Текст книги "Тест Тьюринга"

Но все, что я мог для него сделать, прежде чем выключить экран, это поставить галочку в клетке «я говорю с человеком».

Глава 111

– Ну как все прошло? – улыбаясь, протянул мне руку на утро следующего дня Андрей Фридман. – Извините, вчера я должен был раньше уйти, не смог вас проводить и поинтересоваться.

Мы, как и накануне, шли по тому же коридору от того же лифта, и он был так же радушен и мил.

– Отлично. Отличная работа, – я решил не раскрывать карты, не палить контору. Пусть думает, что я ни о чем не догадался. – Если их действительно машина делает, то они у вас лучше настоящих!

Андрей засмеялся:

– Вы в игрушки компьютерные не играете? Или фантастику в стиле киберпанк, может, читаете?

– Мне некогда, слава богу…

– А те, кто увлекается всем этим, считают, что все мы скоро переместимся в виртуальный мир. Вот только, думаю, мы-то как раз не переместимся, сознание переписать нельзя. Просто передадим эстафету, изначально люди именно там будут и рождаться, и умирать. Или не люди. Или не будут умирать, не знаю пока…

– А что значит «сознание нельзя переписать»? Почему?

– О, это долгий разговор. И спорный. Мы тут все копья уже сломали об это. Просто я считаю, что нельзя. К сожаленью. Или к счастью. Потому что сознание – это квантовый процесс, а квантовые состояния не копируются. Как-нибудь расскажу, быть может… Мы уже пришли. У вас есть вопросы по практической части? Как камеру, например, включать? Я вчера забыл рассказать…

– Мне уже рассказали, – я потянулся к ручке двери, чтобы зайти в свой уютный вчерашний кабинетик.

– Ну, да. Шлюз обычно проводит инструкцию и отвечает на технические вопросы.

– Мне собеседник рассказал.

– Даже так? – слегка удивился Андрей. – Ну и прекрасно. Вам точно ничего не нужно? Может, из еды чего-нибудь?..

– Вопрос один есть! Зачем там штопор?

– Где? Какой штопор?

– У меня в ящике с ложками.

– Понятия не имею. – По его недоуменному лицу я понял, что он действительно не в курсе. – Я не занимался формированием… Странно, конечно. Может, кто из прежних добровольцев принес и забыл? Я спрошу уборщиц, не выносили ли из вашей лаборатории винные бутылки.

– Сегодня вынесут! – Я полез в пакет и достал бутылку вина, которую успел прикупить, пока шел к институту от метро.

– Ха! – развеселился Андрей. – Прикольно! Надо тогда рюмки будет предусмотреть! Не думал, что кому-то придет в голову пить с виртуальными собеседниками на брудершафт…

Вино было красным, стало быть, в холодильник его ставить не будем. При комнатной температуре пусть постоит. Чили. Центральная долина. Я вообще предпочитаю южноамериканские вина. Они очень насыщенные по вкусу, густые по цвету. Почвы, что ли, там такие неистощенные? Или просто состав грунта в сочетании с климатом дают подобный эффект? Я вина стал ценить недавно, раньше я вина не пил. Раньше я вообще не пил…

Бутылка с легким стуком коснулась донышком столешницы. Я обозрел свои временные владения. Пока меня не было, комнату или «лабораторию», как они ее называют, привели в порядок – помыли кружку, вынесли мусор, положили новые бланки на рабочий столик. Все готово! Пора нажимать зеленый грибок кнопки. Но что-то я забыл…

Да! Точно! Я сделал несколько шагов к двери и повернул крутилку замка. Сразу стало как-то спокойнее и уютнее. Я в домике… Интересно, что бы сказали психологи по этому поводу? Почему я хочу от всех закрыться?

Я еще раз оглядел комнату, пару секунд помедлил и нажал кнопку.

– Вас приветствует шлюз! – сразу откликнулся динамик механическим голосом. – Вчера вы предпочли голосовое общение, поэтому сегодня мы сразу начали с него. У вас не изменились предпочтения или перейти на текстуальный обмен с помощью клавиатуры?

– Не изменились.

– Вам подобран собеседник. Если вы готовы, через несколько секунд ваш собеседник будет подключен.

– Готов.

