Текст книги "Созерцатель"

– Ты знал? – удивился я, шинкуя злющий лук.

– И знал, и видел, и слышал, – кивнул он. Снял со стены разделочную доску, выбрал нож поострей и принялся крошить морковь.

– Так это был не сон? – Опустил я руки в удивлении.

– Как тебе сказать, – потер он тыльной стороной ладони переносицу. – Это всегда останется тайной для нас. Я тебе расскажу, что этому предшествовало. Позвонил мне Федор Семенович и сказал, что в ответ на твою дружескую услугу он тебя… вроде бы испугал.

– Да не то, чтобы испугал, скорей опечалил.

– Неважно, – махнул Игорь. – Просто тебе всё это пока внове. Надо бы тебя к этому приготовить. Понимаешь, желание мученичества – это даже давно воцерковлённые люди далеко не все могут понять. Смерть вообще часто вызывает у людей панику, резкое отторжение. Это, наконец, страшно. …А тут не просто смерть, а мученическая, добровольная! Как у первых христиан, которые постоянно жили в состоянии опасности. Они ведь каждый день проживали как последний, а на мучения шли с радостью. В общем, подумали мы с Федором Семеновичем и решили устроить тебе встречу в Преддверии рая. Как? Ну, конечно, молитвенно, с помощью Божией. Вот так ты туда и попал.

Потом вдруг Игорь поднял глаза и сказал:

– Ты мясной суп готовишь?

– Да. Уже и мясо отварил.

– А ты знаешь, что через три дня пост начинается? Лучше свари постный, а мясо за эти три дня съешь вприкуску.

– Спасибо, что подсказал. А как мне к ночному приключению относиться?

– В основном спокойно. Как к незаслуженной премии, выданной в качестве аванса.

– Понимаю.

– Одно скажу точно – тебе легче будет даваться созерцание. Все-таки ты кое-что уже видел воочию. Тебе легче будет понять, ради чего человек уединяется и предстаёт Вседержителю один на один, лицом к лицу.

Игорь ушел, а я сел, потому что, как сказал Удав из мультика «38 попугаев»: «У меня появилась мысль, и я её думаю». Итак вопрос: зачем ездил я в наши черноморские тропики? Зачем, спрашивается, читал о Бразилии и даже видел её во сне? Почему так неспокойно и плохо себя там чувствовал? Вот каким-то образом мне показали рай. Отныне я могу сравнивать земной тропический «рай» и небесный. И что-то мне подсказывает, что сравнение не в пользу земного: дорого, ехать далеко, жадные люди, опасность… А рай небесный – теперь всегда со мной, во мне… Я могу его вспоминать. А, может быть, даже и снова посетить его блаженные светлые дали!

Охотник и жертва

Странный человек Игорь проживал, что характерно, в странном доме. Его комната одновременно находилась на первом и на втором этажах. Одни окна выходили на наружную галерею второго этажа, противоположные – во двор, на цокольную галерею. Это оттого, что дом стоял на горке. Входную дверь комнаты он почти никогда не закрывал, поэтому входили к нему запросто, все кому не лень. Вообще-то раньше ему принадлежала вся четырехкомнатная квартира – она досталась ему по наследству от покойных родителей. Но однажды у него поселилась девушка по имени Матильда, знакомая знакомых. Ну как, скажите на милость, девушке с таким именем жить в поселке Кучино, известном разве только керамическим заводом! Поэтому она и приехала «завоёвывать» Москву. Вполне логично и даже извинительно, по мнению Игоря.

Пожила девушка, огляделась, даже привыкла к новому имени Мотя – именно так её называл Игорь в память о покойной бабушке. Игорь делился с гостьей практически всем: жилплощадью, деньгами, едой и даже одеждой – у девушки фигура была точь-в-точь, как у Игоря, только туловище чуть короче и плечи поуже. А потом как-то проснулся в миловидной девушке Моте хищный зверёк. И куда только, спрашивается, подевались милая провинциальная непосредственность и девичья хрупкая пугливость, чувство благодарности, наконец?

