Текст книги "Нескучная наука. Из истории античной философии"

Есть бытие[22]22
  Обычно студенты говорят не бытие, а бытиё. Этим они сразу выдают себя как бывших слушателей бабушкиных сказок про житьё-бытьё. Настоящие богословы говорят – житие. А настоящие философы – бытие.


[Закрыть]. Это предельно общее философское понятие охватывает всё то, что есть, – и материю, и мысли, и мир, и богов. Вообще всё, что только есть.

Что же, в таком случае, обозначает слово небытие? То, чего нет.

Даже мысли о небытии быть не должно. Потому что не может быть мысли о том, чего нет. И мышление тоже – бытие, потому что нельзя мыслить ни о чем.

Парменид (544 – ок. 470 гг. до н. э.)

Итак, сделаем первый вывод.

Бытие – есть, а небытия – нет.

Станем рассуждать дальше.

Если небытия нет и не было, получается, что бытие – вечно.

Бытие не может возникнуть, потому что тогда пришлось бы признать, что оно возникло из небытия. А небытия – нет и быть не может.

Бытие не может и исчезнуть в будущем, потому что тогда оно превратилось бы в небытие. А небытия – нет и быть не может.

Вот мы и доказали логически, что Гераклит – неправ.

Никакого движения нет.

Доказать это Парменид думает так.

Небытие – это пустота. Но небытия нет. Значит, нет и пустоты.

А когда нет пустоты, то просто некуда двигаться!

(Читатель наверняка не раз убедился в этом, проехав хотя бы раз в переполненном трамвае или троллейбусе. Обычно там царят традиционные русские иллюзии – ни на чем не основанная вера в прогресс. Ее распространяют кондукторы. Они громко кричат: «Проходите вперед, там – свободнее!» [23]23
  Ныне такая вера в то, что впереди – свободнее, сохранилась только в провинции. В Москве все входят через первую дверь и послушно, не рассуждая, движутся назад. Свободнее – там.


[Закрыть] Но пройти невозможно, потому что нет ни сантиметрика пустоты.)

Бытие – сплошное и неподвижное.

* * *

Почему же мы тогда думаем, что движение есть, а мир разделен на отдельные вещи?

Да потому, говорит Парменид, что наши чувства нас обманывают.

* * *

Однако, обманывают ли нас ощущения?

Проведите самый простой опыт. Скрестите средний и указательный палец, сделав из них нечто вроде буквы X, и коснитесь верхней «развилкой» кончика носа. Вы почувствуете, что носа у вас – два. Осязание, которому народ придает столь большое значение[24]24
  Иисус Христос относился к этому народному эмпиризму с сожалением, но без осуждения – словом, с пониманием. Достаточно вспомнить историю про Фому: этот апостол не поверил в воскрешение Господа, сказав: «…Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин 20,25). Христос позволил Фоме проделать все эти акты эмпирического познания, но сказал со вздохом: «… Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие». (Ин. 20, 29). В современном западном мире уже не осталось невидевших и уверовавших: голливудской продукцией о Христе (с участием Мела Гибсона и без) охвачено все население с раннего возраста.


[Закрыть], самим бесстыдным образом обманет вас. Если вы постараетесь и хорошенько заведете пальцы друг за друга левой рукой, вы явственно ощутите два носа. Потом вы можете подойти к зеркалу. Глаза ваши скажут вам, что нос у вас один. А пальцы – что их два.

Так сколько же у вас носов?

Органы чувств, как видим, не могут дать вам решение этой проблемы.

Ее может решить только ваш разум.

Он скажет вам, что ваши ощущения могут вас обманывать.

Палка, опущенная в воду, кажется сломанной, а чайная ложка в стакане с чаем – согнутой. Сходящиеся в одну точку прямые создают на плоском листе бумаге иллюзию перспективы. Современные химики научились подделывать вкусы и запахи, изготовляя всякие «райские наслаждения» прямо в лаборатории и на фабрике.

* * *

Итак, Парменид сказал, что чувства могут нас обманывать, а вот разум – никогда. Чувства говорят нам, что движение есть. Мы видим, как мимо нас ездят, ходят, летают, бегают. Принимаются новые законы. Торжествуют инновации. Выпускаются новые инструкции. Происходят митинги, демонстрации и гей-парады. Наступают и отступают циклоны и антициклоны… Такое буйство движения может вовлечь в свой водоворот и погубить человека поверхностного, не привыкшего полагаться только на разум. Ужасна судьба юнкера Шмидта, описанная Козьмой Прутковым:

 
Вянет лист. Проходит лето.
Иней серебрится…
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться.
Погоди, безумный, снова
Зелень оживится!
Юнкер Шмидт! Честное слово,
Лето возвратится!
 

