Текст книги "Братство. Крест и клинок"

– Ч-ч-ерт! – слово, категорически не рекомендованное в Братстве к употреблению, вырвалось у Алексея само собой.

– Ага! Он самый! Вот в этот раз – ты точно не ошибся. Что, встречаться доводилось?

– Не, картинки батюшки показывали. Черно-белые, правда, но мне хватило, – дурацкий «юмор», как это часто бывает в экстремальных ситуациях, прямо-таки пер наружу.

На бледном от волнения лице Сергея глаза сверкали лихорадочным блеском. Взгляд метался от двора, рядом с которым они были вынуждены нести караул, к соседней улице и обратно. Что делать? Куда бежать?! Сомнения разрешились скрипом по гравию покрышек и визгом тормозов – это прибыла, наконец, подмога в лице братьев Андрея и Семена. Теперь, по крайней мере, развязывались руки, и можно было наконец выяснить, откуда появилось еще одно «действующее лицо» этой безумной ночки. Оставив Семена наблюдать за «нехорошим» подворьем, трое братьев устремились к источнику новых проблем. Ошибиться было сложно – там больше ничего не билось и не рушилось, но крики, преимущественно женские, звучали отчетливо.

Двор, на котором они оказались, войдя через незапертые, несмотря на позднее время, низенькие зеленые ворота, носил сразу бросавшиеся в глаза следы погрома и разрушений. Похоже, что рогач, прежде чем отправиться в турне по крышам, изрядно тут «порезвился», круша и сметая все на своем пути. Чисто выбеленная известкой стена старенького, но ухоженного домика зияла уродливой дырой. Догадка по поводу вываленного окна была верной – с той поправкой, что рвавшаяся наружу тварь «вынесла» еще и изрядные куски стены с обеих сторон от этого самого окна, сейчас валявшегося на земле грудой битого стекла и искореженных планок. Дверь в дом стояла распахнутой настежь…

Прямо около нее, сидя на голой земле, обнаружилась первая живая душа в этом разгроме. Молодая, похоже, очень молодая девушка уже даже не кричала, а лишь тихонько подвывала, раскачиваясь из стороны в сторону и обняв себя руками. Короткий кивок Сергея, и Андрей, поняв все правильно, присел перед ней на колено и осторожно, словно стеклянную, обнял за плечи, шепча что-то ласковое и успокаивающее. Девушка, даже не глядя, кто перед ней, немедленно вцепилась в мужчину, словно утопающий в последнее средство к спасению – и разразилась громкими рыданиями.

– Подожди чуток, а потом отнеси к колодцу, умой, молитвы прочти. Какие – знаешь… – Сергей вполголоса наставлял брата, который был вынужден взять девушку на руки и качать, как ребенка, гладя по голове.

– Знаю, конечно. Сейчас, пусть успокоится чуток. Ей бы куртку какую или что – в одной «ночнушке», дрожит вся.

– Она, положим, не от холода дрожит, но ладно, найдем что подходящее – вынесем. Мы – внутрь.

Изготовив на всякий случай клинки, братья ступили в дом. Темень там царила абсолютная. А из то ли прихожей, то ли комнаты, в которой они, зайдя, оказались, раздавались более чем странные звуки… Идти дальше впотьмах, оставляя их источник за спиной, было бы совершенно неправильно. И Сергей, и Алексей практически синхронно достали имевшиеся у каждого в экипировке тактические фонарики и зашарили лучами вокруг.

По правде говоря, именно этой ночью до Алексея окончательно дошло – почему огнестрельное оружие в их арсенале было скорее исключением, чем правилом. Ей-богу, после всего пережитого за последние несколько часов нервы могли бы и не выдержать. Увиденное в скрестившихся лучах создание он сперва определил для себя как «существо». Ну, сами посудите – бледное пятно ночной рубашки, а над ним копна спутанных лохм, из которых сверкают совершенно, абсолютно безумные глаза. И – скулящие звуки, подобные которым человек не должен издавать в принципе. То ли привидение, то ли еще что, явно не к нашему миру относящееся. Вот был бы в руках «ствол» – чего доброго шмальнул бы, не разобравшись. И – быть беде. Поскольку перед братьями оказалась забившаяся в угол, полностью невменяемая, но при этом все-таки живая, из плоти и крови, девчонка. При попытке сделать к ней хотя бы шаг, она тут же забилась в конвульсиях, отмахиваясь руками со скрюченными пальцами от чего-то перед собой. Н-да… здесь попытка успокоить могла закончиться совсем плачевно – для попытавшегося. Алексею, во всяком случае, его глаза были дороги, а таким макаром выцарапать их могли на раз.

