Текст книги "Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино (сборник)"

Пгт Емца

Русский вопрос

Когда какой-то народ начинает воевать со своими соседями и при этом чаще побеждает, когда он победоносно идет из края в край, – история бывает обычно восхищена. Александр Македонский, Дарий, даже Чингисхан, не имеющий сегодня сильных заступников – все они – герои.

Но когда народ, развившийся в мощную державу, в самой своей силе начинает себя калечить, уничтожать лучших и приносящих ему славу, когда он судорожно сжимает в своей руке случайные и бесполезные символы, когда он горячечно повторяет какое-то заклинание, темное для всех окружающих, – разве этот народ достоин смерти?

Достоин, говорят соседи. Но говорят тихо, на ухо друг другу. Достоин, говорят дальние наблюдатели, с ужасом и омерзением наблюдавшие самоистребление народа.

Достоин, говорят бегущие из этого народа эмигранты, потрясенные на всю жизнь, потерявшие к ней вкус.

Достоин, говорят подчиненные народы, сжатые в сумасшедших объятиях братства. Все они говорят так из самосохранения.

Они знают, что от внешних врагов можно защититься, даже погибнув. От себя защититься нельзя.

Так почему и за что русские убивают сами себя?

Россия – это некий художник, создающий картины собственной своей жизнью. Художника мы ценим за неожиданность мышления, за прорывы из здравого смысла. В этом отношении Россия – классический пример организма с художественным мышлением.

Хороша Швейцария, создавшая для своих граждан рай на земле в рамках здравого смысла. Хороша Франция, импульсивная любительница быстротекущих форм.

Темна, убога Россия, и вдруг – победоносна, стремительна, все в нее влюблены, но только на один день. Завтра здесь будут вешать и пытать. Послезавтра – каяться, говорить пошлости. Еще через день обнаружатся в ее громадных карманах седые старцы не хуже буддистов, и неожиданные гении вроде Лермонтова и Платонова. Евреи, давно ничему не удивляющиеся и лишь делающие заинтересованные глаза по поводу различных событий в мире, сатанеют от тупости, упрямства, пошлости русских, а когда уезжают из России – умирают от ностальгии по ее канавам и кустам.

Загадка России сродни загадке жизни вообще. Если отыщется смысл существования этого места, где люди умеют умирать, то отыщется и гималайский человеческий путь ввысь.

В мыслях о России всегда есть грусть, даже печаль, какая-то тяжело-сладкая. Как будто земное ядро якорем держит готовую воспарить душу. Как будто выпили по первой, после долгих трудов и драк и все существо объединилось в одном вопросе «зачем?». И вот-вот будет ответ.

Плесецк, город космодрома. Пожалуй, самый известный из архангельских городов после областного центра и Североморска.

Спасение русского Севера

Лицензия на добычу золота стоит 150 рублей. Любой гражданин России может получить ее, испытав на себе привычную бульдожью хватку чиновников. Но для того, чтобы в твоем мешочке у пояса приятным грузом отвис золотой песок, необходимы минимум две вещи. Первое: надо найти месторождение россыпного золота. И второе: надо иметь прибор для его извлечения. Тысячи лет золото, в принципе, добывалось одинаково. И не стоило бы говорить об этом, если бы в последние годы не случилось двух чрезвычайных событий. Во-первых, оказалось, что так называемое тонкое золото, золотая пудра, встречается практически по всей поверхности суши, не говоря уже о шельфах морей. А во-вторых, изобретен способ добычи этого золота. То есть, практически каждый гражданин России, приобретя по доступной цене (которую можно оправдать за три месяца добычи) так называемый Шлюз старателя, может, наконец, избавиться от унизительной нищеты. Но все это пока не больше, чем обычная реклама. Что же делает изобретение Шлюза старателя чем-то большим, чем создание микроспиртзавода или минипекарни? То, что оно, без преувеличения, поможет России спасти население Крайнего Севера страны.