Напоила Матильда нашего Гошу, подсыпав какой-то порошковой дури в бокал с красным вином, и вероломно склонила к низменному сожительству. Потом объявила о беременности… Потом, заламывая руки, взывая к его совести, размахивая медицинской справкой, заставила пойти в ЗАГС. Потом, сделав аборт, развелась, привезла сына от первого брака, продала кое-что из фамильных драгоценностей Беклемишевых, наняла ушлого адвоката и отсудила три комнаты. После развода и размена она предложила ему снова сойтись, вероятно, чтобы со временем не потерять и четвертую комнату, а, может быть, для того, чтобы в лице бывшего мужа иметь няньку, сожителя, а может, охранника – кто ж её поймет… Игоря, чтобы не мешал, отделила стеной. Из его комнаты имелся выход наружу через балконную дверь. Так он стал жить на четвертушке собственной квартиры, нимало этим не смущаясь. Хищный зверёк внутри Матильды вцепился в горло доброй девочки и одержал над хорошей частью её души сокрушительную победу.

После моего знакомства с Матильдой, когда я успел поговорить с ней, а так же услышать две версии случившегося, Игорь имел неосторожность спросить, что я думаю о ней.

– Помнишь мультфильм «Волшебное кольцо»? – начал я издалека. – Там есть такой момент: кошка с собачкой идут за свадебной процессией и говорят: «Кака гангрена нашему Ванечке досталась, хуже карасина». Ну вот так, примерно…

– Тебе еще многому предстоит научиться в общении с женщинами, – глубоко вздохнул он. – Например, бесчисленному прощению их слабостей.

– Ничего себе слабость! – возмутился я. – Напоить, отравить, изнасиловать, обворовать человека, который тебе предоставил кров, помощь… По-моему, это не женская слабость, вроде обморока от дурного слова, – это самая что ни на есть силища злобы.

– Уверен, ты не прав, – тихо сказал Игорь. – Она хорошая, только как бы заколдованная, зачарованная, что ли. Увидишь, Мотя еще опомнится, и всё у неё будет хорошо.

И не только я, но вообще никто так и не сумел Игоря заставить сказать о бывшей жене хоть одно дурное слово. Нет, только «моя подруга», «моя Мотя» – и не иначе. Он видел, как мимо окна на «половину» бывшей супруги захаживали мужчины и оставались на ночь. Сын «благоверной» иногда среди ночи стучался к соседу и просился переночевать, потому что гости часто пели и танцевали под громкую музыку до утра. Игорь жалел одинокого мальчугана, всегда с радостью оставлял у себя и подолгу читал ему сказки, оберегая сон.

Как он и сказал при знакомстве, источников доходов у Игоря было несколько и все какие-то малонадежные, если не сказать призрачные. Например, его иногда звали в оценщики антикварной мебели, картин, букинистических изданий. В кругах антикваров обеих столиц его мнение высоко ценилось. Он профессионально реставрировал старинные вещи, иконы и даже часы. Иногда выезжал с экспедициями от музеев, а бывало – в командировку от Центра реставрации имени И.Э.Грабаря. Он не мог отказать знакомым, когда те обращались к нему с просьбой, но быстро «перегорал» и с трудом дотягивал до конца работы. Корпеть месяцами над каким-нибудь предметом старины – это не для него. Созерцатель!..

Однажды во время одной из командировок в Ново-Афонский монастырь с ним случилось нечто очень важное. Игорь встретил женщину и впервые в жизни полюбил. После обманов, истерик и махинаций жены, а также после общения с тысячами эмансипированных женщин, он встречает её. Необычную женщину, странную, как он сам. В длинной юбке, с воротником блузки под горло, тихую, с двумя детьми и светлой печалью в огромных карих глазах. Во время грузино-абхазской войны она потеряла мужа и родителей. Жила на копеечную зарплату и тем, что выращивала и продавала на рынке со своего участка земли.

