Текст книги "Матрица жизни, или Тарас и его женщины"

III

Выйдя от Юли, Тарас сразу не пошёл к Свете. Он приходил к ней вечером, так как днём она была на работе. На улице заметно похолодало, и Тарасу было прохладно в осенней куртке. Благо, у куртки был капюшон. «Сегодня надо забрать зимние вещи от Любы», – вспомнил он, что договаривался с ней об этом. У неё был склад его пожитков, которые он принёс с собой из дома. За нарушение установленных правил не ходить к женщинам не по графику это не считалось. Ведь приход был по делу. Чем заняться, ему было – день был расписан заказами. Часов до пяти вечера Тарас крутился между вызовами и походами в сантехнические магазины за недостающими деталями для ремонта. К шести часам вечера добрался до Любы. Та встретила его внешне сдержанно и даже холодно.

– Проходи. Замёрз?

– Не успел.

– Вот вещи, – вынесла она из комнаты большую сумку. – Всё почистила в химчистке.

– Люба! Ну зачем! – полез Тарас в карман за бумажником.

– Перестань, мы же не чужие люди. Ты лучше скажи, с Юлей говорил насчёт встречи?

– Говорил.

– И что она?

– Вроде не против.

– Значит, и Света согласится. Я думаю, у неё и соберёмся.

У Тараса появилось какое-то нехорошее чувство.

– Когда?

– Я ещё не решила. Ты пока подготовь её. Всё, ступай с Богом.

«Что с ней происходит? – по дороге к Свете думал Тарас. – Это, наверное, всё из-за славянского клуба. Как она начала в него ходить, так стала важная, будто царских кровей. И потом эти словечки, как «ступай», «с Богом»…

А в это время Люба сидела за столом, вязала спицами что-то длинное жёлтого цвета и при этом тихонько напевала:

Ой реченька, реченька, что же ты неполная.

Люли, люли, что же ты неполная,

Что же ты неполная, с бережком неровная,

Люли, люли, с бережком неровная.

Перед Светиным домом Тарас зашёл в цветочный магазин и купил букет её любимых ирисов.

Света встретила его без слов – одной улыбкой. В длинном платье, со спускающимися ниже плеч золотистыми волосами она была точно морская богиня, вышедшая на берег полюбоваться солнечным закатом. Она не бросилась обнимать его, как делала это Юля, а стояла и смотрела на него лучистыми глазами. Тарас так же молча отдал ей цветы, прошёл в ванную комнату, снял с себя одежду и заложил её в стиральную машину. Затем принял душ и надел мужской халат, который был куплен Светой специально для него. (Халат служил ей ещё и подтверждением, что она не одинокий волк.)

Первый вечер всегда проходил в созерцании или, как называла Света, в состоянии дзен. В полутёмной комнате, наполненной фигурками слонов, жирафов, а также расписных кувшинов, освещаемой зажжёнными свечками, стоял аромат благовоний. Тихо звучала умиротворяющая музыка. Света и Тарас садились на диван и молча сидели. Это длилось часа полтора, а то и два. Затем шли на кухню, где ужинали разноцветными шариками из риса с вкраплениями трав и овощей и пили зелёный чай, обязательно из пиал. Потом снова немного сидели в молчании и ложились спать на разных кроватях.

В первую ночь ни о какой физической близости между ними не могло быть и речи. Свете нужно было, чтобы Тарас очистился от Юли физически и духовно. Для этого он и стирал свою одежду, принимал душ и сидел в созерцании окружающей его новой реальности. Тарас привык к этому ритуалу, и когда нужно было созерцать, думал о том, кому и что сегодня починил, какие будут завтра заказы и что к ним нужно будет купить. «Хочешь расположить к себе женщину, относись с уважением к её увлечениям», – думал он. И потом это не составляло для него труда. А главное – делало Свету счастливой, а значит и его. Хотя какое счастье женщине знать, что её мужчина только что пришёл от другой… В идеале спасаемая женщина должна быть одна. Но как можно спасать одну, когда знаешь, что в стране миллионы других живут в мучениях? Разве кто-то будет заниматься облегчением их страданий? Когда Тарас думал об этом, то ему даже порой слышались их немые стоны… С другой стороны, увеличение количества спасаемых снижало качество спасения, вывел как-то он закон. И как мог старался минимизировать потерю качества – потакал слабостям спасаемых женщин, делал им подарки, разделял интересы и участвовал в их жизни. При этом порой перешагивал через себя, а значит, жертвовал собой, и было в этом что-то высокое и даже религиозное.

