Текст книги "Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино (сборник)"

Кострома, 845 км от Архангельска.

Пригород

Комната в деревянном доме. Начало мая. Солнце светит так, что блеск от половиц слепит глаза. Видно, что в этом доме уютно, без особых затей живут десятилетиями одни и те же люди.

Входят трое – Горчичников, Коляскин и Тимофеева.

Горчичников в просторном пиджаке, коротковатых брюках, в белой рубашке с узким галстуком. Он скорее всего альбинос.

Коляскин в спортивном шерстяном костюме с боковой белой полосой, с надвинутыми на локти рукавами. Похож иногда на кота – цепок и усат.

Тимофеева небрежно причесана, юбка на ней кажется надетой задом наперед, и блуза мешком, но – странное дело – иногда она так повернется, так поднимет руки, поправляя волосы, что женское в ней буквально оглушает наших героев.

Горчичников. Присаживайтесь, друзья.

Коляскин и Тимофеева садятся за стол к стене, не глядя друг на друга. Горчичников, непривычно озабоченный хозяйскими обязанностями, стоит столбом посреди комнаты. Для него каждый следующий шаг – загадка. Вот и теперь он знает, что гостей надо угощать, но знает одновременно и о том, что их надо занимать. Поэтому и стоит.

Горчичников. Здесь у нас комната.

Коляскин и Тимофеева молча смотрят на Горчичникова, занятые друг другом. Он принимает их молчаливые взгляды за осуждение и еще больше теряется.

Горчичников. Потолки, конечно, низкие. Не то, что в городе. Вы уж меня извините, друзья, но водки у меня нет. Может быть, попьем чай с вареньем и вчерашними блинами? Мать моя их испекла, а с утра ушла к своей сестре, так что блины вчерашние. Но иногда они чуть-чуть подсохнут с краев и напитаются маслом, вкус у них становится своеобразный, лично я люблю. (Пауза.) Тогда я мигом схожу в магазин за железной дорогой по случаю воскресенья и принесу водки. (Пауза.) Или вина? Петр Викторович?

Коляскин. А?

Горчичников. Чего принести? (Пауза.) Тогда я принесу чаю на первый случай. (Подходит к этажерке, достает толстую конторскую книгу.) Здесь у меня вклеены заметки со всех концов света, в основном из газет «Советская Россия», «Труд» и «Известия» – различный жизненный материал. Пока я поставлю чай, вы их можете вслух зачитать.

Кладет раскрытую книгу на стол перед Коляскиным. Уходит. Коляскин, нахмурившись, смотрит в книгу. Долгая пауза.

Тимофеева. Ты будешь читать или нет?

Коляскин вздрагивает.

Коляскин (читает). «В английском городе Бристоле произошло необычное происшествие: студент упал с моста в реку с высоты сто девять метров. Но все обошлось благополучно: он отделался легкими ушибами. А спасло его широкое пальто – расстегнувшись, оно сыграло роль парашюта».

Пауза. Входит Горчичников.

Горчичников. Скоро будем пить чай.

Уходит.

Коляскин. Ты это…

Тимофеева (живо). Чего?

Коляскин. Глохни, говорю!

Тимофеева. Чего-о?

Входит Горчичников. В левой руке, в тарелке, горкой – блины. В правой – банка с вареньем.

Горчичников (оживленно, подготовив реплику на кухне). У нас здесь, в городе Отрадное, произошли в этом месяце события. Пошла, как обычно, на нерест разнообразная рыба в реке, и местные жители с орудиями лова…

Тимофеева (Коляскину). Ты пожалеешь! Поздно будет!

Коляскин (Горчичникову). И чего?..

Горчичников….а их всех собрали и увезли в город на катере. И показали по телевизионной второй программе. И теперь, когда я говорю, к примеру, в нашем цеху о том, что я из Отрадного, люди почему-то вспоминают этих браконьеров, и только. Хотя в нашем городе родились и окончили школу такие известные люди, как ректор политехнического института…

Коляскин (Тимофеевой). А тот студент? А?

Тимофеева. Чего-о?

Коляскин. В черном пальто? Забыла?

Тимофеева. Это который с моста упал? (Улыбаясь, смотрит на Горчичникова, предлагая ему повеселиться вместе с нею.)

