Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая"

– Деньги обесцениваются, но как при этом выживают актеры – их ставки меняются? – нарушил я молчание.

– Пока – нет. Думаю, что они всё-таки будут изменены. У нас для чего печатают деньги? Для того, чтобы сунуть их как-то в зубы массам – ну, а насколько хватит запасов, на сколько хватит средств, которые с Запада пришли? Сколько людям удастся вытянуть из чулка? Над этим они сейчас, видимо, серьёзно работают. Они это тоже понимают прекрасно…

Они. Это слово приходится слышать всё чаще и чаще.

Они – и мы. Как раньше. «Они«– это кто? Что это – камарилья околоправительственная? Банкиры? Кто «они«?

– Они, как говорил Андрей Платонов, – «неведомые люди«. На самом же деле – ведомые. Может быть, я опять сужу с каких-то крайних позиций? Вот, я даже у тебя в «Панораме» прочитал, что коммунисты, вроде бы, не те, они уже тоже ближе к социал-демократам…

– Действительно, есть такая точка зрения – её иногда высказывают и наши авторы.

– Эта точка зрения, к сожалению, очень распространена. Вот, говорят, и Зюганов уже не тот, и другие фигуры. Мне кажется это глубочайшим заблуждением, причем, наиболее опасным: либералы Запада испытывали его еще и в те, советские годы. И всё из-за чистого непонимания, что есть вообще коммунист как таковой. Разговор о том, что они, коммунисты, мол уже не те, годится лишь пока коммунисты не пришли к власти. До этого они будут гибкими или железными – какими угодно. Они будут перекрашиваться в социал-демократов или будут называться иначе, но это сути их не меняет. Потому что для них цель всегда оправдывает средства.

– На пути к власти?

– Да, на пути к власти. Но как только они приходят к власти, выясняется, что они как раз те… Те самые, которых мы знаем.

– Сейчас-то они не у власти. Меня же интересует кто, по твоему мнению, «они«– те, кто тасует всю эту колоду? – настаивал я. Мне показалось, что меня Марк просто не услышал.

– Хотя этот этап, собственно, для матушки-России, может быть, стратегически необходим: с 70-ю годами, которые страна прошла с коммунистами, нельзя расстаться в один прекрасный день. Это какое-то благодушие так думать. Потому что ничего не получилось у демократов – все их реформы были половинчатые. Основополагающие вопросы ведь так и не были решены. Почему Чубайс не смог удержать ситуацию? Да потому что, скажем, земельный рынок так и не сложился. Стала земля собственностью людей? Нет!

И дело не в Чубайсе или Гайдаре, на которых сыпятся со всех сторон и продолжают сыпаться обвинения в том, что случилось… А я говорил и говорю: всё, что в России произошло лучшее, произошло при Егоре Тимуровиче Гайдаре – благодаря его личному пониманию и благодаря его команде. А больше ничего реального не произошло. Вся эпоха Черномырдина была, по сути дела, эпоха влияния на Черномырдина, была поисками того, как обучить этого «красного директора». Что-то по этой части получилось позитивное, что-то не удалось.

Но самое страшное – не произошло единения всех демократических сил перед лицом красной опасности. Вот в этом смысле я и «Яблоко» виню, и другие силы, которые не посчитали для себя возможным объединиться – и потому сегодня очевидно такое «покраснение» «Яблока». Это абсолютно объективный процесс: не участвуя в реалиях последних лет, исключая себя из них, мы получили то, что имеем – половинчатость реформ.

– Саша тебя спросил, кто сейчас тасует колоду, в чьих она руках? – Таня, внимательно слушавшая монолог Марка, не забыла мой вопрос.

– Кто – «они»? – повторил его я.

– Пока еще не коммунисты, – быстро и вполне уверенно ответил Розовский.

– Кто всё же стоит за Ельциным? – настаивал я.

– А почему – за Ельциным? Я ведь не о Ельцине говорю… – Марк переводил взгляд с меня на Таню и снова на меня.

– Ну, хорошо, мы говорим о правительстве Примакова, – согласился я.

– Так кто привел к этой ситуации? – повторила Таня.

