Текст книги "Сказания о Русской земле. Книга 3"

Флорентийская уния, отвергнутая в Москве, была, конечно, встречена с живейшей радостью католиками в Польше и Литве. Польский король Владислав Ягайлович дал жалованную грамоту присоединенному русскому духовенству Западной Руси «ввиду соединения церквей», рассчитывая, что его митрополитом будет Исидор. Но Исидор бежал из Москвы, нигде не останавливаясь, ни на Руси, ни в Литве; после же того, как Владислав был убит под Варной, брат его Казимир, не желая ссоры с Москвой, признал Иону митрополитом и над западнорусской церковью, в которой поэтому, конечно, не было и речи об унии.

Но папы не так легко хотели от нее отказаться, и в 1458 году отправившийся в Рим, после взятия Царьграда турками, константинопольский патриарх Григорий Мамма, заискивая к папе, поставил митрополитом для Западной Руси некоего епископа Григория, ученика и ревностного последователя кардинала-митрополита Ионы из северо-восточных владык, которые отправили западнорусским епископам увещание не принимать к себе Григория. На это Казимир, ведя свою обычную игру в две руки, не согласился и даже предложил Василию Темному избрать Григория вместо Ионы и для северо-восточных епархий, ссылаясь на то, что Григорий привез с собой грозное послание папы, в котором тот повелевал: «Поймать и сковать нечестивого отступника Иону». Но Василий, разумеется, не согласился. Русская же митрополия вновь разделилась и на этот раз окончательно.

Разделение это крайне горестно подействовало на святого Иону, который, поставив себе преемником епископа Феодосия Ростовского, преставился в 1461 году, прославившись еще при жизни чудотворением. После же кончины народ почитал его за крепкую любовь к православию и Русской земле наравне со святителями Петром и Алексием. В следующем 1462 году сошел в могилу на 47-м году жизни и великий князь Василий; он умер от прижигания тела трутом, что делал по совету тогдашних врачей, полагавших, что у него «сухотная болезнь».

Из лиц, занимавших видное положение при Василии Темном и стяжавших по себе память за верность своему государю, обращают на себя внимание князья Ряполовские и Оболенские. Последние были потомками святого Михаила Черниговского, и многие из них оказались весьма искусными в ратном деле. Затем удержали свое значение и бояре Кобылины-Кошкины; члены этой семьи отличались особой преданностью Василию в самые тяжелые времена, вместе со знаменитым Феодором Басенком. Верными слугами Темного были также члены древнего рода Плещеевых, из которого происходил святой Алексий, митрополит Московский, а именно бояре Феодор Челяднин и Василий Кутузов. Запятнал же свое имя черной изменой боярин Иван Старков, предавший Василия в тяжелое время и перешедший на сторону Шемяки.

Василий Темный оставался в течение всей своей жизни почтительным сыном по отношению к Софии Витовтовне и безупречным мужем, завещав после смерти своей вдове, по обычаю предков, богатые земли с деревнями и селами, из которых некоторыми великие княгини могли распоряжаться совершенно по своему произволу и завещать в свою очередь кому угодно. Такие владения, составлявшие полную собственность великих княгинь, назывались «опричнинами».

Княжеские доходы при Василии Темном состояли, как и в древние времена, из судебных пошлин и различного рода податей. Весьма крупную статью их составляли, кроме того, и доходы от произведений земли, так как потомки Калиты, как мы видели, усердно собирая Русскую землю, употребляли значительную часть своих денег на скупку земельных участков у мелких удельных князей и других лиц[4]4
  В этом отношении, как и во многих других, московские князья составляли полную противоположность польским королям. Последние постоянно нуждались в деньгах и постепенно заложили и распродали немцам всю Силезию, составлявшую исконное их владение.


[Закрыть]. Затем крупные доходы приносили также: рыбная ловля, пчеловодство, охота и ловля бобров; для охоты посылались на север целые ватаги звероловов, а бобровыми гонами заведовали особые бобровники. В большом ходу была и ловля кречетов для охоты, а также и медведей, которых во множестве водили по Руси для потехи народа. Князья держали тоже большие стада коней и имели обширные сады.

Первенствующее значение в государственной жизни имела, как и прежде, княжеская дружина, то есть военно-служилое сословие, причем, как и в старину, старшие в этом сословии, бояре, составляли ближайших советников князя, так называемую Боярскую думу. Им же князь приказывал ведать и внутренними отраслями государственного управления.

