Текст книги "Сарматы. Первая тяжелая конница степей"

Сарматские тяжеловооруженные всадники (справа) и конные боспорцы (слева), атакующие друг друга. Фреска первого помещения склепа, открытого А. Б. Ашиком в Керчи (1841 г.), позднее потерянного и более не найденного (третья четверть I в. н. э.). М. И. Ростовцев (1914: 353), наоборот, считал, что тут легкая конница аланов сражается с тяжеловооруженными боспорцами (pro: Зинько 2008: 110–111), однако побеждают все же левые, одежда которых также носилась боспорцами. По С. А. Яценко (2014: 26; 2014а: 258), катафракты – это сираки. А. Б. Ашик (1845: 20) описал и расцветку одеяний воинов: у левых всадников – бледно-серые кафтаны, из-под которых виднеются зеленые чешуйчатые панцири, красные штаны; у двух их противников: броня до пят – бледно-серая, у остальных одежда – желтая, а штаны – красные. Обратим внимание, что рукава одежды у крайнего правого всадника короткие, что нехарактерно для кочевников. Сам стиль фрески весьма условен: нет изображений деталей упряжи и седел, наконечников копий. Поскольку посередине картины показаны трое уже поверженных всадников из правого отряда, то, очевидно, на фреске показана уже повторная атака конницы. Предполагать, что в начале схватки была перестрелка, нет оснований, так как в телах павших воинов и их лошадей нет стрел, да и сами всадники не имеют луков. Наездники справа показаны уже достаточно разомкнувшимися, как это бывает при атаке на быстром аллюре. Воспроизведено по: Ашик 1845: Рис. IV

Смешение различных видов войск в одном отряде, под предводительством одного властителя-командира, первоначально было, так сказать, естественным: предводитель приводил в армию своих людей, которые и составляли его отряд. Лишь при наличии центральной власти, обладающей значительной силой, начинается разделение этих цельных отрядов в тактические единицы по видам вооружения. Характерный процесс такого разделения мы, к примеру, находим в западноевропейских рыцарских копьях (вторая половина XV в.). В это время рыцарей, пажей, кутильеров, лучников и пехотинцев, входящих в состав одного копья, стали распределять в отдельные подразделения[332]332
  Пузыревский 1884: 46–47.


[Закрыть]. Вероятно, уже у парфян произошло такое разделение. Так, катафракты у них не были преимущественно стрелками, хотя лук был у них в качестве вспомогательного оружия[333]333
  Gall 1990: Taf. 5, 6b, 7a, 9b.


[Закрыть]. Верховыми же стрелками у них являлись дружинники и сопровождающие (Plut. Crass., 27; Just., XLI, 2, 5–6; Dio Cass., XL, 15, 2). Последние сражались отдельно от первых и выполняли свои тактические задачи[334]334
  См.: Никоноров 1995: 54–59.


[Закрыть].

* * *

Вопрос о происхождении и распространении катафрактов у сармато-аланских племен до сих пор дискуссионный, и он решается только с корреляцией свидетельств древних источников с археологическим материалом. Ведь античные авторы ничего нам не говорят о происхождении и развитии катафрактов сарматов, они лишь ad hoc упоминают об их существовании, да и подробное рассмотрение этого сюжета не входит в задачу данной книги[335]335
  Подробнее см.: Нефёдкин 2004; 2004а; Кармов 2005; 2005а; Néfedkin 2009.


[Закрыть].

В конце II в. до н. э. роксоланы, согласно Страбону (VII, 3, 17), имели на вооружении кожаные шлемы и панцири, копья (λόγχας), луки, мечи и плетеные щиты. Сложно сказать, описывает ли автор оружие одного всадника или имеются в виду все элементы сарматской паноплии. Можно было бы посчитать данный панцирь из кожи длинным армированным кафтаном, то есть по существу катафрактой, ведь последний вид доспеха из кожи упоминает Тацит (Hist., I, 79, 3); тогда как копья λόγχαι можно представить как ударное колющее, а не легкое оружие, ведь у Арриана лонхофоры – синоним контофоров (Arr. Tact., 4, 2–3; 4, 5). Однако рассматривать роксоланских конников как катафрактов не дают сам Страбон, считающий их легкими (VII, 3, 17: γυμητıκόν), а также наличие у них плетеного щита на скифский манер. Следовательно, двуручной пики-контоса – характерного оружия сарматских катафрактов еще нет. Но уже во время набега на Мёзию в 69 г. у тех же роксоланов в конном войске имеются катафракты из знати (Tac. Hist., I, 79, 3). Странно считать все 9000 всадников катафрактами[336]336
  Хазанов 1971: 80, 85; Гутнов 1992: 184; 1993: 29; 2001: 189; Negin 1998: 65.


[Закрыть], ведь Тацит прямо указывает, что это были лишь князья и наиболее знатные. Это указание великого историка помогает нам понять процесс складывания комплекса вооружения тяжеловооруженного конника у сарматов. Это – дифференциация сарматского общества, выделение знати, которая может и хочет проводить время в опасных набегах, захватывает добычу, в частности оружие, которое попадало к сарматам через торговлю (ср.: SHA, XIX, 4, 5). Вспомним, что кольчуги из сарматских погребений считаются римскими изделиями[337]337
  Coulston 1986: 70; Симоненко 1989: 78–80; 2015: 127; Каминский 1992: 15; 1992а: 17; Кожухов 1999: 169; Гутнов 2001: 218; Simonenko 2001: 279; ср.:; Овсянников 2013: 128.