Там, на Ново-Афонском рынке, они и встретились. Игорь заглянул сюда выпить кофе, по которому соскучился. А так же коллеги-реставраторы попросили купить вяленой рыбы к пиву, по которому соскучились они. Он медленно расхаживал вдоль торговых рядов, чувствуя неуклонное расширение сосудов и приятное кофейное послевкусие, высматривая рыбу, которой почему-то не было. Порой Игорь останавливался, чтобы полюбоваться видом на монастырь, стоявший чуть ниже и похожий отсюда на пасхальный кулич, облитый розовой глазурью, окруженный свечами темно-зеленых кипарисов. Смотрел на ярко-синее море. Поднимал глаза к горячему небу и разглядывал прозрачные белесые облака, быстрых ласточек, медленных орлов, седые вершины гор, и по-кошачьи жмурился от солнца. От торговых рядов к нему тянулись десятки дочерна загорелых женских рук. Его зазывали гортанными голосами энергичные горянки – и вдруг…

…Она стояла тихо, как тонкая березка среди высотных пальм и хищных лиан, и кротко смотрела на покупателя большими глазами. Игорь остановился, как громом пораженный, и долго смотрел то в эти застенчивые глаза, то на лиловый инжир, оранжевую хурму, две пластиковые бутылки с красным домашним вином, то на её опущенные тонкие руки с золотистым загаром. Он долго не мог совладать с голосом, чувствуя как подгибаются колени, а пальцы рук мелко дрожат. Пропали внешние звуки, движения, запахи. Вся огромная вселенная, которую вместил в себя Игорь Беклемишев, в тот миг сосредоточилась в глазах этой тихой молодой женщины, хрупкой, как девочка-подросток.

– Сколько?.. Сколько всё это стоит? – наконец, хрипло спросил он, обведя рукой товар.

– Триста… Нет, двести рублей, – едва ли не шепотом ответила она.

Он достал из кармана куртки пятисотенную купюру и протянул ей:

– Без сдачи. Как у вас говорят: под расчёт.

Она смутилась, обрадовалась, аккуратно уложила бутылки с вином и нежные фрукты в два пакета. Он взял их, и вдруг – будто вихрь пронесся в голове. Он осмелел, тряхнул головой и сказал:

– Простите, ради Бога. Можно я вас провожу?

– Можно, – тихо сказала она, опустив глаза.

На веранде её дома играли сыновья, с удивительными, не по-детски грустными глазами. Мальчики говорили с ним на чистом русском языке совершенно без акцента, а между собой, то ли по-грузински, то ли по-абхазски. Они чинно отужинали вчетвером кукурузной мамалыгой с перчёной солёной фасолью. Мальчики вежливо попрощались и без капризов ушли в спальню. И только вдоволь налюбовавшись сверкающим морем, мужчина и женщина заговорили между собой, и он услышал, наконец, её имя: Лидия. Тихая женщина работала учительницей русского языка и литературы. Они в двух словах рассказали друг другу о своей жизни, потом читали стихи, но больше молчали. И в этом молчании двух подобных людей таилось столько таинственного смысла, столько нерастраченной любви и нежности!..

Всю дорогу домой Игорь повторял это сладкое и душистое, как вино; напевное, как песня из детства; родное до боли в сердце, самое красивое имя на земле – Лидия. Теплой ночью он сидел в своей комнатке в продавленном старом кресле, слышал похрапывание хозяина-армянина за стеной, смотрел на алмазную звездную россыпь по черному небу, спускался к морской воде, садился на теплый камень, погружал ноги в шипящую пену и снова повторял это сладкое имя – Лидия.

На следующий день она спросила, как же случилось, что такой красивый, умный и добрый мужчина до сих пор не встретил свою половинку. Игорь тогда рассказал свою историю. Как-то давным-давно родители привезли его в Гагры. Ему быстро надоела курортная жизнь. Раздражала шумная, вечно жующая и пьющая компания. Утомлял переполненный пляж, многолюдье, наглые усатые мужчины, кокетливые томные женщины, влажная липкая жара… Он часто сбегал на море, уединялся в потаенном месте, в расщелине отвесной скалы, на крохотном пляже, что подальше от галдящей потной толпы. Там в уютной тишине под мерный плеск морской волны читал, купался, часами любовался морем и небом.