Так как в Московском княжестве князья сидели на одних и тех же местах, то дружина, конечно, также приобрела оседлость, причем члены ее скоро сделались значительными землевладельцами, главным образом потому, что награды военно-служилому сословию производились в то время преимущественно пожалованием землей, причем, если земли давались во временное пользование, то они назывались поместьями, а если, напротив, в вечное и потомственное владение, то вотчинами.

Но были, впрочем, и другие виды жалованья за службу, а именно: боярам давались на кормление или доходы с целых городов, или же доходы в данной местности с какой-либо одной отрасли великокняжеского хозяйства; первые бояре, получавшие города на кормление, назывались введенными, а вторые, получавшие только доход с известной статьи хозяйства, – путными (старинное слово путь и настоящее доход – от доходить – выражают одно и то же понятие). Ниже бояр стояли боярские дети и дворяне, самым же младшим служилым сословием были «вольные княжеские слуги, или люди дворовые», таможенники, приставы и прочие, получавшие разного вида жалованье; под ними были уже слуги полусвободные: бортники, садовники, конюхи, псари, ловчие и другие. Остальное население, не принадлежащее к служилому сословию, составляло так называемое земство, или тяглое население. К верхнему слою этого сословия принадлежали наиболее крупные торговцы – гости, за которыми следовали собственно купцы, делившиеся на сотни – гостиную, суконную и другие.

Д. Крайнев. Портрет боярина

Низшее городское население имело наименование черных людей; они делились на «черные сотни».

Сельское население, как и теперь, носило название крестьян; слово это происходит, вероятно, от древнеарийского слова – крст – борозда (откуда бороздить – крстить – пахать). Весьма замечательно, что оно почти совпадает со словом «христианин», почему многие простые люди и смешивают эти названия, и в этом смешении кроется глубокий внутренний смысл, так как русский человек по природе сельский житель и горячий христианин. Назывались крестьяне в XV веке также сиротами; слово это показывало, разумеется, сочувственное к ним отношение других слоев населения. Крестьяне были по-прежнему свободны, но, чтобы обрабатывать землю, должны были заключать условия с ее владельцами: частными собственниками, монастырями или государством; при этом, ввиду того, что частые переходы хлебопашцев от одного владельца к другому являлись крайне убыточными для народного хозяйства, в XIV–XV веках начали уже делать некоторые попытки к ограничению этих переходов. Так, в Московской Руси для них был назначен срок – именно осенний Юрьев день, то есть окончание полевых работ; кто же уходил раньше этого дня, того возвращали к прежнему владельцу земли.

Кроме свободного сельского населения, по-прежнему были и несвободные, или холопы. Общее обеднение, наступившее во время татарщины, значительно увеличило число холопов; многие закладывались в холопы за долги, а иные, как это делалось и в Западной Европе, шли добровольно в холопы к сильным и богатым людям, просто потому, что за их спиной им жилось легче и они могли скорее найти защиту от лихих людей.

При Василии Темном встречаются первые известия о казаках, именно о казаках рязанских, населяющих украинные рязанские места и живших бок о бок с хищниками, хозяйничавшими постоянно в наших южных степях. В казаки шли, конечно, самые бедные, но притом и самые выносливые и воинственные люди, потерявшие надежду на сносную жизнь в родных местах и шедшие искать лучшей доли в пограничное приволье, с тем чтобы с оружием в руках отстаивать ее от татар и иных лихих людей.

Нравы населения отличались во времена Василия Темного той же грубостью, которая явилась последствием нашествия татар; в высшем сословии женщины редко показывались на улицах и жили почти исключительно в тесном семейном кругу. Любимыми занятиями народа были бои кулачные и на дрекольях; среди бояр же устраивались «игрушки», подобно рыцарским поединкам (турнирам) Западной Европы; игрушки эти иногда оканчивались смертью.

С. Иванов. Юрьев день

Грубость нравов отразилась также и на законодательстве: участилось применение смертной казни, причем она полагалась во многих случаях за воровство, разбой и конокрадство. Часто употреблялись также телесные наказания, которые на Руси применялись ко всем преступникам, невзирая на их звание; на Западе же благородные были от них освобождены. Из этих телесных наказаний наиболее употребительным было битье кнутом; оно происходило обыкновенно на торгу, то есть на городских площадях, и носило поэтому название «торговой казни».