– Ты же знаешь всё! – вспылил Марк. – То же «Яблоко» выдвинуло Примакова. Кто приходит? – Маслюков, Геращенко. Вот кто будет ворочать страной на этом этапе!

– Ну, не Явлинский же привел Примакова, – возразила Таня.

– Он и привел! – продолжал настаивать Марк. – Он его выдвинул. Другое дело, что он сам ушел в сторону, его не допустили к пирогу.

– Так он же не из команды Ельцина! – Таня испытующе, как экзаменатор, смотрела на мужа, ожидая его ответа.

– Я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь! – снова вскипел Марк. – Кто – «они»? Они – это выкормыши КПРФ. Другое дело, что они боятся сейчас схватить эту власть. Ведь за нее придется отвечать. Они прекрасно понимают, что им ничего не удастся в конце концов. После гиперинфляции есть единственный выход для России – это диктатура. Спасением от гиперинфляции будет только диктатор.

– И у тебя уже есть кандидатура? – спросил я полушутя.

– У меня? Я думаю, не у меня, а у них! Они могут на это претендовать. Если это будет прокоммунистический диктатор, то, конечно, появится и цензура, и тогда появится сразу всё остальное. И будет объявлено чрезвычайное положение – а тогда возможность гражданской войны возрастет в тысячу раз, потому что для России другого пути не будет, как сделать исторический выбор. Вот вы сегодня получили коммунистов, которые берутся исправить положение. Вот вы сегодня напечатали деньги, а этих денег не хватило…

Другое дело, что Запад может опять оплатить расходы их Политбюро. Если Запад и на этот раз, просто испугавшись бряцания ядерными ракетами, скажет: давайте дадим, чтобы они там свели концы с концами, не дай Бог, в голодном угаре не совершили бы каких-то поступков в своём духе… – Марк оборвал сам себя, закашлявшись.

Кому давать?

– Запад, может, и дал бы, он теперь не знает, кому давать, – возразил я, воспользовавшись паузой. – Ты же знаешь: всё, что давалось, шло мимо и никогда не достигало цели. А теперь Запад перестал «давать». Я не думаю, что сейчас так легко получить у него деньги.

– Запад и не должен давать, – согласился Марк. – Сейчас-то кому он будет давать? Политбюро, скрытому Политбюро. Кто будет распределять эти деньги? – они же.

– Ты всё же видишь вероятность гражданской войны?

Этот вопрос мне приходится слышать чаще и чаще – но я не знаю на него ответа. И я не знаю, кому этот вопрос можно было бы переадресовать… А что ответит Марк?

– Я говорю следующее: если гиперинфляции суждено быть, то выход из нее – диктатура. А диктатура очень легко может привести к кровавой ситуации. Диктатура бескровной не бывает, – повторил Розовский.

– У нас здесь популярна такая точка зрения – да и не только здесь, пришла она как раз из России: народ там настолько от всего устал, настолько проникся апатией, что поднять его на гражданскую войну вряд ли возможно, – говоря это, я имел в виду корреспонденцию наших московских авторов – их заметки пришли совсем недавно и были ещё у меня на столе.

– Дело вовсе не в апатии. Просто нет идеи, которая способна охватить весь народ. Что же касается националистической идеи, которая сегодня претендует на место коммунистической, то коммунистические идеологи работают над тем, чтобы срастить националистическую идею с самыми вонючими догмами коммунизма. Эта опасность – может быть, самая страшная, потому что это есть тот самый национал-социализм фашистского типа, который спасителен для умирающего коммунизма.

– Марик, – спросил я, выждав минуту, в течение которой мой собеседник, задумавшись, молчал, – кроме коммунистов там возникло множество совсем мелких партий. Но ведь опыт показывает, что и поначалу крохотные группы могут выдвигать лидеров, становящихся диктаторами. Ну, к примеру, к национал-большевикам Лимонова люди серьезно относятся?

– Лимонов – одаренный писатель художественного типа. Он в моих глазах – типичный такой «достоевский мальчик»-разрушитель, но вся его игра в политику не более, чем жалкий авантюризм. Конечно же, есть всегда «духовный люмпен«, который, не разбираясь ни в чем…

– Идет за ним?