[Закрыть]. Сарматы воспринимают уже существовавший скифский чешуйчатый панцирь, а кожаный ламинарный или ламеллярный приносят из Центральной Азии. Кроме того, определенное влияние на образование знати и систему вождества у сарматов явно играл соседний Рим, которому было удобно вести дела с конкретными предводителями, а не с массой вождей, что ясно видно на примере дунайских сарматов IV в.

Катафракт, показанный на монете индо-сакского царя Спалириса (первая четверть I в. до н. э.). Прорисовка А. В. Сильнова. Всадник одет в тяжелую катафракту, доходящую почти до щиколоток, с ламинарными наручами и воротником; на голове – башлык; ступня ноги свободно свешивается вниз из-под полы доспеха; в правой руке – тяжелое копье; за спиной развевается лента – символ статуса (?). Воспроизведено по: Nikonorov 1997. Vol. 2: Fig. 26a

Из обобщенного утверждения Страбона (VII, 3, 17) о превосходстве фаланги над варварским легковооруженным войском нельзя делать вывод о том, что сарматы, поняв невозможность атаки конницей строя гоплитов, стали создавать у себя отряды катафрактов[338]338
  Хазанов 1971: 71; 2010: 18; Блиев, Бзаров 2000: 77–78; ср.: Симоненко 1986: 14.


[Закрыть]. Кочевники, скорее всего, даже если и попытались бы атаковать пехоту врага, то, испытав неудачу, отошли бы и стали вести стрельбу по стоящей и, следовательно, удобной мишени. Тем более не может идти речи ни о какой реформе у сарматов по созданию нового рода войск, как считают отдельные исследователи, которая возможна в централизованном государстве, имеющем власть и финансы для ее проведения[339]339
  Реформа: Хазанов 1971: 71, 92; Черненко 1973: 273; Толстиков 1976: 88; Туаллагов 1993: 3; Сланов 2000: 17; 2000а: 284;; Клепиков 2014: 34; ср.: Пугаченкова 1966: 43.


[Закрыть]. Процесс постепенного утяжеления конницы – это, так сказать, естественный процесс развития верховых войск, который обусловлен развитием тактики ближнего боя, которая, в свою очередь, связана с формированием «героического» этоса у той же сарматской знати. Действительно, конному лучнику, поражающему врага издали, тяжелый доспех только мешает, тогда как воину, вступающему в рукопашную схватку и не имеющему щита, доспех был необходим, особенно во время атаки, когда на наступающих сыпался град стрел, тогда как в ходе поединка панцирь уже не настолько нужен, ведь при единоборстве рассчитывали на свое мастерство сражаться. Итак, начальная стратификация племенного общества, формирование нового этоса боя, наличие богатых соседей, которых можно пограбить и с которыми можно поторговать, – вот причины появления катафрактов. Во времена Флавиев катафракт с пикой-контосом становится стереотипом в восприятии сарматов жителями Римской империи.

Судя по описаниям Овидия, языги в самом начале новой эры продолжали еще быть конными лучниками, а не пиконосцами-катафрактами. Не стали языги катафрактами и к 170-м гг. Они представлены Дионом Кассием (LXXI, 7, 3–5) как легкие конники, вооруженные контосом и щитом, то есть пика явно была не двуручной. Возможно, действительно, языги испытывали определенную нужду в металлическом оружии, чем и объясняется распространение у придунайских сарматов панцирей из органических материалов (из копыт или рога)[340]340
  Нужда в металле: Исаенко 1993: 173. Э. Иштванович и В. Кульчар указывают, что в Карпатском бассейне найден лишь один фрагмент чешуйчатого доспеха в сарматском поселении в Фармосе, однако они объясняют редкость находок элементов брони особенностями погребального обряда (Istvánovits, Kulcsár 2001: 157).


[Закрыть]. Впрочем, к середине IV в. венгерские сарматы уже катафракты в роговых панцирях с длинными пиками (Amm., XVII, 12, 2–3). Возможно, здесь сказалось влияние роксоланов, которые, как считается, пришли на территории, занимаемые языгами в середине III в.[341]341
  Ср.: Исаенко 1993: 185; Симоненко 1994: 80–81.


[Закрыть].

Процесс появления тяжеловооруженных всадников в сарматском войске на рубеже эр совпал с появлением на исторической арене аланов, которые, кстати, и считаются некоторыми исследователями введшими новый тип конницы[342]342
  Perevalov, Lebedynsky 1998: 11; Сланов 2000а: 284; ср.: Перевалов 2000: 209–210; Хазанов 2010: 20 (в евразийских степях).


[Закрыть]. В 35 г. у аланов уже существует стремление к ближнему бою с помощью пик и мечей, которое, впрочем, было вызвано конкретными обстоятельствами данной битвы: превосходством парфянских стрелков. Были ли они катафрактами при этом, не ясно – Тацит (An., VI, 35, 1–2) нам ничего об этом не говорит. Возможно, что нет[343]343
  Хазанов 1970: 59.