Отмечая это огрубение нравов в Русской земле, следует, однако, отнюдь не забывать, что в Западной Европе они были еще значительно более жесткими. Смертная казнь и жестокие пытки применялись там во множестве случаев, не говоря уже об ужасе инквизиционных судилищ и десятках тысяч костров, ею зажженных.

Вместе с тем, если мы находим несомненное огрубение нравов во время Шемякинской смуты, то следует помнить, что в Западной Европе XV век ознаменовался общим крайним упадком нравов, а шедшие там войны и усобицы сопровождались прямо ужасающими жестокостями и злодействами. Мы уже видели, какое полное отсутствие нравственности проявлялось в поступках наших ближайших соседей – Ягайлы, Витовта и Свидригайлы; не менее безнравственны были ливонские и прусские рыцари, крайне бесчеловечно относившиеся к побежденным им народностям. Современный немецкий летописец говорит, что «наши собаки пользуются лучшим обращением, нежели эти побежденные люди».

В остальной Европе нравы были не лучше.

В первой половине XV века закончилась знаменитая Столетняя война между Англией и Францией, ознаменовавшаяся вместе с подвигами мужества и многочисленными жестокостями, коварством и низостями, из которых величайшей было сожжение католическим духовенством на костре якобы за сношение с нечистой силой святой девушки Жанны д'Арк. Она привела Францию к победе и затем была малодушно предана англичанам французами же, а в настоящее время, по прошествии 500 лет после ее сожжения, торжественно причтена к лику святых тем же латинским духовенством, которое осудило ее на сожжение.

Тогда же жил во Франции знаменитый барон Жиль-де-Ретц, более известный по прозванию Синяя Борода, убивший нескольких жен и в течение 14 лет похитивший огромное количество детей с тем, чтобы среди страшных истязаний медленно выпускать из них кровь и приносить этим жертву сатане и прочим нечистым духам, «подателям золота, знания и могущества».

Наконец, во времена же Василия Темного царствовал во Франции мрачный король Людовик XI; он ознаменовал свою жизнь великим делом, так как собрал воедино почти всю Францию, разделенную до этого между несколькими владетелями, постоянно между собою враждовавшими; но ужасом веет при чтении о тех способах, к которым он прибегал для этого собирания. Людовик восстал против собственного отца, затем против облагодетельствовавших его герцогов Бургундских и ознаменовал все свое царствование страшным вероломством и утонченными бесчисленными казнями, причем любимым его занятием было запирать своих врагов в небольшие железные клетки, в которых они могли помещаться только съежившись, и ежедневно приходить любоваться их страданиями; мысль о таком изуверстве ему подал один латинский кардинал, которого он первого же и засадил в клетку и выдержал в ней 12 лет.

На юге Европы, в Испании, Италии и Византии, нравы были нисколько не лучше; особенно же жестоки были они в Италии: убийства родных братьев были там делом самым обыденным, причем отрава употреблялась так же часто, как и кинжал. Владетели итальянских городов постоянно враждовали как друг с другом, так и с партиями противников в своих собственных городах и изощрялись до чрезвычайности в устройстве разного рода западней и тайных убийств. Совершенно по тому же направлению шли в XV веке и папы: борясь за власть с могущественными князьями Италии, они держали особых наемников, которые совершали неслыханные зверства во владениях их врагов и избивали тысячами совершенно невинных жителей; при этом особую известность своими преступлениями, из которых убийства и отравление были лишь одним из видов, приобрел во второй половине XV века папа Александр VI, из фамилии Борджиа. Мы встретимся с ним в нашем дальнейшем изложении.

Замечательно, что такое невероятное падение и ожесточение нравов в Западной Европе происходило в то время, когда науки, искусства и ремесла достигли в ней весьма большого развития и ученые пользовались повсеместно огромным влиянием, а многие города славились своими высшими учебными заведениями – университетами, которые вмещали в себе по несколько десятков тысяч слушателей.

Фреска из церкви Спаса Нередицы близ Новгорода. XII в.