Ну, и что тут будешь делать? Ладно – жива, явных следов телесных повреждений не имеет, и то хорошо. В чувство пытаться приводить будем позже. Пока надо попытаться понять – что же тут все-таки стряслось? Кивнув идущему следом Алексею, «старшой» двинулся дальше. Промахнуться мимо следующей комнаты было бы сложно. Дверь в нее была снесена с петель и валялась под ногами. Хорошо, что фонари уже были включены, не то могли бы и ноги переломать, наткнувшись. Зайдя в комнату, братья застыли на месте. Вот тут дела уже обстояли совсем плохо. Лежащее перед ними девичье тело живому принадлежать не могло никак. Одного взгляда на то, под каким неестественным углом была вывернута голова с пышными русыми кудрями, было для такого вывода достаточно. Алексей, которому проводить подобный осмотр было далеко не впервой, автоматически присел на корточки, чтобы рассмотреть важные подробности. Под отброшенными им с шеи прядями обнаружились намертво впечатавшиеся в нежную кожу следы пальцев. Явно, судя хотя бы по их длине, нечеловеческих…

– Да что ж у них тут за тьма египетская! – судя по звуку, Сергей в очередной раз споткнулся обо что-то массивное, да так, что аж зашипел от боли. Луч фонарика заплясал по стене, Сергей щелкнул обнаруженным таким образом выключателем, и – о чудо! – в комнате вспыхнул нормальный свет. Открыв, как того и следовало ожидать, картину полнейшего разгрома.

Перевернутая мебель, битая посуда, какие-то изодранные в клочья тряпки… на всем этом фоне довольно странно выглядел возвышавшийся как ни в чем не бывало посреди комнаты стол. На нем стояло зеркало, явно старинное, в массивной вычурной оправе. Вот только вряд ли кто-то теперь перед этим зеркалом сможет красоту наводить – в раме было пусто, потому что стекло не только разбрызгалось мелкими осколками по всему столу, но еще и, насколько смог разглядеть Алексей, почернело, словно его коптили над огнем. Вокруг непонятно как уцелевшей при этом оправы были расставлены несколько свечей в самодельных подставках. Под столом почему-то валялся скомканный платок, даже, скорее, шаль.

– Ну, понятное дело… – Сергей, пошарив глазами вокруг в поисках целого стула или чего-то другого, годного для сидения, в результате просто устало опустился на пол. – Примерно ясно мне, в общем, что тут произошло.

– И что же?

– Погадали девочки… Тут и думать нечего – зеркало, свечи, платок. Сами в одних рубахах нательных, без крестов. Все по традициям, блин, как учили. Знать бы еще, кто учил. А хотя… это никогда проблемой не было, а сейчас и тем более. Чему бы хорошему дочек да внучек научить – молитве или тому, что в храм ходить надо. Так нет же – старые дуры рассказывают, как на «суженого-ряженого» гадать, а молодым дурам все самим попробовать охота. Вот и допробовались.

– Погоди, а платок тут при чем? – мелкая подробность почему-то засела в голове занозой и не давала Леше покоя.