[Закрыть] или по крайней мере некоторая (незначительная?) часть из них имела доспехи. Ведь еще в 135/6 г. лишь часть аланов имела панцири или доспехи-катафракты, а другая, очевидно бо́льшая, часть была просто сидящими на небронированных конях пиконосцами, возможно даже имеющими на скифский манер щиты (Arr. Ac., 17; 31). Еще во второй половине IV в. автор сочинения «О разорении града Иерусалима» указывал на дальний бой как на характерный для аланов (Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50), тогда как Аммиан Марцеллин (XXXI, 2, 21) отмечал легкое вооружение у аланов, у которых и дифференциации-то нет (Amm., XXXI, 2, 25). Следовательно, говорить о том, что именно катафракты составляли их главную силу, довольно рискованно. С другой стороны, германцы, у которых доспех был большой редкостью, явно проигрывали аланам в распространении защитного вооружения (Jord. Get., 261), особенно это касается богатых римских федератов, часто имевших тяжелое вооружение (Constantius. Vita Germani, 28).

Сарматский (?) ламинарный панцирь, изображенный на цоколе колонны Траяна (113 г.). Воспроизведено по: Gall 1997: Abb. 7.1

В общем, комплектование и состав войска сарматов были достаточно типичными для кочевых племен, стоящих на стадии «героического века», или «военной демократии». Существовала выборность военного предводителя. Все мужчины племени являлись воинами, в основном всадниками. При сборе в поход они являлись с одним-двумя заводными конями. В войско, кроме того, привлекались контингенты вассальных и союзных племен. С другой стороны, сами сарматы могли выступать в качестве наемников (Iamb., 21). В приграничных столкновениях принимала участие и пехота, состоящая из беднейших членов племени и зависимых оседлых этносов. Катафракты не составляли какого-то отдельного подразделения в войске сарматов. Они были представителями знати и дружинниками в родо-племенных отрядах и, соответственно, сражались вместе со своими клиентами и родственниками. Такие отряды насчитывали несколько десятков – несколько сотен воинов и, по-видимому, обладали штандартом. Общее количество всадников в дальних экспедициях было несколько или более тысяч, тогда как в приграничных конфликтах могло принимать участие несколько десятков тысяч человек, как пехотинцев (которых было значительно больше по количеству), так и всадников.

Глава IV. Ведение войны

1. Стратегия

Римский историк эпохи Антонинов Л. Анней Флор (II, 29 = IV, 12, 20) так красочно охарактеризовал стереотип поведения сарматов: «У них нет ничего, кроме снегов, изморосей и лесов. Такое варварство, что они даже не думают о мире». Действительно, война была перманентным состоянием сарматских племен, у которых, как и у большинства кочевников, происходили постоянные набеги и стычки из-за скота и добычи (ср.: Lucan., VIII, 223; Luc. Tox., 36; Amm., XXXI, 2, 21). Также одним из основных мотивов набега была кровная месть, стремление отомстить за обиду (Polyaen., VIII, 56; ИО: 39). Набеги велись как многочисленными вооруженными отрядами, так и наскоро сколоченными шайками (Luc. Tox., 36; 39; 54)[344]344
  Ср.: Смирнов 1964а: 209, 211–214.


[Закрыть]. Главную силу во время дальних экспедиций сарматов составляли всадники (Tac. Hist., I, 79, 1–4; III, 5; An., XII, 29; Germ., 46; Amm., XXXI, 2, 20), в приграничных же столкновениях, в отличие от дальних походов, у сарматов принимала участие пехота, численность которой намного превышала количество конницы[345]345
  Ср.: Смирнов 1964а: 212; Хазанов 1971: 86; Boss 1994/95: 20.


[Закрыть]. Так, в набеге на скифов, описанном Лукианом (Tox., 39), участвовали 10 000 всадников и 30 000 пехотинцев-сарматов (ср.: Diod., XX, 22; Amm., XVII, 13, 9).

Очевидно, сарматы вели тотальную войну против враждебных племен, которые конкурировали с ними за обладание определенной территорией с пастбищами (Mela, III, 29). Подобный способ ведения войны в племенном обществе обычно возникает между двумя этносами, имевшими застарелую и окостенелую вражду. Во время такой войны более сильный народ постепенно ассимилирует, вытесняет и истребляет представителей более слабого[346]346
  Ср.: Плетнева 1992: 213; Алланиязов 1998: 62.


[Закрыть]. Еще Диодор (II, 43, 7) упоминает о том, что сарматы истребили население Скифии, сделав страну пустынной. Как уже говорилось, традиционная датировка этого процесса III–II вв. до н. э. в последнее время удревняется до рубежа IV–III вв. до н. э. Впрочем, естественно, что при подобной войне значительная часть теснимого населения просто откочевывала в другие области (ср.: Psel. Chronogr., VII, 67)[347]347
  Ср.: Росляков 1962: 231; Хазанов 1975: 248–249.


[Закрыть].

Обычным видом наступательных операций был набег за добычей. Он мог происходить и в случае отказа дать требуемые подарки, по существу – дань (IOSPE, I, 32)[348]348
  Ср.: Виноградов 2008: 62.