Поэтому, рассматривая нравы Русской земли в XV веке, мы видим, что они были значительно мягче и неизмеримо чище, чем западноевропейские, несмотря на то, что научное образование вследствие татарщины стояло у нас тогда крайне низко. Сам великий князь Василий Темный был неграмотен; при этом наши ближайшие западные соседи – Польша, Литва и орденские немцы – ревниво заслоняли от нас все, что могло идти к нам с Запада в целях истинного просвещения, а также для развития разного рода искусств и ремесел. Особенно недружелюбно относились купцы ганзейских городов, торговавшие с Великим Новгородом, Псковом, Смоленском, Витебском и Полоцком, к тому, чтобы русские купцы сами ездили за море, и всячески старались им препятствовать в этом. Таким образом, жители перечисленных городов, соприкасавшиеся с иностранцами, могли заимствовать у них главным образом только плохое. В Новгороде и Пскове упали когда-то знаменитые искусства: иконопись и строительство, Москва в XV веке уже значительно их опередила. Одни лишь деревянные Царские врата, сооруженные новгородцами в XV веке в церкви Спаса Нередицы, замечательны по своей высокохудожественной работе.

Конечно, высшее русское духовенство продолжало по-прежнему быть носителем и распространителем просвещения. В это время особенно развилось составление житий русских святых, что вместе со сказаниями о замечательных князьях и событиях родной земли (о нашествии Батыя, Евпатии Коловрате, Мамаевом побоище, об убиении в Орде Михаила Тверского и прочими) составляло любимое чтение наших предков. Имелись составленные русскими писателями и сказания о путешествиях в разные страны, из которых особенной известностью пользовались уже упомянутые нами воспоминания суздальского священника Симеона о Флорентийском соборе и сказание «О создании Царьграда и взятии его турками». Вместе с тем у нас обращались и переводные сочинения с греческого, болгарского, персидского, арабского и даже индийского языков. Конечно, больше всего было переводов с языков греческого и болгарского благодаря усилившимся сношениям России с Константинополем и Афоном[5]5
  Исследованию вопроса о переводных сочинениях в XIV–XVII столетиях посвящен обширный труд академика А.И. Соболевского «Переводная литература Московской Руси XIV–XVII веков» в «Сборнике отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук» 1903 года.


[Закрыть]. Среди упомянутых сочинений, наряду с духовно-нравственными книгами и историческими, видное место занимали также книги отреченные, то есть признанные церковью вредными и запрещенными. Сюда относились разные ложные сказания из Ветхого и Нового Завета, порою и кощунственные, а также и различные книги о волхвовании и чародействе, чем очень жадно занимались в те времена во всей Западной Европе. Среди последних наибольшею известностью пользовались на Руси «Тайная Тайных», или «Аристотелевы врата», ложно приписываемая великому греческому мудрецу Аристотелю, воспитателю Александра Македонского; «Рафли» (гадание по черточкам и точкам); «Шестокрыл» (гадание по звездам); «Лопаточники» (волхвование по лопаткам убитых животных); «Трепетники» (гадание по дрожанию мышц, зуду в различных частях тела, звону в ушах) и прочие.

Русское высшее духовенство продолжало, как мы видели, всецело следовать заветам святых митрополитов Петра и Алексия и в противоположность латинскому всячески заботилось не об усилении собственной власти, а об укреплении державы московских государей для собирания Русской земли воедино.

Конечно, только благодаря глубокой любви к православию, поддержанной в сознании всех высоким нравственным поведением высших пастырей церкви, среди которых было немало святых, мог необученный грамоте Василий Темный безошибочно решить вопрос об отвержении Флорентийской унии и тем навеки определить судьбу русского народа.

Пафнутий Боровский. Икона

В одно время со святителем Ионою подвизались в Русской земле и другие угодники Божий, так же, как и он, причтенные нашей церковью к лику святых.

В Новгороде особенно прославились своим благочестием и святостью архиепископы Евфимий и Иона. Святой Евфимий отличался редкой щедростью по отношению к сирым и бедным; он был горячим сторонником Василия Темного в борьбе его с Шемякой и скорбел душой, видя глубокое падение нравов Новгорода. Им были открыты нетленные мощи святого Варлаама Ухтынского, а также сооружена знаменитая звонница Софийского собора. Преемником святого Евфимия был святой архиепископ Иона. Он тоже отличался своею необыкновенно широкой помощью бедному люду и являлся всегда усердным печальником за Новгород перед великим князем Василием Васильевичем.

Такою же святостью жизни прославили себя святители церкви Пермской, преемники святого Стефана – святые Герасим, Питирим и Иона Пермские, положившие величайшие труды, полные высокого самоотвержения, на просвещение диких язычников.

