Текст книги "Нескучная наука. Из истории античной философии"

Глава 3
Гераклит и Элеаты

Итак, мы – вслед за первыми греческими философами – прояснили для себя, в какой ситуации оказались, родившись на свет.

Вокруг нас мир, полный предметов и существ, которые разнообразны, но при этом все произошли из единого первоначала. И это первоначало понимается каждым по-разному – в зависимости от собственного склада ума, темперамента и характера.

Теперь, когда исходная ситуация определена, надо понять, как она будет изменяться в обозримом будущем – чтобы знать, чего ждать от жизни.

Варианта, собственно говоря, может быть только три:

A. Ситуация не будет изменяться вообще.

Б. Она будет изменяться непрерывно, целиком и полностью, совершенно, и предвидеть эти изменения невозможно.

B. Она будет изменяться умеренно: что-то в ней будет изменяться, а что-то – нет.

Человек здравомыслящий и житейски опытный выберет третий вариант. Он привык к тому, что есть в мире вещи неизменные – и есть вещи изменчивые. Река течет. Берег реки стоит на месте. Люди ходят туда-сюда. Гора неподвижна.

В общем, что-то в мире движется, а что-то – не движется.

И в людях все точно так же. Что-то в них меняется с годами, а что-то – не меняется. Именно поэтому мы узнаем при встрече друга, которого не видели лет двадцать. Но, узнав, обязательно заметим, как он изменился.

Если бы кто-то из древних греков изложил подобное учение – «Что-то меняется, а что-то – нет» – его наверняка бы быстро позабыли. Помнят только больших оригиналов, которые сказали что-то необычное. Зачем же запоминать того, кто думает так, как все? А все древние греки думали именно так: «Что-то меняется, а что-то нет».

И вдруг…

И вдруг появился человек, который заявил, что меняется абсолютно все:

Все течет. В одну и ту же реку нельзя войти дважды.

А весь мир подобен реке.

* * *

Почему этот человек – Гераклит[14]14
  Греки полагали, что наивысший расцвет человека наступает приблизительно в 40 лет: в это время он с помощью постоянных физических упражнений еще поддерживает тело в хорошей форме, а ум достигает наивысшего развития. Это время расцвета греки называли «акме». Расцвет Гераклита приходился примерно на 504–501 гг. до н. э.


[Закрыть] – вдруг первым в мире стал рассматривать мир в движении? Возможно, мы приблизимся к пониманию этого, если приведем цитату о реке полностью: «Нельзя войти дважды в одну и ту же реку и нельзя застать дважды нечто смертное в том же состоянии, ибо по причине стремительности и скорости изменений все распадается и собирается, приходит и уходит»[15]15
  Фр. 91. Дильс-Кранц. Цит. по: Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней. Античность и Средневековье. С. 29.


[Закрыть].

Итак, мир подобен реке, в которой текут все новые и новые воды. Поэтому в нее нельзя войти дважды – река будет уже другая. Но и человек, который входит в реку, тоже будет уже другим. Он не бывает в одном и том же состоянии дважды. Меняется его тело. Но еще быстрее меняются мысли и чувства.

Гераклит (544–483 гг. до н. э.)

Тот же фрагмент Г.В. Драч переводит так: «В одну и ту же реку нельзя войти дважды, и нельзя дважды застигнуть смертную природу в одном и том же состоянии, но быстрота и скорость обмена рассеивает и собирает ее, а лучше сказать не снова и не после, но одновременно она образуется и погибает, приближается и удаляется»[16]16
  Драч Г.В. Рождение античной философии и начало антропологической проблематики. М.: Гардарики, 2003. С. 215.


[Закрыть].

(Вот и читатель уже никогда не будет таким, каким был до чтения этой книги…)

* * *

Хочется ли кому-нибудь жить в мире, который ежедневно меняется? И среди людей, которые постоянно меняются до неузнаваемости?

Поистине, такое было бы сущим кошмаром.

(Только в последние годы наши соотечественники оценили всю силу древнего китайского проклятия: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!»)

Ученик Гераклита, Кратил, дабы всем было понятно, какой это кошмар – тотальная изменчивость, довел мысль учителя до конца.