[Закрыть]. В дальних набегах участвовали лишь всадники на выносливых конях (Amm., XVII, 12, 3; ср.: Ovid. Epist., I, 2, 79–80). Причем каждый сарматский наездник имел еще одного или двух заводных коней (Polyaen., VIII, 56; Amm., XVII, 12, 3; Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50; ср.: Flac. Argon., VI, 161). Эти запасные кони были необходимы для скорейшего передвижения в походах, ведь в грабительских набегах главное – внезапность, чтобы противная сторона не успела подготовиться к обороне и сконцентрировать войска (Amm., XXIX, 6, 14), и, естественно, при неблагоприятном стечении обстоятельств, с заводными конями легче было отступить, быстро убегая от врага (Amm., XVII, 12, 2)[349]349
  Ковалевская 1984: 81; Белоусов 2010: 302; Балабанова 2012: 14–15.


[Закрыть].

Набеги велись как в восточном направлении – на Закавказье, так и в западном – через Дунай на римские провинции. Наиболее благоприятным периодом для проведения грабительских набегов сарматов на балканские провинции Римской империи следует признать зиму. Овидий (Trist., III, 10, 29–34; 51–54; Epist., I, 2, 75–80; IV, 7, 9–10; 10, 30–34), Сенека (Nat. quest., VI, 7, 1), Тацит (Hist., I, 79, 1), Дион Кассий (LXXI, 7, 1) и Аммиан Марцеллин (XVII, 12, 1; XIX, 11, 4) и, по-видимому, грузинское «Мученичество Орентия и его братьев» (с. 515), указывают на проведение набегов зимой (ср.: Flac. Argon., VI, 328–329; Seneca Thyest., 630–631), тогда как набег осенью рассматривался как необычный (Amm., XXIX, 6, 6). Языг Гезандр в эпической поэме Валерия Флакка просто говорит: «на родине нам приятно воевать и грабить в снегах» (Flac. Argon., VI, 338–339: sic in patriis bellare pruinis praedarique iuvat). Это заявление говорит лишь об обычности таких сезонных войн и привычке сарматов их вести, а не о причине самих зимних войн.

Известняковая надгробная стела боспорского чиновника (главы пинакиды) Артемидора, сына Диоги (вторая половина I – первая половина II в. н. э.). Найдена в 1850 г. около Керчи. Хранится в Британском музее (инв. № Gr. 1856.7–10.23.1). В нижнем регистре стелы представлен всадник с заводным конем. Наездник одет в плащ и снаряжен сарматским оружием: копьем, прижатым в небоевом положении к правому бедру, кинжалом, привязанным к тому же бедру, горитом с луком и длинным мечом слева. Воспроизведено по: Трейстер 2010: 493, рис. 4.1

Почему же зима? Вероятно, действовало несколько причин. Во-первых, Дунай замерзает в настоящее время в середине января – середине февраля[350]350
  Шувалов 1988: 105.


[Закрыть]. Кочевники же не имели своих средств для переправы через пограничную реку, а местные жители прятали свои лодки, поэтому именно зимой можно было, пренебрегая этими средствами, производить набеги[351]351
  Впрочем, у придунайских сарматов-лимигантов были свои лодки (Amm., XVII, 13, 17–18; 27), но, возможно, они уже переходили/перешли к оседлости, во всяком случае Аммиан упоминает у них хижины (XVII, 13, 12: in tuguriis; 13: casa). По мнению А. В. Исаенко (1993: 194–196), языги оседают в Подунавье уже в середине I в. н. э.


[Закрыть]. Летом, как отмечают источники, широкий Дунай создавал реальное препятствие для проникновения на территорию империи (Ovid. Trist., II, 191–192; Seneca. Nat. quest., I, prooem., 9; VI, 7, 1). Зимой же река замерзала и конница сарматов могла свободно перейти реку по льду (ср.: Jord. Get., 280)[352]352
  Росляков 1962: 235, 243; Wilkes 1983: 258; Vaday 2003: 212.


[Закрыть]. Зимние набеги через замерзший Дунай не были присущи одним только сарматам, их совершали и другие варварские народы: бастарны, даки, готы, гунны, кутригуры, славяне, печенеги, половцы[353]353
  Бастарны: Oros. Hist., IV, 20, 34–35; даки: Flor., II, 28 = IV, 18; готы: Liban. Or., LIX, 90; Jord. Get., 280; ср.: Claud., V (In Ruf., II), 27; гунны: Philostorg., XI, 8; кутригуры: Agath. Hist., V, 11; славяне: Шувалов 1988: 102–105; печенеги: Psel. Chronogr., VII, 67; половцы: де Клари, 65. Р. де Клари (65) объясняет набеги половцев зимой тем, что летом мошкара не давала возможность их проводить.


[Закрыть]. Следует учитывать и то, что зимой замерзшие дороги, реки и болота не составляют особого препятствия для движения конницы[354]354
  Отметим, что именно поэтому крымские татары в первой половине XVII в. производили набеги на Польшу именно зимой, стараясь вернуться назад той же зимой (Крымские татары. 1909: 93–94).


[Закрыть]. Даже скиры и галаты, согласно декрету в честь Протогена, собирались произвести набег на Ольвию зимой (IOSPE, I, 32)[355]355
  Виноградов 2006: 122–129; Виноградов, Марченко 2014: 150; дискуссию о датировке памятника см.: Русяева 2008: 218–220 (рубеж III–II вв. до н. э.).


[Закрыть].