– Хорошего общения! Напоминаю, что вы в любой момент можете выключить или включить свою камеру и попросить вашего собеседника сделать то же самое. Для включения вашей камеры вы можете воспользоваться клавиатурой, нажав на клавишу со значком камеры или произнести голосовое сообщение с командной фразой «шлюз». Например: «Шлюз, включить мою камеру». Или: «Шлюз, не показывать меня». Сейчас ваш экран по умолчанию выключен: для удобства пользователей экран и камера всегда находятся в том состоянии, в котором закончилось предыдущее собеседование. Вы можете видеть собеседника. Ваша камера…

Я махнул рукой:

– Давай уже! Почему-то вчера ты не был таким разговорчивым…

– Это вопрос?

– Нет! Запускай шарманку!

Светло-зеленый экран пригас, но тут же вспыхнул изображением, и почти сразу же динамик выдохнул:

– Йеу! Покажись, чувак!

Передо мной в такой же комнате, как у меня (мне снова показалось, что действие происходит прямо за стенкой) сидел подросток. Лет тринадцати-пятнадцати.

– Почему я тебя не вижу? – спросил он.

Я нажал на значок камеры.

– О! Есть. Не тормози, чувак!.. Ты кто? – взгляд мальчишки вперился в меня.

– Конь в пальто… Тебя не учили, что со взрослыми нужно говорить на «вы»?

– А то че? – вызывающе спросил он.

– Через плечо! Выключу тебя и все. И будут тебе тогда сверстников искать для беседы. Но вряд ли найдут.

– Ладно, – примирительно кивнул он. – Нормально. Можно на «вы». Вы кто?

– Полицейский детектив из Нью-Йорка. С бутылкой вина из Чили.

Во взгляде подростка вспыхнул интерес. А я подумал, что у меня мог быть такой вот сын. Вот как раз такого возраста. Такой же живой, такой же вихрастый…

– Почему? – спросил он.

– Что «почему»?

– Почему полицейский из Нью-Йорка говорит по-русски? И почему у него бутылка вина из Чили?

– Ну, как тебе сказать… – я развеселился. Мне удалось с налету укротить это разнузданное лохматое существо, и разговор предстоял скорее развлекательный. Мне даже было интересно, чем живет юное поколение. – Потому что в Чили делают вино, взрослые иногда его пьют и существует международная торговля. А по-русски я говорю, потому что я русский. Просто живу в Нью-Йорке и надо же где-то работать!

– Врешь!

– Мы договорились…

– Врете.

– Почему вру?

– Глупо как-то это все…

Вместо ответа я развернулся на своем вертящемся кресле, подкатился на колесиках к столику у противоположной стены, взял бутылку, подъехал назад и показал в камеру этикетку «Chile Central valley».

– Круто, – кивнул парень. – А полицейский значок есть?

– Полицейский значок остался в Нью-Йорке. Я в отпуске… А ты чем занимаешься?

Пацан поморщился:

– Ничем. Учусь.

– И кем хочешь стать?

– Кем хочу, тем не стану.

– Почему? – спросил я. А что я еще мог спросить?

Парень ответил не сразу. Он как будто раздумывал: ерничать на эту тему ему не хотелось, а серьезный ответ явно предполагал какие-то длительные и непростые объяснения, в которые он пускаться не хотел. Поэтому просто махнул рукой:

– Так…

После чего резко сменил тему:

– А полицейским в Нью-Йорке хорошо работать? Платят много?

– Хм… А ты английский знаешь?

– Отпадает, значит…

– Ладно. Давай знакомиться, мой юный друг. Зовут тебя как? Меня Александром. Надеюсь, без фамилий можно обойтись.

– А меня Виталька.

– Слушай, Виталька. – Я на мгновение задумался, стоит ли начинать этот разговор. Но у меня сына нет, не было и уже не будет, так почему бы мне не поговорить с ним, как с моим несостоявшимся сыном, хоть раз в жизни – вот таким искусственным образом? В игровом варианте. В формате психологического эксперимента. – Давай так, Виталик. Откровенность за откровенность. Я тебе расскажу про себя, а ты мне так же откровенно про себя.

– Зачем?

– Затем, что нам все равно с тобой разговаривать, так давай хоть поговорим как мужчина с мужчиной. А не как мужчина с ребенком.