Мудрый Козьма наставляет юнкера Шмидта, верящего в реальность движения: если вдуматься, не движется ничего. Не отчаивайся, если пожухла листва и ударили заморозки. Это бывает каждый год – и проходит. Но не особенно радуйся и весенним ручьям. И это пройдет. Так велел написать на своем кольце царь Соломон, чтобы не забывать: род уходит, и род приходит, а Земля остается навек, бегут все реки в море, а море не переполнится, и на круги свои возвращается ветер:

 
Всё – одна маята, и никто рассказать не умеет, —
Глядят, не пресытятся очи, слушают,
не переполнятся уши.
Что было, то и будет, и что творилось, то творится,
И нет ничего нового под солнцем.
Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость!
А уже было оно в веках, что прошли до нас.
Не помнят о прежнем – так и о том, что будет, —
О нем не вспомнят те, кто будет позднее.[25]25
  Из книги «Когелет» // Тридцать три века еврейской поэзии. Каменск-Уральский: КАЛАН; Екатеринбург: УК «Банк культурной информации», 1997. С. 75.


[Закрыть]
 

Для человека разумного в мире новостей нет.

* * *

Вокруг учения Парменида развернулись бурные споры еще во времена его жизни. Люди как-то не хотели соглашаться с тем, что в мире ничего не меняется и никогда не изменится. И дело тут не в логике доказательств и не в весомости аргументов. Просто люди никогда не верят, что жизнь уже предподнесла им все, что могла предподнести. В юные и даже в зрелые годы они постоянно ожидают от нее чего-то нового. (Именно потому все помнят сегодня Гераклита и с радостью говорят: «Все течет!») И только старцы, полагающие, что все изменения в жизни – только к худшему, любят учение Парменида. «Эх, хорошо бы, чтобы ничего не менялось!»

* * *

Да, Парменид куда менее популярен, чем Гераклит. Но – не только по психологическим причинам. Надо принять во внимание еще и то, что Парменид доказывал свои тезисы отвлеченно – без картинок. Логические упражнения, не подкрепленные наглядными примерами, плохо воспринимаются аудиторией. К тому же разъяснения комментаторов к Пармениду оказались еще более сложными, чем его собственные суждения. Вот как излагают аргументацию Парменида наиболее понятные из зарубежных историков-философии: «Все мыслимое и проговариваемое есть. Нельзя думать и, следовательно, говорить о том, чего нет. Мыслить небытие – это просто не думать. Говорить ни о чем означает не говорить вовсе. Именно поэтому ничто немыслимо и невыразимо. Быть и мыслить – одно и то же по сути»[26]26
  Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней. Античность и Средневековье. С. 45.


[Закрыть]. (Надо отметить, что современные юные россияне никогда не согласились бы с тем, что говорить ни о чем – значит, не говорить вовсе. Они внимательно выслушивают долгие речи, затем констатируют – «Ни о чем» – и на этом считают полемику законченной.)

Те же самые аргументы Парменида Бертран Рассел передает так:

Если вы думаете, то думаете о чем-либо, когда вы употребляете какое-нибудь название, то это должно быть название чего-либо. Следовательно, и мышление и речь требуют объектов вне себя. И поскольку вы можете мыслить вещь или говорить о ней в любое время, то все, что может быть мыслимо или высказано, должно существовать всегда. Поэтому не может быть изменения, поскольку оно состоит в том, что вещи возникают или уничтожаются[27]27
  Рассел Б. История западной философии. С. 70.


[Закрыть].

Представьте себе, что вы живете в Элее и участвуете в споре о философии Парменида. Легко ли воспринимать такие рассуждения на слух, если они не иллюстрируются картинками?

А почему же тогда Парменид никаких наглядных примеров не приводит? Ведь он прекрасно умеет это делать!

В его поэме «О природе» – Парменид, как и его учитель Ксенофан, философствовал в стихотворной форме – рассуждения о бытии предваряются красочным описанием того, как он обрел свои идеи. Это случилось в результате откровения: он на колеснице вознесся по божественному пути в царство богини Дике (правды). Сопровождавшие его на этом пути солнечные нимфы Гелиады упросили богиню впустить колесницу в ее Обиталище Света.