И вот однажды пришел он встречать закат солнца и на своем любимом потаенном месте увидел девочку. Сначала он разозлился и хотел прогнать ее, но, приглядевшись, отложил свое намерение. Девчушка вела себя примерно так же, как он сам: сидела почти неподвижно, устремив восторженный взгляд на линию горизонта, где в это время пылающее солнце опускалось в багровое море. Ее хрупкая фигурка в необычно длинном платье почти растворилась в сиянии заката и девочка казалась невесомой, как летящая птица, как тихая песня, как струя теплого ветра.

Юноша тихонько подсел рядом. Теперь они оба зачарованно смотрели на это красивейшее действо – закат солнца. После того, как солнце скрылось за линией горизонта, еще не меньше часа его золотистые отблески освещали небо. Игорь осмелел, насколько смог успокоил грохочущее сердце и заговорил с девочкой. Она не разозлилась, не прогнала его, не стала кокетничать или дичиться, наоборот – заговорила с ним легко и непринужденно, как со старым знакомым. За какие-то полчаса Гоша понял, что влюбился насмерть, что эта необычная девочка и есть его вторая половина – ведь они так подходили друг другу. Гоша набрался смелости и сказал об этом. Девочка помолчала немного, низко опустила голову, закрыв личико занавеской каштановых волос и смущенно согласилась – она чувствовала то же самое. Еще три вечера провели они вместе на берегу моря – и родители увезли её домой. Внезапно. Просто однажды вечером он пришел на своё потаённое место, а её там не было. Осталось только имя – Лидия. Остались только самые светлые воспоминания и ноющая боль в груди.

Лидия слушала рассказ с широко распахнутыми глазами. После того, как погас последний звук последнего слова, наступила тишина, которую нарушал только ритмичный плеск пенистой морской волны, едва различимый шелест ветра в листве старого ореха и далекое стрекотание цикады.

– Так это был ты, – прошептала она. – Игорёк, дорогой ты мой, дня не было в моей жизни, чтобы я не вспоминала о тебе. Только тебе по ночам я рассказывала о своих бедах и радостях. Только ты меня всегда понимал и любил, хоть и не был рядом со мной.

– И я тоже… Теперь ты понимаешь, почему… Впрочем, ты всегда всё понимала.

А потом он вернулся домой, и были письма. Много писем! Они летали между Игорем и Лидией, как белые почтовые голуби. И ежегодные встречи во время командировок Игоря или отпусков. Они так же сидели на веранде её старого скрипучего дома, смотрели на ласковое море и большую часть времени молчали.

В ту пору, когда мы с Игорем познакомились, сыновья Лидии выросли, переехали в Адлер и устроились на работу в строительную бригаду. Игорь понимал, что им нужны деньги: мальчикам на жилье, Лидии на ремонт дома. И в это самое время, когда Игорь пытался найти деньги, или хотя бы занять, бывшая жена Игоря решила его… продать. И это не в переносном, а самом прямом смысле этого слова. Один из её ухажеров, выслушав историю отношения супругов, попросил устроить ему встречу с Игорем. Встреча состоялась.

В комнату Игоря вошел вальяжный господин в дорогом костюме, седой, но подтянутый, и представился: Макс. Он рассказал, что некий закрытый клуб весьма солидных мужей ищет одиноких мужчин для одной увлекательной игры. Правила её просты: есть охотник, и есть жертва. Охотник выслеживает жертву и убивает. С жертвой заключают договор, выплачивают сто тысяч долларов и пока всё. Потом, когда-нибудь, потенциальную жертву переводят в разряд активных, на неё выводят охотника – и начинается настоящая охота с обязательным летальным исходом жертвы. Но у каждого охотника есть только две попытки. Если вторая попытка будет неудачной, жертва отпускается на свободу. Значит, не судьба!