– Доброе утро! – услышал в полусне Тарас голос.

Когда открыл глаза, рядом никого не было. Из ванной комнаты слушался звук льющейся воды. Света вставала рано. Ей нужно было привести себя в порядок и быть готовой к приезду водителя, который отвозил её на работу. Вскоре шум воды прекратился, и перед ним появилась хозяйка квартиры. С распущенными мокрыми волосами она была похожа на русалку.

– Как спалось?

– Хорошо.

– Идём завтракать, – произнесла она так, будто и не было двух месяцев расставания, и Тарас всё время жил с ней.

Тарас поднялся с кровати, сходил в ванную комнату и через несколько минут был на кухне. Там стояли тарелки с яичницей и бутерброды с сыром и ветчиной. На следующий день после прихода Тараса налёт восточного мистицизма исчезал. Свечи больше не зажигались, комнаты не окуривались, еда была обычная, чай пился из обычных чашек. В отличие от Юли Света сама готовила еду.

– Сегодня вечером идём на открытие фотовыставки.

– Куда?

– В Дом учёных.

«Фотовыставка так фотовыставка», – думал Тарас. Куда его только Света не водила – на кинофестивали, на концерты симфонической музыки, на встречи с художниками и даже на конференцию «Женский бизнес». И виной тому был устоявшийся в обществе стереотип – женщина не должна быть одной. Именно из-за него Света когда-то вышла замуж. Не потому, что была любовь или потребность в семье, а потому, что так надо. Однако если нет чувств, потребности в семье или других факторов, как совместный бизнес или богатство, чего у них с мужем не было, одного «так надо» было мало. И вскоре они разошлись. Она даже не помнила, из-за чего. Просто разошлись и всё. После этого у неё изменился круг общения. Стали появляться новые знакомые женщины, и все одинокие. Она ходила с ними в кафе и сауну, где, по какому бы поводу они не собирались, у них всё сводилось к обсуждению мужчин и, как правило, в негативном ключе. В один момент Света вдруг поняла, что эти женщины несчастны и этими разговорами пытаются подбодрить себя, как если у них всё хорошо. «А ведь и я такая же!» – неприятно осенило её. Она престала с ними общаться и увлеклась йогой и индийской культурой. Это успокаивало и отвлекало от мыслей о том, что у неё нет пары. Но стереотип замужества оказался сильнее восточных практик, и когда Свету назвали «одиноким волком», он потребовал своё. Именно благодаря ему она приняла решение, в результате которого у неё в доме появился мужчина. И пусть он был приходящим и полностью ей не принадлежавшим, стереотип отступил, как если она принесла жертву злобному духу. Не беспокоил он её не только во время проживания Тараса, но и в первый месяц его отсутствия. На второй месяц злобный дух опять начинал тревожить, и на помощь приходила йога. В принципе Свету это устраивало. Смущало только одно. Она не знала, как представить Тараса своему окружению. Вроде все знали, что у неё кто-то есть, но кто? На все вопросы о своём мужчине она отмалчивалась как могла, и упорно скрывала его от всех. Ведь не могла же она сказать, что он простой сантехник! При этом понимала, что долго так продолжаться не может, и ломала голову, под каким соусом преподнести его своему кругу. «Думай, Света, думай! – говорила она себе. – Ты же человек творческий».