Коляскин. Ты не уходи! Ты не уходи! Сам он за тобой пошел, да? Сам пошел, время у него лишнее за всякими ходить! Ему зачеты сдавать надо, а он будет за всякими бегать! Он же понимал, что его могут вывести в скверик, какой-то муж тех, за кем он бегает, и положить на дорожку головой к институту!

Тимофеева (живо). Зверь!

Коляскин (показывая на нее пальцем). А-а!

Тимофеева. Чем он тебе? что он тебе – мешал?

Коляскин (угрожающе). А-а!

Тимофеева. Пошел человек – не в себе, постоял бы, одумался и ушел. Так нет, надо себя показать, свою бескультурность по отношению! Зверь!

Коляскин (вставая). А-а!

Горчичников. Чай кипит! Не ссорьтесь, друзья. Сейчас будем пить. Петр Викторович! Ситдаум. Плиз.

Коляскин садится, переводит взгляд на Горчичникова, но того уже нет.

Коляскин. Сам бы он не пошел!

Тимофеева. А вот и сам!

Коляскин. Мужчина («жч» произносит по написанию) сам не ходит. Его ведут.

Тимофеева. А он – сам!

Коляскин. Нет, не сам!

Тимофеева. А вот – сам!

Коляскин. А почему?

Тимофеева. Что?

Коляскин. Почему – сам?

Тимофеева. Потому что все вы такие! За каждой юбкой!

Коляскин. А-а! Значит, я остальных еще не знаю? А-а! Так ты им передай!..

Входит Горчичников с чайником и заварным.

Горчичников (заготовив на кухне фразу). В нашем городе Отрадное отдельные дома отапливаются печками…

Коляскин. Я так делаю – удар прямой правой (производит холостой удар) и он уже думает о другом! Или вообще уже не думает!

Горчичников наливает чай в чашки.

Тимофеева (Горчичникову). Мне только на самое донышко. Я не купчиха какая-то – самоварами пить.

Коляскин. А мне лей одну заварку. Только без мусора! Я эту пакость потом полчаса отплевываю.

Тимофеева. Петрунчик, что ты такой?..

Коляскин. Я в ночь когда работаю вместо машиниста, я целую пачку выпиваю. А потом весь день ходишь – ни в одном глазу. Вот тогда мне не попадайся. Ух, веселый я какой делаюсь, когда ночь не посплю! А это часто бывает – ну, Алена! кончай! жить не могу!

Хватает Тимофееву за руку, вытаскивает ее из-за стола, они уходят в боковую комнату. Горчичников ошеломлен.

Горчичников (стоя посреди комнаты, кося глазом на дверь боковой комнаты). Там спальня, друзья!.. (Пауза.) Там мать моя ночует!.. (Пауза.) Мы ведь должны после легкого лэнча посмотреть действительно природу по реке! У нас крутые берега!.. (Пауза.) У меня есть друг детства, диспетчер грузового района… (Громко, подойдя к двери.) Навигация уже началась! Хорошо пройти на буксирном катере…

Распахивается дверь, голый по пояс Коляскин высовывается в нее.

Коляскин. Чего тебе?

Горчичников. Так ведь, Петр Викторович…

Коляскин. Глохни!

Захлопывает дверь.

Горчичников (громко). Алена Васильевна, это я, Горчичников… Вы слышите?.. У нас представления, видимо, отличаются от предусмотренных вами для себя!.. Особенно моя мать, которая по существу родилась в дореволюционные годы…

Поправляя прическу, появляется румяная и смущенная Тимофеева.

Тимофеева (в глубину спальни). Просто как грузин какой-то – схватил и потащил! (Горчичникову, тихо). Он сейчас злой.

Появляется Коляскин. Усы у него топорщатся.

Горчичников. Чай стынет, друзья!

Поспешно уходит на кухню.

Тимофеева и Коляскин молча садятся, выпивают по чашке чая. Коляскин ест одновременно блины один за другим.

Коляскин (шумно выдохнув, оглядывается). Это мы где?

Тимофеева (также оглядываясь с недоумением). Действительно, в какую-то деревню попали.

Коляскин (кивает на дверь). А это кто?

Тимофеева (достает зеркальце, смотрится в него). Это из нашего цеха один мужчина. Недавно у нас работает. Такой смешной, ко всем на вы. По-моему, мы на электричке ехали.

