Текст книги "Красным по черному"

Глава 17
Вечер встречи

Они решили вновь собраться вместе через двадцать лет – учитель и его первый выпускной класс, почти в полном составе.

«Девочки» суетились на кухне, не переставая носиться в комнату с блюдами, салатницами, тарелками, вазами и попутно успевая обсудить свои, женские проблемы.

«Мальчишки», оккупировав лестничную площадку, что-то шумно обсуждали, курили, обменивались какими-то координатами, номерами телефонов, е-мейлами…

Юрий Андреевич Мартынов, не самый удачливый из питерских предпринимателей, и в школе не отличавшийся, как бы помягче выразиться, ни выдающимися способностями, ни особым прилежанием, неожиданно спросил, не обращаясь ни к кому конкретно и в то же время – сразу ко всем:

– А что, сегодня и Антиподы будут? Оба?

Несмотря на шумную атмосферу «парадных обсуждений» этот вопрос расслышали все. И не только его. На какое-то время стало слышно, как за закрытой входной дверью о чём-то спорят девчонки (в комнате или на кухне), а у соседей по телевизору смотрят футбол.

– Наташка говорила, что обещались оба, – нарушил тишину большой и сосредоточенно-немногословный Василий Васильевич Громов. – Белого она не приглашала, но он ей сам позвонил – узнал откуда-то. Слушай, Мартыша, ты же, вроде, пока водочку не пил, а вопросы у тебя уже хорошие! Как всегда…

Из тех, кто определённо должен был быть, не приехали «основные действующие лица», а именно сам учитель и двое, которых ещё в девятом классе он же и прозвал Антиподами. Прозвище сразу закрепилось, и сами носители его ничего не имели против, даже наоборот. Правда, в какой-то момент возник один спорный вопрос, и не вопрос даже, а так, вопросик, который сразу нашёл своё разрешение. «Антиподы» – число множественное, и порознь они оказались тёзками. Предложение «Антипод-1» и «Антипод-2» даже не обсуждалось, поскольку изначально было очевидно, что каждый из них будет претендовать только на №1. Спасибо природе-матушке, создавшей их: одного – русоволосым, другого – тёмным шатеном. Так каждый из Антиподов получил по персональному имени, соответственно – Белый и Чёрный. И когда речь заходила о ком-нибудь из них, то его называли кратко, «по цвету», хотя для одноклассников эти ребята по-прежнему оставались Антиподами.

Но самое удивительное, что они остались ими и в жизни. Закадычные друзья, неразлучные со второго класса, вечные соперники в учёбе, спорте, любви, многократно выручавшие друг друга и готовые один ради другого на всё, превратились в непримиримых врагов: старшего следователя, начальника следственного отдела Регионального управления по борьбе с организованной преступностью подполковника Олега Круглова и крупного криминального авторитета, вора в законе Петра Светловидова, и в уголовном мире известного под кличкой Белый.

– Ну что, братцы-кролики, – выглянула на лестницу хозяйка дома Наталья Петровна Румянова, Наташа. – Ой, соседи пожарных вызовут! Тут не то, что топор – штанга зависнет! Вася, открой вторую фрамугу!.. Не пора ли садиться?

– За что, тётенька? Я чту уголовный кодекс! – запричитал с деланным кавказским акцентом Карен Аванесович Азрумян, симпатяга, весельчак и балагур, любимец всего класса, ныне – владелец автомагазина и нескольких автостоянок. – У меня ж ничего нет, ничего. Сюда и то приехал на «мерседесе» двоюродного брата одной из моих немногочисленных жен. За что же садиться?

– За стол, – с улыбкой ответила Наташа, – пошли.

– Так вроде ещё не все подгребли…

– Я не расслышал, Мартыша, ты у нас нонче лодочник или могильщик? – раздался приятный мужской голос откуда-то с нижнего пролёта лестницы. Мартынов обиженно насупился.

– Дождались, – тихо пробурчал Громов, – Аль Капоне пожаловали. Лёгок на помине…

– «Подгребли» или «погребли» ты изрёк? И когда ты уже оставишь эти околоблатные выражения? Ведь вон, плешивый уже!..