Он сказал, что в одну и ту же реку нельзя войти и один раз.

Потому что воды в ней меняются постоянно.

И в самом деле, по Гераклиту выходило, что река одна и та же, когда заходишь в нее первый раз. И только во второй раз она – другая.

А ведь вода меняется с каждым шагом.

И входящий человек меняется тоже – с каждой мыслью, с каждым ощущением, с каждым чувством.

Ужас такой непрерывной изменчивости Кратил выразил другой формулой: «Никого нельзя назвать по имени».

В самом деле, станем рассуждать. Попробуем, глядя на бегущую стрелку часов, назвать время с точностью до секунды. Это – невозможно! Пока ты говоришь самой быстрой скороговоркой: «Два часа пять минут пятнадцать секунд», уже станет два часа пять минут шестнадцать секунд. Точное время назвать нельзя.

Но ведь мысль человеческая движется значительно быстрее секундной стрелки! За один миг можно мысленно перенестись из Владивостока в Москву и обратно! И чувства наши протекают подчас удивительно бурно. За один единственный миг можно испытать такое, что ты навсегда изменишься!

Выходит, не только время нельзя точно назвать. И человека тоже нельзя назвать по имени. Даже если имя у него какое-нибудь короткое, американское – к примеру, Бак, Чак или Люк. Пока ты называешь его этим прежним именем, он уже успевает измениться и стать кем-то другим.

Собственно говоря, когда эти имена придумывали для своих детишек родители, ими называли вовсе не сегодняшних верзил, а маленьких мальчиков ростом сантиметров пятьдесят с небольшим и весом меньше четырех килограммов.

Какие же они Бак, Чак и Люк сейчас?

* * *

Когда людям особенно страшно, некоторые из них пытаются смеяться, чтобы подбодрить себя. Это прекрасно изобразил А.Н. Толстой в сказке про Буратино: там Мальвина, обмирая от ужаса, хохотала над Карабасом-Барабасом и всячески вышучивала его.

Таким же смехом смеялись над Гераклитом и Кратилом их земляки – жители полиса Эфес. Стоя на углу, они разыгрывали скетчи. Один из собеседников заявлял, что намерен получить у другого долг. Тот отвечал ему: «Разве ты не слышал, что говорит Кратил? Я сегодня – уже не я, да и ты – уже не ты. Отойди, незнакомец, ничего я тебе не должен!»

Они разыгрывали такие скетчи, как бы веселясь, – а на самом деле втайне ужасались тому, что бы было, если бы мир действительно был таким изменчивым.

Это было бы просто непереносимо!

* * *

Но для Гераклита мир был именно таким – текучим и абсолютно ненадежным! Он так его воспринимал. И так описывал в своей философии.

Отчасти это объяснялось тем, что он, потомок последнего царя Аттики, легендарного Кодра, был вынужден жить во времена демократии. За царями остались только некоторые жреческие, обрядовые функции, а всей политической власти они лишились. Потомки всевластных владык теперь всего лишь совершали какие-то ритуальные действа – выступали кем-то вроде Деда Мороза, торжественно провозглашающего: «Елочка, зажгись!»

По этой причине Гераклит отказался от царского сана, уступив его своему брату, а сам удалился в храм Артемиды Эфесской, где демонстративно играл с детьми в кости. Когда к нему, признанному в полисе как первый мудрец, приходили депутации с предложением написать законы, посланцы народа пытались смеяться над таким занятием, отнюдь не подобающим философу. Но Гераклит кричал на них: «Что вы смеетесь! Уж лучше я так буду играть с детьми, чем заниматься с вами государственными делами!»

Князь С.Н. Трубецкой, историк философии и ректор Московского университета, сам принадлежавший к одной из родовитейших семей России, специально обращает внимание на эту сторону жизни Гераклита – потомка царей: «Гераклит был именитейшим эфесским гражданином и, как старший в роде эфесских кодридов, имел право на сан „царя“ (басилевса), с которым связывались некоторые уцелевшие почетные отличия и богослужебные функции… По-видимому, философ мало дорожил „царством“ такого рода: он уступил царскую порфиру своему младшему брату и вовсе удалился от общественных дел отчасти из отвращения к демократии родного города, отчасти следуя своему философскому призванию. По преданию, он жил отшельником, изредка появляясь среди сограждан, возбуждая внимания своими странностями и желчными выходками»[17]17
  Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. М.: Гуманит. изд. Центр ВЛАДОС; Русский Двор, 1997. С. 141.