Коляскин. Да ты что?

Тимофеева. А ты вообще никого не видишь, когда такой.

Коляскин. Какой?

Тимофеева (поднимает руки, поправляя волосы). Такой.

Коляскин (дышит, тихо). Алена…

Тимофеева. Ну что ты снова, Петрунчик…

Коляскин тянется к ней. Входит Горчичников. Он в шляпе.

Горчичников (бодро). Пора идти, друзья! С диспетчером я договорился.

Коляскин. А ты вообще кто такой?

Горчичников. Я?

Коляскин. Ну да.

Горчичников. Мы же знакомились, Петр Викторович.

Коляскин. Где? Не помню.

Горчичников. В вашей комнате, на канале Грибоедова.

Коляскин. А что я тебя не помню?

Тимофеева. Я же тебе сказала – это мужчина из нашего цеха. Горчичников по фамилии.

Коляскин. А чего он у нас забыл?

Тимофеева. Ну… может, страхделегат.

Коляскин. А ты что, бюллетенишь?

Тимофеева. Может, он перепутал.

Коляскин. А-а! Перепутал. (Горчичникову.) Перепутал, что ли?

Горчичников. Нет, Алена Васильевна, я не страхделегат. Неужели вы не помните наш разговор в пятницу, когда мы вышли из цеха и обратили внимание на исключительно загазованный воздух города?

Коляскин. Чего?

Горчичников. Разумеется, если человек имеет дачу или другую возможность дышать чистым воздухом – это одно. Тогда это производит впечатление совершенно определенное. Но у вас ведь нет садового участка, Петр Викторович?

Коляскин (Тимофеевой). Чего он говорит? Я ничего не пойму.

Горчичников (волнуясь). Может быть – я не исключаю – что какие-то мотивы, самые далекие, едва слышные, и есть в этом приглашении, но ведь, надо признать, что Алена Васильевна и обиделась бы как женщина, если бы их не было вовсе. Это все равно, выходит, как если бы я пригласил некое абстрактное нечто и сам бы я был механический робот. Но контроль над этими мотивами, Петр Викторович, я осуществляю полный. Не волнуйтесь.

Коляскин. Ты чего говоришь? Ты сам понимаешь? Ты кто?

Горчичников. Хорошо. Сейчас. Совсем просто. (Сосредоточивается.) Алена Васильевна Тимофеева, как известно, работает машинистом компрессорных установок. А я, Горчичников Анатолий, являюсь слесарем-ремонтником пятого разряда. Когда мы я нею познакомились, я в разговоре узнал, что у вас, Петр Викторович, нет садового участка…

Коляскин. А зачем это вы познакомились? А?

Горчичников. Но как же? Производственная необходимость.

Коляскин. А здесь что, производство? А?

Горчичников (вздыхает). Здесь я живу. Вот. Это – комната. Там – спальня. Кухня. Это – окно.

Коляскин. Сейчас как засвечу.

Тимофеева. Ты в гостях! Ты же в гостях! (Улыбается Горчичникову.) Ну? И что конкретно?

Горчичников. Ну вот… Живешь и не веришь тем урокам, которые преподает жизнь в образах стариков и художественная проза. Кажется, что с тобой такого не будет. И если делаешь добро, то тебе ответят пониманием…

Коляскин (Тимофеевой). Ну, я не могу! У меня в голове мухи ползают, изнутри. Поехали домой!

Тимофеева. Отстань! (Улыбается Горчичникову.) Какой вы запальчивый! Горчичников. И что же делать? Ответно идти на конфронтацию? Но тогда мир прекратится во взаимных драках. Подставлять другую щеку? Но тогда наступит эра угнетения. Узловое противоречие человека. Нет выхода.

Тимофеева. Мужчины всегда все запутают, невозможно!

Коляскин. Поехали! Алена!

Тимофеева. Да обожди ты! Дай человеку договорить!

Горчичников. Что уж тут договаривать. Я поехал к вам в город с утренней электричкой, подготовил большую программу. В частности, можно посетить противоположный берег, там у нас памятник с чугунным деревом, олицетворяющим, как я думаю… да что теперь говорить? Мы могли бы не только дышать химически близким к норме воздухом, но и одновременно расширять круг знаний при общении.

