Текст книги "Снегурочка"

Снегурочка
сказка
Пересказчик И.П. Токмакова
По мотивам пьесы А. Н. Островского

© Токмакова И.П., пересказ, насл., 2021

© Михалина Е.В., ил., 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Было это давным-давно, в давние-стародавние времена. Мирно, спокойно и весело протекала жизнь в царстве доброго и мудрого царя Берендея. Царь Берендей проживал во дворце, в своей столице, что звалась Берендеев посад. Возле дворца располагались крепкие деревянные дома с красивыми резными наличниками и с железными петушками на крышах. А неподалёку, в заречной слободе Берендеевке, жили-поживали берендеи. Сеяли жито, собирали урожаи, пасли коров, зимой топили печи, а по весне праздновали широкую Масленицу.

В том году, о котором пойдёт речь, холода держались долго-долго. Вот уж и масленая неделя подходила к концу, а снег всё не таял, лежал толстым покровом на полях. Леса стояли безмолвные, угрюмые, еловые ветви гнулись под тяжестью нетающего снега, замёрзшие ручейки молчали. Но вот наконец, как и положено по календарю в Берендеевом царстве, появилась Весна-Красна. Она опустилась на Красную горку близ Берендеева посада в сопровождении птиц. Однако какой холод и мрак царили вокруг! Бедняги, они этого никак не ждали. Ой, как же мёрзли несчастные птицы: сороки-белобоки, жаворонки и грачи, и журавли, и цапли, и утки-хлопотуньи. Разве так раньше встречала их родная земля? Ясно, все эти снега и холода – проделки Мороза. Разругалась бы с ним за такие дела Весна-Красна, рассорилась бы навсегда, но только вот в чём была беда: была у них с Морозом дочка – Снегурочка. Вот почему она со стариком Морозом ссориться боялась. Ну как отнимет у неё дочку? Тогда она и помочь дочке ничем не сможет. Тогда уж ей ни утешить её, ни заступиться старый не позволит.

Тем временем в лесу становилось всё холоднее и холоднее… Поднялся ветер, повалил снег.

«Шутить вздумал старый», – подумала Весна-Красна.

– Птицы перелётные, прячьтесь от снега в кусты, – посоветовала она птицам. – Потерпите немного. Завтра растают от снега проталинки, в речных льдах полыньи откроются, солнышко выглянет. Согреетесь, а там и гнёздышки станете вить, выводить птенчиков.

Не успела она это проговорить, не успели птицы попрятаться в кустах, как из лесу, из самой чащи тяжёлой поступью вышел сам Мороз.

– С прибытием, Весна-Красна, – сказал он своим густым басом. – Здорова ли?

– Не жалуюсь, а ты здоров ли? – откликнулась Весна. – Как поживаешь?

– Не худо, ой, не худо, – захохотал в ответ Мороз. – Нынешнюю зиму не скоро позабудут берендеи. Уж погулял я, поморозил всласть.

– Так, может, в путь тебе пора, на север? – заметила Весна.

– Что гонишь? Не гони, – откликнулся Мороз. – Сам я уйду на утренней заре.

Что ж, это хорошо. Пускай себе уходит, да поскорее. Вот только тревожно Весне: на кого старый дочку Снегурочку оставит? Правда, она уже не маленькая, шестнадцать лет скоро исполнится, но всё же…

Стал Мороз Весну успокаивать. Мол, Снегурочка в высоком тереме живёт. И охрана у неё надёжная – волки да медведи вокруг терема дозором ходят, а по ночам филин сторожит: сидит на высокой сосне, глядит во все стороны. Звери у неё в услужении, лисица и зайчата, и куницы, и белки… Да и лохматому Лешему наказано беречь её, глаз не спускать. У Весны болью отозвалось материнское сердце. Глупый старик, не понимает он, что тоскливо девушке одной среди зверей жить. И что ей делать? Ну, вышьет рушничок, ну, песенку споёт. А всё одна да одна, ни единой человеческой души рядом.

Рассердилась Весна-Красна на Мороза, захотелось ей за дочку заступиться, спасти её от тоски-одиночества.

– Да как ты, старый, не поймёшь, – чуть ли не закричала она, – что девушке не со зверьём, а с людьми пожить хочется. Погулять, с подружками поиграть, с ребятами в горелки побегать.

– А дальше что? – сердито пробурчал Мороз.

– А там полюбится какой-нибудь один…

– И думать так не смей! – не дал ей договорить Мороз.

