Текст книги "Ваших бьют!"

Я подошел к трюмо и посмотрел на себя в зеркало. После рассказа Серегина захотелось повнимательнее себя рассмотреть, чтобы убедиться, что со мной действительно все в порядке. Я сел на стульчик, уставился на свое отражение и очень огорчился, заметив сеточку морщин в уголках глаз, излишне сухие губы и совершенно некстати появившийся на щеке прыщик. Да и кожа выглядит излишне сухой. И пока я оттягивал веки, чтобы посмотреть, в каком состоянии находятся мои глазные яблоки, правая рука сама схватила что-то со стола, и я с удивлением обнаружил, что в ней зажат небольшой стеклянный пузырек зеленого цвета. Надписи уверяли, что внутри находится 50 миллилитров «100-процентного временного освобождающего увлажняющего лосьона». Я попытался понять смысл изречения, нашел, что это выше моих сил, и прочитал название торговой марки, предлагающей загадочное косметическое средство: «Эсти Лаудер». Значение второго названия я определил как «восхвалитель» и решил, что автор наверняка был знаком с выражением «сам себя не похвалишь, никто не похвалит». И пока я гадал, что может значить «Эсти», мои руки принялись наносить лосьон на кожу. Я словно со стороны наблюдал за их своеволием, пока не нашел в себе силы отшвырнуть пузырек, показавшийся мне в этот момент отвратительным, словно окоченевший мышиный трупик. Может быть, лосьон мне и не повредит, но кто поручится, что в следующий момент мои руки не начнут красить ресницы? Определенно «комната Барби» действует на мое сознание крайне негативно. Я вскочил со стула, отодвинулся подальше от трюмо и поинтересовался у сестер:

– Девочки, можно мне задать уже давно интересующий меня вопрос: что я тут делаю?

Близняшки переглянулись, видимо, мое странное поведение снова вызвало у них сомнения по поводу душевного здоровья их куратора, и осторожно уточнили:

– Здесь – это где? Если вы о территории Школы магии, так вас в качестве поощрения за удачно проведенную операцию по спасению Тимошки пригласили на ежегодный футбольный матч, на котором вы весьма отличились, за что и были атакованы взбесившимся оборотнем…

Понимая, что теперь девочки не остановятся, пока не расскажут мне всю историю, чтобы заполнить возникшие, по их мнению, в моей памяти провалы, я перебил:

– Нет, здесь, в этой комнате.

Лица девочек просветлели от осознания того, что их куратор не совсем потерянный для общества человек, и Варя радостно сообщила:

– Как что? Проходишь курс реабилитации после нанесенной тебе Грегором ужасной кровавой раны.

Поморщившись при упоминании «кровавой раны», я поинтересовался:

– А почему именно здесь, а не в обычной больничной палате с обычными стенами, нормальной мебелью и миловидным обслуживающим персоналом?

– Это и есть больница. А чем мебель-то не нравится? – ревниво спросила Варя, из чего я сделал вывод, что поселить меня в такой обстановке было ее идеей.

– Всем! – не стал я щадить ранимые детские души. – Я вам не кукла какая-нибудь. Я взрослый человек и не намерен…

Что именно я не намерен, я не успел сказать, так как дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетел довольный пожилой сухонький мужчина, радостно потирающий руки. Рукава его странного халата были, видимо, чересчур (по местной моде?) длинными, так как от самых подмышек были собраны в плотную гармошку и все время стремились соскочить с кистей. Встав посередине комнаты, он осведомился:

– Ну и кто у нас больной? Вы? – Его палец указал на меня (при этом рукаву удалось освободиться и не менее чем на полметра спрыгнуть с руки). – Вот и славненько. Как мы себя чувствуем?

Не дожидаясь ответа, он вновь вернул рукав на место и, приплясывая, приблизился ко мне, приказал открыть рот, высунуть язык, сказать «а-а-а», снять рубашку, пошевелить лопатками, присесть, вытянуть руки, коснуться пальцами носа и попрыгать на одной ноге. Пока я послушно выполнял все рекомендации, он не переставал подскакивать, повторять «чудненько» и потирать ладошки. После чего попросил меня сесть на стул, достал откуда-то из своего одеяния столовую ложку, чувствительно хлопнул меня ею по лбу, счастливо рассмеялся и, подпрыгнув, выбежал из комнаты.