Я видел, что он слегка подсобрался. Видимо, пацан был настроен на другую тональность разговора, но кроме голого ернического настроя внутри него ничего не было – ни тем для легкой беседы со взрослым дядей, ни понимания, как ее вести. И поэтому, здраво положив на одну чашу весов свою пустоту, а на другую мое доверие к нему, как к мужчине, он, разумеется, выбрал второе. Хотя и без особого желания. Видно было, что на некоторые темы говорить ему не хотелось.

– Ну, давайте…

– Слушай, Виталий. Откровенность за откровенность. Я сейчас и вправду в отпуске. Но это отпуск внеочередной и вынужденный. Потому что меня отстранили. Сначала на время внутреннего расследования, потом суда, потом обязательная работа с психологом, прежде чем я снова смогу вернуться к работе с пистолетом. История такая… Мы получили информацию, что готовится в одном из больших городов, предположительно у нас, масштабный теракт. Было известно, кто его готовит. Группу возглавляли двое террористов. У нас были их фотографии. Даже была примерно известна масса взрывчатки, а также то, что они скорее всего уже доставили ее на место предполагаемого теракта и заложили. У нас все стояли на ушах, и мы, и ФБР, и АНБ.

– Что такое АНБ?

– Неважно… Агентство национальной безопасности… И ЦРУ подключилось тоже. Но повезло мне. Причем не потому что я такой крутой крепкий орешек, а просто случайно. Я его опознал в толпе. Мы знали, что до теракта оставались то ли дни, то ли часы – просто не успевали на них выйти и взять. И вот я его увидел. У него внешность, конечно, уже другая была, но я узнал.

…Что узнал с затылка, я даже говорить не стал, чтобы и вправду не выглядеть в его глазах суперменом. Я не супермен. Я очень от этого далек. И я самому себе очень не нравлюсь.

– И пошел за ним. А он почувствовал, видимо. И когда он вошел в торговый центр, чтобы запустить детонатор, мне пришлось в него стрелять.

– Убил? – с живой готовностью услышать ответ спросил пацан. Он меня внимательно слушал. Для него это было кино.

– Убил. Но не только его. Под пули попала маленькая девочка. Так что ее я тоже убил. А ее беременная мать, которая шла с ней рядом, и на глазах которой я убил ее дочь, она не смогла потом родить, так что этого второго ребенка я тоже убил, получается. У нее случился выкидыш… Ты знаешь, что такое выкидыш?

– Знаю. Я выкидыш. И жертва аборта…

Пауза, кажется, затянулась. Мне теперь нужно было отвести глаза от угла комнаты, куда непроизвольно сбежал от экрана мой взгляд, снова посмотреть на него и ответить. Спросить, кто ему это сказал…

А кто это мог быть?.. Отчим? Сверстники? Пьяная мать?

Плохо еще, что он смотрел прямо на меня как раз в тот момент, когда я отвел глаза после этой его фразы. Глаза ушли сами. Я не успел сообразить и удержать взгляд на его детском лице с большими глазами. И получилось, что он меня смутил. Надеюсь, он этого не понял. Взрослый дядя просто задумался и отвел глаза. Он еще не настолько опытен по жизни, чтобы понять мои чувства, мое замешательство.

Я взглянул на него испытующе. А он просто смотрел на меня. Он не понял моей внутренней бури. Или понял?

Ладно. Продолжаем диалог с этим мальчиком, который по моей идиотской идее, теперь казавшейся мне неуместной, моделирует моего сына – в интимном пространстве, за закрытой мною на ключ от всех дверью.

– Кто тебе это сказал?

Только бы не мать! И не отчим!

– Неважно. Есть кому. А какая разница?

Большая разница, сынок. Дети – например сверстники – глупы и им многое прощается. Они и матом могут обложить. Впрочем, матом было бы лучше…

– Просто меня тоже так называли, – ответил Виталику супермен и крепкий орешек. Эх, надо было мне сыграть эту роль супермена, добавив в свой рассказ меньше соплей и больше мужественности. И тогда бы он поверил, что даже дразнимый гадкий утенок может стать суперменом и нью-йоркским полицейским. Но я избрал неверную тактику и налил соплей а-ля «откровенность за откровенность». Каковые сопли меня, видимо, переполняли и искали выхода, не найдя его во взрослой аудитории.