– А как же без него? Ведь ритуал, если вкратце его описывать, примерно так выглядит: садится сильно желающая свое будущее знать особа перед зеркалом, свечки зажигает и соответствующие глупости произносит – вроде как жениха зовет, чтоб он ей в зеркале явился. Только вот ведь в чем штука – из зеркала этого, как правило, нечисть переть начинает. И добро если еще только рожу свою рогатую показывает. В определенной ситуации может и наружу вырваться – вот как здесь и сейчас. Хотя, по правде говоря, о том, чтоб такое вылазило, я мало слышал. Кто его знает, в чем дело – может, в купальской ночи, может, сказали или сделали что-то не так… Да, про платок – считается, что в тот момент, когда с в зеркале не кавалер желанный появляется, а что-то странное, пугающее, надо на него побыстрее как раз этот самый платок накинуть. И отчураться желательно. Тогда то, что в зеркале, тебя не тронет, отступится. В данном случае зеркало не закрыли – это точно. Много я, Леш, историй слышал – про тех, кто с платком замешкались. Та поседела в шестнадцать лет начисто, эта умом тронулась, другая всю оставшуюся жизнь по врачам металась, а родить так и не смогла… Слышал и про задушенных. Правда, чтоб нечистый после всего наружу вырывался – такого не знаю. Ну, да куда уж мне все знать.

– Ладно, это все лирика. – Сергей, спрятав клинок в ножны, провел рукой по лицу, словно сдирая липкую паутину наваждения. Алексею показалось – «старшой» буквально на глазах постарел лет так на десять. Вид смерти ему тоже явно не внове, даже и такой. Вот только кому от этого легче…

Явно сделав над собой усилие, чтобы вернуться к насущным проблемам, брат Сергей продолжил:

– На руках имеем трех девчушек – одна мертва, вторая, похоже, крепко головой повредилась. Что с третьей – там видно будет, но надежда есть. За домом колдовским Семен приглядывает, и, раз не звонил, значит, хотя бы там пока все тихо. Ко всему добавляем адскую тварь, которая в город вырвалась. Весело… Так… Сколько ж прошло с того времени, как я в Братство звонил? Больше часа уже. Ну, значит, если был кто свободный поблизости, то скоро, может, и подъедут. Но все равно надо еще позвонить – тут такое творится, что сколько б подмоги ни приехало, все лишним не будет.

Пока «старшой» звонил, подробно докладывая уточненную обстановку, Леша решил еще раз осмотреть комнату – по сантиметру, что называется. Въевшиеся в плоть и кровь повадки опера не оставляют никогда, особенно в подобных специфических обстоятельствах. Обшарив внимательно все места, показавшиеся интересными, он вернулся к Сергею, который как раз успел закончить телефонный разговор. Появились вопросы.

– Слышь, а свечи при вот этом ритуале гадания, про который ты говорил… Они что – черными должны быть?

– Да нет, с чего бы вдруг? Тут, как правило, самые обычные свечи используются. Черные свечи – это для другого, для колдовства, да еще и самого паскудного. А тут что, черные?!

– Ну да. Две, которые перед зеркалом, – нормальные вроде, хотя тоже, по-моему, странные какие-то. А за зеркалом – мы потому и не заметили сразу – там три черные. Че за фигня?

– Да уж, фигня натуральная… То-то мне сразу все это странным показалось. А это что еще там у тебя?

– На вот, гляди, – Алексей протянул товарищу смятый листок бумаги, подобранный им под столом, куда он полез за платком. Вот под платком это и лежало. На листке была нацарапана какая-то совершенная, по мнению Алексея, абракадабра. Хотя появившийся какой-никакой опыт подсказывал, что это, скорее всего – конспект заклинания. Вот только по-каковски?!

Сергей, взяв из его рук находку, лишь взглянул на нее и тут же протянул обратно, сморщившись, как от вони:

– Колдовская дрянь какая-то, что тут думать. Спрячь и потом отдай священнику, который приедет. А лучше всего – отцу Михаилу покажи. Он, кстати, обещал лично быть. К утру успеть постарается. Первая группа уже вот-вот быть должна – тут недалеко монастырь есть, они там были, в принципе ехать недолго.

Звук подъехавших машин и голоса раздались у ворот минут через тридцать. Одну из девушек к тому времени удалось более-менее привести в чувство и сейчас она, переодевшись, сидела в кухне с кружкой горячего чая – согреться у бедолаги все никак не получалось. Брату Андрею приходилось торчать там же – стоило ему отойти от девушки хотя бы на несколько шагов, она немедленно «хвостиком» устремлялась за ним. «Смотри, Андрюха, жениться придется!» – в ответ на эту беззлобную Лешину подначку, брошенную шепотом, Андрей зыркнул на него так, что дальнейшее желание шутить пропало напрочь.