Коляскин рыдает от непонимания и тоски.

Тимофеева (с удовольствием). А вы, Анатолий, что кончали?

Горчичников. Я кончал среднюю школу. А потом пробовал учиться на историческом факультете. Но те схоластические знания, какие там дают, я могу почерпнуть самообразованием. А некоторые сопоставления эпох, Алена Васильевна, – только здесь… (Проводит рукой по корешкам книг.) Этому не научишься.

Тимофеева (Коляскину). Я же тебе говорила, что он смешной! (Горчичникову.) И так все время сидите и читаете?

Горчичников. Да. От телевизора я избавился. Хотя было трудно: как будто через ручку подключаешь его к своей кровеносной системе…

Тимофеева. Ужас!

Горчичников. Почему же? Я не только читаю. Хотя природа вокруг нашего города не отличается первозданностью…

Тимофеева. И что, и женат не был?

Горчичников. Был.

Тимофеева. У-у, змея какая!

Горчичников. Кто?

Тимофеева. Ушла?

Горчичников. Н-н… не знаю… В общем, как-то… э-э…

Коляскин. Ну да. Разговорами бабу не накормишь.

Тимофеева (с негодованием). Какой ты!.. (Горчичникову.) Так кто она была? Женщина или друг, товарищ и брат?

Горчичников. Она?.. Э-э… Я бы сказал… В общем-то, друзья… Хорошо. Если так откровенно, то – пожалуйста. Я встретил ее на Московском вокзале…

Коляскин хохочет.

Тимофеева. Выйди отсюда! Не медля! Грубый и злой! Не узнаю! Выйди! Коляскин. Пойду… Может, нормального какого встречу, хоть название узнаю…

Выходит.

Тимофеева. Мы можем на ты разговаривать. Но при нем лучше по-старому. Горчичников. Он неплохой, но без центрального взгляда.

Тимофеева. А фамилию я свою оставила. Уже шестой год живем. Но очень грубый. Мама так и говорит: любовник, а не муж.

Горчичников (смешавшись). Ну что вы, Алена Васильевна…

Тимофеева. А что? Точно. Это хорошо по молодости, когда все в диковинку. А потом – я же не кошка какая!

Горчичников. Это просто такое время, Алена Васильевна! Это оно руководит! Но вы сильны, я знаю! Вы уже из него вывертываетесь, из цепких объятий!

Тимофеева. Что?

Горчичников. Я поясню. Это Молох, пожирающий ради непонятных еще, темных целей все чистое в мире и диктующий пока во всем! Но он уже отступает, уже появляются ростки и они даже не защищаются, но остаются жить!.. Хотя, с другой стороны, может, он просто обожрался.

Тимофеева. Вы такой запальчивый, честное слово. Вам веришь.

Горчичников. Я не скажу, Алена Васильевна, что я не имел цели. Я… никогда в жизни так не стремился… Я когда ехал на электричке утром, у меня была страшная тоска… Это ведь недостижимо, я знаю… Вы говорите – я смешной… Если представить вас высокой дамой, то я согласен носить горб, быть кривым и плешивым, только бы вам смеяться и мне это видеть… (Замолкает.)

Тимофеева (тихо). Это вы действительно сами? Или читали?

Горчичников молчит.

Тимофеева. А еще что можете? Я люблю слушать.

Горчичников. А иногда кажется, Алена Васильевна, что все еще будет когда-нибудь… Не может такого быть, чтобы ходили по заколдованному кругу и повторяли моллюсков, птиц или австралопитеков! Не может быть, чтобы желания и мечты ускользали, а потом обманывали других! И пусть даже последний человек останется, но и он не обратится в скотину, а умрет с вопросом в глазах! И ему ответят! Потому что вопрос уже так сгустился, что скоро изменит химические составы!.. И я тоже мучительно сомневаюсь, Алена Васильевна! Буквально во всем! Вижу реку и представляю, что еще десять тысяч лет назад её не было! Не было! Хотя кажется, что она всегда текла в этом русле. И природа на её берегах кажется вечно существующей. Но только по отношению к человеку. А человек, вероятно, кажется вечным существом для комара, потому он так нас и атакует, с отчаянья, что ничем нас не прошибешь! И мы так же с природой, заметьте. Срываем злость. Хотя последние столетия в связи с исторической памятью мы подравнялись по возрасту… Я даже в матери своей сомневаюсь, Алена Васильевна. То есть, произвела она меня на свет и тем окончила дела, отмерла. Зачем она теперь? Блины жарить, пол подметать, стариться? То есть пока человек участвует в круговороте жизни, пока он подкидывает топливо, бежит, раскручивает земной шар – он жив, а как только влез в гнездо и из гнезда кулак высунул – его уже нет! И тогда земля сама начинает шевелиться и стряхивать с себя всяческих паразитов!..