Я чуть-чуть выкрутил фитиль мужественности, но аккуратно, чтобы это не прозвучало нарочито бодро, и уверенно произнес:

– Меня и по-другому называли. Так что из-за такой ерунды падать духом нет смысла. И ты всегда можешь стать тем, кем хочешь. Если действительно этого захочешь! – Я уже почти и сам в это поверил. – Вот ты кем хочешь стать?

– Ну, допустим, капитаном. Капитаном дальнего плавания. Я люблю море и корабли.

– Ну так в чем проблема? Ты им станешь!

Должна же передаться моя уверенность этому моему несыну в этой моей единственной в жизни попытке поговорить с неслучившимся сыном! Я был бы идеальным отцом – так я всю жизнь полагал. Я бы никогда не повторил ошибку моего отца, поскольку на собственном примере знаю, как это важно – иметь отца, думал я… Хотя, конечно, это была странная идея – проиграть на чужом мальчишке тренировочное отцовство. Смог бы я внушить в подобной ситуации своему нерожденному сыну уверенность? Или правильно рок лишил меня такой возможности в связи с ролевой отцовской бесталанностью?

– Виталик! Нужно только поверить в себя и…

Вместо ответа мальчик вдруг отодвинулся от стола, и я увидел инвалидную коляску, в которой он сидел.

Какое-то время мы молчали. Он все уже сказал этим движением. А я не мог говорить. Я чувствовал себя последним идиотом. Который вдобавок требовал называть взрослого дядю на «вы»…

Я сглотнул.

– Ну, слушай… Я понял. Но есть же выход. Всегда есть какой-то выход. Если судьба дает тебе лимон…

– …сделай из него лимонад, – скривился в саркастической улыбке парень. – Плавали, знаем.

– Нет. Если судьба дает тебе лимон, засунь его судьбе в жопу!

И он вдруг засмеялся. Неожиданно и звонко. И меня слегка отпустило. Я уже знал, что сказать. И мое образование мне сейчас пригодится.

– Желание быть капитаном – не заданность. А просто хотелка. Но человек умеет хотеть очень многого! Интересных вещей в мире хоть жопой ешь! – Кажется, вторая «жопа» в течении минуты – это перебор и бодрость у меня в голосе нарочитая, но мальчик, кажется, этого не заметил. Он слушал. – Человек может научиться хотеть другого. Более великого, чем перевозить зерно на сухогрузах. Например, узнавать тайны! А что нам подкидывает больше всего тайн в мире? Природа! И чтобы познавать ее, физику-теоретику, например, не нужны ноги. Только голова, бумага и карандаш. И такой человек может продвинуть обычными математическими формулами человечество вперед на три порядка дальше, чем какой-то капитан, который развлекается вождением кораблей с калийными удобрениями.

Я слегка крутнулся в кресле:

– Ты вообще представляешь, сколько еще тайн природы не раскрыто?!. И каких!

Я понимал, что он сейчас спросит, каких тайн, и потому мозг у меня работал с гудением, как трансформатор, мне нужно было позарез выдать ему сейчас что-то из загадок природы, что могло бы захватить и подхватить его. А как назло ничего не вспоминалось.

– Каких тайн? – Его глаза загорелись интересом и надеждой. Надеждой на еще могущую состояться жизнь.

– Да вот хотя бы… – Моя голова стала горячей от усилий вспомнить что-то из прочитанного в студенческие и более поздние времена. Ну! Ну! Давай! Что там говорил Андрей Фридман?.. – Например, науке неизвестно, что такое сознание и можно ли его переписать на другие носители. Вот у тебя ноги не слушаются. А если переписать сознание человека в искусственный электронный мозг, оборудованный искусственными конечностями, – в сто раз более сильными? Или просто в компьютер морского корабля, чтобы ты сам был кораблем и управлял собой. Капитан-корабль! Или вовсе переписать сознание в компьютерный виртуальный мир, где человек уже может иметь любое тело, выбирать любую жизнь?.. Ну, или физику возьмем. Откуда взялся наш мир…

– Из Большого взрыва.

– А до него что было? И что послужило причиной – почему, где и что именно взорвалось? Что было вокруг? Почему существуют гравитация, время? Ведь многие физические законы безразличны ко времени. А в мире людей время почему-то есть. И оно необратимо. Сделал ошибку – уже не поправить. И потом всю жизнь мучаешься.