[Закрыть].

Споры о равенстве и, как бы мы сказали сегодня, «политкорректности» начались уже тогда, двадцать шесть веков тому назад. Друга Гераклита, выдающегося человека по имени Гермодор, жители Эфеса изгнали из города, поскольку всякий раз, видя его незаурядность, они расстраивались от своей неодаренности. Гераклит сказал прямо, что думал по этому поводу. Вот что пишет об этом весьма деликатный англичанин Б. Рассел:

…Гераклит, по-видимому, не обладал добродушным характером. Он был склонен к сарказму и представлял собой полную противоположность демократу. Относительно своих сограждан он говорит: Правильно поступили бы эфесцы, если бы все они, сколько ни есть возмужалых, повесили друг друга и оставили город для несовершеннолетних, – они, изгнавшие Гермодора, мужа наилучшего среди них, со словами: «Да не будет среди нас никто наилучшим, если же таковой окажется, то пусть он живет в другом месте и среди других». Он плохо отзывался обо всех известных своих предшественниках…: «Гомер заслуживает того, чтобы быть изгнанным из общественных мест и быть высеченным розгами»… «Многознание не научает быть умным, иначе бы оно научило Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея». Пифагор…составил себе…свою мудрость: многознание и обман <…> Презрение к человечеству заставляет Гераклита думать, что только сила может принудить людей действовать в соответствии с их собственным благом. Он говорит: «Всякое животное направляется к корму бичом»…[18]18
  Рассел Б. История западной философии. С. 61, 62.


[Закрыть]

* * *

Одним словом, Гераклит обладал огромным запасом негативного обаяния. Говоря проще, он был крайне сварлив и неуживчив. Сограждане удостоили его прозвищем Плачущий: он плакал, видя, как дурно живут и как дурно умирают люди. Но он вовсе не жалел этих людей: меланхолия сочеталась в Гераклите с агрессивной мизантропией. Он ненавидел всех людей вместе и каждого по отдельности, крайне низко ставя их умственные способности.

И прежде всего он презирал их, потому что они были текучи.

Благородный человек не меняется.

Быть может, ему и хочется измениться, но он не позволяет себе этого. Потому что изменение – это измена. А человек благородный отличается верностью. Он верен своему слову, верен своим друзьям и своим принципам. И даже врагам он верен, поскольку они его враги на всю жизнь, а вовсе не в зависимости от изменчивых обстоятельств. У черни все течет: всякие принципы отсутствуют напрочь, а друзьями попеременно считаются нужные люди.

Гераклит говорил прямо то, что в сегодняшнем демократическом мире встретили бы шиканьем: «Один для меня равен десяти тысячам, если он наилучший».

* * *

Конечно же, такой человек никогда не стал бы думать, что чернь победила навсегда, установив свои демократические порядки, при которых лучших изгоняют из города. (Подобное изгнание было тождественно смерти или рабству, потому что человек, за которого не заступался его город, становился легкой добычей врагов.)

Утешением для Гераклита была только одна мысль: когда-нибудь власть достойнейших («аристократия») еще вернется. Лучшие времена повторятся. Видимо, именно поэтому он первый сказал о вечном повторении в движении мира: «Этот космос, тот же самый для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами разгорающимся и мерами погасающим».

Миром, по Гераклиту, правит разумный Огонь – Логос. Как же тогда объяснить, что иногда к власти приходит тупая чернь?

Это явно бывает в те периоды, когда разумный Огонь угасает. Но он неизбежно вспыхнет снова – потому что он пульсирует, и это происходит ритмично, «мерами».