Произнося этот монолог, на лестничную площадку медленно поднялся Пётр Светловидов: в лёгком, умопомрачительно белом и баснословно дорогом костюме от Бриони, импозантный и стройный, источающий аромат настоящего «Живанши» и сверкающий белозубой улыбкой. Его сопровождали три танкиста[11]11
  Танкист, гладиатор, бык, атлет, боец (жарг.). – бандит.


[Закрыть] – «три весёлых друга», рядом с которыми Шварценеггер или Сталлоне показались бы грудными детьми. Первый вышагивал впереди хозяина, обхватив обеими ручищами фантастический по красоте и количеству сноп роз – от белых до тёмно-лиловых. Цветов было так много, что некоторые из них, задевая о стены и лестничные перила, осыпались. Таким образом, путь «его преступной светлости» на тёплую встречу с друзьями детства в буквальном смысле был усыпан розовыми лепестками. Двое других тащили совершенно неподъёмные картонные коробки (надо полагать – с напитками и продуктами питания).

– Все нормальные люди с возрастом умнеют, а у тебя, Мартыша, процесс идёт в обратном направлении, – Светловидов сочувственно вздохнул, – и, судя по всему, неостановим. Общий привет, други! Здравствуй, Наташенька! Милая, не пугайся так – это цветы для всех девчонок, а на лестнице приберут. И покажи, пожалуйста, куда ребятки могут поставить коробочки.

– Проходите сюда, – Наташа, с признаками частичного онемения на лице, широко распахнула дверь перед «ребятками». Те вошли внутрь, но вскоре вернулись, уже без груза и сопровождаемые воплями оценивших «букет» женщин.

– Если бы ты ещё сказал, что с этими «коробочками» делать! – озаботилась хозяйка дома, к которой постепенно вернулся дар речи. – Еды, питья столько, что…

– А почему ты решила, что там еда-питьё?

– А что ещё, интриган?

– Лекарство от скуки.

– Что?..

– Ты звала уже всех за стол или мне послышалось?

– Нет, не послышалось.

– Тогда, в чём дело, господа? – почти серьёзно обратился Светловидов к однокашникам, молча слушавшим их диалог. – Мальчики – в зал![12]12
  Шутник Светловидов, однако! «Девочки – в зал!» – эта команда в течение сотен лет – и по сей день! – раздаётся во всех публичных домах мира.


[Закрыть]

И первым вошёл в квартиру.

После взаимных приветствий, объятий, поцелуев и комплиментов, которыми вновь прибывший щедро одарил каждую из присутствующих «девчонок», все стали рассаживаться за огромным столом. Он был установлен в двух смежно-изолированных комнатах, превращённых благодаря раздвижной двери в общий зал.

– Ты Алексашу там сажаешь? – спросил Светловидов Наталью, указывая на место во главе стола, с левого торца.

– Да. А что?

– Ничего. Просто, я тогда где-нибудь здесь приземлюсь. – Он отодвинул один из стульев в некотором отдалении. – Целее буду.

– Ты о чём, Белый?

– А ты что, не знаешь? Я слышал, он у нас теперь – маг и волшебник, колдовской салон открыл в своих заграницах. Это тебе не баба Нюра из метрошной газетки: «верну любимого, закодирую от пьянства». Там народ деньги на ветер не бросает.

– Да ну! – изумилась Света Петрова, непоседа и хохотушка, ещё в школе получившая прозвище «Информбюро», поскольку все новости узнавала со скоростью звука, а сплетни распространяла со скоростью света. – Не может быть!

– Слушай больше, – вмешался Вася Громов. – Саныч ведёт семинар в каком-то берлинском универе, книгу пишет, статейки всякие для русской прессы. Будет он такой мурой заниматься…

– Нет, ребята, это правда, – улыбнулась Наташа. – Я ж ему помогала квартиру купить, так что мы общались довольно плотненько, и он мне кое-что рассказывал.

– Ну дела-а-а!

– А на фига ему в Питере квартира?

– Кстати, он точно будет? Не заблудится? Может, привезти старичка?

– Старичка! Ты знаешь, сколько ему лет?

– Во всяком случае, догадываюсь, что разница у нас с ним не такая большая, как казалось когда-то. Лет семь?

– А четыре не хочешь?