Во-вторых, налетчики рассчитывали также и на то, что данный сезон года был неблагоприятен для ведения военных действий жителями империи, поскольку войска расходились на зимние квартиры (Tac. Agr., 22; Hist., III, 46; IV, 54; Plin. Paneg. Traian., 12; Amm., XIX, 11, 4)[356]356
  Ср.: Шувалов 1988: 105.


[Закрыть]. Вспомним, что скифы царя Палака и его союзники-роксоланы, полагаясь на зимнее время, повели войну против понтийского стратега Диофанта[357]357
  Мачинский 1974: 125; Панченко 1999: 18–22.


[Закрыть].

В-третьих, если опереться на утверждение С. И. Руденко о том, что кочевники Северного Причерноморья летом кочевали, а зиму проводили на постоянных стоянках, то можно предположить, что мужчины, менее занятые в это время выпасом и перегоном скота, собирались и совершали набеги. Ведь нам известно, что северопричерноморские номады, проводя летний период в степях, откочевывали на зиму к Меотиде (Strab., VII, 3, 17; ср.: Verg. Georg., III, 349–355; Mart., X, 20, 8)[358]358
  Руденко 1961: 13; Медведев 2009: 7; ср.: Jord. Get., 37 (причерноморские гунны лето проводили в степи, а на зиму прикочевывали к Черному морю).


[Закрыть]. Тут они имели свои зимние стойбища и пасли в защищенных от ветра низинах свой скот, поскольку сарматы были меридиональными кочевниками[359]359
  Смирнов 1964: 48–49, 57; Вахтина, Виноградов, Рогов 1980: 157–158; ср.: Марков 1976: 105–108, 139, 211, 282; Гаврилюк 1999: 139, 150–154.


[Закрыть]. Можно указать, что еще в начале XVIII в. кубанские ногаи откочевывали на лето в степи, а на зиму приближались к берегу Азовского моря[360]360
  Тунманн 1991: 63.


[Закрыть]. Номадовед В. Н. Кун отмечал, что такой способ кочевания: зимой – к речным устьям, ближе к морю, а летом – на север к лесам, в ковыльные разнотравные степи, – типичен для евразийских кочевников[361]361
  Кун 1947: 19. Ср.: кочевые узбеки лето проводили по берегам рек и озер или на высокогорных альпийских пастбищах, а зимой отходили в защищенные от ветра места с камышовыми или другими зарослями (Ахмедов 1965: 80).


[Закрыть].

Западные стойбища сарматов в зимний период, по-видимому, передвигались к югу, ближе к Дунайской границе империи. Именно так следует рассматривать сообщение Аммиана Марцеллина о приближении сарматов-лимигантов к Дунаю в зимний период (Amm., XIX, 11, 1)[362]362
  Ср.: Ременников 1957: 403; 1990: 14.


[Закрыть]. Известно, например, что печенеги с наступлением весны откочевывали к Черному морю и Дунаю (Const. Porphyr. Adm. imp., 8)[363]363
  М. В. Бибиков, В. П. Шушарин, с. 291, примеч. 13 к Константину Багрянородному. Об управлении империей. М., 1989. Монголы Золотой Орды в XIII в. откочевывали зимой на юг, к Черному морю, а летом по берегам рек – на север (Карпини, 9, 1, 9; Егоров 1985: 38).


[Закрыть].

Кочевники зимой испытывали большие трудности, вызванные малым количеством или отсутствием корма для скота, вследствие чего резко уменьшалась продуктивность последнего. Эти трудности и пытались разрешить с помощью набега и добычи. Так, к примеру, известно, что средневековые кочевники-узбеки совершали набеги на оседлых жителей Средней Азии почти исключительно в зимние месяцы именно по этим причинам[364]364
  Ахмедов 1965: 82.


[Закрыть], хотя, естественно, ковыльно-разнотравные степи Северного Причерноморья были более богаты, нежели полупустыни Средней Азии[365]365
  Такие походы-набеги узбеков не были долгими и продолжались обычно не более трех месяцев (Мейендорф 1826: 178).


[Закрыть]. Видимо, эта причина и была основной, согласно которой набеги производились зимой, т. е. в неблагоприятное время для коней кочевников[366]366
  Ср.: Киракос Гандзакеци. История = АИА 3: 23 (о хазарах); гуннское войско также могло выступить в период зимнего солнцестояния (Мовсес Каганкатваци. История, II, 26 = АИА 2: 36).


[Закрыть]. Ведь зимой кони кочевников худеют от незначительного количества корма, который они могут добыть из-под снега. Больших же запасов фуража сарматы, скорее всего, не создавали[367]367
  Цалкин 1966: 94.


[Закрыть]. Маврикий (Strat., VII, 1, 12) даже рекомендует нападать на гуннов в феврале – марте, когда «кони из-за зимы переносят нужду». Поэтому и русские войска направлялись в XII в. на половцев, а в XVII в. на казахов и джунгаров именно зимой или ранней весной, когда степняки из-за снежного покрова были менее маневренными[368]368
  Плетнева 1990: 114; Никитин 1996: 73; Никоноров, Худяков 2004: 251; ср.: Кушкумбаев 2001: 97–98.


[Закрыть]. С другой стороны, если набег происходил в начале зимы, то тогда лошади еще не отощали от скудного корма, а, наоборот, были откормленными[369]369
  Росляков 1962: 235.


[Закрыть].