Плохо только одно – жить в эту пору прекрасную уже не придется. До новой вспышки всемирного разумного Огня еще очень далеко. Гераклит полагает, что сейчас – стадия затухания космического Огня. А хранится он, прежде всего, в душах лучших людей. Они наиболее сухие и огненные, всегда причастные космическому Огню-Логосу А у черни души мокрые – в значительной степени, от вина: «Незрелый отрок ведет нетрезвого мужа, который шатается, ибо психея его – влажна».

Но – не только от вина влажна душа человека подлого. Она живет суетной и бессмысленной «водной» жизнью, кружась на месте, словно водоворот.

Князь-философ С.Н. Трубецкой полагает, что презрительное отношение Гераклита к черни вызвано вовсе не каким-то стечением обстоятельств. Это – фундаментальное, постоянное чувство: «Отрицательное отношение Гераклита к толпе, та „мизантропия“, о которой говорят его биографы, тесно связаны с глубоким сознанием суетности человеческой жизни, неразумия ее стремлений, бессмыслия тех целей, которые она себе ставит» [19]19
  Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. С. 142.


[Закрыть].

Гераклит спокоен в своей мизантропии. Он не может презирать своих низкородных сограждан за суетность и бессмысленность их жизни, потому что они, по его мнению, просто не могут быть иными. Невозможно презирать кошку за то, что она – кошка. Или собаку – за то, что она собака. Суть человека подлого, то есть принадлежащего к черни, заключается в том, что в нем все течет. В нем преобладает та самая текучая вода, которая, по Гераклиту, есть смерть огня и пагуба для огненной души.

Подлый человек не просто двуличен. Он меняет свое лицо по нескольку раз на дню. Это даже нельзя назвать сменой масок, поскольку предполагается, что под разными масками скрывается одно и то же лицо. А тут собственного лица нет вовсе. Ни в одном из подлых людей нет ничего постоянного. Ни на кого из них нельзя положиться. Никакие прочные отношения в обществе строить на такой зыбкой основе нельзя.

Философ Аполлоний Тианский (1-98 гг.) свидетельствует: «Физик Гераклит сказал, что человек по природе неразумен». Это значит: вести бестолковую жизнь для него – нормально.

* * *

Что же правит миром, когда разумный Огонь затухает? Гераклит отвечает так: в этот период миром правит ничем не направляемая, хаотическая борьба– «агон». Именно она, «распря», всеобща, и справедливость проявляется в «распре», и все рождается через «распрю».

Мир находится в постоянном движении, словно река, потому что в нем все время борются противоположные начала. Но… Представим себе железный шарик между двумя мощными магнитами, которые обладают одинаковой силой. Будет ли он двигаться? Нет!

Точно так же обстоит дело и с борющимися противоречиями.

Они не должны быть одинаковыми и неизменными по силе, потому что все застыло бы где-то на середине между ними.

Все в мире непрерывно двигается, потому что противоречия меняются местами и даже переходят друг в друга. То, что было молодым, стареет. То, что было горячим, охлаждается. То, что было новым, устаревает. (Ясно, что это говорится Гераклитом не столько о вещах, сколько о людях; подлые, низкие люди меняются непрерывно, отсюда и постоянные колебания в мире.)

В постоянно меняющемся мире все абсолютно относительно.

Прекраснейшая из обезьян безобразна, если ее сравнить с родом человеческим. Но и в сравнении с богом человек так же безобразен. Птицы считают, что они очищаются, купаясь в пыли, а свиньи – в грязи. Человек полагает, что он очистился, искупавшись в воде. Врачи, которые режут и мучают больных, думают, что делают им добро.

А собаки лают на тех, кого они не знают.

Это – одно из тех непонятных высказываний Гераклита, за которые его прозвали Темным, то есть Непостижимым.

Автор этой книги тоже долго не мог понять смысла таинственного тезиса про собак, пока не услышал частушку одного из многочисленных уральских народных хоров:

 
Я иду, иду, иду…
Собаки лают на пруду.
Что ж вы, суки, лаете?
Вы ж меня не знаете!
 

И в самом деле: на того, кого они знают, собаки не лают – даже если это известный злодей. А на незнакомых, будь они хоть трижды добродетельны, лают! Стало быть, собаки лают независимо от всяких моральных представлений.