– Физиком надо родиться, – неожиданно трезво вдруг сказал мальчик. – А у меня трояк.

– Не обязательно быть физиком! Можно писателем – самому придумывать миры. И это проще. И интереснее. Достаточно начитать много книг, тогда уловишь стиль, манеру, способы изложения… А потом начнешь писать и распишешься. Я сам когда-то писал – и прозу, и даже стихи. Про любовь, правда, и в довольно зрелом возрасте. Но, стихи, к сожалению, сейчас никому не нужны, а вот писать книги… Самому жить в этих виртуальных мирах, представляешь! Поначалу у меня не получалось, а потом наловчился.

– И почему ты не стал писателем?

Я даже не обратил внимание на то, что он перешел на «ты». Да он и сам этого не заметил.

– Время было такое. Надо было зарабатывать. У меня тогда дочь заболела, очень много денег уходило на лечение. И не сложилось, наверное, поэтому. А может, просто недостаточно хотел. Но если бы я был прикован к одному месте, как ты, пришлось бы писать – как Пушкину в Болдине. Болдинская осень – слышал же?.. Делать было нехрена, дожди, хмарь, холерный карантин, из дому не выйдешь, и он столько там наваял!.. Так что твои ноги, которые не ходят, – это, может быть, подарок судьбы, чтобы усадить тебя за стол и заставить писать…

– А я один рассказ написал! – перебил Виталик и смутился, подумав, наверное, что я сейчас попрошу его прочитать. Мальчишка в этот момент был совершенно живым. В смысле, полным жизни, она к нему на мгновение вернулась, наполнив смыслом и надеждой это худенькое тело. А вдруг ему хватит этого не на пять минут, а на целую жизнь?

– Ну вот! Ты книги читаешь?..

– А что мне еще остается?..

– Слушай! Я думал, зачем я купил сегодня бутылку. Вот зачем! Давай за это выпьем! За твое будущее.

Я вскочил с кресла, в два шага оказался у стола, взял бутылку, грохнул ящиком, схватил штопор, сунул его в стакан – да, жаль, что тут нет рюмок! – и снова оказался возле рабочего стола с экраном, зеленой кнопкой, ручкой и лежащей анкетой с номером и двумя пустыми квадратами…

Стекло стакана краешком коснулось пластика экрана. Звона не получилось. Улыбающийся мальчишка, которому передалось мое возбуждение, с той стороны экрана прислонил к экрану сжатый кулачок.

– Ну, вздрогнули! – Я чуть приподнял стакан и отпил примерно половину его содержимого. – За тебя! И твои будущие миры.

Мальчишка вместо того, чтобы сделать вид, будто пьет из воображаемой кружки, просто постукал сжатым кулаком себе по голове, словно утверждая эту мысль или забивая себе в голову будущие миры и тома.

– А тебя и правда так называли? – спросил он, когда я поставил наполовину опустошенный стакан (не надо, наверное, много пить при детях) на стол, прямо на анкету.

– Как?

– Жертва аборта…

– А-а… Да, было один раз, кажется. Или два. Может, три.

– А почему?

Я пожал плечами:

– Дураки потому что… Может, чаю выпьем, Виталик? У тебя ведь тоже есть чайник? А то я пью вино, а ты…

– А почему тебя так назвали?

Я вздохнул.

– Мы тогда жили довольно плохо. И вообще не в Москве. В другом городе. Отец тогда нас… В общем, отец с матерью расстались по каким-то причинам, я еще маленький был. А жили в коммуналке, и я, когда был примерно в твоем возрасте, услышал, как соседка моей матери выговаривала на кухне: «Вот, Катька, ведь сомневалась ты тогда, и я тебе тоже говорила – делай аборт. И ведь пошла уже! На кой ляд развернулась от порога?.. Теперь бедуешь одиночкой, по людям полы моешь». Не знаю, почему мать хотела сделать аборт и почему не сделала, но слышал это не только я, но и сын соседки. Он был года на три меня старше. И с тех пор называл меня иногда жертвой аборта. Пока его мать не услышала и не дала ему по губам. В кровь разбила… Я, кстати, даже не знал тогда, что такое аборт, в первый раз тогда такое слово услышал…

– А почему она хотела тебя убить, мать-то? – просто спросил Виталик.