– Неужели? Ты, Наташка, сегодня, точно решила всех поразить на следующие двадцать лет вперёд!

– Так я не получил ответа, насчёт съездить за любимым учителем?

– Давай, налей лучше. Саныч уже, наверняка, сам на подходе-подъезде.

– Налей-налей… Неудобно как-то без него начинать. А там, чьё место сиротствует? Кого стульчик ждёт?

– Олега Круглова.

– А… Ясно.

– Так… – резко поднялся со своего места Светловидов. – Карен, Мартыша и ты, Андрэ! Мне без вас не справиться.

– Что? – не понял «Мартыша».

– Идём со мной, – «ласково» пояснил Белый, не удостоив друга детства даже взглядом.

За столом молниеносно воцарилась тишина.

– Как принимающая сторона могу я поинтересоваться, что вы надумали, Пётр Ильич? – обеспокоенно спросила Наташа. – Куда вы их уводите, да ещё и с моим мужем в придачу?

– Сюрприз, ласточка. Забыла? Где коробочки? На кухне?

– Ты слишком хорошего мнения о габаритах нашей кухни. Эти ящики в детской. Андрей покажет…

Через несколько минут все четверо вернулись: Мартынов с Азрумяном, кряхтя и потея, притащили один из пресловутых ящиков, Андрей Румянов внёс, как знамя, два больших цветных полиэтиленовых пакета, Светловидов – с присущими ему грацией и изяществом – держал в каждой руке по три бутылки ликёра «Baileys» и коньяка «Remy Martin».

– А сейчас, дамы и господа, – возгласил он, – прошу сосредоточенности и внимания. Впервые за последние двадцать лет, только сейчас и только здесь – Большая БЛЯ для всех желающих!

– Чтооо?

– Пётр Ильич! – воскликнула Наташа под общий смех, – ты же в приличном семейном доме! Имей совесть!!!

– Уж чего нет, милая, того нет! А что, собственно, за «хиханьки»? Вы не знаете, что такое «БЛЯ» или что такое «большая БЛЯ»? Чему вас только в школе учили! Аббревиатура сия расшифровывается, как «Беспроигрышная Лотерея из Ящика». А вы что подумали? По глазам вижу – определённо, что-нибудь непристойное. Безобразие! Итак, я ещё раз призываю всех к вниманию! Перед вами два пакета. Один останется у Андрея – тот, что синий, а на самом деле голубой. Второй – оранжевый, а в действительности розовый – он сейчас отдаст своей жене. Наташенька, возьми у него пакет – осторожно, он тяжёленький! Так, прекрасно. Теперь объясняю правила лотереи! Учтите, делаю это только раз! В этих кулёчках (голубой – для мальчиков, розовый, соответственно, – для девочков) лежат довольно симпатичные фанты, выполненные в виде небольших и в меру скромных коробочек с надписями «Диор», «Шанель», «Лоран», «Роше» и так далее. На них наклеены номера. Такие же номера и на призах, которые находятся в той самой коробочке побольше, которую столь самоотверженно припёрли Каренчик с Мартышей. Так что сейчас каждый из присутствующих собственноручно вытащит себе какую-нибудь дельную безделицу на память о сегодняшней нашей встрече. Когда-то ещё повидаться удастся…

– Да! Вон, Регина всё ждала, готовилась… Прям, чувствовала, – как всегда вовремя и на тему высказался Мартынов. – А мы и на похороны-то не выбрались. Кажись, только ты, Маринка, и была от класса, да? Ну, и Вера, конечно…

– Так, – Светловидов достал портмоне. – Мартынову не наливаем, он уже превзошёл самого себя. Вот тебе сто баксов, Мартыша. Получишь ещё двести, если я тебя сегодня не услышу больше. Итак, – убирая лопатник, вновь обратился он к присутствующим, – кто первый тянет-потянет? Карен, давай – как истинный джигит…

– Как истинный джигит, я уступаю даме. Марина хочет – по глазам вижу. Только стесняется…

После того как Марина Павлушина, вытащив духи от «Диора» с наклееным на коробочке номером, получила новейшую модель сотового телефона «Нокия», дело пошло явно быстрее, и спрашивать: «Кто следующий?» уже не приходилось.