И люди смотрят на других людей точно так же, как эти собаки.

Да, это – сукин сын, но это известный нам сукин сын. Мы не станем его порицать. А эта… Хороша Маша, но не наша. Голосуем против.

Для бога все прекрасно, хорошо и справедливо, а люди одно приняли за справедливое, а другое – за несправедливое.

Так говорил Гераклит – этот Ницше Античности.

* * *

Кончил он тем, что удалился в горы и жил, словно Заратустра, отшельником.

Персидский царь предлагал Гераклиту, как и некоторым другим греческим аристократам, переселиться в Персию, куда демократия не добралась. Но, будучи истинным философом, Гераклит такими почестями не соблазнился. Возможно, он оценил попытки эфесцев понять его «темную» философию, несмотря на его скверный характер. Вообще говоря, земляки-эфесцы относились к Гераклиту двойственно. Это видно по легенде о его смерти, которую они сложили – из его же собственных высказываний. Легенда вышла прямо скажем издевательская. Но высказывания Гераклита эти насмешники знали назубок.

Легенда была такая.

Отшельник Гераклит заболел водянкой. (Вода есть смерть для огня души!) Он пошел лечиться к врачам, но врачи его прогнали.(Видно, обиделись на то, что он говорил о них – что они режут и мучают больных, а думают, что делают им добро.) Тогда Гераклит намазался грязью и лег на солнышке, чтобы грязь высохла и вытянула из него излишнюю воду. (Намек на целый ряд высказываний, в том числе – на очищение пылью и грязью.) Но собаки не узнали его в таком виде и растерзали.

Этот древнегреческий анекдот говорит о многом…

* * *

Современные психологи с удовольствием рассмотрели бы казус Гераклита. Они сразу же заявили бы, что текучесть мира – это всего лишь проекция внутренней неустойчивости Гераклита на окрестный мир. Это – свидетельство отсутствия внутренней опоры в собственной его душе. И формула «Все течет» говорила не столько о мире, сколько о собственном душевном непокое. И Гераклит пытался справиться с ним, создавая свое философское учение. Так бывает всегда: философ создает свое учение, пытаясь выразить себя, осознать себя и совладать таким образом со своими проблемами.

Гераклит чувствовал, что его собственная душа мечется, находясь в постоянном движении. Он изменчив. Его нельзя дважды застать в одном и том же состоянии. Но чем же он тогда отличается от переменчивой черни? Как он убедит себя в том, что он – тот наилучший, который стоит больше десяти тысяч людей (то есть целого полиса)?

Вот чем: у него огненная душа. Как и у всех других наилучших.

В отличие от низких, постоянно меняющихся душ черни, безнадежно испорченных губительной влагой.

Его аристократическая душа мудреца – сухой, горячий огонь, причастный к великому разумному Огню-Логосу, пронизывающему весь космос. Тому самому, который «мерами вспыхивает и мерами затухает».

Огонь так же изменчив, как и вечно текущий поток воды.

Но важная разница заключается в том, что огонь все время устремляется ввысь, а вода, даже самая быстрая, тяготеет к земле, выбирая самые низменные места.

Зато влага, убивающая огненную душу, может принести ей и наслаждение. Отсюда еще один «темный» афоризм Гераклита: «Для души наслаждение и смерть стать влажными».

Влага губит души, но это – приятно.

А вот сухой огонь души мудреца жжет изнутри.

От этого мудрец всегда недоволен собой.

Внутренний огонь превращает в золу все достигнутое, испепеляет все, что казалось надежным, устойчивым, проверенным.

Образ огня оказывается столь же невротическим, сколь и образ несущегося потока…

Собаки злобятся на того, кого не знают совершенно. Их бесит одно лишь то, что человек – незнакомый. Но ведь и ты, постоянно изменяясь, всегда незнаком себе самому. Ты сам – и незнакомец, и собака, которая на него злобится. Ты сам ешь себя поедом, и грызешь, и треплешь.