Во второй половине XV века стяжали себе венец святости и многие иноки; некоторые из них жили отшельниками в отдаленных окраинах Русской земли, преимущественно на суровом Севере; другие положили основание многолюдным обителям. Так, преподобный Дионисий положил начало знаменитой Глушицкой обители в Вологодской губернии, в которой подвизались многие святые. Из них особенно замечателен святой Григорий Пелыпемский, отличавшийся чрезвычайно праведной и суровой жизнью. Во время жестоких опустошений, которым предавал Димитрий Шемяка Вологодский край, у святого Григория находили приют множество несчастных, причем с целью их защиты он решил обратиться с увещательным письмом к Шемяке и был за это сброшен им с высокого моста в воду, отчего и принял смерть. Прославился своей святостью и святой Макарий Желтоводский, следовавший всю свою жизнь самому суровому посту и воздержанию; его подвижническая жизнь производила настолько сильное впечатление, что даже многие татары, видя ее, принимали христианство.

Особенной святостью жизни своих иноков славился также при Василии Темном Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, часто совершенно затиравшийся в зимнее время льдами.

Пустынные берега реки Ваги в дебрях Двинской земли озарились подвигами преподобного Варлаама Шенкурского, бывшего в миру новгородским посадником – Василием Степановичем Своеземцевым.

Близ самого Новгорода сын тверского боярина Иван Борозда, в иночестве Савва, побывав на Афоне, основал обитель на реке Вишере, которая также дала Русской земле многих подвижников. Сам же преподобный Савва долгое время подвизался на столпе.

В то же время в пределах Московского великого княжества стяжал себе знаменитость великий подвижник преподобный Пафнутий Боровский. Пафнутий с ранней молодости отличался любовью к благочестию и основал свою обитель, подобно преподобному Сергию, в густом лесу, недалеко от города Боровска. Он вел такой строгий образ жизни, что вкушал ровно столько пищи, чтобы не умереть. Принявши схиму и обрекши себя на уединенную молитву, он после этого не мог уже совершать литургию и только раз по нужде служил Пасхальную обедню, причем совершал это с таким благоговением, что по окончании ее сказал своим ученикам: «Ныне душа моя едва осталася в теле».

Святой Пафнутий отличался неумолимой строгостью в соблюдении чистоты догматов нашей веры и обладал страшным даром проникать насквозь в души приходящих к нему и открывать все их тайные мысли. Во время своей земной жизни он совершил множество исцелений от болезней и ежедневно кормил до тысячи человек, когда случался голод.

Подвизались в это время и несколько знаменитых юродивых: блаженный Максим Московский, блаженный Исидор Ростовский и блаженный Михаил Клопский, живший в Новгороде. Михаил Клопский обладал даром прозорливости и чудотворения, смело обличал Шемяку в его злодеяниях и предсказал его смерть.

Наконец, во время Василия Темного жили и подвизались смиренные основатели первой обители на Белом море – знаменитого Соловецкого монастыря. На устье реки Выга у бедной часовни проживал старец Герман, много постранствовавший на своем веку, причем в этих странствованиях он посетил как берега Белого моря, так и пустынный остров Соловки. Однажды к нему пришел другой старец, убеленный сединами. Это был Савватий, прошедший строгое подвижничество в Кирилло-Белозерской обители, но в поисках за более тяжкими трудами побывавший и в монастыре на Валаамском острове, откуда он направил свои стопы на север и дошел до часовни, где проживал Герман. Они поселились вместе. Узнав о существовании дикого Соловецкого острова, Савватий уговорил Германа идти с ним туда для подвижничества. Оба древних старца прибыли на остров в 1429 году, совершив в малой ладье переезд через бурное море в течение двух дней. Они построили своими руками убогую хижину и стали терпеливо сносить суровую северную природу, согреваясь любовью к Господу и проводя почти все время в молитве и пении псалмов.

Г. Угрюмов. Святые Зосима и Савватий Соловецкие

Слух об отшельниках дошел до прибрежных жителей, и они послали одну семью, чтобы ознакомиться ближе со средствами острова с целью устроить на нем поселение. Раз Савватий пел с Германом воскресную всенощную и вышел покадить крест, поставленный перед их кельей. Вдруг неожиданно послышались крики. Оградив себя крестным знамением, дряхлый старец бросился смело на них и увидел горько рыдавшую женщину. «Я шла к мужу, – объяснила она, – и вдруг встретила двух светлых юношей, сказавших мне: „Бегите отсюда, не для вас это место; сонмы иноков будут здесь славить Бога; бегите, иначе скорая смерть постигнет вас“». Герман рассказал старцу об этой встрече, и оба прославили Господа за возвещенную им Его волю.