При нападении на чужую территорию сарматы рассыпались мелкими группами, которые действовали на широком фронте (Мовс. Хорен., II, 65)[370]370
  Ср. с печенежской тактикой: Psel. Chronogr., VII, 68; 70; с монгольской: Карпини, 6, 11. Половцы сначала быстрым набегом проникали в глубь вражеской территории, а затем, развернувшись назад, захватывали добычу (де Клари, 65). В первой половине XVII в. крымские татары, как сообщает французский инженер Г. Л. де Боплан (ок. 1595–1673), вторгались в Польшу на глубину 60–80 французских миль (264–352 км), а затем разворачивались и шли назад, попутно производя опустошение территории (Крымские татары. 1909: 94–95).


[Закрыть]. Основной целью этих отрядов был грабеж местности[371]371
  Ovid. Trist., III, 10, 55–70; IV, 1, 79–83; V, 10, 15–20; Jos. Bel. Jud., VII, 244–250; Tac. Hist., I, 79, 1–2; Amm., XVI, 10, 20; XVII, 12, 2; 13, 27; XXIX, 6, 8; 16; также см.: Вдовченков 2016: 231.


[Закрыть]. При этом, естественно, кочевники стремились неожиданно налететь на поселок, чтобы его жители не успели скрыться и унести или спрятать имущество (Luc. Tox., 39; Amm., XXIX, 6, 6). Сарматы убивали сопротивляющихся, уводили в полон жителей, угоняли скот, а сами поселения сжигали (Amm., XXIX, 6, 12; Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50; Sidon. Apoll. Carm., VII, 246–250; ср.: Hdn., I, 6, 8–9). Пленных брали не столько для обращения в домашних рабов, сколько для выкупа (Jos. Bel. Jud., VII, 248; Luc. Tox., 40) и обмена (Джуаншер, с. 66–67). Священник Сальвиан (V в.) отмечает алчность как характерную черту аланов (Salvian. De gubernat. dei, IV, 68). Лукиан сообщает любопытную деталь: когда к сарматам приходили для выкупа пленных, то кричали «зирин» (Luc. Tox., 40), что соответствует осетинскому (иронский диалект) заерин – «золото»[372]372
  Яценко 2008: 302.


[Закрыть]. Это слово было своеобразным паролем, после чего пришедший, по существу, был неприкосновенным.

Грабеж местности был вызван не только целью простой наживы (хотя эта причина, естественно, главная), но также и тем, что сарматы, как и другие кочевники, не брали с собой больших запасов провизии и фуражировались прямо на вражеской территории[373]373
  Ср.: Bryen. Hist., II, 9; 27; IV, 10; 12 (турки-сельджуки); III, 14 (печенеги); Thom. Hist. Slav., 37 (монголы); Собрание сочинений… 1790: 286 (крымские татары).


[Закрыть]. Естественно, подобные набеги гуннов и аланов рассматривались древними «хуже всякой беды» (Aurel. Vict. Epit. Caes., 47, 3). Фирдоуси (с. 54, стрк. 2233–2338), рассказывая о событиях середины VI в., красочно описывает общую картину аланских набегов:

 
Их жизнь протекала в набегах одних
И в мыслях добра не бывало у них.
В страх ввергли Иран; отнимали добро,
Одежды, и золото, и серебро;
Влекли, угоняли, не зная стыда,
И жен, и мужей, и детей, и стада…
 

(Пер. Ц. Б. Бану-Лахути, В. Г. Берзнева.)

Как конкретно производились налеты, мы можем прочесть у Лукиана (Tox., 39) в описании набега сарматов на скифское кочевье, раскинувшееся с двух сторон Дона: «Пришли на нашу землю савроматы с десятью тысячами всадников, пеших же, сказывали, подошло в три раза больше. А поскольку они напали на не знающих заранее об их приходе, всех их обращают в бегство, многих же из боеспособных мужчин убивают, а некоторых и живыми угоняют, разве что кто-нибудь успел переплыть на другой берег реки, где у нас была половина лагеря и часть повозок [= кибиток], ибо так мы тогда разбили шатры… на обоих высоких берегах Танаиса. Итак, тут же они стали и сгонять добычу, и собирать пленных, и разграблять шатры, и захватывать повозки вместе с женщинами, большинство из которых поймали и на наших глазах надругались над наложницами и женами». Дата самого набега неясна. М. И. Ростовцев в общем полагает, что Лукиан опирался в своем описании на эллинистическую традицию. Обычно этот набег датируется исследователями второй половиной IV в. до н. э., то есть периодом первоначального натиска сарматов на скифов[374]374
  Ростовцев 1915: 76–77; ср.: Симоненко 1981: 54; Смирнов 1984: 66–67; Полин 1992: 83; Исаенко 1993: 162; Сапрыкин 2005: 58; 2012: 188; Гречко, Карнаух 2011: 257, примеч. 11.


[Закрыть].

Для типологизации подобных набегов следует привести обобщенную картину, блестяще нарисованную казаховедом Анатолием Александровичем Росляковым на материале средневековых кочевников Казахстана: военные действия открывали без какого-то объявления войны, причем старались напасть на вражеское кочевье, в котором не было мужчин. Налет происходил ночью или на рассвете, чтобы нападающие, используя эффект неожиданности, понесли наименьшие потери. Мужчины убивались, а женщины и дети брались в плен. Такова типичная «первобытная», в данном случае кочевая, война «без правил», война на полное уничтожение врага, в результате которой племя приобретало покой от постоянных столкновений и территорию, необходимую для выпаса скота[375]375
  Росляков 1962: 230–231; Кушкумбаев 2001: 97–110; ср. с другим этнографическим материалом: Нефёдкин 2001а; 2017: 320–321.