– Ты злой старик, – продолжала спорить с ним Весна-Красна. – На свете всё живое любить должно. Я мать, ты помнишь это? И я тебе томить дочку в неволе не позволю!

– Да знаешь ли ты, глупая, какой ужасный ходит слух – так же повысил голос Мороз. – Услышал я, рассказывала птица, что зовётся странным именем «птица-баба», что будто бы Ярило, весеннее горячее солнце, Снегурочку сгубить задумал? Стремится он своим лучом горячим заронить любовь ей в сердце, и тогда Ярило испепелит её, сожжёт, растопит. А пока она никого не полюбила. Ярило над ней не властен.

Но Весна-Красна всем этим слухам не хотела верить. Вздор мелет какая-то там птица. Не зря она зовётся «баба».

– Отдай мою Снегурочку, – прикрикнула она на Старика.

Мороз усмехнулся.

– Тебе, такой вертушке, что б я дочь доверил?

– Ты что ругаешься, красноносый? – возмутилась Весна. – Я мать, как смеешь ты мне не доверять?

Мороз задумался. Ссорится с Весной и ему не хотелось. Подумав, предложил он Весне вот что. Отпустит он Снегурочку из терема на волю. Разрешит он ей пожить в слободке, с людьми. Пусть поживёт в Берендеевке у Бобыля Бакулы. Они с Бобылихой бездетны, так пусть Снегурочка побудет им вместо дочери. Живут они бедно. Так будет там девушке работа да забота, никакая любовь в голову не полезет. Да и на бобылёву дочку вряд ли кто польстится. Весна согласилась. Пусть хоть так. Хоть жизнь у Бобыля не сахар, а всё же с людьми, не со зверьём.

Стал Мороз кликать Снегурочку, и та вскоре появилась из лесу. Голос Мороза и в дальнем тереме её был слышен.

Весна-Красна залюбовалась дочкой, обняла её, приласкала, приголубила. А потом спросила, не хочется ли Снегурочке не в тереме со зверями, а в слободке с людьми пожить.

Ох, как обрадовалась Снегурочка. Как не хотеть! Ведь живя с людьми, сможет она с подружками и в лес по ягоды ходить и хороводы водить, и песни петь научится, не хуже чем поёт Лель.

– Лель? – испугался Мороз. – Откуда ты Леля узнала?

Снегурочка рассказала, как спрятавшись за ракитовым кусточком, видела она, как пастушок Лель пасёт коров, и слышала, как он играет на свирели и поёт песенки. И показалось ей, что нет этих песен прекрасней, ни жаворонков пенье, ни трели соловья с ними сравниться не могут.

– Отец, – сказала она, – ты только послушай, прелесть-то какая:

 
Как по лесу лес шумит.
За лесом пастух поёт,
Раздолье моё!
Ельник мой, ельничек,
Частый мой березничек,
Приволье моё!
 
 
По частым по кустикам,
По малой тропиночке
Девушка бежит.
Ой, бежит, торопится,
Два венка с собой несёт,
Себе да ему.
 
 
Студеной колодец мой,
По мхам, по болотинкам
Воды не разлей.
Не мешай по тропиночкам,
По стёжкам-дороженькам
Девушке бежать.
 
 
Не шуми, зелёный лес,
Не шатайтесь, сосенки,
Во чистом бору.
Не качайтесь, кустики,
Не мешайте девушке
Два слова сказать.
 

– И дни, и ночи так бы и слушала пастушьи песни, – мечтательно добавила Снегурочка. – Их слушаешь и таешь…

Ох, какой страх нагнали эти слова на Мороза! Нет для него ничего страшнее слова «таять»! Тут стал он молить-заклинать Снегурочку держаться подальше от Леля. Он весь пронизан солнцем. Он солнца любимый сын. Ведь для Снегурочки нет ничего страшнее Солнца.

Но Снегурочка беспечно рассмеялась. Не кажутся ей страшным ни Солнце, ни пригожий Лель. В это время вдали послышались голоса.

– Люди идут, – сказала Весна. – Пора нам, старый, уходить. Пора прощаться с дочкой.

На прощанье обещала она Снегурочке любую просьбу выполнить и, коль взгрустнётся, или какая нужда случится, только стоит ей придти на озеро, в Ярилину долину и позвать её, Весну.

– Спасибо, мама, красавица, – отозвалась Снегурочка.