Вечером они встретились в Доме учёных. Тарас в нём раньше часто бывал, когда имел отношение к науке. Научные конференции, заседания и награждения почти всегда проходили в этом месте. Всё здесь осталось, как в бытность его молодости – мебель, интерьер и даже работники были те же самые. В фойе расхаживали люди, рассматривая висящие на стенах фото городских пейзажей, больше похожие на картины, в углу стоял рояль, за которым играл что-то лёгкое и ненавязчивое уже известный Тарасу Сурков. Музыка и интерьер создавали аристократическую атмосферу. Света постоянно с кем-то здоровалась, не вступая в беседы. И только раз перекинулась парой слов с подошедшей к ним ведущей из «Золотого соловья», у которой в этот раз волосы были выкрашены в синий цвет. При этом синеволосая женщина улыбнулась Тарасу, как старому знакомому.

– Ты знаком с Эдит? – удивлённо спросила Света.

– Виделись как-то раз.

– Где?

Тарас рассказал, что был на выступлении Суркова, где та вела концерт.

– Ты один ходил?

– C Юлей.

У Светы что-то сжалось в животе, она слегка дёрнулась и нехорошее чувство захватило её. «Неужели ревную?» – подумала она. Ей было крайне неприятно признаться себе в этом, и поэтому она решила, что это всё из-за того, что Юля – психолог, к которым у неё была неприязнь из-за эпизода с Брэдом Питтом. Свете вновь вспомнилось, как ей сказали, что она запрещает себе получать удовольствие от секса. Настроение совсем испортилось. «Дура ненормальная!» – подумала она.

Пока Света разбиралась со своими чувствами, Тарас увидел Юлиного клиента, который был в грузинском кафе. «А город-то у нас маленький», – подумал он. Мужчина стоял с какой-то женщиной, облокотившись на рояль, но уже не с той, что была с ним в кафе. Глядя на неё, он стучал костяшками пальцев по роялю. Стучал в каком-то своём определенном ритме, что явно не нравилось Суркову. Он даже прекратил играть и направился к тому, но его взяла под руку какая-то женщина и вывела на середину зала.

– Дорогие друзья! – торжественно произнесла она. – Разрешите представить вам Александра Суркова! Мы давно знаем его как замечательного музыканта, но, оказывается, он ещё талантливый фотограф! – Сурков наклонился и шепнул ей что-то на ухо. – И писатель! – добавила она, после чего Сурков вытянулся во весь рост и на лице его заиграла самодовольная улыбка. Женщина наговорила много хороших слов в его адрес, и потом к ним подходили известные в городе люди с хвалебными речами. Один местный именитый скульптор говорил о том, что Сурков как фокусник вытаскивает из шкатулки одни за одним свои таланты. – Музыкант, писатель, фотограф! Я уверен, что у него есть что-то ещё и скоро мы об этом узнаем! – Сурков пошутил, что хотел бы попробовать писать картины маслом, но супруга не разрешает, так как боится, что он всё испачкает краской, что развеселило гостей. «А я бы разрешила», – подумала Света, и настроение у неё улучшилось. Она знала, как представить Тараса в обществе.

В этот вечер они неистово занимались сексом. Света сбилась со счёта, сколько раз доходила до вершин блаженства. И каждый раз, когда её тело содрогалось в сладких судорогах, она мысленно кому-то кричала: «Вот тебе, запрещаю удовольствие! Вот тебе!».

На следующий день, когда Тарас пришёл с работы, ему в нос ударил специфический запах, как если он оказался в художественной мастерской. Войдя в комнату, он увидел на полу листы ватмана с человеческий рост, тюбики с красками, палитру и кисти для рисования. Света была тут же, и вся светилась от радости.

– Вот, – указала она рукой на эти предметы.

– Что это?

– Хочу, чтобы ты меня нарисовал.

Тарас недоуменно смотрел то на неё, то на листы ватмана.

– Ты это серьёзно?

– Вполне.

– Но я не умею рисовать.

– Умение не главное.