Со второй выжившей дело обстояло куда хуже. То есть – так же, как и было. На любые попытки приблизиться к ней она реагировала криком, визгом и при этом норовила вцепиться в приблизившегося ногтями. Применять силу рука не поднималась, да и к чему? Так что после очередного неудачного «подхода» Сергей просто махнул рукой – тут, пожалуй, отчитка нужна, пусть батюшки разбираются!

Выйдя на улицу, Алексей увидел один из внедорожников Братства и рядом – микроавтобус. В нем и прибыли священники. Двое из них, помоложе, как раз помогали выйти третьему, казавшемуся не то что старым, а древним. С первого взгляда на него Алексею стало ясно, что это вовсе не обычный священник. Догадку подтвердил раздавшийся из-за спины негромкий голос Сергея:

– Ух ты – кто пожаловал! Сам старец Адам нас присутствием удостоил. Надо же…

– А он чем так знаменит? – Алексею, конечно, не очень хотелось расписываться в собственном невежестве, но любопытство, как всегда, пересилило неловкость.

– Это, Леша, можно сказать, святой человек. Когда-то, одному Богу известно, как давно, был в Братстве, причем таким же, как мы – воином. Потом принял монашеский чин, ушел от мира. Слышал я, что он где-то в этих краях жительствует, но говорили, что от всех затворился, в делах Братства более не участвует. Ну, разве что советы давал иногда. Видать, крепко его попросили, если приехал. А, может, сам так решил… Пошли, благословения попросим, раз случай такой представился.

Смиренно подойдя к приехавшим, Сергей с Алексеем склонили головы, прося благословить. Вблизи старец выглядел еще колоритнее – борода его белее снега опускалась ниже пояса. Под ней цепкий взгляд Алексея разглядел огромных размеров крест. Не иначе – стальной, поскольку покоился он на цепях, звенья которых были как бы не в Лешин палец толщиной. Опирался монах на затейливо украшенный от руки выполненной резьбой посох более чем внушительной толщины.

Благословив Сергея, старец развернулся к Алексею. И вдруг заговорил:

– Поди-ка! Неужто обознался? А ну-ка, воин, подними лицо ко мне!

Алексей встретился с монахом взглядом. Из-под густых белоснежных бровей на него смотрели абсолютно не стариковские глаза. Сила… Мощь… Мудрость… И что-то еще было в этих глазах – словами не описываемое.

– Да нет, не обознался! Вот оно, значит, как Господь управляет. Радостно… Что ж, благословляю тебя – надела добрые, на честное служение во славу Божию!

Будучи осенен крестным знамением и поцеловав, как положено, руку монаха, более похожую не на старческую длань, а на корень столетнего дуба, Алексей вслед за Сергеем отошел в сторону. И тут же задал вопрос:

– О чем это он вообще?!

– А Бог его знает! – Сергей смотрел на старца просветленным, благоговейным взглядом. – Захочет, чтоб ты знал – сам скажет. А нет – так нет. У таких, как он, все слова что-то да значат важное. Только мало кому их услышать удается, а еще меньше кому – понять…

Времени на дальнейшие разговоры уже не было. Двое из приехавших священников отправились в дом, а остальные, встав вместе с братьями в кружок около машин, озаботились самой насущной задачей.

– Ну, и где эту нечисть теперь искать?

– А не надо искать, – произнеся это, старец оперся обеими руками на посох и застыл, склонив голову. Все собравшиеся тоже застыли в полном молчании, ожидая, что последует за этим. Долго ждать не пришлось – буквально несколько мгновений спустя монах вышел из оцепенения и простер руку перед собой, указывая направление: – Туда нечистый умчался, там сейчас и мечется. Чую его, но все слабее.

– Немудрено, – в разговор вступил один из более молодых священников, – тварь эта не от нашего мира и здесь развоплощается, теряет материальный облик и силу. Но все равно дел натворить еще очень даже может. Надо на место ехать и разбираться с ним. Карта есть?