– Это кто, мой лечащий врач?

Я в недоумении обернулся к девочкам и увидел, что они просто катаются от душащего их смеха по кровати, не в силах вымолвить ни слова. Слезы текли по щекам, красные лица свидетельствовали, что у них серьезные проблемы с дыханием, но редкие судорожные всхлипы позволяли надеяться, что девочки все-таки не умрут от нехватки кислорода. Когда до них дошел смысл словосочетания «лечащий врач», Варя, которой уже удалось сесть, выгнулась дугой так, что я испугался за сохранность ее позвоночника, снова рухнула на кровать и забилась в мелких конвульсиях. Ее сестра с выпученными глазами просто сползла на пол, с трудом выдавливая из себя:

– Алекса… Саш… не надо… ой не могу…

Я заволновался и уже собрался бежать за веселым старичком, когда за дверью послышалась тяжелая поступь шагов и низкий женский голос произнес:

– Катерина, опять у тебя Егоркин сбежал. Смотри, если ему, как в прошлый раз, удастся пациентов слабительным накормить, уволю.

Испуганный голос отвечал:

– Анна Сергеевна, ей-богу не знаю, как ему удалось выбраться. Я, как всегда, на два оборота дверь закрыла.

– А рубашку почему не завязала, у него же рецидив, за ним глаз да глаз нужен.

Затихающий голос Катерины предположил:

– А может, он сам освобождаться научился, помните, он же до больницы…

Мне так и не удалось узнать, кем был до помещения в стационар жизнерадостный дедушка. Вспомнив его ложку, я ухмыльнулся. Это надо же принять сумасшедшего за врача! Забавный экземпляр, именно такими эксцентричными субъектами изображают профессоров медицины, радеющих за свое дело. Немудрено, что я перепутал, хотя смирительную рубашку от врачебного халата я должен был отличить. Я приоткрыл дверь и осторожно выглянул в поисках доктора-самозванца, но длинный больничный коридор был пуст. Теперь то обстоятельство, что я нахожусь в лечебном учреждении, не вызывало сомнений. Конечно, обстановка выгодно отличалась от интерьера районной поликлиники наличием мягких диванов вместо протертых посетителями лавок, обилием на стенах картин, выполненных в мягких тонах, и кашпо с живыми цветами, но букет запахов различных лекарственных препаратов подтверждал принадлежность этого здания к Красному Кресту.

Я уже собрался вернуться к близняшкам за некоторыми разъяснениями, как в коридоре снова показался Егоркин. Он передвигался в своей излюбленной манере – потирая руки и припрыгивая. Удивляло только, что он появился не с той стороны, куда, насколько я мог судить по голосам, направилась строгая докторша с проштрафившейся Катериной. Я тихонечко закрыл дверь, подмигнул уже успокоившимся девочкам, согнал их с кровати и улегся, приняв смиренный вид больного человека. Сестры в недоумении посмотрели на меня и встали около кровати, не понимая, что означают мои действия. Но тут открылась дверь, и вошел мой недавний знакомый. Но на самом деле я ошибся, и, хотя посетитель напоминал Егоркина и фигурой, и движениями, это все-таки был другой человек. Продолжая потирать руки, он направился ко мне, по пути бросив на близняшек строгий взгляд, под которым они немного сжались и опустили глаза. «Надо же, этот больной мало того что сумасшедший, скорее всего, еще и буйный. Но ничего, придет и моя очередь повеселиться», – подумал я, приглядев для выполнения моего плана чайную ложку, лежащую на прикроватной тумбочке около стакана с водой.

Новый сумасшедший, перенеся внимание с девочек, посмотрел на меня и сказал, обращаясь по большей мере к самому себе:

– А это, наверное, и есть наш больной. – Он помолчал и добавил, будто убедившись в правильности своего предположения: – Это он, несомненно. – Затем он мне радостно улыбнулся, как и его предшественник, потер ладошки и изрек: – Вот и славненько. Ну и как мы себя чувствуем?