Зимой этого года я побывал на Дальнем Востоке, в Амурской области. Эта область давала стране 15 тонн золота в год. Сегодня все золотые прииски, за исключением одного, рухнули. А население их резко сократилось. Но не все разъехались. Куда поедет пенсионер? На бывшем прииске Октябрьский трое пенсионеров взяли лицензию и намыли на старых отвалах три килограмма золота за сезон. Грамм золота на Лондонской бирже стоит 20 долларов. Немногим меньше его приемная цена в нашей стране. Нетрудно представить, что трое пенсионеров решили не только свои проблемы. Однако не везде на Севере есть такие хваткие старики, такие богатые месторождения и такие добропорядочные власти. В основном Крайний Север (Колыма, Чукотка, Якутия и далее на Запад вплоть до Карелии) вымирает без работы и выживает единственно за счет государственных дотаций. Если сегодня наладить производство Шлюзов старателя, изобретенных украинским геологом В.Т.Кардашем и опробованных им за последние десять лет в Крыму, в Казахстане, в Амурской области с одинаково успешным исходом (извлекались частицы золота размером 0,15-0,005 мм), и распространить их, скажем, на колымской трассе, где золото можно мыть в породе, из которой отсыпана дорога, то население «северов» не только перестанет уменьшаться, а там наступит подлинная эра процветания – оно начнет прирастать. Потому что этим Шлюзом на самом выработанном месторождении можно намывать не менее 15 граммов золота за световой день. Потому что все эти «севера» и другие территории России (Алтай, Урал, пляжи Зеленогорска и Комарова, пляжи Новороссийска и астраханская дельта) несут в себе достаточные запасы тонкого золота для того, чтобы люди, занимающиеся его старательской добычей, могли жить безбедно даже по западным стандартам.

Что для этого необходимо? Первоначальные вложения, конечно. Которые окупятся за год. Любой из механических заводиков способен выпускать Шлюзы старателя с громадной пользой для себя и страны. Но прежде всего необходима просто воля. Даже не политическая, а обычная человеческая воля нескольких ответственных граждан. Автор изобретения В.Т.Кардаш долгие годы борется за внедрение промышленной установки по извлечению тонкого золота, и только сейчас, при приезде в Петербург после публикации в «Аргументах и фактах» статьи о его изобретении, ему пришла в голову мысль о выпуске массовой серии полупромышленных Шлюзов старателя, для работы на которых нужен не самый мощный бульдозер и два старателя. Сама установка весом в 50 килограммов и стоимостью в 4000 долларов может быть перевезена на велосипедах. Больше того – возможны варианты ручного или того же велосипедного привода.

Это в нашей стране, где надо спасать население от нищеты и голода. Или в Африке, в Замбии и Гане, куда В.Т.Кардаш с удовольствием свой прибор экспортирует. Но есть же еще и сытый Запад, где также много тонкого золота в любых окружающих побережьях рек и морей! В сытых странах есть жадные до впечатлений дети среднего школьного возраста, которые будут бредить собственной удачей в деле золотодобычи. Для таких деток и их родителей у Кардаша есть детский Шлюз старателя весом в 20 килограмм, помещающийся в багажнике автомобиля. Надо только наладить производство этих шлюзов в нашей стране, чтобы оставаться монополистом на мировом рынке. Иначе первый же распатроненный экземпляр станет конвеерным изделием где-то в Швеции или Канаде.

Дело за малым – у кого-то должна сработать воля, направленная на возрождение Родины и собственное обогащение.

Пукса, в 228 км от Архангельска

Горькие ягоды

Маша и Земфира, кудрявые девочки, вошли в лес. Вощеные елки и матовый черничник, блестящие от солнца и черные от тени, их совершенно очаровали.

– Ах! – сказала Маша. – Какая красота прячется от нас в диком лесу! Давай ее собирать.

И она начали собирать красоту.

Когда они вернулись на шоссе, то не могли идти рядом друг с дружкой – от них во все стороны сияло.

Проехала одна машина, другая… Сияние, как облачко, начало сбиваться куда-то вбок от них. Промчался в блеске и реве красный мотоциклист – оно исчезло.

Маша и Земфира снова нырнули в лес. На этот раз они постарались, чтобы сияние получилось поплотнее, чтобы оно возникло в их коже и дыхании. И когда они решили, что сияние пропитало их до самых кончиков пальцев, Земфира сказала:

– Давай немного посидим. Может, оно само уходит.

Они сели на поваленный толстый ствол ели, кора которой сама по себе отстала от гладкой древесины и объединялась теперь с травой и землей.

– Что ты улыбаешься? – спросила Маша.

– А ты?

– Видимо, в нас так много сияния, – сказала Маша, – что оно не боится уходить. Само себя воспроизводит.

– Я, наверно, не переживу, если и на этот раз мы его потеряем.

– Может быть, нам поесть черники? – предложила Маша, обладающая аналитическим умом. – Будем жить эмпирически, как народ в древние времена.

Но странно – черника оказалась горькой. Счастье, очевидно, было слаще, чем продукты природы и возникало из другой стихии.