Карта нашлась, да не обычная, бумажная, а забитый в ноутбук «навигатор». С его помощью примерный район местонахождения вырвавшегося из зазеркалья демона удалось установить в пару минут.

– Здесь он должен находиться, где три улицы сразу пересекаются. Там что-то вроде площади небольшой, даже с базаром. Тут же, кстати, сразу две церкви – чего туда понесло?!

– Не две, а одна, – это уточнение внес кто-то из священников, приехавших из ближнего монастыря, – вторую уж полтора десятка лет как раскольники захватили. Не храм, а вертеп, прости Господи.

– А-а-а…Тогда понятно. Своих почуял.

– Вроде того. Ну, хватит разговоры разговаривать – ехать туда надо. Пора летняя – вон, уже светать будет скоро. На улицах люди появятся – беды не оберемся. Как минимум – разговоров ненужных.

– Ну, так с Богом! Поехали!

Алексей со всей своей группой, уменьшившейся до «тройки» (Семен так и остался охранять двор, где скрылась «собачка», правда, получив подкрепление), загрузились в микроавтобус с монастырскими. Минут через пятнадцать петляния по темным улицам – навигатор вещь, конечно, хорошая, но знания города никак не заменяет – оказались на месте. Транспорт оставили на стоянке перед местной церковью и отправились дальше пешком. Ну, собственно… «отправились» – громко сказано. Покинув микроавтобус, приехавшие стояли перед ним, вглядываясь в окрестную темноту, лишь слегка рассеиваемую укрепленным у церковной ограды фонарем. Куда идти и где искать? Вопрос так и оставался открытым. Устраивать облаву в лабиринте окрестных улочек и переулков было бы просто глупо и бесполезно. Что тогда?

Все разрешилось, когда из микроавтобуса, опираясь на руку молодого священника и свой посох, который сам он называл «тросточкой», вышел отец Адам. Задержка, видимо, вызвана была тем, что ему потребовалось помолиться в одиночку. Обведя взглядом присутствующих, монах чуть ли не с насмешкой в голосе спросил:

– Что приуныли, Божьи воины? Искать врага не надобно – сейчас сам явится!

Сказав это, он пошел вперед. Алексею вдруг захотелось протереть глаза и потрясти головою – с каждым шагом походка старца становилась все более уверенной и даже бодрой! А посохом, на который он ну вот только что опирался с явным усилием, отец Адам уже чуть ли не помахивал – словно и вправду тросточкой для прогулок! Плечи, согбенные грузом лет, распрямлялись, и Алексею невольно подумалось – какой же богатырский размах у них был в молодые годы того, кто сейчас звался старцем?

Слегка опешившие от происходящего братья, а за ними и священники двинулись было следом за монахом. Тот, не глядя назад, вскинул руку в резком останавливающем и запрещающем жесте:

– Стойте! Сегодня мне, смиренному рабу Божьему Господь милость оказывает – послужить ему, как в былые времена.

По правде говоря, прозвучало это, несмотря на тихий голос и смиренный тон говорившего, примерно как «без сопливых обойдемся»… Спутники старца, повинуясь, застыли на месте, а тот продолжал идти. И тут же навстречу ему непонятно откуда метнулось нечто. Вихрь, темное облако, сгусток тьмы, более черной, чем сама ночь… Спустя миг это материализовалось, принимая уже знакомый Алексею облик – рогатый, когтистый и хвостатый. Всех присутствовавших на площади окатил удушливо-едкий смрад серы…

Нечистая тварь, похоже, действительно теряла силы в мире людей. Облик ее был местами вроде бы материальным, а местами – призрачно-переменчивым, до полной прозрачности. И все-таки размеры того, что приближалось к одинокой фигурке монаха, неподвижно стоящей посреди площади, впечатляли. То есть впечатляли, похоже, кого угодно – только не его. Старец стоял, не шелохнувшись, глядя совершенно спокойно на приближающееся стремительно Зло.