– Ну, кто там за ним идет? Это вождизм смехотворный. Для меня он клоун в не меньшей степени, чем Жириновский. Жириновского сделало КГБ и сделало сознательно – для того, чтобы забрать электорат у коммунистов, опять же в борьбе за власть. А электорат Лимонова – жалкая кучка… Как писателя я готов воспринимать его – хотя у меня есть к нему и как к писателю «гамбургский счет», на который он не тянет. Более того, когда он был московским поэтом из андерграунда или даже нищим эмигрантом в Нью-Йорке, он был гораздо интереснее.

А человек, который хватается за оружие, едет для рекламы на войну – такой человек вызывает у меня просто хохот. Он для меня – Хлестаков. Репетилов пополам с самим Лимоновым. Поэтому я смотрю на него как на некий художественный тип. Это такой сумасшедший всплеск, сдвиг по фазе, который, наверное, тоже имеет социальные причины. Это явление можно как-то объяснить. Но, с точки зрения большой политики, он абсолютно пустое место.

Очень много «Почему»

– Вернёмся к проблемам культуры, – предложил я. – Репертуарный театр, как мы уже говорили, – чисто российский феномен, и, видимо, потому он существует, что его традиционно поддерживает государство. В такой же степени, как и российские толстые журналы – того же порядка феномен, и тоже существовали они при поддержке государства. С ними, правда, ситуация сейчас не очень…

– И это тоже большая беда наша. Более того, – там еще проявилась просто беспомощность менеджмента. Например, я, как читатель, с удовольствием покупал бы отдельные номера журналов, но они просто отсутствуют в розничной продаже. Может, этому причина финансовая, но на пути к читателю не преодолено нечто очень важное – расстояние. Прошлым летом, на отдыхе, я пошел в библиотеку и взял все толстые журналы за 2–3 года. Я стал взахлеб их читать и был потрясен, насколько они интересны – огромное количество и новых имен, и новой прозы, и изумительная публицистика!

Мощнейший интеллектуальный потенциал России в этих толстых журналах продолжает существовать, но если раньше каждый толстый журнал доходил до каждой интеллигентной семьи, и все, например, знали позицию «Нового мира» и знали, чем она отличается от позиции «Октября», то сегодня, по экономическим ли причинам, или по каким-то другим – этого нет. Если бы где-то в наших городах, хотя бы центральных, существовал единый способ распространения, это бы помогло толстым журналам прийти к массовому читателю. А так журналы не поступают в розницу вообще. Для того, чтобы купить журнал, я должен ехать в редакцию. Но у меня просто нет времени туда ездить!

– Раз у государства находятся какие-то средства для поддержки театра, почему не сделать то же с журналами?…

– Как Гоголь говорил: «Очень много эдаких почему». Я тебе скажу про театр – я выскажу свою идею, которую никому не высказывал: почему, бы, например не создать Общероссийский театральный банк? Банк, который будет называться «Театр». Ведь Газпром имеет свой банк. Я хотел бы понять: деньги, которые выделяются на театр государством, – как они доходят до театра? Ведь этого же не происходит – чтобы в один ход.

Вот, смотри: государство выделяет из бюджета ноль целых… словом какой-то процент на культуру. Дальше эти деньги идут частично в Министерство культуры, частично – в муниципалитеты, и каждая группа чиновников с этого процента живет. Но если бы существовал Театральный банк – может быть, мы оставались бы государственным театром, но знали бы, что сумма, которая нам выделена, она вот такая-то. И она есть на счете в Театральном банке. И мы, люди театра, можем этот счет контролировать, потому что этот банк – наш.

– Вот тут и возникает вопрос: артиста или тебя, режиссера, не поставишь руководить банком – там окажутся как раз те самые люди, что работали в закрывшихся сегодня банках. Со всеми вытекающими последствиями. И вытекающими из банка деньгами…

– Но делает же это Газпром! – заспорил Марк.

– Что такое театральное искусство – и что такое Газпром? – опять поддержала меня Татьяна.