Лепша

Январь

 
Заря купчихой улеглась,
В снегах изнемогая.
Ее торопит вечер-князь
Звоночками трамвая.
Цыганки сумерек нежны.
Ремесленники-трубы
У снежно-стрельчатой княжны
Напрасно ищут губы.
Ночь в черном шелке и звездах –
Вдовой в глуши заречной.
И перстень-месяц в проводах
На перевязи млечной.
 

пгт Шалакуша, крупный леспромхоз

Бабушка

 
Над иконкою бумажные цветы,
А лампадки уж в помине нет.
Рядом ходики качают с высоты
Медный счет лет, зим, лет…
 
 
Время ткет и не торопится давно.
Ни морщинки не прибавить, не отнять.
Только вот середь привычных снов
Вдруг приснится убиенный зять.
 
 
Только вот приедет в гости внук,
Громким смехом тени содрогнет.
Молоточком в сенцах – тюк, тюк, тюк –
Подобьет рассохшийся комод.
 
 
Залатает крышу у трубы.
Сухостой порубит на дрова.
Обрисует в шутку ход борьбы
На чемпионате, в классе «А».
 
 
Будет мыться, фыркать и стонать
У кадушки с дождевой водой.
Будет так светло напоминать
Год, бог память, девятьсот шестой!..
 
 
И, отведав водочки и щей,
Захмелеет, заплетет глаза…
Ох, какое множество вещей
Можно и проплакать и сказать!
 
 
И сквозь дымку заблестевших глаз
Комната повыше и людней,
Будто бы и впрямь в урочный час
Прошлое вдруг поселится в ней.
 
 
Внук уедет и опять без суеты
На ущербе крошечный просвет…
Тихо ходики качают с высоты
Медный счет лет, зим, лет…
 

Шожма

Хвоинка

 
В маленькой раздавленной иголке
Стынут ели, подвывают волки.
В пасти неба желтая луна,
Откровенно говоря, страшна.
Тает свечка, звякает сосулька.
На бумаге пишется рогулька.
И выводит детская рука:
«Мама. Речь. Россия. Хлеб. Века».
 

Шестиозерский

Нужна ли народу литература?

Мой первый рассказ появился в семьдесят втором году в журнале «Аврора», и коллега, слесарь Иван Жуков спросил меня:

– Ну, что? Когда мы будем твою брехню обмывать?

Я сомневаюсь в том, что он читал рассказ. И его право, если читал, выражаться столь критически. Но в его словах (я запомнил их) мне все отчетливее видится отношение народа к литературе. И дело не в том, что какие-то люди за семьдесят лет настолько скомпрометировали современную литературу и себя, что отмыться уже вряд ли удастся.

Бог с ними и с их литературой.

Важно другое: они скомпрометировали всю литературу, все искусство, всю культуру. Они измазали даже Гомера, потому что «социально-исторические корни» и «классовое расслоение» ахейцев и троянцев исследовались их нечистыми руками.

Тогда возникает вопрос: зачем народу литература? Является ли она для него жизненно важной? Может ли народ существовать без Данте, Тютчева, Фолкнера?

Да, может. Народ доказал, что он может существовать без религии, без литературы, без нравственности – на одном голом энтузиазме. Надо ли ужасаться падению народа после семнадцатого года, надо ли задавать гамлетовские вопросы?

Это сколько угодно, если есть желание.

Меня же восхищает духовное здоровье народа. И я полон желания и дальше изучать энтузиазм народа, позволяющий ему без религии, культуры, экономики и прочих приспособлений чувствовать себя бодрым и готовым к борьбе.

Няндома, город

Тепло ногам

По даче зимой я хожу в носках. Пол чистый и теплый. Глядя в окна на окрестные сугробы, испытываю насмешливое и удовлетворенное чувство кота, любимого судьбой. Почему мне так повезло?

Шесть лет назад трое грузин поставили мне сруб. Они долго ходили по моей горке, а затем решительно сказали, что начнут стройку без ленточного сплошного фундамента, на столбах. На столбах – так на столбах. Им виднее. Они попросили кувалду и начали бить камни, – этого добра у меня завались. Скоро из неглубоких ям выросли симпатичные колонны из пригнанных камней, скрепленных раствором, через три метра по всем направлениям. Потом строители связали все брусом, набили черный пол и понеслись все выше и выше, но это уже другая история. Полы чистые сооружал уже я сам. Я проложил черный пол пергамином и затем, настилая «сороковку», забивал в зазор между полами опилки, плотно их трамбуя. И вот теперь хожу неслышно как кот, едва не мяуча. Правда, мышей в доме нет. И не предвидится.

Под домом гуляет ветер, поэтому хорошо сохнут различные доски, горбыль, полезные растения. Сам бы залез в летний зной, но годы не те.