Надо же, сколько же психов в этой больнице, и все свободно по ней разгуливают. Конечно, запирать их в четырех стенах, обитых войлоком, не очень гуманно, но строгий контроль над ними все-таки необходим. А если бы Егоркин вынул из смирительной рубашки не ложку, а, например, вилку, и вместо лба ткнул бы ею меня в глаз, что тогда? Решив реабилитироваться в глазах девочек после осмотра предыдущего «доктора» и сбить с толку очередного мнимого эскулапа, я одним прыжком вскочил с кровати и запрыгал вокруг «врача» с возгласами «чудненько!» и «славненько!». При этом мне удалось попытаться посчитать его пульс, похлопать по спине и даже, зажав ему пальцами нос, обследовать его горло на предмет наличия покраснения, всунув ему в рот ложку с тумбочки. Продолжая забавляться, я повернулся к девочкам, чтобы еще раз подмигнуть, и заметил в их глазах ужас.

Я перестал кривляться и обернулся к «доктору», сам испугавшись того, что они увидели за моей спиной. Ничего страшного, по крайней мере в первый момент, я не обнаружил, но и новый псих медленно отступал к двери, не отрывая взгляда то ли от меня, то ли от того, что могло находиться на мне. Тут уж я испугался не на шутку и стал осматривать себя, ожидая увидеть опасное нечто – типа огромного ядовитого паука или еще какой-нибудь смертоносной дряни. Не обнаружив ничего подобного, я резко обернулся, чтобы убедиться, что никто не прячется за мной. В это время дверь стукнула, я подпрыгнул, развернулся и убедился, что сумасшедший сбежал. Его поступок убедил меня, что мне грозит нешуточная опасность, поэтому я, выворачивая голову, старался рассмотреть, не таится ли что-нибудь у меня на спине. Когда я утомился кружиться на одном месте, то молящим взглядом посмотрел на девочек, чтобы они наконец перестали стоять столбом и помогли мне.

Даша шумно выдохнула и произнесла:

– Александр Игнатьевич, ну вы даете! Надо же – главврачу в рот ложку пихать… Вы точно с ума не сошли? – опасливо поинтересовалась она.

Главврачу? Ничего себе расклад. Ну и что мне делать, когда за мной придут санитары? Спрятаться под кроватью и попросить девочек соврать, что я убежал? Не пойдет, так как, коль скоро они меня там обнаружат, их уже никто не убедит, что я если и не вполне нормальный, то уж точно не сумасшедший.

Сестры, убедившись по моим страдальческим гримасам, что я раскаиваюсь за устроенное представление, расслабились, а Варя постаралась меня успокоить:

– А вообще-то клево было. Ты так прыгал, словно бабуин во время брачных игр. – И как-то неуверенно добавила: – Если бы это был не Дмитрий Борисович, а Егоркин, я бы со смеху померла.

И на том спасибо, девочки. Из коридора послышался звук приближающихся шагов, не сулящий мне ничего хорошего, я заметался по палате, подыскивая место, куда бы я мог спрятаться от бездушных санитаров психиатрического отделения, которых одна моя знакомая, работающая на «скорой помощи», называла васильками. Но поскольку такового не обнаружилось, я просто стал посередине комнаты, поднял руки и замер, постаравшись выразить мимикой охватившее меня раскаяние. Поэтому, когда меня пришли «арестовывать», санитары даже немного стушевались, сбившись в дверях. И только подпрыгивающий за их спинами главврач, которому повезло во всех красках увидеть мое «безумие», подталкивал их, опасаясь, что, не связанный по рукам и ногам, я разнесу всю больницу. А так как воля начальства – есть воля начальства, то молодые крепкие люди переступили порог и осторожно ко мне двинулись. Мой смиренный вид, скорее всего, показался им подозрительным, поэтому они развели руки, словно собирались водить хоровод, и направились ко мне. В ожидании неминуемой боли в выкрученных конечностях и неизбежного удара лицом об пол я даже закрыл глаза. А что мне оставалось делать? Если бы я попытался заявить, что это была шутка, что я абсолютно нормальный, то единственное, что я бы получил, – это наклеенные на лица санитаров улыбки, выражающие максимально возможное сочувствие и понимание.

Чувствуя, что сейчас случится страшное, я еще плотнее зажмурился и услышал скороговорку:

– Дмитрий Борисович, постойте, Саша вас с Егоркиным перепутал, тот опять из палаты смылся и к нам заходил в доктора поиграть.

Нависла пауза, но глаза я пока не спешил открывать, опасаясь увидеть перед собой раскоряченные пальцы сотрудников буйного отделения, уже готовых меня схватить.

– Тьфу!!! – раздалось где-то впереди меня и затем: – Ребята, погодите пока.