Так почему же Парменид не проиллюстрировал подобным же образом свои сложные рассуждения о бытии?

По всей видимости, потому, что считал – не все надо разъяснять и разжевывать до тех пор, пока это не станет ясным последнему балбесу. Должно быть знание общедоступное, и должно быть знание сокровенное. Если мы будем все упрощать до последнего предела, то сами понемногу отвыкнем мыслить сложно. А этого уже не вернуть.

Словом, тут все зависит от позиции мыслителя.

Если он самодостаточен; если он предпочитает уединенную жизнь в наслаждении сложнейшей мыслью; если он отнюдь не желает воздействовать на общество и поэтому может позволить себе не завоевывать умы людей бесхитростных, показывая им картинки про философию (мультимедиа! инновации, однако!), то ему вовсе не обязательно иллюстрировать свои философские рассуждения. Для умного сказано достаточно. А неумных нам и не надо.

* * *

Но ученик Парменида Зенон вовсе не желал жить уединенно, уносясь в воображении своем от суетной толпы на колеснице с девами в царство Света. Зенон был политиком – и настолько страстным борцом за счастье народа, что однажды даже укусил за ухо тирана[28]28
  Греки называли тираном вовсе не обязательно жестокого и несправедливого правителя. Тираном считался единоличный правитель, занявший свой пост не по божественному праву, то есть не принадлежавший к царскому роду. По древнегреческим понятиям, все нынешние президенты – тираны.


[Закрыть]:

«Жизнь Зенона была не менее интересной, чем его теория. Участвуя в политической борьбе, он желал свести счеты с тираном, но был арестован. На допросе он донес на всех друзей тирана, чтобы изолировать последнего. Заявив, что должен что-то сказать тирану на ухо, Зенон схватил зубами его ухо и не отпускал, пока не был заколот. Другие источники сообщают, что за намерение свергнуть Неарха, тирана Элеи, Зенон был схвачен. Во время допроса он закусил свой язык и, отгрызши его, плюнул в тирана. Его бросили в ступу и истолкли в порошок»[29]29
  Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней. Античность и Средневековье. С. 50.


[Закрыть].

Зенон (495–425 гг. до н. э.)

Как видим, сведения о Зеноне до нас дошли весь противоречивые: единственное, в чем они сходятся, – так это то, что Зенон в присутствии тирана укусил у кого-то какую-то часть тела. Остальное – сомнительно. Особенно неясно, что или кого истолкли в ступе – тирана, язык или Зенона.

Но несомненно одно – Зенон был пламенным борцом с тиранией. И, как всякий политик, он нуждался в понимании масс. По этой причине, как видно, он и стал пояснять идеи Парменида иллюстрациями. Да такими, что их помнят почти две с половиной тысячи лет!

* * *

Зенон предложил доказывать невозможность движения от обратного. Любой читатель, проходивший в школе геометрию древнего грека Евклида, помнит суть этого метода. Мы берем за исходное некоторое допущение и, рассуждая логически, приходим к абсурду. Следовательно, верно обратное утверждение.

Предположим, говорил Зенон, движение существует. Тогда уж конечно самый быстроногий герой Древней Греции Ахиллес догонит самое медлительное существо – черепаху. Допустим, что черепаха находится в точке В, а Ахиллес – в точке А. Ахиллес пускается вдогонку и достигает точки В. За это время черепаха достигает точки С. Ахиллес, продолжая погоню, достигает точки С. Черепаха за это время доходит до точки D. И так далее. Между Ахиллесом и черепахой все время остается какое-то расстояние, которое стремительно уменьшается, но все равно не равно нулю.

Представим этот пример еще более конкретно-наглядно. Предположим для предельной простоты подсчетов, что Ахиллес движется в десять раз быстрее черепахи. (В реальности, конечно же, он движется много быстрее, но кто вообще мерил скорость черепахи на больших дистанциях? Не будем откладывать наши теоретические рассуждения до завершения такого эксперимента. Не в конкретных скоростях тут дело, а в принципе.)