– Валит толпа весёлых берендеев, – заметила Весна, – пойдём, Мороз.

И они оба скрылись в чаще леса.

А голоса становились всё громче и громче, слышались всё ближе и ближе. И вот на Красную горку высыпала толпа людей. Они вывезли на поляну сани с чучелом Масленицы, распевая хором:

 
Раным-рано куры запели,
Про весну обвестили.
Прощай, Масленица!
 
 
Пито-гуляно было вволю,
Пролито того боле.
Прощай, Масленица!
 
 
Завезём тебя в лес подале,
Чтоб глаза не видали
Прощай, Масленица!
 

А другой хор подхватил:

 
Честная Масленица!
 
 
Весёленько тебя встречать, привечать.
Трудно-нудно со двора провожать.
Уж и как нам тебя вертать, ворочать?
Честная Масленица!
 
 
Воротися хоть на три денёчка!
Не воротишься на три денёчка, –
Воротися к нам на денёчек!
На денёчек, на малый часочек!
Честная масленица!
 

И снова первый хор:

 
Масленица-мокрохвостка!
Поезжай долой со двора.
Отошла твоя пора!
У нас с гор потоки.
Заиграй овражки.
Выверни оглобли,
Налаживай соху!
Весна-Красна,
Наша ладушка пришла,
Масленица-мокрохвостка, –
Поезжай долой со двора!
 

В толпе Бобылиха отыскала Бобыля Бакулу, схватила его за руку:

– Пойдём-ка домой!

А Бобыль остановился, замер и никак опомнится не может: да как же это? Только он было разгулялся, соседскими блинами полакомился, а уж масленица кончилась? Даже бедному Бобылю верить не хотелось. Огорчённо огляделся он вокруг, кинул взгляд на опушку леса, куда повезли чучело, и вдруг – увидел Снегурочку.

– Смотри, смотри, – крикнул он Бобылихе, вырывая руку, – боярышня!

– Чего только тебе спьяну не почудится! – ругнулась на него Бобылиха. К ним подошли несколько берендеев полюбопытствовать, чего это Бобыль с Бобылихой ругаются.

– Глядите-ка! – воскликнул один из них. – И, правда, что боярышня. Живая. В тулупчике, в сапожках, в рукавичках! Бакуле не померещилось!

Стал Бобыль расспрашивать Снегурочку, как звать её и куда она путь держит, и не проводить ли её к царю Берендею в его царские палаты?

– Зовут меня Снегурочкой, – отозвалась она. – А в царские палаты мне не надобно. Тут, в слободке, я пожить хочу.

– В слободке? А у кого же? – подивились на такой её ответ берендеи.

– Кто первый меня нашёл, тому и буду дочкой, – отозвалась Снегурочка.

Ох, как обрадовался Бобыль Бакула, не сразу и счастью своему поверил. А Бобылиха не только обрадовалась, да уж сразу такой гордости на себя напустила.

– Глядите все, какая у нас дочка! Эй, знайте нас, дорогу нам, посторонитесь! – закричала она.

Снегурочка оглянулась на лес.

– Прощай, отец! Прощай и ты, мама! Лес, и ты прощай, – прошептала она, уходя вместе с Бобылём и Бобылихой.

И стала Снегурочка жить-поживать в заречной слободке Берендеевке, в ветхой избушке Бобыля вместо дочки Бобылю и Бобылихе. А в избушке и соломенная крыша прохудилась, и крылечко покосилось, скамья перед крылечком – и та подгнила.

А Снегурочка полный день в трудах – то избу метёт, то пряжу прядёт, то воду из ручья деревянным ведёрком носит.

А Бобыль с Бобылихой дочкой страсть как недовольны. Бобылиха всё ворчит, мол, взяли дочку на радость, а счастье-то всё никак в руки не плывёт. И Бобыль тоже всё расстраивается. Он-то думал, что вместе с дочкой и богатство прибудет. А где оно, богатство? Бездельничать привык Бобыль, ленив, в работе проку не видит, оттого и беднее всех в слободке. Вот и сейчас – расселся, сложа руки на лавочке… Рядом Бобылиха уселась, а возле неё Снегурочка, пряжу из рук не выпускает, прядёт помаленьку.

– Уж хватит, нажились в нужде, пора бы пожить в богатстве да в холе, – бурчит себе под нос Бобылиха. – А всё из-за тебя, – пеняет она Снегурочке. – Не думаешь о родителях своих названных.