Не в силах просто смотреть на происходящее, Алексей, до хруста в пальцах сжав рукоять клинка, попытался рвануться вперед. Тут же на плечо легла рука одного из священников:

– Не лезь! Сказал старец Адам стоять, значит, так и надо… Помолимся лучше – ему больше помощи будет.

Твердя знакомые слова молитв, Алексей тем не менее как-то умудрялся видеть и слышать все происходящее там, впереди. Вот нечистый рванулся к монаху, но тут же отпрянул, как ошпаренный. Старец же совершенно спокойным и крайне презрительным тоном выдал:

– Почто приперся?!

– Пр-р-ризвали, – нечеловеческий голос пророкотал ответ злобными переливами, – л-л-людишки… мясо… тлен!

– Людишки, говоришь?! – голос монаха стал и вовсе издевательским, – то-то, я гляжу, перед людишками тебя от злобы и зависти корчит! Да, я есть человек – по образу и подобию Божию сотворенный! А ты кто есть? Дух нечистый, тварь адская, преисподней порожден, там и место тебе! Так что сгинь, а не то тросточки моей отведаешь! Сгинь, именем Христовым, кому сказано!

При этих словах отец Адам сделал шаг вперед, вздымая перед собой посох. И чудо – громадная тварь, извиваясь, попятилась назад. Но бес не был бы бесом, если бы даже теперь, чувствуя свое поражение, не попытался бы навредить. Вперед метнулась когтистая лапа – и столкнулась с монашеским посохом. Вспышка…Треск… Визг и вой… Возникшая вдруг посреди площади багровая, словно подсвеченная пламенем самого ада воронка втянула в себя демона без следа. Лишившийся опоры посоха, отлетевшего от удара, старец, слегка пошатнувшись, сделал полшага назад. И теперь уже к нему сломя голову бросились все…

Опершийся на руки священников отец Адам сокрушенно вымолвил:

– Да-а-а… Старею. Тросточку вот выронил… – и, повернувшись к братьям, попросил: – Алешенька, пособи старичку, подними.

Понятное дело, Алексей бегом кинулся выполнять просьбу, подумав попутно, что вроде бы имя свое не называл. Но мысль эта из головы тут же вылетела – сомкнув пальцы на упавшем посохе, он попытался легко его подхватить и… понял, что не может оторвать от земли! Одной рукой, во всяком случае. Не желая опозориться перед всей честной компанией, Леша взялся за «тросточку» двумя руками, напрягся… Посох старцу он подал с поклоном и надеждой на то, что никто не обратил внимания на сжатые в усилии челюсти и выступившие на лбу капли пота. Тросточка?!? Физподготовке, пожалуй, следует уделять еще больше внимания. Хотя… Чем дальше, тем больше Алексей понимал, что дело совершенно не в ней…

К «дому с собачкой» подходили, когда уже окончательно рассвело. Алексей даже успел перехватить часок сна в машине – пока дожидались приезда отца Михаила. Он, предварительно сходив к отдыхающему в микроавтобусе старцу за благословением, и вошел первый во двор.

Пятна крови, тянувшиеся от ворот к дверям дома и там обрывавшиеся, свидетельствовали недвусмысленно – явились они по нужному адресу. Дверь, кстати, против всех ожиданий, оказалась незапертой. Капитуляция? Или ловушка? Двое братьев, молча отодвинув плечами отца Михаила, шагнули в прихожую. В руках одного появился клинок, а у второго черная «машинка», как две капли воды, по мнению Алексея, похожая на пистолет ТТ. Однако, как все серьезно. Это Леша подумал, в свою очередь доставая из ножен кинжал. Береженого, как известно…

Предосторожности оказались напрасными. В глазах хозяина дома, дожидавшегося гостей, неподвижно сидя в кресле у окна, не было ни ярости, ни ненависти, ни готовности продать свою жизнь подороже. Только усталость, боль и полная опустошенность того, что когда-то было душой. На лице сидевшего «красовался» уродливо бугрящийся свежий шрам, правая рука висела на перевязи, под которой были видны окровавленные тряпки. Такими же тряпками – с расползаюшимся кровавым пятном, был обмотан и бок. Похоже, колдовских «сил» хватило худо-бедно на лечение только одной раны, остальные обрабатывались обычным способом, да и то кое-как. Крепко приложила колдуна святая благодать серебряных клинков…

Увидев среди вошедших отца Михаила, он попытался ухмыльнуться, но видно, любое движение мышц лица вызывало такую боль, что вместо ухмылки вышла лишь жалкая гримаса.