Итак, Ахиллес движется в десять раз быстрее черепахи, а между ними – километр. Ахиллес пробегает этот километр; за это время черепаха проходит 100 метров. Ахиллес пробегает 100 метров, черепаха – 10 метров. Ахиллес пробегает 10 метров, черепаха – 1 метр. Ахиллес – 1 метр, черепаха – 1 см. Ахиллес – 1 см, черепаха 1 миллиметр. Ахиллес – 1 миллиметр, черепаха – одну десятую миллиметра. Так можно продолжать до бесконечности. Расстояние все равно останется.

Итак, разумно доказать, что Ахиллес догонит черепаху, нельзя. Следовательно, движения не существует.

* * *

Не ограничившись примером про Ахиллеса и черепаху, Зенон придумал и еще один, иллюстрирующий тот же, в сущности, аргумент. (Такие его примеры приняты называть апориями)

Апория «Дихотомия» (т. е. деление на два) строится так.

Допустим, движение возможно.

Тогда мы можем дойти из пункта А в пункт В.

Но прежде чем попасть из А в В, надо попасть в пункт С – на середине пути. Прежде чем попасть в пункт С, надо попасть в пункт D – на середине пути до С. Прежде чем попасть в пункт D, надо попасть в пункт Е – на середине пути до D. И так далее. Число половинок пути – бесконечно, значит, путь пройти нельзя.

Более наглядно все можно проиллюстрировать так.

Допустим, вам надо попасть из Екатеринбурга в Москву. Прежде чем попасть туда, вам надо попасть в Казань. Прежде чем попасть в Казань, надо попасть на промежуточную станцию – на середине пути до Казани. Прежде чем попасть на эту промежуточную станцию, надо попасть еще на промежуточные пункты, расположенные на середине пути… И т. д., и т. п. Прежде чем поехать, надо попасть на вокзал. Прежде чем попасть на вокзал, надо дойти до двери вашего дома. Прежде чем дойти до двери, надо пройти комнату. Прежде чем пройти 1 сантиметр, надо пройти ¹/₂ сантиметра. И так далее – опять же до 10 см в минус бесконечной степени.

Нет, никакое движение не существует, потому что разум его постичь не может.

* * *

Уже оппоненты Зенона попытались привести такой аргумент: его апории убедительны только при условии, что пространство делимо до бесконечности. Тогда Ахиллеса и черепаху будут разделять 10 в минус 28 степени сантиметра, 10 в минус 159 степени сантиметра, 10 в минус 1050 степени сантиметра – и так далее[30]30
  Греки, конечно, в степень числа еще не возводили и теории бесконечных тоже не создали. (Немецкий философ О. Шпенглер даже доказывал, что они в принципе не могли ее создать, потому что не таков был у них менталитет: греки боялись бесконечности, страдая своего рода агорафобией – страхом перед открытыми, незамкнутыми пространствами. Потому они не выходили в открытый океан, а плавали только по береговым ориентирам.) Но раз уж читатели изучили степени чисел и теорию бесконечных, мы излагаем учение Зенона с использованием этих разделов математики. Иначе читатель так и не сможет объяснить себе, зачем он изучал в школе всю эту премудрость.


[Закрыть].

На этот счет Зенон припас еще один интеллектуальный нокаутирующий удар – апорию «Стрела».

В.Т. Звиревич объясняет ее так:

Летящая стрела в каждый отдельный неделимый отрезок (мгновение) времени, в каждое отдельное «теперь», по терминологии древних, занимает равное ее длине пространство и, следовательно, не движется ни в отдельное «теперь», ни в течение всего времени полета. Летящая стрела покоится. Стало быть, и конечная разделенность пространства, а в качестве ее неделимого элемента выступает величина движущегося тела, и время (неделимые мгновения) не может служить основанием для доказательства движения[31]31
  Звиревич В.Т. Философия Древнего мира и Средних веков. М.: Академический проект, 2004. С. 95.


[Закрыть].

Для тех, кто не сразу схватил суть этого изящного объяснения, приведем еще более наглядную (по математическим, конечно, а не по голливудским понятиям) картинку. Положим, что стрела имеет длину 1 метр. Она должна пролететь 50 метров. Разделим это расстояние на 50 отрезков по метру. Длина стрелы – 1 метр. Длина отрезка – тоже 1 метр. Следовательно, стрела занимает равное ее длине пространство – и не движется. (Представьте, что вы загнали машину в гараж-ракушку, равную длине этого гаража; куда же ей там двигаться?) В каждом из метровых отрезков движение стрелы равно нулю[32]32
  Напомним еще раз, что числа 0 греки не знали; просто уж так мы объясняем, как понятнее нашим современникам. Кто хочет точности, пусть читает специальные труды по древнегреческой философии. Мы даем лишь самое поверхностное представление о ней.