Телефоны сотовые и домашние беспроводные, различная бытовая техника и даже… вполне приличный ноутбук.

Все были в восторге и от лотереи как таковой, и от её результатов. Гул стоял – почти как в классе во время перемены: взрослые дяди и тёти, подобно детям, демонстрировали друг другу свои новые «игрушки». Светловидов с нескрываемым удовольствием (хотя и несколько насмешливо) наблюдал за результатами своей благотворительной акции.

– Беленький, – простонала Света-Информбюро, взгромоздив картонку с микроволновкой на свой стул и тщетно высматривая вокруг более подходящее для этого сокровища место, – ты такой… лапочка, слов нет.

– Не надо слов, золотко, я это и так знаю, хотя держу в тайне, с присущей мне застенчивостью, – откликнулся «лапочка», доставая из кармана блестящую трубку, ожившую мелодией Вивальди. – Да… Хорошо…Что? – Светловидов всё с той же улыбкой поглядывал на окружающих, но различить его слов не смог бы уже никто. – Сколько их? Может, они с ним?.. Очень интересно. Ладно, присматривайте пока за ними… Ну вот, – объявил он громко, пряча свой «VERTU»[13]13
  VERTU—эксклюзивный мобильный телефон из золота. Фирма „VERTU“– английское подразделение «Нокии».


[Закрыть], – и наш долгожданный заклятый друг! И суток не прошло! Бегите, встречайте. А учителя нет как нет…

И добавил – снова вполголоса:

– Не иначе, помело в трубе застряло!

Действительно, через минуту коротко звякнул звонок, и затем, под громкие приветственные возгласы присутствующих, в комнату вошёл Олег Круглов.

Наташа набросилась на него, что называется, прямо с порога:

– И где твоя гражданская совесть? Или ты, как сказал бы Саныч, часы на рояле забыл?

– Радость моя, я же предупреждал, что задержусь. Дела-с…

– Натали, ты его не ругай, – «заступился» Светловидов с самым строгим выражением лица. – У него служба, знаешь какая серьёзная, работа какая ответственная? Радуйся, что вообще появился.

– Этот-то здесь, наверное, с раннего утра…

– А вот и не угадал – с вечера… позавчера!

– Началось! Антиподы в своём репертуаре!

– Хватит пикироваться, мальчики! Ты, Чёрный, лучше иди приз свой тащи, – предложила непосредственная миротворица Ира Гусева, и в школе не входившая в первую сотню самых сообразительных.

Светловидов расплылся в блаженной улыбке. Так улыбается чревоугодник, в предвкушении праздника живота глядя на стол, уставленный изысканными яствами.

– Какой приз?

– У нас тут лотерея… беспроигрышная…

– Да? – ещё более помрачнел вновь прибывший. – И за чей счёт… банкет, разрешите полюбопытствовать?

Он обвёл взглядом присутствующих, большинство из которых всё ещё держали в руках свои призы и фанты…

– Надо же, какие громкие ходики, – вместо ответа выдал вдруг целую тираду – всем на удивление – Костя Панфиленко, прозванный в школе Тихим за свою редкостную немногословность.

И все с ним дружно и молча согласились.

– Всё! Садимся за стол! – нарушила тишину хозяйка дома.

– Что, Саныча больше не ждём?

– Нет, почему же, ждём. Только уже за столом.

– Правильно, Наташенька, – подытожил Светловидов. – Как сказал бы Остап Бендер, не будем делать из ожидания культа! А от себя добавлю: выпивка стынет, закуска вянет! И вообще, время бежит неумолимо…

Скорчив полубрезгливую-полупрезрительную гримасу, Круглов тяжело вздохнул:

– Пропал вечер!

И тут же услышал насмешливый ответ:

– Естественно, с такими-то способностями людям настроение подгадить!

– Ну всё! Хватит, в конце концов! Что вы тут устраиваете, в самом деле?!

В этот момент зазвонил телефон. Все вновь притихли. Наташа сняла трубку.

– Да… Здравствуйте… Конечно, ждём!.. Что?! Это шутка такая?.. В какую милицию?.. – нетерпеливо махнув рукой, она обернулась к Олегу. – Будьте добры, объясните ещё раз товарищу… – и передала ему трубку.