Разговор с Максом быстро утомил Игоря, поэтому он обрадовался, когда перед ним появился толстый договор и авторучка. Без лишних слов Игорь подписал договор и получил на руки десять пачек долларов. Солидный гость сфотографировал Игоря, вежливо откланялся и ушел. «Что они о себе возомнили? – проворчал Игорь, захлопнув дверь за незваным гостем. – Только Господь Бог волен решать, сколько кому жить и у кого пора отнять жизнь, а кому ее продлить. О, несмысленные галаты!..» Через пять минут появилась бывшая жена Матильда, устроила истерику и забрала себе половину денег: имею право!

Остальные пять пачек долларов Игорь обменял на рубли и отправил через отделение Сбербанка Лидии. Через несколько месяцев, в одном из писем она сообщила, что купила половину дома в Адлере сыновьям и подремонтировала свой домик у моря. Сделала всё это и… заскучала. Теперь у Лидии остался только он, Игорь, его ежегодные приезды и его письма.

Как известно, в России всё хорошее – светлое, доброе, вечное – произрастает из тысячелетних корней отеческих православных традиций, а всё дурное приносится с расхристанного Запада и раздраконенного Востока. Со времен опальных шестидесятников, в период так называемой оттепели в недрах нашего народа появились люди, которые готовы по-обезьяньи всё без разбору копировать у Запада. Одним из каналов такого заимствования «из всех искусств для нас важнейшим является кино».

Василий был прав, когда указал источник новомодной «игры» – американский фильм «Hard Target» – «Трудная мишень», вышедший на экраны в 1993-м году. Там героический герой Жан-Клодт Ван Дамма – Ченс (по-русски, «шанс») в напомаженных кудряшках, тугих джинсах, плаще с разрезом – помогает найти убийц отца Наташи Биндер в исполнении очаровательной Янси Байтлер. Им противостоит преступная группировка под началом мистера Фушона, гениально сыгранного Лэнсом Харрисоном. За полмиллиона долларов этот маньяк с ужимками аристократа устраивает богатым скучающим клиентам охоту на живых людей. «Это как наркотик – убить себе подобного. Игра стоит свеч!»

У мистера Фушона (fаuchon – коса), который косит людей как старуха-смерть, есть на подхвате доктор с фамилией Мортон (mort – смерть) – он подписывает липовые свидетельства о смерти. Имеется, конечно, трудовой коллектив головорезов, следящих за соблюдением правил игры, под управлением Пика Ван Клиффа, сыгранного Арнольдом Вослоу одними губами и глазами («Я не злюсь. Я же профессионал!»). Режиссер фильма Джон Ву виртуозно использует приёмы кино для смакования жестокости: съемки драк и погони рапидом, стильную одежду и фигуры главных героев, автомобили, мотоциклы, вертолеты, лошадей, голубей, оружие всех видов, море огня, пейзажи Нового Орлеана и много-много клюквенного сока, изображающего кровь. Разумеется, великолепен и сценарий, где каждая фраза так и просится для надгробной эпитафии: Фушон клиенту: «Мистер Зенан, это Новый Орлеан, не Бейрут», а потом ворчливо: «Лучше бы он на рыбалку поехал», Ченс замогильным голосом – свежеубиенному бандиту: «Прости, что продырявил рубашку!» или, скажем, его же ностальгический вердикт над телами поверженных бандитов: «А раньше этот район славился гостеприимством».

Американский китаец Джон Ву расстарался вовсю. Голливуду, по уши залитому кровью с осколками раздробленных костей, пришлось даже на треть сократить сцены насилия. Перестарались, маэстро, это вам не Гонконг, джентльменам к лицу перед убийством вежливо знакомиться с потенциальной жертвой. Да и не слишком ли – четыре каскадера со сломанными шеями для единственного трехсекундного удара Ченса по голове несущегося мотоциклиста! Какие деньги ушли на медицинскую страховку! Китаец, скрипнул зубами, но стерпел – остальные-то две трети экранного времени остались, и даже в подрезанном виде фильм сумел угодить всем любителям остренького. Ву сочетал в своем кино пресыщенный разврат Запада с утонченной кровожадностью Востока. Юный зритель наслаждался замедленными ударами Ван Дама, волнующей красотой Янси Байтлер, рёвом мощных двигателей мотоциклов и джипов, стрельбой по живым мишеням из арбалета, ужасом в выпученных глазах убегающей жертвы – все это под убойную электрическую музыку Грэма Рэвела и жизнерадостные песни «Криденс»…