– Да откуда у меня богатству быть? – удивляется Снегурочка.

– А богатства нет, так за ум берись, – сердито наставляет её Бобылиха. – Вон сколько сватов да свах тебя за богатых парней сватали. Все парни из-за тебя точно ума решились. А ты что? Ты всех отвадила своим неласковым, суровым обычаем.

Обидно Снегурочке слушать такие слова. Вовсе она не сурова. А просто скромна да стыдлива. А Бобыль с Бобылихой велят ей богатых парней приваживать, да что б они в дом приходили, названной матери подарочки носили, а названного отца мёдом-бражкой угощали.

Как тяжелы Снегурочке эти речи! Ни к одному из женихов бесчисленных нет у неё в сердце ни любви, ни ласки. Что же ей, обманывать, притворяться?

Говорят, что всякой девушке любви не миновать, а Снегурочка ни о какой любви не знает. Никто не мил ей. И что такое она, эта любовь? А коль без неё нельзя, может, придёт она к ней в назначенный час. Глубоко погрузилась Снегурочка в свои думы, точно заснула. Но вдруг встрепенуться заставил её звук пастушьего рожка.

– Пригнал пастух скотину, – заметила Бобылиха. – Нет своих коровок, так хоть чужими полюбуемся.

Напротив ветхой лачужки Бобыля стояла крепкая, красиво изукрашенная изба Мураша. За ней располагались сад, и хмельник, и пчельник, и ленив был на труды Мураш, зато и бедности не знал, жил ладно да справно.

Коровы разбрелись по своим хозяевам, а к дому Мураша подошёл берендей, сват Мурашов, привёл с собой пастуха Леля. Увидев их в окошко, Мураш вышел на своё тесовое крыльцо.

– Чего вам? – спросил он.

– Да вот же, пришёл наш черёд пустить пастуха на ночлег, покормить да спать положить, – напомнил Мурашу сват.

А Мураш – ни в какую. Ни за что не соглашается пустить Леля в дом. Стал он его посылать на ночлег к Бобылю. А чего-то идти к Бобылю? У того в избе шаром покати, сами не евши сидят. Да и скотины нет у него, давно берендеи освободили его от постоя. Но Мураш упёрся. А еду он обещал прислать, да ещё и заплатить Бобылю, аж целого рубля не пожалеть.

Подивился Лель, отчего это от него, простого пастушка, хозяин точно от чумы открещивается? Что это за притча?

А тут вот какое выходило дело. У Мураша в доме Купава, дочь-невеста. А Лель – он больно собой пригож, да песни его сладкозвучны, как бы ничего не приключилось.

– Да ведь и у меня в доме дочь, – стал возражать ему Бобыль, – мне тоже не с руки.

Но Мураш и слушать его не стал. Мол, нечего ему, Бобылю, опасаться, Снегурочка на берендейских девушек не похожа. Скромна. Да и холодна.

Соблазнился Бобыль соседской даровой едой и рубль – деньги немалые. Дал себя уговорить.

– Ладно, куда ни шло, оставайся, Лель, – обратился он к пастуху.

Лель стал его благодарить, только вот платить ему за приют и ласку нечем. Разве что добрым словом да песнями. Но Бобылю на что его песни! Ему бы еды да бражки на стол.

– Играй и пой вон Снегурочке, – сказал он Лелю, – но для себя ничего не жди. У неё любовь и ласка для богатых, а пастуху тут ждать нечего, – добавил он наставительно.

Проговорив это, Бобыль вместе с Бобылихой отправились к соседу Мурашу за угощением и за обещанным рублём. Снегурочка и Лель остались возле бобылёвой избушки.

– Прикажешь петь? – спросил Лель у Снегурочки.

Но Снегурочка приказывать не мастерица, ей приказывают, а она сама всем служит. Вот только если Лель споёт специально для неё, чем она ему отплатит?

А Лель никакой платы и не ждёт, его за песни добрыми словами благодарят, а девушки возьмут, да и приласкают его, да поцелуют. Да что же это за плата? Своим прохладным поцелуям Снегурочка цены не придаёт.

– Нет, целовать тебя я не стану, – проговорила Снегурочка.

– Тогда нагнись к траве, сорви цветочек и подари мне, – ответил Лель, посмеиваясь.

За насмешку Снегурочка и приняла его слова. Цветочек луговой – какая же это плата?

Но Лель настаивал: мол, не цветок дорог, а что его ему Снегурочка дала.