– Слушаю… Да… – Круглов сощурился, достал ручку и повернулся к стоящей рядом Наташе, которая тут же придвинула ему блокнот. – Какое это отделение? Прямо напротив вокзала? Хорошо, я понял, спасибо. На всякий случай дайте мне какие-нибудь свои координаты. Уже записываю… Да, конечно! Ещё раз большое спасибо…

Глава 18
Память сердца (Продолжение)
Случай, ставший легендой…

Как раз на четвёртом курсе студентов-юристов разбили на пары и стали отправлять на так называемую «недельную практику» в другие города. Считалось, что тамошние уголовные элементы, знающие в лицо местных оперов, на незнакомых молодых ребят не обратят особого внимания и непременно будут задержаны – возможно, даже с поличным. На самом деле эта «практика», получившая у студентов название «каторжанка», чаще всего сводилась к банальному и довольно бессмысленному уличному патрулированию. Дважды побывали Иван и Никола с этой «ответственной» миссией в Москве, один раз съездили в Минск, а зимой, в лютый мороз, оказались в Казани. В местном Управлении их встретили очень радушно: снабдили пропуском в общежитие, напоили чаем с сушками, выдали комплект фотографий разыскиваемых уголовников и бандитов, объяснили, как и где они должны «гулять», изображая двух праздношатающихся маменькиных сынков, пожелали успеха и… выставили до вечера на тридцатиградусный мороз: служба есть служба.

На исходе второго часа, когда стало ясно, что они вряд ли встретят сегодня не только преступников, но и случайных прохожих, исправно хранивший молчание «праздношатающийся» Иван, с трудом разомкнув смёрзшиеся губы, спросил «маменькиного сынка» Николу, также предпочитавшего всё это время помалкивать:

– Как ты думаешь, если мы зайдём вон в тот лабаз и возьмём хотя бы «маленькую», чтобы не окочуриться окончательно и хоть немного согреться, это нельзя будет квалифицировать как «употребление при исполнении»?

– Во-первых, мы никому не скажем… – ответил тот, круто заворачивая в сторону магазина.

Не дождавшись окончания фразы, Иван спросил максимально кратко:

– А во-вторых?

– Тут и полумерами не обойтись, а ты – о четвертинке!

Красноголовую пол-литру Никола спрятал за пазуху, точнее, куда-то под мышку, где у него, как выяснилось, был пришит некий потайной карман. Но для половинки ржаного кирпичика и двухсот граммов докторской колбасы места там уже не нашлось. Колбасу, завёрнутую в плотную бумагу, Иван, недолго думая, сунул в карман пальто, а вот хлеб…

– Ничего, хлеб – продукт некриминальный, донесём в руках, – изрёк Никола, употребляя почему-то первое множественное лицо вместо второго единственного и услужливо открывая дверь. – Это ж только до парадняка!

Однако там, уже на месте, возникла новая непредвиденная проблема: посуда, точнее говоря, стакан. Пить в подъезде – занятие малопристойное, хотя в качестве вынужденной меры ещё допустимое. Но пить в парадняке, к тому же и «из горла», как последние алкаши, пятная честь родного города, полномочными представителями которого они себя ощущали, ни один, ни другой не согласился бы и в тридцатипяти градусный мороз. Это значило бы просто навсегда уронить себя в собственных глазах. Даже если бы то была не «красная головка», а самая что ни на есть «Московская»!

– Может, просто позвоним, вон, в любую дверь и попросим?

– Ага, – хмыкнул Никола. – Одолжите стаканчик цветочки на клумбе полить, а то они от мороза подвяли малость. Давай! Ты звони, а я понаблюдаю!

Всё же Иван рискнул. Он поднялся на один лестничный пролёт и нажал на кнопку звонка.

– Входите, – послышалось из-за двери.

Иван решил, что ему показалось и он принимает желаемое за действительное. Однако на всякий случай (махнув хлебной краюхой приятелю, как бы призывая того в свидетели) позвонил ещё раз.

– Да входите же, открыто!