[Закрыть]. Сумма нулей равна нулю.

Стрела не движется. Значит, движение не происходит.

В общем, апория «Стрела» доказывает: даже если мы признаем, что пространство не делимо до бесконечности, существования движения это не докажет. Достаточно разделить пространство на отрезки, равные длине движущегося тела – и тело, заняв эти отрезки полностью, двигаться не будет…

* * *

Мозги противников элеатов вскипали от этих рассуждений точно так же, как мозги наших читателей. Они, противники Зенона, никак не могли понять: как же нет движения, если они его видят повсюду вокруг себя. По преданию, один из них, чтобы опровергнуть элеатов, просто встал и начал ходить туда-сюда. Его побили палкой и сказали: «Не ходи, а доказывай логически». И правильно сделали. Мы, конечно, видим, что ты ходишь. Но чувства нас, как всегда, обманывают. (Вспомните собственное двоеносие.) А вот разумом наличие движения доказать невозможно.

Вероятно, яснее всего общий экзистенциальный смысл учения элеатов выразил герой известного одесского анекдота. Он долго наблюдал, как его сокамерник нервно меряет шагами камеру, и, наконец, произнес: «Арон, уже перестань. Ты думаешь, если ты ходишь, то ты не сидишь?»

Глава 4
Сократ и Софисты

Имя Сократа (469–399 гг. до н. э.) известно всем. Даже тем, кто по роду своих занятий от философии предельно далек.

Но вот ведь что интересно: никто не знает точно, в чем именно состояло учение Сократа.

И это – неудивительно, потому что никакого учения у Сократа не было.

Князь С.Н. Трубецкой писал так: «…Сократ не был „учителем“ в обычном смысле слова – у него не было никакого определенного учения. <…> Он не порождает новых готовых идей, но „повивает“ умы в их духовном рождении»[33]33
  Трубецкой С.Н. Указ. соч. С. 262.


[Закрыть].

Сократ (469–399 гг. до н. э.)

Некоторым из наших читателей неизвестно значение слова «повивать». Это означает – помогать разродиться. Повивальными бабками в старину называли акушерок. Повивальной бабкой была мать Сократа Фенарета. Мыслитель часто сравнивал свой метод с ее способом действий: он тоже помогал человеку разродиться мыслью, которая уже давно созрела. Сократ всячески подчеркивал, что ничего не навязывает человеку. Он только лишь задает ему наводящие вопросы. Знание уже есть в человеке, надо только помочь ему выйти наружу.

Именно потому, что Сократ никому не навязывал своих мыслей (по крайней мере, явно), а только задавал вопросы, внимательно выслушивая ответы, его считали своим учителем люди самых различных взглядов, иной раз – радикально противоположных. Среди них были и Платон, и его постоянный оппонент киник Диоген.

Искусство Сократа приводило к тому, что каждый, кто подпадал под его гипнотическое влияние, начинал чувствовать, что обрел свою собственную истину. До сих пор он лишь подчинялся общественному мнению, жил чужой головой. Но вот теперь наступил миг обретения свободы.

Беседуя с человеком, Сократ приводил его в сильнейшее возбуждение. Собеседник впадал в эйфорию. В платоновском диалоге[34]34
  Свои произведения Платон писал в виде своеобразных философских пьес для чтения; в этих пьесах ведут беседы несколько философов, но главной фигурой, как правило, является Сократ. Пьесы эти называются «диалогами».


[Закрыть] «Пир» Алкивиад говорит: «Когда я слушаю его (Сократа. – А.П.), сердце мое стучит гораздо сильнее, чем у корибантов [35]35
  Жрецы, исполнявшие неистовые танцы.


[Закрыть], и слезы льются от его речей. Вижу и многих других, которые испытывают то же самое. Слушая Перикла и многих других хороших ораторов, я считал, что они хорошо говорят, но ничего подобного я не испытывал, и душа моя не возмущалась против собственной рабской природы: а этот Марсий (силен или сатир) часто приводил меня в такое состояние, что мне казалось недостойным жить таким, каков я есть».