– Явился… Рад, небось, меня таким видеть? Ну, торжествуй. Хороших ты себе псов вырастил… батюшка! – последнее слово колдун не сказал, а словно выплюнул.

– Ну, любезный, по поводу псов господних это ты малость промахнулся. Домини канес – это не у нас, это у католиков. Да и вообще по поводу собачек – претензии не по адресу. Это к тебе, скорее, как мне кажется, – отец Михаил, в отличие от собеседника, был изысканно-вежлив, словно дипломат на приеме. – А что до радости… Ничего-то ты, как я погляжу, не понял. Вот потому и встречаемся… так. И с чего бы мне радоваться, скажи? С того, что ты кровью исходишь? С того, что пал – ниже некуда? С того, что в который раз уже умный и сильный человек все, что ему Богом дадено, во зло обратил и по ветру пустил? Или, может, тому, что все слова, которыми я тебя при прошлой нашей встрече образумить пытался, сбылись – и с лихвой даже? Так это мне не в радость, а в скорбь. Нечего мне торжествовать.

– Ну как же, – в голосе израненного колдуна уже не было и следа ерничанья, только боль. – Ты ведь победу одержал. Чернокнижника поганого прищучил. Можешь добивать.

– Ага, как же, вот прямо сейчас и начну, – священник обернулся к маячащим сзади братьям: – За аптечкой сходите кто-нибудь! И бинтов побольше захватите – перевязать его надо нормально, а не тем непотребством, что он обмотался. Болеутоляющего армейского возьмите – помрет, не ровен час. Да быстро!

– В благородство играешь! В доброту слюнявую, – сидящий в кресле попытался резко податься вперед, но тут же, зашипев от боли, свалился обратно, – хороша доброта – с острым ножиком!

– Да не играю я, пойми ты, наконец! – священник сделал шаг в сторону, пропуская братьев, вернувшихся со двора с бинтами и спецназовской армейской аптечкой. Двое из них сноровисто принялись оказывать хозяину дома медицинскую помощь – обрабатывать раны, перевязывать, вкалывать что-то. Третий тут же встал чуть сзади и сбоку от кресла, не спуская с раненого цепкого взгляда. Ну, так… на всякий случай. Отец Михаил тем временем как ни в чем не бывало продолжал беседу.

– В том беда твоя, что не можешь понять очевидного и поверить в него. Не играю я, не стараюсь кому-то или себе что-то доказать. Просто поступаю, как должно. Я ведь священник, а потому милосердие проявлять обязан ко всем – даже к такому, как ты. А по поводу острого ножика – тут не обессудь. Не надо заповеди трактовать буквально и вульгарно. Ты, прости, уже не человек. Бога отринув и на свой черный путь встав, ты в чистое зло превратился. А кто безучастно на зло взирает, тот его множит. Бороться с ним – Божье дело, правильное. И победу над тобой не я одержал, и не те братья, что серебром тебя маленько поучили. То Господь побеждает того, кого ты себе в хозяева избрал. Так было, так есть и так будет! Вот зря ты этого не понял в свое время, когда еще не погряз окончательно.

– Я не зла хотел… Знаний! И силы… – поникший головою колдун говорил тихо. Телесная боль от сверхмощных препаратов должна была уже уняться, но вот душевная, похоже, терзала еще сильнее.