Голос явно не был слуховой галлюцинацией и принадлежал реальному человеку. Дверь и впрямь спокойно открылась, едва Никола взялся за ручку и потянул. Друзья вошли в небольшую прихожую. Слева находилась кухня, а прямо – комната, где в противоположном двери углу, на диване лежал мужчина, лет сорока трёх, одетый в тёплый спортивный костюм. Его лицо, довольно приятное, чуть портили немного навыкате глаза, придавая ему несколько обиженное выражение.

– Что, ребята, – добродушно усмехнулся незнакомец, понимающе взглянув на нежданных гостей, – так замёрзли, что без посуды не пьётся? Заходите, заходите!

– Спасибо большое. Нам бы только стаканчик…

– На кухне. И не стаканчик, а стаканы! Берите и проходите сюда.

– Мы, собственно… – начал было Никола, в то время как Иван, сунув ему наконец хлеб, отправился на кухню.

– Тебя как звать?

– Николай. А его Иваном, – Бовкун мотнул головой в сторону приятеля, вернувшегося с тремя стаканами.

– Ну, а меня – Василием Иосифовичем. Вот и познакомились. Да проходите же вы, в конце концов! Стулья берите!

Ребята вошли в комнату и мельком огляделись: письменный стол у окна, стеллаж с книгами, шкаф в углу, несколько фотографий на стене… Ничего лишнего. Однако было в этой аскетичности что-то… не совсем обычное, какая-то неуловимая подчёркнутость, эдакий налёт снисходительного безразличия. Мебели немного, но она вся, включая тумбочку, – из красного дерева. Чёрный массивный телефон на письменном столе одинокого человека, живущего в отдельной квартире, «отрезанной» от соседней коммуналки, тоже свидетельствовал о том, что человек этот не совсем «простой».

Иван поставил стаканы на тумбочку рядом с диваном, чуть отодвинув полупустую пачку «Казбека» с лежащим на ней коробком в серебряном футляре. Затем взял пепельницу, наполовину заполненную окурками, и, осмотревшись, остановил вопросительный взгляд на новом знакомом, который, как ни в чём не бывало, продолжал лежать на диване, с улыбкой наблюдая за всеми манипуляциями.

– Мусорное ведро на кухне под раковиной, Ваня, – почти весело сказал он и устремил глаза на Николу. – Где же ты, Коля, пузырь-то прячешь? Не иначе – под мышкой кармашек. Не стесняйся, дружок, доставай.

– Да я… – малость смутился тот, вынимая бутылку.

– Да ты, – перебил Василий Иосифович, нехотя переводя себя из положения лёжа в состояние сидя. – Да ты не бойся, я на вашу поллитровку покушаться не стану.

Он открыл дверцу тумбочки и поманил Николая:

– Глянь-ка…

Наклонив голову, Никола заглянул внутрь и обмер: там стояло, по меньшей мере, десять-двенадцать бутылок (он таких и в Елисеевском не видел!) отборного грузинского коньяка.

– Так что вначале заглотите по полстаканчика своей отравы – для согрева, а потом уж попробуете, что такое настоящий „КВ“. Ну и я пригублю за компанию… Что, освоился? – обратился хозяин к Ивану, который снова вошёл в комнату, держа в одной руке тарелку с наструганным крупными ломтями хлебом, в другой – водружённую на чистую пепельницу тарелку с колбасой. – Ставь сюда – в тесноте, да не в обиде! Погоди-ка…

Он поднял сбоку тумбочки совершенно незаметную панель, откуда-то изнутри что-то выдвинул, и полезная поверхность увеличилась вдвое, превратив тумбочку в небольшой столик.

– Вот так. – Гостеприимец неожиданно хлопнул в ладоши и с заблестевшими вдруг глазами приказал: – А теперь, хлопцы, сели и налили! Себе – как положено, мне – ровно столовую ложку.

– Это как? – спросил Никола, открывая бутылку.

– Да как тебе удобнее, – в голосе Василия Иосифовича промелькнула нотка раздражения. – Хочешь – на глаз, а хочешь – возьми ложечку!

Иван всё понял. Во дворе их дома находился пункт приёма утильсырья, и он не раз видел, как пьёт, закончив работу, беспалый старьёвщик Архип – «тихий» алкоголик. Поэтому, молча забрав у Николы бутылку, он плеснул в один стакан, наполнил до половины два других и обратился к новому знакомому:

– Ваше здоровье!