Ну что ж, Снегурочка сорвала ромашку, подала её Лелю. Лель снова рассмеялся.

– Вот приколю его на видном месте, – заявил он, – пусть девки смотрят. Спросят, откуда, скажу, что ты мне подарила.

Стал Лель петь песенки, а Снегурочка слушать. Как чудесно звучал голос пастушка:

 
Земляничка-ягодка
Под кустом выросла,
Сиротинка-девушка
На горе родилася.
Ладо, моё Ладо!
 
 
Земляничка-ягодка
Без пригреву выросла.
Сиротинка-девушка
Без призору выросла.
Ладо, моё Ладо!
 
 
Земляничка-ягодка
Без пригреву вызябнет.
Сиротинка-девушка
Без привету высохнет.
Ладо, моё Ладо!
 

Но тут вдруг две девушки, завидев Леля, издали стали махать руками, звать его к себе. А Лель, легкомысленный пастушок, точно птичка певчая, легкокрылая, песенку допел, бросил на землю снегурочкин цветок, да и направился к девушкам, откликнувшись на их призыв.

Огорчилась, опечалилась Снегурочка. Посмотрела на измятый цветочек, что бросил Лель. Посмеялся над ней пастушок. Незнакомой болью отозвалась в ней его насмешка. Да только что же было ей его осуждать! Там, с другими девчатами ему веселее, он хочет, чтоб его любили, а снегурочкино холодное сердце для любви закрыто.

«Ах, отец Мороз, – подумала она, – обидел ты Снегурочку, что холодным сердцем, не знающим любви, наградил. Но дело я поправлю. У матери-Весны я выпрошу хотя б немножечко сердечного тепла». Так она и не успела скрыться в своей убогой бобылёвой избушке, как на улице появилась целая ватага девушек и парней, и Малуша, и Радушка, и Малыш, и Курилко, и Лель с ними. Шёл между ними какой-то горячий спор.

– Отстаньте от нас, – сердито говорила Малуша, – подите к своей Снегурочке.

– Не подходи ко мне, глаза твои бесстыжие, – выговаривала Радушка Брусиле.

А парни на все лады уговаривали девушек не сердится, упрашивали простить их и не обижаться. Ну, мол, ладно, ну, случилось… Прельстила их Снегурочкина редкостная красота. Ну, позабыли они, было, ради этой красоты своих подружек. Так ведь опамятовались и явились к ним с повинной.

А Снегурочка стояла в стороне одинёшенька. Помалкивала. Заметила её Купава, дочь Мураша, подошла к ней, сама первая заговорила:

– Что одна скучаешь, Снегурочка? Все парни-то за тобой роем вились, а то, как погляжу, все и оставили. Ты бы хоть Леля приласкала.

Снегурочка вздохнула. У неё ещё не прошла давешняя на него обида.

– Лелю со мной скучно, – отозвалась она. – Ему веселья требуется, да горячие ласки, а у меня их нет.

– Бедняжка, – посочувствовала ей Купава, затуманилась на минуточку, но тут же счастливая улыбка заиграла на её пригожем лице. А от того, что счастливое событие случилось в её жизни. Как-то тут, совсем недавно, собирала она цветы на полянке. Вдруг из лесу вышел молодец. Уж до того-то хорош, до того-то пригож. Ну, познакомились они и очень друг другу приглянулись. А тут вскоре он её за себя и замуж позвал. Богатый он, по имени Мизгирь, торговый гость из царского посада. Вот и радостно Купаве сознавать, что заживёт она с любимым другом женой его в большом посадском доме. Пока она рассказывала, делилась со Снегурочкой своей радостью, тут сам жених со своими слугами и появился. Пришёл знакомится со слободскими друзьями невесты, с парнями да девушками.

– Вот мой Мизгирь идёт! – воскликнула Купава. Надо сказать, что в те стародавние времена обычай был таков, что подружкам за девушку-невесту полагался от жениха выкуп. И когда пришёл Мизгирь, тут и началась обычная в таких случаях игра. Купава пряталась, как положено, за спины подружек и просила не отдавать её, а Мизгирь попросил, чтобы её ему отдали, мол, плохо ему одному, и хозяйки-то у него в доме нет, да золотые ключи от кованных ларцов отдать некому. И некому его приласкать, и русы кудри спутались, некому расчесать.