– А что главное?

– Идея.

– Какая?

– Оригинальная.

«Что это всех на рукоделие тянет? – думал Тарас. – Одной из глины надо лепить, другой – чтобы её нарисовали…»

– А может, пусть тебя настоящий художник нарисует?

– Нет. Ты и только ты! – радостно сообщила Света и скинула с себя халат, под которым ничего не было.

Тарас хоть и не раз видел её нагой, но равнодушным остаться не мог. Его естество начало наливаться силой. А тем временем Света легла спиной на ватман и раскинула руки и ноги в разные стороны.

– Рисуй! – дала она команду.

– Как? – туго соображал Тарас, у которого на брюках в районе паха вырос бугор.

– По контуру.

Тарас выдавил из нескольких тюбиков краску на палитру, смешал их до получения какого-то неестественного мутного цвета и начал обрисовывать тело Светы. Начал он с низа живота. Спустился вниз по внутренней стороне ноги, затем обогнул её и начал подниматься вверх. Светлана лежала с закрытыми глазами. Когда Тарас касался кистью её, она слегка вздрагивала, отчего он возбуждался всё сильнее и когда пришёл туда, откуда начал, сил сдерживаться у него уже не было…

– Для первого раза неплохо, – рассматривала Света то, что получилось. Контур тела был смазан, так как страсть у них произошла прямо на ватмане. – Давай повторим.

Вторая проба закончилась, как и первая. На третьей любовный пыл начал утихать, и изображение получилось более-менее ровным. А на четвёртой так вообще идеальным.

– Теперь давай на чистовую, – расстелила Света на полу холщовое полотно.

Тарас смешал краски. В этот раз получился ядовито-зелёный цвет.

– Пойдёт, – одобрила Света. – Главное – идея.

Тарас обрисовал её ещё раз. Получилось хорошо, и он даже испытал чувство гордости за себя.

– И какая здесь идея?

– Придумывай. Ты же автор!

– Но я никогда этим не занимался.

– Сложного в этом ничего нет. Что здесь нарисовано?

– Женщина, – подумав, сказал Тарас, хотя на вид фигура выглядела бесполо.

– Вот и выдай идею, связанную с ней. У тебя же два высших образования!

«При чём здесь два высших образования?» – думал Тарас. Он попытался было вспомнить, чему его учили, но не смог. Перед глазами стоял сливной бачок, с которым ему сегодня пришлось сильно повозиться. «Женщина. Что в ней особенного? – размышлял он. – Здесь должно быть что-то функциональное. Но что?» Мысли почему-то упорно соскальзывали на бачок, на который ему не удавалось установить сливную арматуру. Внезапно его осенило.

– Я придумал.

– Ну?

– Женщина – есть механизм, обеспечивающий жизненный круговорот.

– Как?

– В неё что-то входит, рождается, выходит и вновь входит. Почти как в сливном бачке, только в нём ничего не рождается и два входных-выходных места, а у женщины одно совмещённое.

– Как это видно на картине?

– Пока никак. Но её можно дополнить.

Тарас взял кисть и на пробном рисунке начал обводить Светино изображение. Начал так же, как и рисовал Свету. От низа живота повёл линию вниз ноги и, обогнув её, обвёл фигуру вкруговую и вернулся в то же место. Получилось похоже на рисунок Леонардо да Винчи. Только там был мужчина в круге, а здесь женщина в помятой окружности.

– Ух ты! Женщина в сердце! – обрадовалась Света.

– Ты смотришь на неё вверх ногами.

Света обошла рисунок. В правильном ракурсе женщина находилась не в сердце, а в том, что напоминало заднюю часть человеческого тела.

– Ну и что, – помолчав сказала она. – Пусть это будет перевёрнутое сердце. Ведь главное же – идея. Только надо её проще сформулировать и без всяких там механизмов. Тарас, ты гений!