На шестом году совместной отшельнической жизни Герман отправился на берег к реке Онеге, для нужд кельи; после же его отъезда в том же году старцу Савватию было извещение о скором его разрешении от телесных уз. Он решил поспешить на твердую землю, чтобы приобщиться Святых Тайн и, пробыв два дня на море в ветхой лодке, достиг берега, после чего отправился в часовню на реку Выг, где встретил нового игумена Нафанаила. Нафанаил причастил Савватия, и тот на другой день умер; Савватий скончался сидящим в куколе и мантии, с кадильницей в руках и молитвою на устах и был похоронен тут же, у часовни.

По кончине Савватия остров долго оставался необитаемым. Только в 1436 году старец Герман встретил на устье реки Сумы инока Зосиму, искавшего удобное место для безмолвия, и рассказал ему про свою жизнь с Савватием. Зосима предложил Герману вновь отправиться с ним на Соловецкий остров, куда оба старца и прибыли благополучно. Они тотчас же поставили себе кущи из ветвей и провели ночь в молитве.

М. Нестеров. Молчание

Утром Зосима, выйдя из шалаша, увидел над собой необыкновенный свет и в воздухе церковь. Вначале он ужаснулся, так как еще не был знаком с видениями, но затем возблагодарил Господа за указание места для сооружения храма, после чего немедленно же стал с Германом рубить лес для постановки келий. На исходе лета Герман отправился на Сумский берег, чтобы запастись хлебом, и не смог из-за непогоды вернуться до весны на остров, на котором Зосима оставался совершенно один, причем хлеб ему приносили два каких-то неизвестных человека, бесследно затем скрывавшихся.

По возвращении Германа к ним мало-помалу стали собираться другие иноки, и общими трудами была воздвигнута церковь во имя Преображения Господня, в которую блаженный Иона, архиепископ Новгородский, прислал антиминс и церковную утварь. Затем по просьбе братии он послал им и игумена; но игумен этот из-за суровой природы не мог оставаться на Соловках. Иона прислал другого; когда же и второй не выдержал тамошних условий жизни, то братия упросила Зосиму принять на себя игуменство, на что он согласился после многих отказов. Монастырь скоро прославился святостью жизни своих иноков, и к нему начали стекаться богомольцы и приношения.

Через несколько лет была построена другая церковь Преображения Господня, а потом и Успения Божией Матери.

Затем, к великой радости братии, удалось разыскать одного новгородца, который похоронил Савватия у устья реки Выга. Сам Зосима отправился за его телом и перевез в Соловки. Мощи Савватия оказались не только нетленными, но источали при этом благовонное миро.

По делам обители преподобному Зосиме пришлось побывать и в Новгороде. Нравы вольного города пришли в это время уже в полный упадок, и действительная власть над ним принадлежала алчной и властолюбивой женщине – знаменитой Марфе Посаднице из семьи Борецких. Она сурово приняла Зосиму и велела его выгнать из своего дома. Тогда он покачал головой и сказал: «Вот наступит день, когда в этом дворе исчезнет сила жителей его, и затворятся двери дома сего, и уже никогда не отворятся, и будет двор этот пуст». Новгородский же владыка принял сторону Зосимы и выхлопотал ему грамоту на владение Соловецким островом.

Тогда смилостивилась и Марфа; она просила у него прощения и пригласила на большой обед к себе. Зосима согласился. На этом пиру у Марфы произошло замечательное явление. Святой старец взглянул на шестерых бояр, сидевших за столом, затрепетал и заплакал. Те поняли, что он видел нечто ужасное. «Я видел, – говорил он своему ученику Даниилу, возвратившись с пира, – страшное видение: шестеро этих бояр сидели за трапезой, а голов у них не было; и в другой раз я взглянул на них и то же увидел, и в третий – все то же. С ними сбудется это в свое время, ты сам увидишь, но никому не разглашай неизреченных судеб Божиих».

Старец Зосима скончался 17 апреля 1478 года, на 16 лет пережив великого князя Василия Темного, причем вскоре после его кончины исполнилось виденное им на пиру у Марфы Борецкой.

Он умер в полной памяти, завещав братии мир и соблюдение устава и назначив после себя игуменом отца Арсения.

Православная церковь причислила Савватия и Зосиму к лику святых.

Неизвестный художник. Святораспятский скит на Анзерском озере на горе Голгофе близ Соловков