Чары Сократа-оратора были совершенно исключительными, если учесть, что он действительно был похож внешне на уродливого и смехотворного силена или сатира, изображавшегося в комедиях. У греков, которые высоко ценили телесную красоту, вызывал смех большой живот Сократа, а также его необычайно мясистые губы, глаза навыкате и курносый нос (можно было бы сказать «картошкой», но ее ни греки, ни прочие европейцы еще не знали). Но над этим уродством потешались лишь до тех пор, пока Сократ не начинал говорить, завораживая слушателей и погружая их в транс.

* * *

О чем же говорил и где именно говорил этот учитель, не имевший собственного учения?

Говорил он прямо на улице.

Фридрих Ницше в книге «Человеческое, слишком человеческое» высказывает мнение, что Сократа сделала философом его сварливая жена Ксантиппа, которая стервозными выходками своими выжила его из дома:

Сократ нашел именно такую жену, в какой нуждался, – но даже и он ни за что не стал бы искать ее, если б знал ее достаточно хорошо: настолько далеко не простирался бы героизм даже этого вольного ума. Фактически именно Ксантиппа все более и более загоняла его в то своеобразное занятие, которое ему только и оставалось, поскольку она напрочь лишила его домашнего уюта и приучила проводить свою жизнь на улице, во всех тех местах, где можно предаваться праздной болтовне, и, таким образом, сформировала из него величайшего уличного диалектика Афин – который, в конце концов, сам вынужден был сравнить себя с назойливым оводом, которого какой-то бог посадил на загривок прекрасной лошади – Афинам, чтобы она никогда не знала покоя.

Имя Ксантиппы стало нарицательным: это была самая скандальная женщина в Афинах. Вообще говоря, древние греки считали, что женщина должна сидеть дома, с детьми, а мужчина – проводить время вне дома, в общении с другими мужчинами. (Физическим трудом в Афинах занимались, главным образом, рабы, которых во времена расцвета этого полиса насчитывалось до четырех на одного свободного горожанина.) В одной из древнегреческих сатир жены сравнивались с различными животными – с лисой, свиньей и т. п.; идеальной признавалась жена, подобная черепахе, потому что она всегда в доме. Так что участь Ксантиппы ничем не отличалась от участи других афинских жен. Но она всякий раз устраивала Сократу при его возвращении домой шумные сцены. Однажды, когда он с компанией друзей и спутников подходил к своему дому, раздались громкие вопли Ксантиппы, а затем эта фурия облила всю компанию помоями. Сократ же только произнес: «Вот, так всегда в природе – вначале гром с небес, а затем-ливень».

Когда друзья спрашивали Сократа, зачем ему такая необузданная жена, философ отвечал: «Искусные наездники выбирают необъезженных кобыл. Если я научусь ладить с Ксантиппой, со всеми остальными людьми в Афинах я полажу играючи».

Ницше, как видим, полагает, что в такой похвальбе есть немало пустой бравады. Приручить Ксантиппу Сократу явно не удалось. (Впрочем, мы не можем осуждать ее, не зная, каким Сократ был мужем; что-то подсказывает, что с житейскими делами этот уличный диалектик справлялся не особенно хорошо.)

* * *

Выставленный из дома, Сократ шел на улицу. У него не было какой-то школы, в стенах которой он мог бы излагать свою философию. Да и вряд ли кто-то из родителей доверил бы своих детей такому учителю.

Потому что Сократ представлял собой весьма своеобразную фигуру.

Он никогда не отличался культурными манерами, присущими утонченным интеллектуалам, – всегда ходил в старой, потрепанной одежде и босиком. Антифон говорил Сократу: «Ты так живешь, что ни один раб, которого господин стал держать таким образом, не захотел бы остаться: ты ешь и пьешь самую скверную пищу и платье носишь не только скверное, но одно и то же летом и зимою, пребываешь босым и без нижнего белья».

(Не зря киник Диоген, живший в бочке, признавал его своим учителем!)

Однажды в военном походе зимой ударил неслыханный мороз; воины не могли выйти из палаток, и на это решались только отчаянные храбрецы, обернув ноги войлоком или овечьими шкурами (валенок и унтов у греков, понятное дело, не было). Сократ же, участвовавший в походе – это был долг всех свободных граждан, – выходил на столь ужасный древнегреческий мороз в обычном плаще и босой ходил по льду; остальные воины полагали, что он специально издевается над ними таким образом.