[Закрыть].

При приближении армии противника рассеянные на местности группы сарматов, очевидно, предпочитали в бой не вступать (Jos. Ant. Jud., VII, 249; Tac. Hist., I, 79, 1; Amm., XVII, 12, 2), а отходить к основному отряду, где находился предводитель. Тут, создав боевой порядок, они могли принять бой с вражеской армией (Мовс. Хорен., II, 65). Причем само место и время боя могли быть заранее договорены (Иоанн Мамиконян. История Таврона = АИА 2: 23), что соответствует «героическому этосу» сарматов. С другой стороны, неожиданное нападение на разрозненные сарматские отряды, грабящие местность, легко приводило к их разгрому (Tac. Hist., I, 79, 1). Подобная стратегия сарматов была общекочевой. А. А. Росляков так обрисовывает ее основные черты: при нападении орда двигалась единой массой или несколькими колоннами, высылая во все стороны небольшие отряды всадников, которые грабили местность и одновременно производили разведку. При встрече со значительными силами противника эти отряды отходили, одновременно стремясь нанести ему максимальный ущерб и посылая в тыл крупные отряды с целью отвлечь врага. После этого бой мог быть принят[376]376
  Росляков 1962: 232.


[Закрыть].

Еще одной чертой сарматского способа ведения войны были засады, в общем типичные для кочевников. Аммиан Марцеллин упоминает, что одной из причин холощения сарматами своих коней были засады[377]377
  Amm., XVII, 12, 2 (in subsidiis); ср.: Хазанов 1971: 89; Сланов 2002: 233.


[Закрыть]. Это говорит о распространенности последних. В такой засаде находился конный отряд, который неожиданно нападал на противника (в различных тактических ситуациях). В целом засады в степи могли быть менее распространенными, чем в гористой или лесистой местности (Фирдоуси, с. 54, стрк. 2225). Может быть, поэтому о сарматских засадах так мало информации, хотя, скорее всего, таково состояние сохранившихся источников.

Поскольку главной целью набегов был захват добычи, после которого кочевники уходили домой (Jos. Bel. Jud., VII, 244–251), то от набега можно было откупиться (Polyaen., VIII, 55; Dio Cass., LXIX, 15, 1; ср.: Const. Porphyr. Adm. imp., 53, p. 250–251). Так, в 135/6 г. армянский царь Вологез II откупился от напавших на Закавказье аланов (Dio Cass., LXIX, 15, 1). С другой стороны, когда аланы проигрывали кампанию, они выдавали заложников победителю, как это было сделано в середине V в. для картлийского царя Вахтанга Горгасала[378]378
  Джуаншер, с. 67; Мровели с. 85; ср.: Tac. An., XII, 17; Dio Cass., LXXII, 16, 2; Amm., XVII, 12, 16; Paulin. Eucharist., 379–381; Фирдоуси, с. 54–55, стрк. 2244–2247.


[Закрыть]. Причем в знак покорности сарматский вождь простирался ниц перед победившим правителем противника (Amm., XVII, 12, 9; ср.: Tac. An., XII, 17). Мирный же договор скреплялся взаимными клятвами (Paulin. Euchar., 384). Причем по условиям мира, к примеру, аланы могли подчинить победителю определенный этнос (Luc. Tox., 55). Видимо, поэтому аланы шли в авангарде наступающих гуннов (Amm., XXXI, 3, 1; 3). Естественно, это объяснялось тем, что победители-гунны, сохраняя свои силы, бросали в самые опасные операции войска покоренных народов[379]379
  Ср. с монголами: Карпини, 6, 14.


[Закрыть].

Кроме наступательных операций, сарматы, само собой разумеется, вели и оборонительные войны. Вероятно, для предотвращения набегов сарматские правители выставляли особую стражу (Polyaen., VIII, 56). При вторжении больших сил врага на свою территорию сарматы использовали «скифскую» или, лучше сказать, общекочевую стратегию «измора»[380]380
  Подробнее см.: Мишулин 1943: 64–69; Мелюкова 1950: 37–40; Росляков 1962: 232–233; Черненко 1988: 24–29.


[Закрыть]. Обычно у номадов не было городов, которые можно было использовать в качестве опорных пунктов обороны. Они отправляли стойбища с семьями в глубь территории, а в районах наступления врага уничтожали природные ресурсы, например, отравляли или засыпали колодцы, сжигали траву и т. д. Кочевники не принимали генерального сражения и отступали перед превосходящими силами противника, разделив все войско на несколько частей. В частности, у сарматов известны три таких отряда (Amm., XVII, 12, 7)[381]381
  Ременников 1970: 164. Ср. с подобной стратегией скифов, массагетов и саков: Hdt., I, 211; IV, 120–136; Polyaen., VII, 11, 6; Oros. Hist., II, 7, 2. Возможно, она и генетически связана с сарматской.