Что ж, делать нечего, надо отдать, только Малуша с Радушкой потребовали с него за подружку выкуп. С древним обычаем не поспоришь. Позвал Мизгирь слугу, взял у него из мешка деньги, стал раздавать девушкам, а ещё оделил всех орехами калёными да печатными пряниками.

Так бы они и сладились, да тут перед Мизгирём встал точно из земли вырос, Малыш.

– Э нет, враз не возьмёшь Купаву, – заявил он пришельцу из царского посада. – Даром не отдам. Так у нас чужаки всех наших невест заберут, нам самим не достанется.

Мизгирю его речи не понравились. С девушками он обошёлся ласково и приветливо, а парни рассердили его.

– Давай, подставляй шапку, отсыплю вам денег, да и разговор с вами короткий, – отозвался он резко.

Малыш подставил шапку-берендейку. Мизгирь с презрительной миной кинул в неё несколько пригоршней монет.

– Мизгирь нам в глаза смеётся, – сказал Брусило, – не статочно нам терпеть его обидные слова.

– Эй ты, Мизгирь, – крикнул Курилко, – ребята обиделись!

– На что это? – будто бы не понял Мизгирь.

– На грубость твою. Так тебя и побить недолго.

Купава повернулась к парням, стала их стыдить: не стыдно, мол, к ней жених пришёл, а они вместо привета драку готовы затеять.

– Запевайте весёлую, да погромче, – обернулась она к подружкам. – Пойдём в лужок да заведём кружок. Попоём, попляшем.

Девушки направились в сторону луга, где молодёжь обычно водила хороводы. Парни потянулись следом. Только Снегурочка не двинулась с места, да Лель продолжал сидеть возле Снегурочки, оплетал свой пастуший рожок берестой.

Купава оглянулась на Снегурочку, подошла к ней вместе с Мизгирём, стала просить её поиграть-погулять со всеми вместе, ведь для Купавы наступал последний денёк девичьей воли, она выходит замуж, станет женой-хозяйкой, там уж будет не до игр, не до песен.

– Хорошо, Купава, я пойду с тобой, – согласилась Снегурочка на просьбу подружки. – Вот только пряжу в дом снесу и догоню вас.

– Пойдём же, сердечный друг, – торопила Мизгиря Купава. – Лель и Снегурочка догонят нас.

Снегурочка быстро вернулась из дома, а следом явились Бобыль с Бобылихой.

– А Лель при чём? – недовольно буркнул Мизгирь.

– Снегурочке без Леля будет скучно, – объяснила Купава.

– А со мной будет ей ещё веселей, – вдруг заявил Мизгирь.

Бедную Купаву точно громом поразило.

– А я-то как же? – растерянно спросила она.

– А ты возьми хоть Леля, – небрежно бросил Мизгирь.

Да и вообще, Мизгирь объявил, что никуда он не пойдёт, а останется возле Снегурочки. А Бобыль-то, Бобыль обрадовался, стал ему в пояс кланяться, засветило ему богатство от богатого посадского гостя. Наконец-то! Стал он с поклонами его в дом приглашать. А бедняга Купава никак опомнится не могла. Да как же так? Ведь он жених её. Ведь он ей принадлежит, а она ему – навеки, до самой могилы! Ах, Снегурочка, завистница, разлучница! Как она могла причинить ей такое горе!

Стала Снегурочка их обоих, и Мизгиря и Купаву, просить уйти, оставить её. Повернулась она идти в дом, взошла на покосившееся крылечко. А Мизгирь как схватит её за руку – не пускает. Стал просить-умолять остаться, стал допытываться, кто тот счастливец, кого любит Снегурочка.

– Никто, – просто ответила Снегурочка.

– Так буду я! – заявил Мизгирь.

Да что же это? Как мог он так поступить с Купавой! Не помня себя от горя, кинулась Купава вслед за подружками, прося их воротиться. А Мизгирь, ошеломлённый небывалой красотой Снегурочки, приказал слугам тащить мешки с казной.

– Любви моей не купишь, – сказала ему на это Снегурочка.

А Бобыль с Бобылихой, ах, жадные до чужого богатства люди, так на неё и наскакивают, требуют, чтоб дочь их названная и не думала-не вздумала Мизгирю отказывать.

Ах, как плохо сделалось на душе у Снегурочки, а уж Бобыль тащит в избу мешок, набитый казной.

Щедро заплатив Бобылю, Мизгирь уж себя хозяином почувствовал, стал требовать, чтобы Бобыль Леля к Снегурочке и на шаг не подпускал.