Но кое-кто из тех зрителей, что постарше, разрабатывал совсем иные пласты фильма. Этот некто отмечал, конечно, про себя профессионализм трюков, но более пристально наблюдал еще и за исполнением на салонном рояле мистером Фушоном «Аппассионаты» Бетховена. Его не могли не заинтересовать слова: «Новый Орлеан, Рио-де-Жанейро, Югославия, почему бы и не в России? Восточная Европа – там мы сможем работать годами».

Верно! Этим внимательным зрителем оказался тот самый вальяжный господин, который называл себя Максом. Он владел закрытым элитным клубом для очень богатых господ, девизом которого был слоган: «Для нашего клиента мы сделаем невозможное!» Макса увлекла услуга, описанная в «Трудной мишени». Он даже постелил в своем кабинете огромный бежевый ковер, в центре ковра разместил старинный рояль и разучил опус № 57 Бетховена, который раньше ассоциировался у него с Лениным: «Люблю «Аппассионату»! Изумительная, батенька, нечеловеческая музыка!»

Когда Макс объявил членам клуба о новой экстремальной услуге, господа пришли в восторг. Ведь они уже по несколько раз просмотрели фильм и были от него без ума. Словом, недостатка в клиентах не было.

Бывали, правда, и недоумения. Однажды, например, ворвался к нему нервный, но очень важный клиент.

– Макс, ну вы что, совсем за любителя меня держите? – возмущался Эдуард, рассматривая фотографию и несколько строк характеристики Игоря Беклемишева на обороте. – Мне бы, как в «Hard Target», опаленного войной спецназовца или хотя бы ветерана Чечни или Афгана.

– Думаю, Эдуард, вы еще в полной мере не оценили кандидатуру, – медленно, чуть не по слогам, произнес Макс, небрежно играя на рояле «Аппассионату». – Наш психолог считает его самой, что ни на есть, трудной мишенью. Словом, узнаете всё сами. – Саркастически улыбнулся и полушепотом добавил: – Впрочем, если это парень окажется вам не по зубам, мы подберем вам кого-нибудь полегче. Но это будет уже другой контракт с другой предоплатой.

– Нет уж! – произнес охотник. – Я теперь его из принципа в три дня сделаю.

– Удачи! И прошу не забывать, согласно контракту, у вас только две попытки в течение месяца. В случае провала второй попытки мишень выбывает из списка жертв. Мы же гуманисты: значит, не судьба!

– Я в деле! – рявкнул Эдуард и выскочил из кабинета.

– Лучше бы ты, дружок, на рыбалку поехал, – устало проворчал ему в спину владелец клуба.

Итак, Макс передал Эдуарду фотографию Игоря, его приблизительные данные – и началась игра. Охотник Игорю достался такой, что шансов выжить у него просто не было: умный, агрессивный, удачливый бизнесмен, в хорошей спортивной форме, меткий стрелок. К тому же, он через друзей имел личный вход в секретную базу данных, где без труда нашел Игоря и приступил к выслеживанию.

Согласно статистике, каждый миллион тонн угля, добытый из недр земли, стоит двух человеческих жизней. Спрашивается: сколько необходимо уничтожить людей для присвоения миллиона долларов? Такой статистики нет, во всяком случае, официальной. Можно, конечно, разделить сумму миллионных состояний на количество убитых людей за искомый период и получить что-то вроде один человек на шестьдесят миллионов. Но разве можно учесть в этой арифметике тех, кого уволили за честность, нежелание покрывать воровство, убивать себе подобного? Такие «реликты» тихо-мирно прозябают на сто долларов в месяц, незаметно спиваясь от тоски и безысходности. Или взять их семьи, которые доживают в нищете и умирают не в положенные Богом 70–80 лет, а средне-статистические 52 года? Если на чашу весов положить все причины умирания, то скорей всего, статистика с добычей каменного угля повторится.