Эту невротическую диалектику собственного Я, которое стремится стать всем, но, терпя крах, то и дело превращает себя в ничто, ненавидя себя в таком уничижении, спустя двадцать четыре века подробнейшим образом опишет экзистенциалист, датчанин Серен Кьеркегор (1813–1855).

Не занимался ли Гераклит подобным самоедством?

* * *

Да, пожалуй так «расшифровали» бы Гераклита современные психиатры и психоаналитики.

Но почему же тогда его помнят на протяжении стольких веков самые обычные люди? Которые нисколько не интересуются аномалиями. Которым нет дела до изучения больных с интересными диагнозами. Которые запоминают только полезное для себя.

Наверное, Гераклита помнят потому, что яд в малой дозе может стать хорошим лекарством. И его философия – если, конечно, не увлекаться ею чрезмерно и не уходить в нее с головой, как в болезнь, – способна сильно помочь в жизни.

Она может научить правильно относиться к жизненным переменам.

Возрастающий с каждым веком динамизм жизни невротизирует человека. Есть предел, до которого человек способен выносить изменения. Современная немецкая психология даже замерила количественные параметры перемен, которые человек способен вынести. Оказывается, невроз начинается у горожанина только от того, что более 10 % окрестных домов изменяют свой вид на протяжении года. Для такого эффекта вовсе не обязательно сносить одни здания и строить на их месте другие. Достаточно по-новому облицевать или покрасить фасады, устроить новые витрины, сменить вывески, световые рекламы и растяжки, чтобы вывести человека из состояния психического равновесия.

Всего лишь 10 % изменений – и, пожалуйста, невроз!

Течет далеко не все – но даже это нас бесит!

А что же будет, если станут непрерывно меняться не только дома, но и люди, которые в них живут?

Если не останется старых друзей и любимых, к которым мы попривыкли?

Если будут ежедневно менять свои позиции и мнения политики, юристы, менеджеры, журналисты?

Если президенты будут избираться каждый год?

Если каждый месяц будут меняться начальники на работе?

Такого не вынесет даже человек современный, которого переменами не удивишь.

Он реагирует на такие невыносимые инновации возрождением самых древних традиций. Он надевает народные костюмы позапрошлого века – вроде тех, что шили его деды и бабки. Он устраивает Октоберфест – многочасовое мюнхенское шествие всех «этнографических коллективов» мира. А на самом деле – это вовсе не «этнографические коллективы». Это – утомленные скоростью нынешней жизни домохозяйки и провинциальные бюргеры, которые хотят таким образом обрести опору в жизни. Ради этого они, например, делают макет своей церкви, которой уже 500 лет, ставят его на телегу, и идут вокруг нее, участвуя в параде, – так же, как их бабушки и дедушки. А музыка, конечно, должна играть только народная, духовая, без всяких новомодных выкрутасов – как минимум, трехвековой давности.

Так пытается спасаться от невроза, вызванного «инновациями», человек современности. (У греков, как мы еще увидим, были свои способы.)

Но…

Совсем остановить перемены или спрятаться от них в скорлупу – значит, погибнуть, проиграв в конкуренции.

Поэтому надо принимать учение Гераклита в гомеопатических дозах.

Скажем, раз в неделю по двадцать минут смотреть на все сущее вокруг так, будто оно действительно непрерывно течет.

Организовать это можно следующим образом.

Взять мягкое кресло и повернуть его спинкой к комнате.

Сесть лицом к углу, закрыть глаза и подумать вот о чем.

Течет река.

Берег ее не течет.

Течет струя воды под краном.

Но не течет стол.

Так думает человек, никогда не знавший философии Гераклита.

Река – течет. Это бесспорно.

Но, если вдуматься, течет и ледник в горах – на несколько сантиметров в год.

А нельзя ли представить себе, что на несколько миллиметров в год течет стол? Стул? Дом? Все прочие вещи?

Все подвижно. И это надо принимать во внимание.

Течет ваше предприятие, хотя имя на вывеске его не меняется.

Завтра оно будет уже совсем иным, потому что изменятся люди, на этом предприятии работающие, изменятся задачи, изменится общая ситуация в экономике.