– Да говорю же, не знаю… Я и забыл уже эту историю напрочь. Совсем в голове ее не было. Ты вот напомнил… А у тебя-то отец есть?

– Был, – Виталик кивнул. – Он в шахте погиб.

– Прости. Я не знал.

– Это давно было. Я еще маленький был. Он шахтер был.

– Так ты, получается, не в Москве живешь?

И передо мной вдруг во всей красе развернулась картинка провинциального моногорода, где мужики работают в шахтах, потому что никакой другой работы нет, а у его матери, оставшейся с сыном-инвалидом на руках, теперь нет и мужика. Небось, тоже, как моя мать когда-то, лестничные пролеты по подъездам моет… Я взял в руки стакан с остатками вина и залпом выпил.

– Нет, не в Москве… – Виталик затряс головой.

– Ладно, Виталь. Ты это… Не буду спрашивать, про что твой рассказ, который ты написал, но ты когда что-нибудь напишешь, откладывай надолго. И потом через месяц-два на свежую голову прочтешь и сразу все ошибки увидишь. Я имею в виду не орфографические и не запятые там всякие пропущенные, а – стилистические. Что-то тебе глупым наверняка покажется, наивным. Это нормально. Это не потому что ты глупый или бесталанный. А потому что ты растешь – как писатель. И свои ошибки видишь. Понял? В общем собирай все в отдельную папку. Заведи специальную и все файлы туда кидай.

– Файлы?.. У меня нет компьютера. Только смартфон вот. – Виталик взял со стола и показал мне в камеру свой телефон с косой трещиной вдоль экрана. – Но на нем не попишешь. Я в тетрадках пишу.

– В тетрадках… Слушай, Виталь, я еще выпью, ладно?

Виталик пожал плечами, а я поднялся, налил из бутылки еще с полстакана вина и залпом выпил. Зря продукт перевожу. Хороший продукт. Так водку надо пить…

– Слушай, Виталик… Ты оставь мне свой адрес, ладно? Я пришлю тебе компьютер.

Лицо мальчишки вдруг каким-то неуловимым образом изменилось, словно он вспомнил что-то такое, что забывать было никак нельзя. Некоторое время он сидел и молча неотрывно глядел на меня широко распахнутыми внимательными глазами, словно впервые увидел. А потом вдруг протянул руку куда-то в сторону, и экран погас.

– Виталик! Витя!.. Черт. Шлюз! В чем дело?

– Технических проблем со связью нет, – равнодушно проинформировал механический голос. – Сеанс закончен собеседником. Не забудьте заполнить анкету.

Что за хрень!

Я опять встал, долил в стакан остатки вина из бутылки. Вдохнул запах – хоть теперь понюхать ароматы, на последней порции – и ничего не ощутил. Выпил залпом…

Бросил бутылку в мусорную корзину. Свинтил со штопора пробку, швырнул туда же. Смял пакет, в котором принес бутылку. И отправил следом.

Прошелся по комнате.

– Шлюз! Я могу поговорить с этим мальчиком завтра?

– Программа данного собеседника финализирована.

– Что это значит?

– Сегодня у данного собеседника был последний день.

– Ладно, а ты можешь связать меня с Фридманом сейчас?

Повисла пауза.

– Такого собеседника нет в базе, – через две секунды тишины отозвался динамик.

– Это администратор или как у вас это называется… Начальник всего этого.

– Шлюз предназначен только для генерации связи между собеседниками. Если вам необходимо связаться с другими субъектами в своем мире, воспользуйтесь иными каналами связи. У вас еще есть вопросы?

– Нет. – Я достал из кармана пиджака, висящего на спинке крутящегося кресла, мобильник.

– Благодарю вас. Не забудьте поставить галочку в анкете. Когда будете готовы начать новое собеседование, нажмите зеленую кнопку.

Я посмотрел на смартфон, потом на анкету. Взял ручку, придвинул к себе листок и задумался. Вспомнил голубые глаза и непричесанные вихры мальчика. А чего я, собственно, думаю? Чиркнул пару раз в углу анкеты, расписывая ручку, и поставил большую галку в клетке «человек».

После чего нажал на экранчике смартфона «вызов» напротив Фридмана.