Затем по настоянию Светы Тарас подрисовал красной краской перевёрнутое сердце уже на холсте, а зелёной добавил женскому контуру глаза, рот, волосы и грудь. Сходства со Светой, конечно, не было никакого. Но зато теперь точно было понятно, что это женщина.

Остаток вечера, лёжа в кровати, они придумывали формулировку идеи картины. Перебрали множество разных вариантов, как «генератор жизни», «жизненный круговорот» и тому подобное. Остановились на «матрице жизни».

– Life matrix, – произнесла Света, – звучит!

– К чему это всё?

– Хочу сделать из тебя художника.

– Зачем?

– Надо, милый, – поцеловала она его. – Спи.

«Художник так художник», – засыпая, думал Тарас. Ему нравилось, когда женщины были чем-то увлечены.

Когда холст высох, Света понесла его в багетную мастерскую. Она хотела, чтобы он был оформлен, как настоящая картина. Там ей сказали, что прежде чем рисовать, нужно было натянуть его на подрамник. Она сказала, что это новая методика рисования. Работники мастерской за время своей работы много чего повидали, но заказ приняли.

Новое дело захватило Свету. Она была в возвышенном настроении и сравнивала себя с Галой, женой Сальвадора Дали, благодаря которой он состоялся как художник, а мир обогатился великими творениями. Мысль о том, что всё делается только для того, чтобы представить Тараса своим знакомым, отошла на второй план. «Раскручу, обязательно раскручу!» – думала она. (До того, как стать директором радиостанции, она работала в рекламном бизнесе). Видя её воодушевлённость, Тарас тоже испытал приятные чувства. Теперь к его миссии о спасении женщин от одиночества добавился ещё один пункт – сделать их счастливыми.

Забирать картину из мастерской поехали вдвоём. Оформленная в дорогой багет, как работы великих мастеров в мировых музеях, она выглядела внушительно. Правда, её содержание было не художественным, а больше похоже на некий алхимический символ в дорогом обрамлении, что прибавляло таинственности и многозначительности.

– Ну, как тебе? – спросила Света.

– Мне нравится.

– А вам? – обратилась она к администратору мастерской.

– Хороший багет подобрали, – уклончиво ответила она. – Упаковывать будем?

– Да.

Картину обернули бумагой и закрепили её скотчем. Тарас думал, что они повезут её домой, но у Светы был свой план. Она кому-то позвонила и сказала, что скоро приедет. Затем заказала грузовое такси, так как в обычный автомобиль картина бы не уместилась, и назвала незнакомый Тарасу адрес.

– Куда мы поедем? – спросил он.

– К одной хорошей женщине, Тамаре Рафаиловне Шумайлис.

– Зачем?

– Чтобы показать твою работу. Она в этом деле хорошо разбирается.

Тамара Шумайлис была известной в городе галеристкой. Когда-то у неё были свои антикварные лавки и художественные гостиные, где она продавала картины, которые по праву считались произведениями искусства. Но со временем планка покупательского вкуса заметно снизилась и рынок заполнился дешёвым ширпотребом. Торговать Тамаре стало не столько невыгодно, сколько противно. Она закрыла гостиную и организовала у себя в квартире небольшой частный музей, благо место позволяло – она жила в историческом районе города в деревянном доме, являющемся чуть ли не памятником архитектуры. Там у неё была достойная коллекция картин, которую приходили смотреть не только горожане, но и гости города.

Такси остановилось возле красивого резного дома с железным забором. Света распахнула ворота, и Тарас занёс картину во двор. Чтобы попасть в квартиру, нужно было подняться по красному крыльцу. Когда Света взбиралась на него, ей представлялось, что они с Тарасом идут по дорожке славы для получения награды за его работу. Дверь им открыла женщина с пышной кучерявой шевелюрой, как если у неё в роду были выходцы из Африки. Тарас растерялся. Он видел её по телевизору, где она пела песню на английском языке, а в припеве свистела. «Мировая певица у нас в городе?» – подумал он. Однако иностранная артистка приветствовала их на чистом русском языке.