Эдуард Борисович Бурунов, как известно, уважал расчет, поэтому с самого начала своей капиталистической карьеры записывал количество уничтоженных им человек. Еще до отмены шестой статьи Конституции СССР, закреплявшей главенство КПСС, Эдик учился в подпольной школе каратэ. С появлением первых кооперативов он в восемнадцать лет открыл свой первый клуб каратэ. Среди учеников преобладали будущие и настоящие бандиты. Там он сколотил свою первую группу и стал отнимать бизнес: узнавал, кто процветает, приходил и отбирал. То есть, все продолжали работать, но уже не на себя, а на него, Эдуарда. Но очень быстро ему стало скучно – поговорить же не с кем.

Тогда открыл он собственное стрельбище и выбрал из трех десятков стрелков трех снайперов, с которыми было о чем поговорить. Это были ребята начитанные, со своей волчьей эстетической философией. Отныне он приезжал на «стрелку», вонзал холодный взгляд в переносицу бригадира, объявлял, что его противники под прицелом снайпера и спокойно выставлял требования: миллион долларов «за беспокойство» и никогда ему на глаза не попадаться. Следовал щелчок пули в сантиметре от ноги старшего бандита, что делало противную сторону предельно покладистой. Только однажды не в меру горячий горец возмутился – и тут же рухнул с простреленным виском. «Кто еще против?» – спросил Эдуард, с любопытством разглядывая присмиревших бандитов. Коллеги убиенного оценили серьезность Эдуарда и через неделю в указанное место безропотно принесли чемодан с деньгами, принеся самые искренние извинения.

Дважды на Эдуарда устраивали охоту, и дважды он оставался невредимым. В ту же ночь его люди уничтожали не только заговорщиков, но всех подельников и родичей «заговорщиков» – эта расчетливая, безжалостная жестокость отрезвляла всех противников. Его стали бояться, ему отдавали всё, только бы не спровоцировать побоище. Так довольно скоро он встал во главе собственной финансовой империи. Подводя годовой итог, Эдуард подсчитал, что за каждый миллион он в среднем платил 0,34 человеческой жизни. «Не так уж и много», – сухо констатировал он.

А началось всё это, пожалуй, с собаки. Даже не собаки, а так – собачонки, размером чуть больше крысы, на тоненьких трясущихся ножках. В то время Эдику было чуть больше десяти лет. Как-то в соседнем дворе сзади, где-то у самых его сандалий, резко и громко гавкнула псина. Мальчик испугался и побежал, собачка – за ним. Эдик бежал на глазах детей и взрослых и кричал изо всех сил. Заскочил в свой подъезд, захлопнул дверь и только тогда решился посмотреть сквозь грязное стекло наружу. Крохотная собачка кругами бегала под дверью и тявкала, а люди – ему показалось, что их было очень много – смотрели ему вслед и… смеялись. Эдик почувствовал себя трусом и слюнтяем.

Всю следующую ночь мальчик не спал. В его голове чередовались сценарии мести, один другого страшней. Той ночью мальчик выжег в своей душе всё доброе и светлое. Той ночью Эдик несколько раз произнес страшные слова: «Я душу свою продам за то, чтобы стать сильным». В ту ночь мальчик решительно вошел в широко распахнутые врата ненависти.

А утром он чистил зубы и взглянул на отражение в зеркале. Вроде бы ничего там не изменилось… Разве только глаза. В черноте зрачков, поселилась холодная расчетливая злоба.

Он занялся поиском человека, который научил бы его драться. И вот первая удача – на соседней улице он обнаружил табличку военно-спортивного клуба, где учили стрелять и драться. Тренер обучался боевым искусствам в тибетском монастыре, тренера подкупил новый ученик необычайной собранностью, абсолютным послушанием и спокойствием юного мудреца.