– А всё же, интересно задаться этим вопросом, – настаивал Марк. – Вот сегодня я узнал, что одна театральная актриса, которая выступает здесь, в Лос-Анджелесе, взяла за своё выступление некую определенную сумму, весьма немалую. А надо было бы ей эту сумму через Театральный банк перевести, существуй он, – и это было бы справедливо в отношении всех и, возможно, выгоднее самой актрисе. Кстати, ошибочно думать, что русская культура убыточна. Где-то она убыточна, а где-то совершенно не продана, и где-то будет приносить доходы, и немалые…

– Мировой опыт свидетельствует как раз об обратном: культура всегда убыточна, она не может существовать без помощи государства.

– Нет, нет! – заспорил Марк, – это совсем не так!

– Если говорить о театре – всё же так, – настаивал я. – Другое дело – шоу-бизнес.

– И театр далеко не всегда убыточен. В моей практике создавались спектакли, которые вообще ничего не стоили, может быть, ни рубля – и имели и продолжают иметь бешеный успех и приносят доход. Поэтому подход должен быть индивидуальный, ведь искусство – явление единичное. Да, может быть, существует некая система координат, в которой нужно дать возможность развиваться самым разным проявлениям – и тот, кто будет проигрывать, пусть он, извините, и умирает. А зачем держать государству 700 театров одновременно, как это сейчас у нас происходит? Этот вопрос стоит на повестке дня.

В стране кризис, а на загривке у государства 700 государственных театров. И среди них театры-монстры, которые начинали не как мой театр, с нуля, с пустого места: он с пустыни поднялся и заслужил, выстрадал свой успех – а есть театры, которые находятся в полуразвалившемся состоянии: они просто пахнут мертвечиной, в них нет ничего кроме скуки и маразма. Но зато есть очень много званий, и очень много мраморных лестниц – они продолжают и будут продолжать требовать у государства невероятного. Значит, может быть, надо пойти по пути объединения некоторых театральных коллективов – и тогда театральной реформы не избежать.

– Но ведь может произойти при этом опять такое, что не того и не с тем сольют, не того разгонят? – заметила Татьяна.

– Это и есть самый сложный и болезненый вопрос перехода: но это не значит, что мы должны от него отмахиваться, – уверенно произнес Марк.

– А кто-то ставит этот вопрос? – поинтересовался я.

– Союз театральных деятелей имеет экономический отдел, состоящий из блестящих экономистов – вот они сидят, думают, разрабатывают и дают предложения. В Москве Лужков решает эти вопросы не так, как это решается в городе Омске и в Свердловске – а иногда, кстати, в провинции эти вопросы решаются гораздо успешнее, чем в центре.

Цирк – структура особая

– Как обстоит дело с театром в Свердловске – не знаю, а вот с цирком… Я недавно разговаривал с гостившим здесь Анатолием Марчевским. Известнейший клоун, сейчас он заведует цирком в Свердловске. Он рассказал, что там происходит. У них система Госцирка остается. «Мы, – рассказывал он, – сообщаем начальству, что нечем кормить зверей, а нам отвечают: ешьте их – зверей, то есть, мы вам ничем помочь не можем…»

– Цирк – это тоже особая структура. Я недавно слышал одну смешную историю про российский цирк. Оказывается, слону полагается в месяц ведро водки для успокоения его нервной системы. Ну, там она дается определенными дозами: водку разбавляют в определенной пропорции и в нужное время дают животному. Слон живет в неволе, и, когда надо, он находится в под шофэ, в полусонном состоянии. Короче говоря, тормозящий эффект какой-то возникает. Это знают дрессировщики.

Так вот, в одном городе замечательные труженики советского цирка не дали дозу слону, употребив его водку с большей, по их мнению, целесообразностью. В результате слон разбушевался, и его пришлось убить. Так что причина наших бед еще и в этом. «Воруют-с» на родине как раньше, так и нынче. Цирк же вообще очень специфическая область… Вот я сейчас в Эдинбурге был, там выступал российский цирк – такие фантастические номера показывал!

– Сейчас в международных цирковых программах очень много русских, – заметил я.