Вчерашний партнер по бизнесу может сегодня заняться поисками новых связей. Ваша секретарша потихоньку выросла в самостоятельного менеджера (по крайней мере, она так думает). Кто-то надумал перебежать к конкурентам. Кто-то превратился из друга во врага, а кто-то – наоборот, из врага в друга.

В один и тот же офис нельзя войти дважды.

Поэтому надо понять, куда он течет.

Надо понять, куда течет ваш брак.

Однажды Генрих Гейне сказал: «В любви каждое утро надо начинать все сначала».

Большинство браков распадается именно потому, что люди не понимают: сегодня утром они проснулись рядом с совершенно другим человеком, сердце которого придется завоевывать заново.

Имя у этого человека осталось прежним. Но не стоит обманываться.

Все ваши прежние заслуги перед ним, все подаренные ранее чупа-чупсы, цветы и шубы сегодня в счет уже не идут.

Тупой муж или бестолковая жена могут не сознавать этого. Но тот, кто постиг философию Гераклита, никогда не позволит себе роскоши такого непонимания.

* * *

Ранее мы выделили три возможных варианта восприятия ситуации, в которой оказывается человек в мире:

A. Ситуация не будет изменяться вообще.

Б. Она будет изменяться непрерывно, целиком и полностью, совершенно, и предвидеть эти изменения невозможно.

B. Она будет изменяться умеренно: что-то в ней будет изменяться, а что-то – нет.

Варианты В и Б мы уже рассмотрели.

Рассмотрим вариант А.

Мир вокруг не меняется абсолютно.

* * *

Первые мудрецы в античные времена – а также их не особенно далекие последователи – полагали, что движение и покой принадлежат исключительно к объективной реальности.

Это сам объективный мир течет или впадает в застой.

А мы – всего лишь бесстрастные наблюдатели и регистраторы, которые отражают происходящее (копируют, фотографируют и ксерокопируют).

Человек здравый, даже далекий от философии и психологии, по своему опыту знает – это не так.

Наше видение мира меняется в зависимости от наших мыслей и чувств.

Всякий знает: бывают моменты, когда кажется, что течение времени ускоряется необыкновенно. И наоборот: иногда кажется, что время застыло и прекратило течение свое.

Возьмем пример повседневный и регулярный.

Ты стоишь в автомобильной пробке целую вечность; тебе уже представляется, что ты родился в этой машине, прожил в ней целую жизнь, здесь же умрешь и будешь похоронен. А, между тем, ты стоишь в пробке всего лишь час. (В этом состоянии довольно трудно поверить в правоту Гераклита: ведь ничего не течет и течь, похоже, не собирается.)

Рано или поздно пробка рассасывается. И чувство полной неподвижности мироздания проходит. Но…

В жизни бывают кризисные периоды, когда такое чувство задерживается надолго. Это – невыносимо.

* * *

Нет такого человека, который не знал бы, что такое суета.

А в наивысшем проявлении своем – суета сует, и всяческая суета.

Суета – это масса быстрых движений, масса меняющихся впечатлений. Такое очень любят журналисты: все время есть новости.

Но ты-то понимаешь: все это – лишь иллюзия движения.

Глаза видят движение, а ум – не видит.

Если вдуматься, абсолютно никаких перемен не происходит.

Это и есть суета.

В прекрасном американском фильме «День сурка» телеведущий отправляется в провинцию делать проходной репортаж о празднике встречи весны – и вдруг время для него останавливается. Отныне он постоянно проживает один и тот же день, который начинается одной и той же песней по радиобудильнику. В этот день происходят одни и те же события – с точностью до секунды. Герой впадает в отчаяние и пытается покончить с собой. Но утром он снова просыпается под ту же песню и проживает тот же день снова.

События происходят – но, если вдуматься, не происходит ничего.

Нам только кажется, что в мире что-то случается.

На самом деле уже целую вечность стоит один и тот же день.

* * *

Американский телеведущий из фильма находит позитивный выход из ситуации – еще бы, он ведь американец, в конце концов! Он начинает брать уроки музыки, становится пианистом – виртуозом (от вечного повторения?) и покоряет сердце любимой девушки. А еще он, прекрасно зная, какие несчастья с кем произойдут в городке – посекундно! – спасает всех, кто падает с деревьев, у кого застревает кость в горле и т. п. В результате – становится всеобщим любимчиком и душой общества в городке.