А потом сразу «отбой»…

Я никак не мог решить, сейчас мне обратиться с моей просьбой к Андрею или позже. С одной стороны, раскрывать свои карты – о том, что я догадался про психологический эксперимент и что все его участники суть живые люди, – мне почему-то не хотелось. С другой, признаться в этом позднее, наверное, еще хуже – получается, я знал и не сказал. Может, я им смажу результаты своим враньем, точнее, тем, что не признался? Да и по горячим следам ему, наверное, проще будет найти мне адрес.

Накинув пиджак, я прошел к лифту и, когда он открыл двери с целью меня проглотить, я послушно проглотился, шагнув в его стальное равнодушное нутро, и после секундного колебания нажал пятый этаж, где был кабинет Андрея.

Дверь его кабинета была не до конца закрыта, и я уже протянулся к ручке, чтобы войти, как вдруг сквозь щель услышал английскую речь. И насторожился. Даже не поняв сначала, почему. Просто повернул голову и прислушался. Кажется, Фридман говорил с какой-то женщиной. Причем говорил по видеосвязи, поэтому ее голос мне было слышно не очень хорошо, он булькал и пропадал. Однако несмотря на это показался мне знакомым.

– …почему ты это сделал, господи, зачем ты так поступил? – почти простонал этот женский голос.

– Прости. Я был неправ, – успокаивающе проговорил Андрей, и по его интонации я понял, что на самом деле он так не считает. – И я прошу прощения – в тысячный раз уже! И в тысячный раз говорю: я не мог поступить иначе. Это означало бы предать себя. И я до сих пор считаю, что не я, а ты, отказавшись, предала меня. И нашу любовь.

– Какая это любовь! – задохнулась женщина. – Какая это любовь, если ты отправил меня…

Дальнейшей тирады я разобрать не смог и уверен, что Андрей тоже не разобрал из-за помех. Связь просто подвисла на несколько секунд, сожрав фразу. Но я также был уверен, что Андрей понял, что она хотела сказать.

– А при чем тут это? Да, любовь! И да – послал! Я тебя до сих пор люблю. Уверен, и ты меня. Но ты сделала свой выбор, и выбрала не меня, а ее. Хотя результаты были у тебя на руках. И хотя я настаивал. На кой черт ты тогда ходила сдавать анализы, если результатами не воспользовалась?

– Ты сам сказал сходить…

– Твою мать! А я просто так, что ли, попросил? Ради развлечения?.. Как так можно было поступить – раздавить жизнь и счастье двух людей ради… Ради пустоты!

– Это не пустота! Она не пустота! Она наша…

– Это сейчас она не пустота! – перебил Андрей, который почти кричал. – Сейчас! Но тогда она была пустотой, никем… Ты же естественник, почти врач! Ты же не религиозная фанатичка из этих… И тем не менее, ты отказалась, ты выбрала ярмо на всю жизнь вместо счастья… я не понимаю, я этого не понимаю! Не понимал тогда и не понимаю сейчас! И никогда не пойму!

– Она человек!

– Нет! Это она сейчас человек. Но тогда она им не была. Тогда ее вообще не было, и все можно было исправить. Но твоя тупая бабская… я не знаю… прихоть, дурь, животный инстинкт самки… И этот инстинкт самки победил другой инстинкт самки – тот, который притянул тебя ко мне. А значит, из двух нас – ее, которой еще не было, и меня, который был, – ты выбрала ее. Она оказалась для тебя важнее, черт побери!

– Ты даже не хочешь ее увидеть? Я набрала, чтобы показать тебе ее.

– Не хочу. Зачем? Если бы я ее хотел… Я бы не ставил тебе тогда никаких условий. Я бы не отправил тебя на скрининг… Я хочу нормальной жизни! Я хочу жить своей жизнью, а не чужой. Я не хочу всю жизнь перешептываний за спиной и сочувственных взглядов. Я не хочу сам себе сочувствовать всю жизнь, а потом думать, что будет с моим ребенком после моей смерти… Все можно было исправить. Ты не захотела. Ты предала меня и нашу любовь!

Динамик планшета что-то пробулькал…

– Не обвиняй меня в эгоизме! Эгоисткой оказалась ты! И дурой к тому же… Господи! – Андрей почти простонал. – Надо ж было так растоптать жизнь трех человек!..

Я развернулся и тихо пошел по коридору к лифту. И только нажав кнопку первого этажа, догадался, чей это был голос, и о чем они говорили.