– Да, да. В «Цирке дю Солей», я слышал, выступает Юра Медведев из студии «Наш дом», мой актер, потом он был на Таганке, потом жил в Нью-Йорке и долгое время был безработным. Блистательно работают «Лицедеи»… Слава Полунин многие годы работал в «Цирке дю Солей»… Так что, есть номера мирового уровня. В Эдинбурге мы видели коллектив «Дерево» – живущая в Германии труппа из Петербурга. Там мимы, которые откололись в своё время от «Лицедеев»: они работают на европейском уровне и получают хорошие деньги. Так-то…

Розовский как президент России

Время приблизилось к 11 вечера. В ресторане остался только хозяин, терпеливо и с уважением поглядывающий на нас из-за дальнего столика. Пора было его отпускать.

– Марик, назови мне три генеральные идеи, которые ты попытался бы реализовать, если бы стал вдруг президентом России, – предложил я Розовскому.

– Ты шутишь?! Три генеральные идеи? – Марк расхохотался.

– Ну, если тебе трех не хватит – я соглашусь услышать и четвертую.

– Значит, так: первое – я объявляю чрезвычайное положение. И запрещаю КПРФ – на 70 лет.

– Это уже вторая?

– Нет, это все первая – в рамках чрезвычайного положения. Я хитрый! Запрещаю КПРФ как духовную правопреемницу КПСС и учиняю одновременно суд над коммунистической идеей, устанавливая по образцу Гавела запрет на профессию. То есть я говорю: члены КПРФ не могут занимать в государственном аппарате никаких должностей в ближайшие 70 лет.

– Все репрессивные меры ты хочешь провести в пункте первом своей программы?

– В связи с этим, – не слушая меня, продолжал, распаляясь, Марк, – я, конечно, разгоняю Государственную думу – но конституционным путем. Распускаю ее в связи с чрезвычайным положением до новых выборов, потому что она мешает мне проводить политику реформ. Дальше я начинаю осуществлять эти реформы. Я же их уже назвал сегодня. Главная реформа, которая не проведена, – это земельная. Я делаю землю объектом купли-продажи, а вместе с землей этому должна подлежать практически и вся недвижимость. Я устанавливаю статус домовладельцев. У нас же нет сегодня в России домовладения, как нет и самого капитализма.

– Многие опасаются, что в любой момент может начаться деприватизация… Ведь никаким актом не узаконена покупка той или иной недвижимости, жилья, например.

– Знаешь, как у нас: когда это не касается меня лично, тогда я читаю в газете про это. А когда ко мне приходят и отбирают мое, тогда я могу вспыхнуть и накуролесить черт-те чего. Так что, с собственностью – это очень важно! И третий момент – я очень резко провожу реформу военно-промышленного комплекса, который держит нашу страну, сидя на загривке.

Я подчиняю строгому контролю армию и все военные ведомства – их следует привести к определенному закону. Я распускаю всю военную промышленность, обезоруживаю нашу страну перед лицом врага, потенциального противника мнимого или выдуманного, и, тем самым, я освобождаю колоссальную возможность для создания рабочих мест. А вот дальше с группой экономистов я придумываю, как эти рабочие места создать и как действительно провести конверсию – но не мнимую, а настоящую.

В России много инженерных умов, которые смогут придумать, как на военном заводе сделать замечательную детскую коляску – не хуже, чем английскую какую-нибудь. В конце концов, можно украсть, как всегда, или попросить – и Запад нам предоставит эти технологии, для изготовления кастрюль и прочей ерунды. Ну, естественно, будет уточнение финансовой системы, взаимоотношение доллара и рубля. В порядке шутки: недавно я услышал анекдот. Армянское радио спросили, какая разница между рублем и долларом? Ответ звучал: ровно доллар!

– И ты ввел бы какие-то ограничения на валюту – или доллар свободно бы «плавал», отражая свою истинную стоимость?

– Ты же понимаешь, я не специалист, но поверь, у нас есть немало честных и грамотных людей, просто сейчас они не у дел… Они бы знали, как поступить с долларом, со всей нашей банковской системой. У меня всюду и всё бы решали специалисты. Вот тебе моя программа, которая сегодня кажется нам комичной. Но эту программу я написал бы на листочке бумаги в первые пять минут своего дилетантского пребывания на посту президента.