Все это выглядит слишком педагогично, чтобы быть правдой.

Налицо подтасовка исходных условий игры.

Этот человек не мог научиться играть на фортепьяно в совершенстве. Он каждый день начинал бы с того же самого жалкого уровня, несмотря на вчерашние успехи в развитии.

Если мир прекратил изменяться, это – надолго.

И вынести это невозможно.

Переживание жизни как одного и того же неизменного дня на протяжении многих лет может закончиться тяжелой депрессией и суицидом.

Сегодня совладать с этим состоянием души способен помочь психиатр.

Во времена древних греков психиатров еще не было. Их функции выполняли священники и философы. Священники оперировали божественными авторитетами. Философы действовали иначе.

Они знали, что человек легче переживает происходящее с ним, если узнает, что у других все – точно так же. Ему полегчает, если он узнает, что мир перестал двигаться не только вокруг него, но и вокруг всех. Что не у него одного, а у всех-суета и мельтешение, а если вдуматься – никаких перемен в жизни. Если ты перестаешь быть исключением, твое состояние переживается легче. (Так, женщина, покинутая мужем, находит утешение в том, что все мужчины – подлецы, и вообще неверность – это естественное, типичное состояние мужчины. Человек – животное общественное, как выражались те же древние греки.)

Итак, нам надо доказать себе, что мы – в норме. (Человек очень боится чувствовать себя аномалией, но просто обожает чувствовать себя уникальным и необыкновенным)

Нам кажется, что все в мире застыло, хотя что-то все время и мельтешит перед глазами. И дольше века длится день. Один и тот же, непрерывно повторяясь.

Это нас удручает безмерно. Совладать с таким состоянием можно, если убедить себя, что у многих других – точно так же. Для этого нужно подобрать подходящие книги, фильмы, спектакли, музыку. А потом сказать себе: «Вот, какие выдающиеся художники чувствовали точь-в-точь то же самое».

Но есть более радикальный способ.

Надо создать философию, которая будет доказывать: в мире нет и не может быть никакого движения. Может существовать только видимость этого движения. Люди умные смогут постичь истину: никакого движения, если вдуматься, не существует. А вот поверхностные, жалкие и ничтожные люди, которые полагаются на свои впечатления, будут возражать – они, мол, везде бывали, столько видели, столько пережили. Но ты, не переживший за последние долгие годы ничего нового, сможешь почувствовать не ущербность, а превосходство над ними. Они, глупцы, не ведают, что мир не меняется, а впечатления – это суета. Они – покрывало, призванное скрыть истину; они – дымовая завеса, маскирующая великую неизменность всего.

* * *

Таков возможный вариант объяснения того, как возникла философия, прямо противоположная гераклитовской.

Эта философия говорила, что ничто не течет и ничто движется.

Ее развивали два мыслителя из города Элея – Парменид [20]20
  Акме Парменида приходится на 69 олимпиаду (греки считали годы по олимпиадным циклам), то есть на 504–501 гг. до нашей эры). Говоря проще – то есть так, как привычно для нас – он родился приблизительно в 540 г. до нашей эры. Зенон был значительно моложе. Его акмэ приходится на середину 5 в. до нашей эры.


[Закрыть] и его приемный сын Зенон.

Парменид доказывал невозможность движения, рассуждая о бытии и небытии (пустоте).

Рассуждения его строились приблизительно так [21]21
  Тонкие знатоки философии Парменида отмечают, что он не знал таких существительных, как бытие и небытие. Он говорил не о бытии, а о том, что есть. Мы, для краткости и понятности, приводим несколько упрощенное изложение его аргументации – как, впрочем, и аргументации всех прочих философов. Напомним: в качестве серьезного учебника эта книга не рекомендуется. Но, возможно, кто-то, заинтересовавшись философией благодаря ей, доберется и до серьезных учебников, а то и до первоисточников.


[Закрыть].