– Давайте, ребятки! – Сделав свой глоток и поставив стакан, радушный хозяин вновь откинулся на диван и прикрыл глаза. – Закусывайте и повествуйте, кто вы такие, чем занимаетесь? Я так понимаю, студенты и, судя по всему, нездешние?

Поскольку Никола уже жевал, ответил Иван:

– Студенты. Из Ленинграда.

– Хороший город… Красивый… И люди… А отец не любил…

Собеседник замолчал и, казалось, задремал.

Никола вопросительно взглянул на Ивана. Тот отрицательно покачал головой и, спокойно откусив бутерброд, спросил:

– А как вы догадались, что мы – не местные?

Василий Иосифович, не открывая глаз, слегка усмехнулся:

– Местные вряд ли зашли бы ко мне за стаканчиком… – И вдруг порывисто сел на диване. – Вот теперь – наливай, как положено, по полной. Только уже не эту бодягу. – Он открыл тумбочку и достал оттуда бутылку. – На, Ваня, ты у нас виночерпий сегодня. Однако ещё одной малости не хватает. Я сейчас…

Он впервые поднялся со своего ложа (оказавшись, к удивлению ребят, совсем невысокого роста) и вышел на кухню. Иван вновь наполнил стаканы, а Никола, затолкав в рот остатки второго бутерброда, встал, подошёл к фотографиям на стене и… чуть не подавился. Усиленно работая челюстями и не отводя взгляда от фотографий, он сделал шаг в сторону и стукнул друга по плечу. Тот отмахнулся было, но, увидев выпученные глаза приятеля, нехотя оторвал себя от стула и подошёл к нему.

Никола поочерёдно указал пальцем на два фото. На одном, сделанном, по всей видимости, на даче, улыбающаяся девочка лет пяти сидела за столом между родителями, полуоблокотившись-полуприльнув к матери – красивой женщине с восточными чертами лица и большими печальными глазами. На втором, явно «южном», на фоне пальм и кипарисов, та же девочка, но уже значительно старше, жмурясь от солнца, грустно смотрела в объектив. Она как бы выглядывала из-за отца, который сидел в шезлонге и что-то писал, попыхивая трубкой. Обычные семейные фотографии. Обычные – если бы не одно обстоятельство: на обеих был изображён Сталин.

– Я-то думаю, что вы тут приумолкли, – хозяин квартиры вернулся в комнату, держа в руках блюдце с нарезанным лимоном и тарелку с толстыми кусками чего-то бледно-жёлтого цвета. – А вы, оказывается, фотографии рассматриваете. Кстати, довольно редкие…

Пристраивая тарелки, он попутно достал папиросу, закурил и удовлетворённо кивнул:

– Вот теперь – полный комплект: лимон и сулугуни. Вы ели когда-нибудь сулугуни?

– Нет. А что это такое?

– Овечий сыр.

Василий Иосифович сделал пару глубоких затяжек, после чего броcил папиросу в пепельницу и, подняв стакан, нетерпеливо-трепетным жестом пригласил ребят. Те, переглянувшись, последовали его примеру.

– За знакомство! – кратко возгласил хлебосольный хозяин и, выпив, занял своё место на диване. – Не забывайте закусывать! Сулугуни – это вкусно, так что не стесняйтесь. – Сам же лишь отправил в рот кружок лимона, откинулся на подушку и вновь посмотрел на молодых «собутыльников», переводя заметно оживившийся взгляд с одного на другого. – Ну, что случилось? Можно подумать, вы никогда не видели фотографий Сталина.

– Таких не видели, – серьёзно ответил Иван, передавая Николаю хлеб с сыром, – откуда они у вас?

– А это имеет значение?

– Да нет, просто интересно. Сейчас, когда и обычные портреты все поснимали, увидеть вдруг такие, чисто семейные фотографии у кого-то на стене…

– У кого-то на стене! Могу сказать тебе в утешение, – неожиданно жёстко перебил Василий Иосифович, – что раньше, когда у всех висели, у меня не было тех самых «обычных портретов». Да-да, представь себе, никогда. Зато теперь висят эти «необычные» фотографии.