Тимофеева сидит, подперев щеку кулачком, внимательно слушает. Видно, что ее совершенно не беспокоит то, что мысль Горчичникова скачет, меняет направление. Ее прежде всего интересует «запальчивость». Она как бы слушает музыку. В этом ее глубина.

Горчичников. Но самое мучительное и самое главное происходит в отношениях мужчин и женщин. Да. Кажется, что это для удовольствий человек стремится, а оказывается, именно это стремление улучшить свою природу и выделило его из остальных живых сообществ и устремляет вперед. И его как бы посылают вперед по этому пути рыбы и насекомые, птицы и млекопитающие, как бы машут ему прощально платочком. И жалеют его. Ведь на этом пути, Алена Васильевна, кроме наслаждений и комфорта мыслей, человека с ранних детских лет начинает мучить и доводить до отчаяния знание о своей скорой смерти. Да!

Входит Коляскин.

Коляскин. Это, оказывается, город Отрадное. Следующая – Мга.

Пауза.

Тимофеева. Ты что, на станции был?

Коляскин. Что ты? Я ж только вышел.

Тимофеева. Ну и иди. (Горчичникову.) А еще?

Горчичников. А еще… Я не хотел без Петра Викторовича говорить, потому что это получится как бы попытка украсть, или можно назвать – исподтишка, хотя эти дела почему-то так делают и считают, что это правильно…

Коляскин. Я пойду, там посижу. Или – поехали домой, Алена!

Тимофеева. Можешь ехать совсем.

Коляскин, вздохнув, остается.

Горчичников. Мне бы не хотелось, Петр Викторович, пользоваться также своим преимуществом в умении выразить себя. Но я утешаюсь тем, что в человеческих отношениях речь значит меньше, чем взаимные откровенности или неприязнь в поведении, во взгляде, даже, бывает, на расстоянии. Я замечал. Вдруг появляется неприятный тебе человек метров за двести от твоего дома и у тебя мгновенно портится настроение и тут – вот он, через четыре-пять минут стучит в дверь.

Тимофеева (встает, подходит к двери комнаты, открывает ее, Горчичникову). Ты здесь ночуешь, Толя?

Коляскин и Горчичников одинаково ошеломлены.

Горчичников. Да… Это я с детства здесь… живу.

Тимофеева. И здесь-то книг сколько… (Оборачивается, Горчичникову). А ты любишь уют, оказывается. Одна лампа на столе, одна люстра, и одна над изголовьем. И коврик перед диваном. Вот только обои лапастые. Надо переклеить.

Горчичников (встает, топчется около Тимофеевой). Да… Наверно…

Тимофеева. А чтобы тебе было удобно заниматься, надо купить кресло. А здесь встанет швейная машина.

Коляскин. Он что, сам шьет?

Тимофеева. Не знаю. Это моя машина.

Коляскин. Зачем? Ты же недавно купила.

Тимофеева. Недавно.

Коляскин. Ну вот. А уже продаешь.

Тимофеева. Я не продаю. С чего ты взял?

Коляскин. А что?

Тимофеева. Ничего.

Закрывает дверь, садится на стул.

Коляскин. Ему зачем машинка?.. Матери его, что ли?

Тимофеева. Ты, Петя, иногда становишься, как сундук: на тебе хоть прыгай, хоть в карты играй. (Горчичникову.) Толя, объясни ему.

Горчичников (он бледен, торжествен). Насколько я понимаю, Петр Викторович, в образовавшейся ситуации мне предстоит установить статут…

Коляскин. Ох, да замолчи ты! (Закрывает уши ладонями.) Куда я попал, а?.. Давай отсюда как-нибудь сваливать!.. Что это ты про машинку, Алена?.. Про машинку-то ты что?..