Похоже, наказание за преступление откладывается, и я рискнул приоткрыть глаза, чтобы увидеть то, что и ожидал. Санитары почти вплотную подобрались ко мне, и, если бы не приказ главврача, лежать бы мне через секунду на полу, спеленатому, словно младенец. Пока с лиц молодых людей сходило хищное выражение, главврач, находящийся позади них, в раздражении бубнил:

– Опять Егоркин, да сколько же можно? И главное, подлец, взял моду в меня играться, мне что теперь, все свои привычки менять? – Он оглядел нашу компанию и нашел объект, подходящий для выплескивания накопившихся эмоций. – Ну а вы-то, Александр Игнатьевич, как себя ведете? Вы же взрослый человек, какой пример вы подаете своим воспитанницам? Кстати, почему посторонние в палате? Прыгаете тут, словно павиан перед случкой, руками машете.

Он плюхнулся на стул, знаком приказал санитарам выйти и уставился на меня. Под его укоризненным взглядом мне стало даже более неуютно, чем перед тянущими ко мне руки санитарами. Когда молчание затянулось, а мне так и не удалось ни провалиться сквозь землю, ни просто испариться в воздухе, я набрался храбрости и, вспомнив про повторное ассоциирование меня с приматами, причем даже не высшими, обиженно выпалил:

– А почему у вас тут сумасшедшие вместе с нормальными пациентами содержатся, да еще и сбегают все время?! И не первый случай уже, безобразие просто!

Удивившись моей осведомленности, Дмитрий Борисович потерял инициативу, и, хотя он не задал обычный вопрос: «На что жалуетесь?» – я решил выплеснуть на него все негативные эмоции, накопившиеся во мне с того времени, как я здесь очнулся:

– Почему вместо нормальной больничной палаты я оказываюсь в каком-то ужасном кукольном домике? Почему страж порядка майор Серегин оказывается в моей палате раньше лечащего врача и с присущей каждому служивому бессердечной прямолинейностью заявляет, что меня убили? Почему вместо врача меня осматривает сумасшедший? Почему… – Я не придумал, что еще добавить, поэтому патетически вопросил: – Доколе?!

Выслушав мою гневную отповедь, доктор еще немного помолчал, крякнул и ответил:

– Для начала разрешите представиться: Швондер Дмитрий Борисович. И я приношу вам свои извинения и за Егоркина, и за милицию, и за дежурившую сегодня медсестру, а по поводу обстановки палаты могу сказать…

Сестры вдруг напряглись и быстро пошли к двери, прощаясь на ходу:

– До свидания, Александр Игнатьевич, не будем больше вас утомлять, кстати, и нам самим пора, мы все-таки без спросу ушли. До свидания, Дмитрий Борисович, всего вам хорошего.

Они уже подошли к двери, когда главврач их остановил:

– А ну-ка стойте! – И затем, обращаясь ко мне: – Сказать, кто с пеной у рта доказывал, что это именно то, что вам нужно для скорейшего выздоровления? Пришлось всю Школу на уши поставить, чтобы создать неповторимый антураж вашей спальни, способный быстро поставить вас на ноги.

Вспомнив, с какой прытью я вскочил с кровати в поисках своих джинсов, я подумал, что в данном случае девочки не соврали. Впрочем, благодарить их за это все равно не стоило. Я посмотрел на нарушительниц моего душевного спокойствия, которые продолжали стоять у двери и не спешили оборачиваться, опасаясь моей реакции. Я же, давно махнув рукой на их выходки, поступил так же и в этот раз, только буквально. Доктор правильно истолковал мой жест, пожал плечами, что означало «хозяин – барин», и произнес:

– Можете идти!

Но как всегда, почувствовав, что немедленного наказания не будет, девочки осторожно повернулись, посмотрели на нас с Дмитрием Борисовичем и спросили:

– А можно мы еще немного с Александром Игнатьевичем побудем? Столько времени не виделись. Мы тихонечко.

– Домой-домой-домой! И немедленно. И скажите спасибо, что ваши родители уехали.