– Поди от нас, уйди подальше, Лель, – с болью в сердце сказала Снегурочка. Пришлось ей названого отца послушаться. Не своей волей, по принуждению сказала она эти слова. У Леля от обиды блеснули на глазах две слезинки. Он отошёл подальше от бобылёвой избушки.

А тут и Купава вернулась с девушками и парнями. Заслышав шум, из дому вышел Мураш. Купава кинулась к нему.

– Гляди, отец, гляди, что сделал он с Купавой. Меня покинул, а сам с разлучницей смеётся-веселится.

– Да как же так? – поразился Мураш.

Тут и девушки и парни затараторили все разом:

– Обидел он Купаву кровно!

– Он всех девиц обидел!

– Неслыханное дело! Диковина и небывальщина у берендеев!

– А где же честь и совесть?

Не стерпела Купава, обратилась она к Мизгирю, потребовала, чтобы он при всём честном народе сказал, обманывал ли он Купаву, когда в любви ей клялся. Иль вправду любил, а теперь вдруг разлюбил, позарившись на новую «добычу»?

Ах, какими обидными словами ответил Мизгирь Купаве! Сказал он ей, что клятвы она цепями считает, а для него они всего лишь слова. И по нему выходило, что сердцу вольно и полюбить, и разлюбить. Любил Купаву, а теперь другую полюбил – Снегурочку.

Больно и обидно Купаве. Обидны и странны такие речи Мурашу. Никогда ничего подобного у берендеев не случалось. От века берендеи жили честно, ни разу клятва изменою поругана не была. И девушки у берендеев не ведали обмана, не ведали обид.

– За что же ты разлюбил меня? – спросила Купава, глотая слёзы.

– Влюблённому всего дороже скромность, – ответил Мизгирь. – А ты меня любила без оглядки. Обеими руками обнимала. А раз стыдливости в тебе не видел, то подумал: не сменяешь ли меня ты на другого?

Ну можно ли горше обидеть девушку?

– Так что ж, защиты мне? – всплеснув руками воскликнула Купава. – О, реченька, студёная водица, укрой тоску, вместе с горем лютым ретивое сердце утоплю! – и Купава бросилась бежать в сторону реки.

Лель догнал её удержал силой, стал успокаивать.

Мураш сказал ей:

– За всех девушек обманутых заступник великий царь. Проси у него защиты, дочка.

Все поддержали Мураша. Да, да, конечно, за всех заступник, всем защитник царь Берендей!

А царь Берендей в это время, сидя на золотом стуле, расписывал одну из деревянных колонн в своём красивом изукрашенном резными башенками и точёными переходами дворце, поодаль от него расположились слепые гусляры, перебирали струны и пели. Пели они о том, как разные народы находятся в вечной вражде и в битвах губят друг друга. И только в стране царя Берендея спокойны люди и миролюбивы, живут в радости, за что гусляры и поют Берендею славу.

 
Вещие, звонкие струны рокочут
Громкую славу царю Берендею.
Долу опустим померкшие очи,
Ночи
Мрак безрассветный смежил их навечно,
Зрячею мыслью рыскучей оглянем
Близких соседей, окрестные царства.
 
 
Что́ мне звенит по заре издалече?
Слышу и трубы, и ржанье коней.
Глухо стези под копытами стонут.
 
 
Веселы грады в стране берендеев.
Радостны песни по рощам и долам,
Миром красна Берендея держава,
Слава!
 

Допели гусляры. Царь их поблагодарил и махнул рукой, подав знак удалится.

Он продолжал своё художество, а скоморохи – на то они и скоморохи, вздумали потешаться: один говорил, что царь внизу столба коровью ногу пишет, другой, что, будто, пёсью, но царь махнул им рукой, мол, сядьте на место, да помолчите.

Тут как раз вошёл Бермята, приближённый боярин царя, и доложил, что всё благополучно в берендейском царстве. Но нет, царь с ним не согласился. Не видит царь благополучия в своей стране уж пятнадцать лет. Лето становится короче и короче год от года, а вёсны – холодней: туманные, сырые, точно осень. В оврагах и лощинах снега лежат чуть ли не до половины лета, из них по утрам ползут туманы, какое же это благополучие? Благополучие – великое слово. А тут у берендеев бог Ярило – весеннее солнце, не кажет своё лицо. Уж как его молят появиться берендеи – стотысячной толпой. Ан нет – не кажется – сердит на берендеев.

– За что б ему сердится? – удивился Бермята.