[Закрыть]. Вероятно, одна часть отступала непосредственно перед врагом, а две другие нападали на растягивающиеся коммуникации и тыл врага и/или охраняли ушедшие далеко вперед стойбища. Сарматы, вероятно, ожидали, пока противник ослабеет, растягивая линии коммуникаций, или же не разделит свои силы, лишь затем они переходили в наступление на врага[382]382
  Ср.: Карпини, 6, 3: монголы.


[Закрыть].

Если же враг доходил до кочевий, то тактика сарматов, вероятно, была следующей. В качестве опоры боевого порядка и как средство обороны они могли использовать табор из построенных по кругу кибиток[383]383
  Amm., XXXI, 2, 18 (plaustris); Paulin. Euchar., 389 (agmina barbarica plaustris vallantur); ср.: Mela, III, 29 (castre habitant); Veget., III, 10; см.: Блаватский 1950: 28; Плетнева 1964: 133–140; Bachrach 1973: 20.


[Закрыть]. В этом таборе находились семьи воинов, туда же сносилась добыча и, возможно, сгонялся скот[384]384
  В осетинском эпосе упоминается, что при расположении лагерем на берегу моря арбы были расставлены для защиты по кругу (Нарты, с. 443–444). Интересно отметить, что вагенбург дожил даже до XX в.: в 1918 г., во время Гражданской войны, в Хорезме каракалпаки устраивали лагерь из арб (Росляков 1962: 243).


[Закрыть]. Если враг приближался непосредственно к табору, то мужчины, вероятно, выходили вперед и принимали бой[385]385
  Ср. с тактикой печенегов в конце XI – первой четверти XII вв.: Ann. Comn. Alexiad., VII, 3; 9; VIII, 5; Ioan. Cinnam., I, p. 49.


[Закрыть]. Нельзя исключить и применение обороны изнутри табора против превосходящих сил противника. Впрочем, такой способ обороны нехарактерен для конных номадов и мог применяться лишь при значительном численном превосходстве противника, от которого нельзя было скрыться[386]386
  Attal. Hist., p. 32, ll. 18–22 (печенеги); ср.: Голубовский 1902: 73–75.


[Закрыть].

По-другому действовали аланы в Кавказских горах. Так, при вторжении на их территорию войска картлийского царя Вахтанга Горгасала в середине V в. они со своими союзниками преградили врагу путь, укрепясь на крутом берегу реки Арагви Овсетской. Когда же противник, который, судя по всему, имел численный перевес и многочисленную конницу, перешел в наступление, то аланы оборонялись с гор, ведя прицельную стрельбу из луков (Джуаншер, с. 66; Мровели, с. 82–84). Подобная тактика уже характерна для горцев, а не для кочевников, опирающихся на свои конные массы.

На лесистых или же в болотистых местностях сарматы устраивали укрепления на холмах, поросших деревьями, куда сбегалось все население с наспех захваченным скарбом и скотом от вражеского вторжения. Так, согласно Зосиму (II, 21, 3), в 322 г. поступили сарматы Равсимода при неожиданном вторжении на их территорию римской армии Константина (ср.: Amm., XVII, 13, 22). Сарматы-лимиганты имели укрытия в болотистых местах (Amm., XVII, 13, 17–18; 29). Подобные действия обычно характерны для оседлых жителей, и, вероятно, они и существовали у перешедших к оседлости или уже оседлых жителей Баната[387]387
  Ременников 1990: 14–15; Иштванович, Кульчар 1994: 63.


[Закрыть]. Кавказские аланы при нашествии врагов прятались в горных укреплениях, как рассказывает Джуаншер (с. 66; Мровели, с. 85).

Итак, стратегия – искусство ведение войны – была у сарматов довольно типичной для кочевников. Исходя из источников, достаточно сложно выявить какие-то специфические сарматские черты, которых не было бы у других номадов. По типу сами войны можно разделить на тотальные и войны «по правилам», которые ведутся по определенным неписаным законам. Сарматы вели как наступательные, так и оборонительные войны. Первый вид войны можно в зависимости от количества участников условно подразделить на набег (до нескольких тысяч бойцов), вторжение (несколько или более десяти тысяч воинов) и нашествие (не один десяток тысяч вторгшихся)[388]388
  Ср.: Elton 1996: 48–54.


[Закрыть]. Стратегия кочевников была маневренной, поскольку городов, которые могли использоваться как опорные пункты обороны, не было. Основным видом наступательной операции был набег, во время которого сарматы стремились неожиданно напасть на врага, застав его врасплох. При набеге сарматы шли широким фронтом, грабя местность. В бой с регулярными армиями предпочитали не вступать. При встрече с вражеской армией кочевники стягивались в одно войско. Другим видом постоянных боевых действий были приграничные конфликты из-за пастбищ, скота и добычи. Базой для таких нападений служил табор из поставленных по кругу кибиток. Эти столкновения могли перерастать в тотальную войну на истребление и/или вытеснение соседних кочевых племен. При этом происходило постепенное расселение кочевников на новые территории. Оборонительные войны были двух видов. Сарматы могли быть теснимы более сильными кочевыми племенами, например гуннами, которые частью истребили, частью присоединили их к своей орде. По-другому сарматы действовали против вторгшихся на их территорию многочисленных войск государственных образований (например, армий Римской империи). Они применяли стратегию «выжженной земли», отослав свои кочевья вглубь территории. При этом кочевники разделяли свои силы и заманивали врага вглубь страны.