Затем, уже другим тоном, спросил:

– Как вам коньяк? Нет желания повторить?

– Благодарствуем, но нам пора, – ребята поднялись. – Ещё раз спасибо за угощение! Сулугуни действительно очень вкусный сыр.

– На здоровье, – мрачно усмехнулся Василий Иосифович, разливая тем не менее коньяк. – Всё ж-таки давайте на посошок…

* * *

Через пару месяцев – в марте – их опять отправили на «каторжанку», и снова – в Казань. Это была последняя поездка – вскоре их отменили. Однако она запомнилась благодаря новой, неожиданной и почти мелодраматичной встрече с Василием Иосифовичем.

В тот день исполнился год со дня смерти мамы, и вечером Иван повёл друга в ресторан. Им повезло: народу было не очень много, к тому же никто из присутствующих не выказывал особого желания веселиться. Небольшой оркестр также был явно настроен на лирический лад – довольно пожилой солист вполне прилично спел лишь несколько популярных романсов.

Ребята помянули Екатерину Пахомовну, выпив водки и закусив дежурным салатом «Столичный», в который здесь – во всяком случае, если верить «меню-прейскуранту» – вместо курицы, почему-то, клали баранину. Отчаявшись найти следы оной в своей тарелке, оптимист Никола изрёк:

– Фиг с ним, с мясом! А хлеба всё-таки лучше нашего, питерского, я нигде не встречал. Вот ведь загадка: вроде ржаной кирпич – тот же, а вкус – совсем другой.

Иван грустно усмехнулся в ответ:

– Как раз в этом – ничего удивительного. Ленинградский хлеб теперь девятьсот лет будет самым вкусным. По году – за каждый день, по крошке – за каждую жизнь.

Помолчав, он как-то странно взглянул на приятеля и вдруг сказал:

– Спасибо тебе, Никола.

– За что?

– Маму Катю мы с тобой помянули; теперь, давай, помянем маму Варю…

– Какую маму Варю?

Иван не успел ответить. Подошедший к ним официант, загадочно ухмыляясь, поставил на стол бутылку «КВ»:

– Это – вам.

– Но мы не заказывали коньяк! – со свойственной ему непосредственностью воскликнул Бовкун.

– Не беспокойтесь – вас угощают.

– Кто?

– Сейчас вы всё узнаете.

– Слушай, – зашептал Никола, едва официант ретировался, – до боли знакомый пузырь! Я такой только раз и видел! Точно, глянь!..

Иван обернулся.

Из-за столика в дальнем углу поднялся невысокий человек в чёрном костюме. Это был он, их странный знакомый. Проходя мимо и направляясь к оркестру, он им дружески улыбнулся и незаметно подмигнул.

Уже в следующую минуту в зал вошли сразу несколько официантов с подносами, уставленными рюмками с коньяком, и стали обходить присутствующих. После непродолжительных объяснений общее недоумение сменилось любопытством, и все повернулись к эстраде.

Василий Иосифович подошёл к микрофону. Речь его была краткой, но впечатляющей:

– Добрый вечер, уважаемые товарищи! Я понимаю, что вы несколько удивлены. Между тем всё очень просто: сегодня у меня день рождения, который я, к сожалению, вынужден отмечать в одиночестве, вдали от друзей. Поэтому и решил – по доброй грузинской традиции – угостить вас хорошим, грузинским же коньяком. Кто не захочет, конечно, может не пить. Да, я забыл представиться, извините. – Сделав небольшую паузу, он бросил как бы мимолётный взгляд в сторону, где сидели ребята. – Меня зовут Василий Сталин.[14]14
  После смерти Сталина, специальным правительственным решением, Василию запретили носить псевдоним отца в качестве фамилии. Ему был выдан паспорт на имя Василия Иосифовича Джугашвили.


[Закрыть]

И в воцарившейся тишине, молча кивнув музыкантам, сын Сталина вышел из зала.

А утром, придя в Управление, Иван с Николой узнали, что ночью он умер – во сне…[15]15
  Умер В.И.Сталин (Джугашвили) 19 марта. А вот дата рождения на его могильном памятнике (почему-то?) – 24 марта…


[Закрыть]