Возникает вопрос о соседях. Они приходили и интересовались, сколько машин бетона я собираюсь уложить между столбами фундамента, чтобы все было как у людей. Нисколько, – отвечал я. Хмыкали, хохотали, рассказывали друзьям о городском сумасшедшем. Зимой входили с мороза и удивлялись «ташкенту», опять же интересуясь, сколько десятков кубов дров я гоню в атмосферу. Две охапки в день, – отвечал я, совсем не думая никого дурачить. Обижались именно на это.

Дом стоит на столбах, как замок Тамары над Дарьялом. Или «конкорд», готовый к полету.

Этим летом, гуляя по Синеву, вдруг увидел точную копию своего строения.

Тоже кто-то захотел взлететь.

P.S.

Думаю, что и на обычной областной почве можно ставить дом на столбах. Их вполне выдержат бетонные подушки полтора метра на полтора и глубиной сантиметров в тридцать. Лучше набить их ржавыми кроватями и велосипедами. Отличный получится железобетон.

Вандыш

Крапива

Летом крапива стоит пыльная, злая. А начинается сразу после таяния снегов веселенькими, нежнозелеными созданиями. Правда, тоже довольно кусачими. В каждом дачнике сидит охотник. Что-то найти и притащить в хозяйство – страсть очень сильная. Ранней весной в лесу еще снег по пояс, дороги развезло, на озере лед. Что делать, где искать добычу?

Берем ножницы и перчатки, суем ноги в резиновые сапоги и начинаем охоту за молодой крапивой. Где-нибудь на припеке, на закрытых от ветров пятачках. Где-нибудь у леса, с южной стороны. Где-нибудь под забором. Уверяю вас, охота за молодой крапивой не менее азартна, чем грибная. Те же опята. 5-7-10 сантиметров. Скоро набирается целая кастрюлька. Жена обдает крапиву кипятком, чтобы не жглась, режет, заправляет майонезом, еще чем-то. И – пожалуйста! Самая ранняя, самая дешевая, самая полезная из закусок!

А там, где есть закуска, не обойтись без стопки.

Фоминская

Хрен

Когда я вижу по телевизору лысых от химиотерапии людей, собирающих деньги на заграничные операции, меня поражает отчаяние. Но не природу я обвиняю, а человеческую косность. Зачем вам заграница? Зачем операция, после которой год-два-три превратятся в кошмар ожидания смерти? Ведь есть разнообразнейшие способы лечения любых болезней. Любых. Их даже определять не нужно: как только что-то нащупал у себя, как только потерял бодрость – тут же и лечись голоданиями, травами и солдатским азартом сохранения жизни. Множество книг продается на эту тему, почти все они – истинные. В прошлом году я посоветовал одному знакомому лечить глаукому, усугубленную лазерной операцией, голоданием. И он быстро меня превзошел. Сейчас лечится уже сухим голоданием, до семи дней без пищи и воды. Вернулось цветоотделение, начал читать книги. И мать излечил таким образом от множества старческих болезней. Вот он со мной и поделился одним рецептом от рака. Случай таков: молодая женщина заболела, пошли метастазы. Ей вырезали часть груди. Ее мать как-то пошла в церковь и заговорила на эту тему со священником. И тот подсказал ей рецепт, простой и очень приятный. Молодая женщина через несколько месяцев пошла на обследование и удивила врачей (в который раз их удивляем! и все без толку! даже слушать не хотят о чем-то кроме ножа и отравы – просто бандиты!). Не нашли у нее даже следов онкологии.

Теперь сам рецепт. 0, 5 кг мелко порезанного хрена залить 1,5 литрами очищенной водки и дать настояться месяц. Принимать по 50 граммов натощак неделю. Потом по 100 граммов остальное. Можно повторить.

Пгт Коноша, 427 км от Архангельска, ветка на Котлас и Воркуту, на восток. Нам – на юг

Сеновал с портретом Брежнева

Без бани на даче скучно. Особенно зимой. Эх, похлещешься веничком, потом в сугроб, еще хлестанешься, и босиком в одних трусах неспеша двигаешься к дому. Там, конечно, пару стопок настоянного на травах алкоголя и прочувственная беседа.

Но баню почему-то предпочитают возводить для коллективных излишеств, как будто собирают там римский сенат. Между тем собственное тело нуждается лишь в пару, настоянном на эвкалипте или мяте.

У меня парная сложена из бруса метр двадцать на метр восемьдесят. На скамье – еще сидение, как бы полок. В углу – каменка из бетонных плит, перетянутых сталистой проволокой, в которую упрятан тэн на два киловатта. За полтора часа парная нагревается так, что пар получается сухой и беспощадный.