– Привет, ребята. Проходите.

Обстановка в доме была как если они попали в прошлый век – резные столики, хрустальная посуда, серебряные приборы, старинные деревянные шкафы, а на стенах изысканные картины.

– Чем хотите порадовать, дорогие мои?

Тарас со Светой принялись распаковывать картину, а Тамара, сказав, что пока приготовит кофе, ушла на кухню. Когда упаковка была снята, они поставили картину напротив окна. В лучах солнца ядовитость зелёной краски усилилась.

– Играет! – восхищённо смотрела на неё Света.

– Гм… – послышался Тамарин голос. Она стояла с подносом в руках, уставившись на картину, и, похоже, не могла вымолвить ни слова. – Простите, это что? – минуты через три произнесла она.

– Работа «Матрица жизни», – радостно ответила Света.

Тамара хотела что-то сказать, но, похоже, у неё пересохло в горле, и она сделала глоток кофе.

– Друзья, вы же читали «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова? Там был эпизод, где Остап с Кисой рисовали плакат сеятеля, разбрасывающего облигации, – и она залилась смехом, так что лицо покраснело, а на глазах выступили слёзы. Тарас даже стал переживать за то, чтобы чашки с кофе не упали с подноса. – Спасибо, милые! Давно так никто меня не веселил! – наконец успокоилась она.

Восхищённое состояние Светы улетучилось.

– Тамара, вы хотите сказать, что картина плохая?

– Светочка, она не плохая и не хорошая. Она никакая. Это не картина, а детский рисунок большого размера.

Соглашаться с этим Света не хотела.

– Хорошо. Пусть с художественной стороны картина не сильная, но зато несёт идею.

– Какую идею?

– О том, что женщина является центральной фигурой жизненного круговорота.

– Какого ещё круговорота? Я здесь вижу женщину в заднем месте, простите меня.

– Это перевёрнутое сердце, – заметил Тарас.

Тамару опять разобрал смех, что она закашлялась.

– Извините, – отдышалась она. – Я как понимаю, вы автор. Так вот, картина – это не ребус. Она должна быть понятной зрителю. Давайте уже закончим с этим и будем пить кофе.

Возвратившись домой после провального показа, Света успокаивала вслух не то себя, то Тараса.

– Тамара Рафаиловна, конечно, разбирается в классической живописи, но ничего не смыслит в современном искусстве. В Европе давно уже ценится оригинальность идеи, а не техника исполнения, которой сегодня никого не удивишь. А идея в твоей работе просто исключительная!

– Света, а Тамара Рафаиловна случайно не поёт? Мне показалось, что я видел её по телевизору.

– Нет. Она просто как две капли воды похожа на американскую звезду LP. Ей даже предлагали участвовать в шоу двойников.

– И она согласилась?

– Насколько я знаю, нет. Идём ужинать.

Свету фиаско с показом хоть и расстроило, но не до того, чтобы опустить руки. Это ей даже придало внутренней уверенности, что она на правильном пути. Ведь она из истории знала, что всё гениальное никогда сразу не принимается обществом, и порой требуется много усилий, чтобы это внедрить в массы. После ужина она занималась тем, что фотографировала картину и вела с кем-то переписку в Интернете.

Тарас же после похода к Тамаре испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, ему нравилось, что Света проявляет к нему столько внимания, но с другой стороны, он никогда не был в роли художника, которым она пыталась его сделать. Одно дело, когда это у неё было только в планах и воспринималось им как игра, а другое, когда он действительно предстал перед зрителем как автор, и тем более – перед зрителем, искушённым в искусстве. Будь это не картина, а какой-то его научный труд, то никаких сомнений у него бы не было, и он был бы готов о нём дискутировать с кем угодно. А тут художество, с которым он встречался разве что в детстве на обёртках конфет с репродукцией Шишкина. «Ничего, – думал он, – может, это у неё скоро пройдёт. У Юли вон сколько было разных увлечений».