Так что Сократ мало походил на утонченного интеллектуала-диссидента. Скорее, внешними своими повадками он смахивал на юродивого, ныне именуемого в средствах массовой информации «сторонником закаливания и здорового образа жизни».

Не все родители готовы доверить такому человеку своих детей.

К тому же, у Сократа были проблемы с психикой.

Б. Рассел пишет: «Сократ был подвержен каталептическим трансам; во всяком случае, это представляется естественным объяснением того случая, который однажды произошел с ним, когда он был на военной службе. Погрузившись с раннего утра в какое-то размышление, он стоял и думал; так как дело у него не подвигалось вперед, он не прекращал течения своих мыслей и все стоял. Наступил полдень; люди стали обращать на это внимание и с удивлением говорили один другому: „Вот Сократ с раннего утра стоит чем-то озабоченный“. Наконец, когда наступил уже вечер, некоторые из тех, кто был помоложе, – дело происходило летом, – вынесли [из палаток], после вечерней еды, матрацы, отчасти чтобы спать на холодке, отчасти чтобы наблюдать, будет ли Сократ стоять и ночью. Он простоял до зари и солнечного восхода, затем, совершив молитву Солнцу, ушел». Подобного рода факты в меньшей степени были обычным явлением у Сократа. В начале «Пира» у Платона описывается, как Сократ и Аристодем отправились вместе на обед, но Сократ, будучи в состоянии рассеянности, отстал от Аристодема. Когда Аристодем пришел, хозяин дома, Агафон, спросил: «А Сократа-то что же ты не привел к нам?» Аристодем удивился, обнаружив, что Сократа не оказалось с ним; послали раба искать Сократа, и он нашел его у соседней входной двери. «Сократ этот пошел назад, остановился у соседней входной двери и на мой зов сказал, что не желает идти к нам», – сказал раб. Те, кто хорошо знали Сократа, объяснили, что «… у него такая привычка – отойдет иной раз, куда придется, и стоит». Они оставили Сократа в покое, и он пришел, когда обед наполовину был уже окончен.[36]36
  Рассел Б. Указ. соч. С. 114, 115.


[Закрыть]

И вот этот странный человек, который – как это принято говорить ныне – «жил напряженной внутренней жизнью», ходил по улицам в поисках собеседников. Князь С.Н. Трубецкой описывает это весьма живо: «Вся жизнь его протекает в разговорах и беседах с согражданами и гостями – на площадях и улицах, в палестрах, в частных домах. За ним ходит молодежь и любители словесного спорта, чтобы присутствовать при его беседах, которые всегда и неизбежно кончаются тем, что собеседник Сократа не выдерживает испытания и оказывается неспособным ответить на его вопросы: мнимые знания обличаются, положения, казавшиеся достоверными, несомненными, очевидными, являются шаткими и несостоятельными. Собеседник уходит озадаченный, смущенный, иногда раздраженный против „софиста Сократа“; слушатели стекаются к нему, чтобы насладиться состязанием, юмором Сократа, его диалектическим искусством, отчасти, чтобы научиться от него его приемам: но некоторым западает в душу искра философии – пробуждается искание»[37]37
  Трубецкой С.Н. Указ. соч. С. 263, 264.


[Закрыть].

Почему же Сократ стал ходить по городу и заводить беседы с людьми? Ведь раньше он – так же, как его отец Софрониск – был ваятелем, то есть занимался изготовлением скульптур для украшения зданий, улиц и площадей. (Это была, скорее, ремесленная, чем творческая работа.) И вдруг он оставил фамильное занятие и принялся беседовать с самыми различными людьми, не получая за это никакой платы! (Можно представить себе негодование Ксантиппы!)

По всей видимости, двигало Сократом вовсе не праздное любопытство. Он считал свое занятие очень важным для родного города. Он должен был стать оводом, который не дает Афинам покоя. Почему же такой овод был нужен?

Он был нужен потому, что во второй половине V века в Афинах появились софисты. Самым ярким среди них был Протагор. Софисты считали, что всяческие размышления об устройстве космоса, о первоначале всего, о движении, покое и тому подобном – дело пустое и бесполезное. Человеческий разум слишком слаб, чтобы судить об устройстве мира. А в практической жизни такие бесплодные умствования совершенно бесполезны.