И поначалу привлек бы для исполнения её только одного профессионала по имени Егор Тимурович Гайдар. Я бы ему этот листочек показал и сказал: ты можешь это сделать? А он сказал бы: это я могу завтра, это я могу послезавтра, это я смогу в течение 500 дней, а это я могу в течение десяти лет.

Я бы ему поверил, потому что, повторяю, он профессионал высшего класса, и я бы дал ему всю полноту власти. Это первое. Ему – как человеку, уже однажды спасшему Россию в самый тяжелый её момент.

– А уже на втором этапе – по лозунгу Бахчаняна: «Всю власть – сонетам!» – подсказал я.

– А насчет сонетов у меня есть Юра Ряшенцев, он их напишет мгновенно. Так что я как президент буду в порядке. Кстати, Вагрича я с удовольствием пригласил бы оформить эти сонеты. Видишь – программа у меня есть!

– Сегодня я получил забавную рукопись и уже успел ее прочесть. Там обсуждается идея одного профессора из американского университета – как вывести Россию из кризиса на долгие годы, а может быть, навсегда: предлагается Америке купить у нее Сибирь. Причем, профессор утверждает: в России много симпатизирующих этой идее людей. И у него тут же приводятся выкладки: он рассказывает, сколько триллионов должны заплатить за эти земли, на что и куда они пойдут, и какая польза будет от этого России.

Этими деньгами, утверждает он, Россия сможет погасить все задолженности, восстановить промышленность, обеспечить работой миллионы людей и т. д. А Америке это выгодно, потому что одно только потребление товаров россиянами создаст в Штатах несколько миллионов рабочих мест. Всем выгодно, всем хорошо – но ведь не отдадите Сибирь! – со смехом заметил я. – Ну, ты же – не отдашь Сибирь?

– Нет, конечно! – тоже смеясь, ответил Марк. И сразу же стер улыбку. – Менталитет российский несколько иной… И этот профессор, сколько бы он ни придумывал своих утопий, он столкнется всё с тем же: «Да не нужны нам ваши деньги!», «Да подавитесь своими миллионами!»

Другое дело, что эту идею можно упаковать в любую обертку. В Нью-Йорке, как известно, пол-Манхэттена принадлежит японцам, если не больше, – слышал я. Так или иначе, но Америке это было бы выгодно, наверное. Вам, может, стоит пойти этим путем. Нормальным, цивилизованным. Если есть люди, которые могут инвестировать в Сибирь…

– Никто из американцев ни копейки не инвестирует в Сибирь до тех пор, пока там царит нынешняя власть!

Марк, видимо, другого ответа и не ждал.

– Ну, конечно, – я же говорю о том времени, когда не геращенки… Всегда нужно помнить, что Россия это не Остап Бендер, это – Корейко и это Шура Балаганов, чуть-чуть Паниковского и совсем мало, ничтожное количество остапов бендеров. Как только предложат: «Ну давайте, мы купим у вас Сибирь!«, у нас встанут сразу же миллионы людей и скажут – вы нам сначала верните Аляску за ту же цену, за какую у нас купили. Не веришь? Приезжай в Москву, поживи у меня, поговори с людьми. Кстати, квартиру я недавно сменил, место роскошное на самом Арбате…

– Марик, ты приглашаешь меня пожить в Москве после всего, что я от тебя услышал?!

Выходило, действительно, забавно – и мы рассмеялись. Беседа наша зашла в тупик – ни я, ни он новых идей не имели, а хозяин ресторана уже открыто дремал в своем углу. И мы оставили его гостеприимное место, чтобы на другой день встретиться за кулисами сцены, где Театр у Никитских ворот давал своё представление на радость русскоязычным жителям Южной Калифорнии.

* * *

Вот такой разговор произошел у нас с Марком Розовским – режиссером, актером, сценаристом, писателем. О театре? Да, и о нем. Но больше о том, что к искусству имеет, скажем, не самое прямое отношение. Разве что к театру абсурда – участниками которого стали сегодня, помимо своей воли, миллионы статистов. Надолго ли? Покажет время.

1998 г.