К парной пристроен предбанник из досок два на два.

Потом пришла идея пристроить к бане мастерскую два на четыре.

Потом разобрал половину крыши, спрямил ее в сторону мастерской и сделал над баней сеновал. Все мечтал поспать там летом. Но летом под крышей выросли серые коконы осиных гнезд. Мечта не осуществилась. Но я не растерялся. В городе какие-то из соседей по лестничной клетке вынесли к мусоропроводу два портрета Брежнева. Один с двумя звездами Героя, а другой – с четырьмя. Тот, что с четырьмя, почему-то моложе. Помимо мыслей об окончательной погибели большевизма, портреты породили во мне желание проверить их на языческий лад. Жена привезла их лицо к лицу на дачу. Одного я повесил на веранде: он строго наблюдает, чтобы никто не напивался, а второго использовал от ос. На фоне сена дважды Герой Леонид Ильич строго смотрит за порядком: осы за демаркационную линию летать не смеют.

Пгт Ерцево

Ржавые гвозди

Килограмм гвоздей стоит не дороже пары батонов. Однако я беру фомку и начинаю с кряхтением и матерными вариациями на букву «б» с чудовищным скрипом выдирать десятисантиметровые ржавые гвозди из древесины, с которой они срослись в мертвом объятии как им казалось – навсегда. Во мне говорит жадность, но и какое-то другое, более сложное чувство. Зачем мне эти перекрученные ржавые уродцы? Может быть, они представляют художественную ценность и где-то в Гринидж Вилледже на Манхэттене в какой-то из галерей пошли бы на ура как коллекция «Ржавые гвозди из Карелии». Но тогда зачем я оставляю гору этих уродцев на верстаке ржаветь под дождем и только при исполнении новой строительной идеи все с теми же вариациями на букву «б» начинаю их выпрямлять? Гвозди выскакивают из пальцев при ударах молотка и отдаются резкой болью. Почему мне обязательно надо вогнать в стену сарая или парника ржавых ветеранов, если в промасленном бумажном кульке готова к бою мерцающая колонна новых солдат? Ведь они уже не хотят снова в бой. Они начнут гнуться, их придется зажимать в пассатижи, чтобы вбить по шляпку. Затем (это самая поверхностная, первая мысль) что своими истерзанными боками уродцы намертво вцепятся в дерево. И все-таки – зачем я возвращаю их к жизни, если они приготовились умереть в костре или печке? Откуда во мне такая страсть к насилию? Зачем я мучаю ржавые гвозди продолжением жизни?

Затем же, зачем мучаю себя. Я хочу доказать необычайное. Я хочу доказать то, что гвоздь бессмертен. И через несколько тысячелетий, когда исчезнет и доска, и дачный поселок, и германская цивилизация, в раннем культурном слое пред очами нового Шлимана предстанет этот ржавый гвоздь и смиренно скажет: «Я жив, Господи! Я жив».

Лухтонга

Приближающееся

Народ делится на две категории: на тех, кто живет от получки до аванса, от пенсии до пенсии, и на тех, кто живет от праздника до праздника. Первых значительно больше. Новый Год, однако, их как-то примиряет. Потому что елка, шампанское и холодец доступны почти всем.

В середине декабря в лесу снегу по пояс. Поэтому елку можно найти у дороги. Четырехметровую. И не надо ее никуда везти. Ее надо поставить во дворе усадьбы, прибить гвоздями к поперечно скрепленным обрезкам досок, а потом вылить туда несколько ведер воды. Елка вместе с игрушками простоит зеленая до конца марта. Новый Год длится всю зиму.

Еще лучше вырастить несколько елок на участке. Правда, они дойдут до кондиции лет через пять. Ничего, спешить некуда. Зато можно наряжать елки попеременно, они будут чередоваться через пять лет. И тогда будешь ходить среди них, как Дед Мороз, вспоминая прошлые обстоятельства. Грустная тема. Поэтому надо крякнуть, войти в дом, налить рюмку настойки, поймать вилкой юркий моховичок, выпить и еще раз крякнуть. И посмотреть задумчиво в окно. Снег летит косыми полосами, сизые сумерки, едва видна горка усадьбы Омельяненко.

Хорошо, когда никто не толкается. В этом веке самым ценным национальным продуктом станут русские участки по двадцать соток. Станем торговать ими с Эмиратами и Западом. С одной стороны будет жить арабский шейх, с другой – самурай, а с третьей эскимос с Аляски. Будет с кем чокнуться.