Крутит у нее перед глазами ладонью, привлекая внимание. Она в досаде бьет его по руке.

Тимофеева. Ты слушай, что тебе человек объясняет!

Коляскин. Да какой это человек? Это… две программы на одном канале! (Горчичникову.) Сейчас как дам сверху – нормально заговоришь!

Тимофеева. Ах, та-ак! Хорошо. Тогда я тебе объясню. Мы с Толей решили пожениться.

Пауза.

Коляскин. С каким Толей?

Тимофеева (кивая на Горчичникова). С ним.

Коляскин (пауза). Поехали домой, Алена.

Тимофеева. Езжай. Я уже там не живу.

Коляскин. А где ты живешь?

Тимофеева. Здесь.

Пауза.

Коляскин. Здесь. А почему здесь? С кем?

Тимофеева. Ну что за сундук, действительно!.. С ним! С Анатолием!

Коляскин. Да брось ты. Хватит, Алена. Едем домой.

Тимофеева. Толя, подойди.

Горчичников подходит. Тимофеева обнимает его и целует. Коляскин хохочет.

Тимофеева (гневно). Выйди отсюда! Уходи! Не хочу тебя видеть ни сегодня, ни завтра – никогда! А за машинкой Трансагенство пришлю!

Коляскин. Может, вы еще туда (кивает на спальню) заглянете? Я – ничего! Вот здесь посижу, книжку почитаю!

Раскрывает книгу, читает.

«Не колокольный звон и не кукование кукушки слышны с башни в одном из городов близ Сан-Франциско, где установлены часы. После реставрации они обрели голос коровы. Каждый час звучит теперь здесь мычание одной коровы, а в полдень и в полночь слышен рев целого стада».

Горчичников. Конечно, реакция у вас, Петр Викторович, самая неожиданная…

Тимофеева. Подожди!.. Так говоришь – «может, туда заглянете»? И заглянем! Это теперь наш дом. Вот еще с мамой познакомлюсь, а потом и вообще в этом пригороде устроюсь на работу. Чтобы таких, всяких городских в глаза не видеть! Пойдем, Толя. Пусть он сидит.

За руку отводит Горчичникова в спальню. Закрывает за собой двери.

Коляскин усмехается. Глядя в потолок, посвистывает. Затем берет книгу, подходит к двери.

Коляскин (читает). «Кашляют ли рыбы? Да еще как! К такому выводу пришли американские ученые. Как оказалось, рыбы в загрязненной воде кашляют и хрипят. По интенсивности рыбьего кашля можно судить о степени загрязнения воды в реке, озере либо морском заливе. Услышать рыбий кашель можно только с помощью специальной аппаратуры».

Пауза.

Ну ладно, Алена. (Пауза.) Ладно, я говорю! Хорош! Пора ехать!

Дверь открывается, входит Горчичников.

Горчичников (Тимофеевой). Так он не поймет, Алена Васильевна. Этим мы как бы подстраиваемся, тогда как надо жить естественно, без оглядки. (Коляскину.) Напрасно вы думаете, Петр Викторович, что все в жизни либо со знаком минус, либо со знаком плюс. Вот я в ваших глазах как бы чудак, а во мне, как оказалось, есть качества, интеллектуальные и душевные, которые в считанные минуты…

Коляскин неожиданно бьет Горчичникова ладонью в лоб. Тот летит под стол.

Коляскин. Качества в нем!.. Завез в свою деревню, издевается!.. Ты в гости приглашаешь, так знай, что чужая жена – не твоя! Понял?.. Заполоскал, заполоскал! Я всяких видал студентов! Одного кандидата даже через Львиный мостик гнал!.. У-у!

Хватает Тимофееву за руку, тащит из дома.

Горчичников (сидя на полу). Конец… всему конец!

ГОЛОС Тимофеевой. Я вернусь, Анатолий!.. Жди!..

ГОЛОС Коляскин А. Жди, жди! Я тогда вас всех спалю!

ГОЛОС Тимофеевой (удаляясь). Анатолий!.. Я вернусь!

ГОЛОС Коляскин А (удаляясь). Устрою вам… атомный полигон!..

Пауза.

Горчичников (поднимая руку). Нет!.. Это неразрешимо!