Надо изучать не космос, а человека. Это – куда важнее. Человек – мера всех вещей. Понимать это надо так: все в мире определяется человеческими представлениями о нем. Люди живут и действуют, опираясь на установившиеся мнения. И если ты желаешь достичь успеха в общественной жизни, надо изучать эти мнения и использовать, а не выяснять, истинны ли они. В конце концов, все зависит не от того, как обстоят вещи в мире, а от того, что человек думает об этом. Одну и ту же жизненную ситуацию один рассматривает как счастье, а другой – как крупную неудачу. Вот и получается, что мера всех вещей – человек.

* * *

В описываемый период в Афинах восторжествовала демократия.

Она не распространялась на рабов и на женщин. Но свободные граждане – мужчины – имели такие права и возможности, каких сегодня нет ни в одном демократическом обществе.

Всякая демократия основывается на великой вере в том, что один человек равен другому. Да, каждый человек не хуже и не лучше любого другого – независимо от своих личных качеств. Умный он или дурак, талант или бездарь, образован или неуч – значения не имеет. Каждый человек равен всем другим и, значит, имеет такие же права, как они.

Причем он не только имеет право голоса на выборах, но и реальное право управлять. При афинской демократии все граждане управляли полисом по очереди. Это обеспечивалось тем, что сегодня называют регулярной ротацией кадров. Управленцы определялись по жребию из простых граждан и быстро сменялись.

(Представьте, что к вам подходят на улице какие-то люди и предлагают вытянуть одну спичку из нескольких – из кулака торчат только головки. Вы вытягиваете короткую. Вам говорят: «Поздравляем! С завтрашнего дня вы работаете в администрации города! Жребий выпал на вас!» Вы говорите, что все так неожиданно, и вы просто ошарашены. Ничего, отвечают вам, это ненадолго – на неделю, дальше мы опять сменим вас – жребий определит другого управленца. Выйдем на площадь – и найдем вам достойную замену. Вы отнекиваетесь, говоря, что у вас нет опыта, знаний. Ерунда, заверяют вас, нынче демократия и все равны. Значит, одного можно без всякого ущерба заменить другим. Вы бы им, конечно, науправляли бы!)

Не было тогда в Афинах не только профессиональных управленцев, но и профессиональных судей. В период правления демократов суд, если выражаться современным языком, состоял из одних присяжных, определявшихся так же по жребию. Не было и профессиональных адвокатов. Каждый должен был сам выступать в суде от собственного имени и полагаться только на собственное ораторское умение.

Здесь-то и предложили свои образовательные услуги софисты.

Поначалу это слово вовсе не имело ругательного смысла: оно означало просто «преподаватель». Такой преподаватель учил знанию и пониманию людей. А еще он учил хорошо говорить, внятно выражать свои мысли, доказательно аргументировать. Человек, который прошел школу софиста, чувствовал себя на публике, словно рыба в воде. Он не конфузился, не испускал квазифизиологических звуков «э-э-э», «гм-гм-гм», не путался в словах, не допускал смешных оговорок и заминок. Он не просто хорошо говорил сам, но мог успешно вести словесные поединки с одним или несколькими противниками, побеждая в них.

На первый взгляд, такая деятельность софистов была полезной. Ведь люди должны говорить хорошо. Это, в конце концов, признак человека культурного! Если есть учителя музыки и учителя физической культуры, почему не может быть учителей риторики?

Но – не будем торопиться с выводами.

Дело в том, что умение хорошо говорить и убедительно аргументировать не было доступно при афинской демократии всем гражданам. Она не могла обеспечить софиста-учителя каждому. Поэтому успешной самопрезентации, если выражаться сегодняшним языком, учились у софистов платно. Искусство словесных поединков осваивали только те, кто мог заплатить за свою учебу собственными или родительскими деньгами.

А вот денег было больше у семей из старой аристократии, которая раньше властвовала в Афинах. Победа демократии не уничтожила имущественного неравенства. Она дала всем равные политические права, но не разделила поровну богатства.

Что же получалось в итоге?

В итоге получалось, что при всем политическом равенстве человек с деньгами мог купить себе возможность побеждать в спорах и добиваться своего в публичных дискуссиях.

Учеба у софистов была выгодным капиталовложением: ведь обученный хорошо говорить человек мог склонить на свою сторону судей, победить необученного противника в споре, мог убедить бесхитростных демократических управленцев-непрофессионалов – и, в результате, получить материальные выгоды, окупив расходы на обучение.