– А за то, – объяснил ему царь, – что холод поселился в людях, стали остывать их сердца. Нет горячих порывов в молодых, да и супруги стали друг к другу равнодушны. И этот холод и есть причина всех бед. За сердечный холод Ярило мстит стужей.

– Что ж делать нам? – спросил Бермята.

И поведал ему царь Берендей, к чему пришёл он, думая да размышляя бессонными ночами. Назавтра, в Ярилин день, собрать всех вместе девиц-невест и парней-женихов. И только солнце первыми лучами брызнет, соединить всех союзом неразрывным, а брачная торжественная песнь и явится угодной Яриле жертвой.

Согласился Бермята, что к мудрому решению пришёл царь, что радостная да весёлая такая встреча была б угодна солнцу. Да осуществить-то это решение невозможно, вот в чём беда.

– Что? – удивился царь. – Нельзя исполнить то, что царь решил? В уме ли ты, Бермята?

Попросил Бермята царя не гневаться и поведал ему, что все невесты с женихами рассорились. Где уж их женить да радостные песни петь! Друг на друга и глядеть-то не хотят! В заречной слободе недавно объявилась какая-то Снегурочка, все парни передрались из-за неё, а невесты теперь из ревности всех женихов от себя гонят.

– Да может ли такое быть? – удивился этому известию царь. – А уж если так, – добавил он, – так изволь до завтрашнего утра всех примирить и всё уладить. Таков мой царский приказ, и менять я его не стану.

В эту минуту вошёл отрок-слуга и обратился к царю:

– Батюшка царь, там девушка войти просится, хочет внесть челобитную.

– Ну так, у нас разве для девушек двери затворены? – отозвался царь. – Введи её.

Вошла Купава, низко поклонилась царю.

– Батюшка светлый царь! – начала она, заливаясь слезами. – Да разве можно так? Сердце вынувши, девичьей лаской натешившись, при людях-то назвать девушку бесстыжею?

– Говори толком, девушка, – отозвался царь. – Вижу, что в горе ты. Кто обидел тебя, кто посмел опозорить? Сказывай, милая.

Глаза у царя добрые, речь ласковая. Осмелела Купава, стала царю рассказывать как встретилась она по весне с Мизгирём, гостем посадским, и полюбила его и клятвам его поверила. Бывало встретятся, не наглядятся друг на друга, обнимутся, поцелуются – ведь женихом её суженым объявил себя Мизгирь. Так надо ли было отвечать на его ласки, верить ему и любить?

– А как же не любить? Любовью белый свет держится, – подтвердил царь Берендей.

Затуманилась Купава. Снова слёзы потекли из глаз.

– Сказывать ли дальше, светлый царь? – спросила она сквозь слёзы.

– Сказывай, умница, я тебя слушаю, – ласково отозвался царь.

Тяжело вздохнула, собралась с силами Купава, стала рассказывать, как завидел Мизгирь Снегурочку, разлучницу, кинулся к ней стал соколом вокруг неё виться, а её, прежде любимую, гонит, срамит да корит, при людях назвал бесстыжею.

Подкосились ноги у Купавы, упала бы она без памяти, не поддержи её сам царь Берендей.

Ох, как возмутился поступком Мизгиря царь. Смеяться над девушкой, им же покинутой! Ужасно! Неслыханно!

– Бермята, – обратился он к своему ближнему боярину. – Пусть тут же сыщут на посаде преступника. Пускай Мизгирь немедля явится на суд царёв! Глашатаям с дворцовых вышек скликать народ на царский грозный суд!

Тут стали глашатаи сзывать народ, всех-всех, бояр и дворян, торговых людей, парней и девушек, стариков и старушек, всех уважительно призывать, чтоб все государевы люди сбирались на царский двор, а со двора – в государевы палаты, суд судить, ряд рядить.

В ответ на царёв призыв стал народ стекаться на царский двор, а из дворцовых палат появились вместе с боярынями Прекрасная Елена, боярина Бермяты супруга. Со двора вместе с остальным парадом вошли в царские палаты и Лель с Мурашом. Народ почтительно приветствовал своего царя.

– Привели ли виновного? – спросил царь.

– Виновный здесь, смиренно ждёт суда, – ответил Бермята.

Царь захотел узнать, известна ли всем вина Мизгиря. Да что уж тут, конечно всем его вина была известна, Мизгирь и не отпирался. Он перед всем народом свою вину признал.