В то лето он сменил школу, как бы отрезав свое прошлое, а через полтора года Эдик встретил девочку из старой школы. Девочка нравилась всем мальчикам, нравилась и Эдику. Он даже однажды набрался смелости и пригласил её в кино, и она согласилась, и он был тогда на седьмом небе от счастья. Девочка вспыхнула, увидев его, но поговорила с ним с минуту и сникла. Девочка не узнала прежнего Эдика, её будто парализовал его холодный взгляд. В глубине его зрачков таился холод. Девочка убежала, не оборачиваясь, а если бы оглянулась, её бы опалил взгляд кобры перед убийственным броском.

Эдика стали бояться все, даже учителя и родители, что ему очень нравилось. У него не стало друзей, и это его не смущало. Он шел к своей цели, он чувствовал сопутствующую удачу, предвидел свое успешное будущее – и это заставляло его холодное сердце возбужденно биться.

Однажды мальчишки из соседнего двора натравили на него добермана. Эту породу на западе называют не иначе как «собака-убийца». Злобно рыча, пёс подлетел к Эдику. Мальчик даже не шевельнулся и лишь в последнюю секунду выставил ребристую подошву ботинка, в которую со всего размаху влепилась морда черного пса. Эдик наступил на собачье горло, чуть склонился и внимательно наблюдал, как стихало дыхание, угасали глаза, дважды по гладкой шерсти прокатилась судорога… Мальчишки, натравившие пса, кричали из-за угла: «Не убивай его, пожалуйста!» Эдик отнял ногу. К животному вернулось дыхание, в полуоткрытых глазах появился блеск. Пёс приподнялся на крепких лапах, нерешительно оглянулся, заскулил, сел и уставился на человека, который медленно тянул руку к его загривку, неотрывно гипнотизируя жестоким взглядом. Пёс наклонил голову к земле, не спуская глаз с человека. Эдик схватил собаку за холку, встряхнул и тихо сказал: «На кого ты прыгнул, щенок! В следующий раз раздавлю как червя».

С того дня черный пёс сидел за углом дома, напряженно ожидая, когда откроется дверь третьего подъезда. И как только появлялся Эдик, пёс подбегал к нему на полусогнутых и сопровождал, заглядывая в глаза. Но лишь мальчик доходил до арки в соседнем доме, за которой начинался многолюдный бульвар, собака слышала короткое «домой» и послушно убегала прочь.

В тот вечер Игорь принимал гостя. К нему зашел на огонёк старый знакомый, бывший чиновник, которого еще на заре перестройки выгнали с работы за пьянство и прогулы. В стране уже несколько раз сменилась власть, социальный строй и общественно-экономическая фармация, а Славик по-прежнему пьянствовал и прогуливал, последние пару лет в должности дворника. Их встреча проходила по наезженному плану: Игорь читал стихи, показывал выдержки интересных фильмов, рассказывал что-либо занимательное, а Славик слушал, пил, закусывал и снова пил. Расстались они как всегда за полночь.

Утром Славик работал на крыше дома номер три и страдал от мук похмелья. Когда он со стонами, вытьём и рычаньем заканчивал долбежку пудовым ломом огромной глыбы льда на коньке крыши, в его несвежей голове пронеслась мысль об ограждении. Дело в том, что прежде чем сбивать лёд и снег с крыши, по технике безопасности полагается оградить место падения стойками с натянутыми канатами и предупредительными табличками. Славик знал об этом и обычно соблюдал правило. Только не сегодня, когда в голове пульсировала острая боль.

В это самое время к дому номер три подходил Эдуард с бельгийской снайперской винтовкой в чемоданчике. Предыдущим вечером он выбрал для засады пустующий чердак этого купеческого особняка: из слухового окна отсюда хорошо просматривался дом напротив, в котором жил Игорь. К тому же здесь имелся пожарный выход во двор, откуда легко выйти незамеченным. Охотник хорошо подготовил операцию, он действовал, как настоящий профессионал. Так, он легким шагом подошел к парадной двери, протянул руку, чтобы открыть её – и на него сверху свалилась глыба льда. Охотник потерял сознание и рухнул, как подкошенный.