– Ой, вот только этого не надо! – отец Михаил поднял руку, словно отмахиваясь от назойливой мухи. – Таких отговорок я предостаточно наслушался! И от тебя в том числе, когда ты этот, как его… и не упомню уже, первый клуб свой создавал то ли «белой магии», то ли «чистой энергии». Про целительство вещал, про «очищение через карму» и прочую, прости Господи, дурь! А потом одна из пациенток твоих едва не преставилась во время «лечебного сеанса», а другую чудом успели из петли вынуть, насилу отмолили потом! Доцелительствовал! Ну, появились мы вовремя, прекратили ваши занятия богопротивные. Тебя вразумить пытались, втолковать, что лезешь в запретное, в бесовщину, в грех тяжкий сам стремишься и других тащищь. А ты что? Вместо покаяния в глушь переехал, и не просто за старое принялся, а в самое что ни на есть гнусное чернокнижие ударился?! Знаний ты хотел? Власти ты взалкал, над людьми и над миром и за обещание этой власти душу нечистому продал!

– Не продавал я души!

– Кому лжешь?! Себе? Или ты думал, что можно с нечистым по чуть-чуть якшаться? Нет уж – тут или ничего, или все. Пропал ты, Мирон, совсем пропал, – священник впервые назвал давнего, как видно, знакомца по имени. – Мало того что порчу наводил, приворачивал-отворачивал, в зверя перекидываться начал, тем самым образ и подобие Божие, тебе при рождении даденные, осквернив, так теперь ведь и смерть на тебе.

– Чья смерть? – колдун вскинулся как ошпаренный, забыв о ранах.

– Твоих рук дело? – отец Михаил протянул хозяину дома листок с колдовскими письменами, до этого переданный ему Алексеем.

– Это – нет! Это – не я!

– Врешь! Вижу, что врешь! От кого еще подобное непотребство могло к девчонкам – соседкам твоим попасть? Кто их на «гадание» надоумил, вместо которого они демона вызвали?! – священник повысил голос, глаза его горели праведным гневом обличителя, а колдун, похоже, начал жалеть, что не истек кровью до его прихода…

– Да! Да… моя вина! Я им эту бумагу передал. Но писал не я – не под силу мне такие гримуары. Не того я полета птица, – хозяин дома уже не пытался «идти в отказ». И Леша с восхищением подумал, что умению отца Михаила «колоть» подозреваемого могли бы позавидовать самые матерые опера.

– Птица?! Тварь ты, прости Господи, смрадная! И не говори, что понятия не имел, что несмышленым дурехам подсовываешь! Не сам, говоришь, писал? А кто? Откуда взялось?

– Женщина мне его передала! Ведающая. Приезжала… Раз, потом второй – с ученицей. Сказала, что еще учениц себе ищет, но надобно испытать их. Потому, что соплячек, у которых только парни да привороты любовные в голове – пруд пруди. А тех, кто с серьезными силами дело иметь не побоится – раз-два и обчелся. У нее, мол, времени нет со всякой шелупонью возиться, так что пусть пробуют – у кого получится, того она под крыло и возьмет. Им золотые горы обещала, ну и мне тоже… много чего…

– Вот оно, значит, как?! Вы тут опыты ставили? – на лицо отца Михаила в эти минуты невозможно было смотреть без страха. Очень уж мало в нем осталось от облика смиренного слуги Божьего. На колдуна смотрел капитан спецназа, когда-то снимавший в далеких горах «духовских» часовых голыми руками. Казалось, еще мгновение и звук треснувших позвонков раздастся и в этой комнате. – А знаешь-ка что? Я вот сейчас тебя отведу на двор, где как раз вся родня этих девчушек собралась. И той, что умерла жуткой смертью, и той, что, похоже, с ума сошла. Там тебя и оставлю, а перед этим кое-что родственникам растолкую. Я, может, тоже опыт поставить хочу – на предмет того, что конкретно они с тобой сделают.

– Не-е-ет! Ты – священник – тебе нельзя так! Ты так не можешь! – колдуна от ужаса трясло так, что на свежих повязках снова выступили алые пятна.

– Могу… Но не сделаю, – отец Михаил закрыл на несколько секунд глаза, а когда открыл, это были снова глаза священника, призванного не карать, а наставлять и прощать, – не мне отмщение, но Господу… Собирайся!

– Куда?

– А тут недалеко – в монастырь. Каяться. Господь всемилостив – шанс есть у каждого. Раскайся искренне, молись и проси о прощении – может, и получишь его.