Девочки действительно пробурчали: «Спасибо» – и потопали за дверь. Какое-то время мы посидели в молчании, так как главврач жестом остановил мои попытки задать интересующие меня вопросы, затем он на цыпочках подошел к двери и резко дернул ее на себя, освободив при этом проход. Медленно гаснущая ухмылка означала, что предположение доктора о том, что сестры подслушивают под дверью, не подтвердилось. В комнату никто не ввалился, и от этого факта главврач почувствовал себя несколько глупо, вышел в коридор, постоял там с минуту, вернулся в палату и сел на стул. Глядя на его озадаченную позу, я подумал, что в данный момент по производимому впечатлению светило медицины не очень-то отличается от своего пациента Егоркина. Очевидно, подобные мысли появились и у самого доктора, так как он посмотрел на меня, смутился, а когда за дверью раздался топот ног, крики «чудненько!» и возглас «Катерина, да лови же ты его, лови!», несказанно обрадовался, вскочил и, сославшись на дела, выбежал из комнаты, потирая руки.

И я остался в одиночестве. Странное это было ощущение. После устроенного в моей палате «дня открытых дверей» (как бы еще меня Грегор не проведал), находиться одному в четырех стенах было крайне неуютно. Поэтому я вышел в коридор, чтобы найти кого-нибудь, кто расскажет мне о моем ближайшем будущем. Конечно, я не искал медиума, который бы, разглядывая хрустальный шар, поведал бы мне о важнейших вехах в моей жизни. Меня волновали ответы на более простые вопросы: сколько времени я еще должен провести в моих безумных покоях, что мне делать после выписки из больницы, удастся ли мне повидать девчонок, когда, используя выражение Серегина, я буду «депортирован» домой и подадут ли мне наконец завтрак?

Аккуратно притворив за собой дверь, я начал поиски медперсонала. Судя по пустым палатам с приоткрытыми дверями, болеть на территории Школы магии не любили. Сложилось впечатление, что единственными пациентами учреждения были мы с Егоркиным. Интересно: он до сих пор бегает по больнице, сотрясая воздух жизнерадостными возгласами или несчастной Катерине удалось вернуть его в палату? Отчаявшись отыскать кого-нибудь с помощью зрения и слуха, я решил сделать ставку на обоняние. Где-то должна быть кухня, и, если мне так и не удастся найти кого-нибудь из врачей, возможно, я встречу кого-нибудь из поваров, да еще и подкреплюсь. Скорее всего, завтрак я пропустил, но в том, что приближалось время обеда, я не сомневался.

Через полчаса блужданий по вымершей больнице я уже с трудом понимал, где нахожусь, и, словно герой Фарады из «Чародеев», бубнил себе под нос: «Ну кто так строит?» О том, чтобы вернуться в палату, не могло быть и речи. Во-первых, мне там решительно не нравилось, во-вторых, там все равно не было моих вещей, а в-третьих, я был уверен, что конкретно заблудился. Перемещаясь по этажам вверх или вниз, я никак не мог найти первый этаж, чтобы выйти на улицу, вместо этого я попадал либо в подземные этажи, либо под самую крышу. Я пробовал считать лестничные пролеты, но от чердака до самого глубокого подвала каждый раз получалось разное их количество. Устав от ходьбы и неопределенности, я вышел в коридор какого-то этажа и открыл первую попавшуюся дверь, чтобы бессовестно развалиться на чужой кровати и немного подумать.

– Ну где ты ходишь?!

Недовольный возглас заставил меня вздрогнуть. На моей кровати в моей палате сидели близняшки вместе с Тимошкой и играли в карты; чертяжка бросила последнюю карту и крикнула: «Ышла!» И не успел я прийти в себя от изумления, как маленькая обжора бросилась мне на руки, преодолев за доли секунды несколько метров, и завизжала:

– Саша улнулся!

– Улнулся, улнулся, – не глядя на меня, сказала Варя и обратилась к сестре: – Крой, что сидишь?

Я же продолжал стоять, даже забыв придержать соскучившуюся по мне Тимошку, которая неудержимо сползала и поэтому царапала меня копытами, чтобы не упасть на пол. Я знаю, что нахожусь на территории Школы самой что ни на есть настоящей магии, но чтобы больничная палата следовала за своим хозяином – это уж слишком. Когда Тимошка стала недовольно мычать, я наконец оправился от удивления, прижал к себе мохнатое тельце и погладил чертяжку между подросших рожек. За это я получил несколько касаний влажного пятачка к своим небритым щекам и крепкое объятие за шею. С трудом расслабив руки Тимошки и тем самым обеспечив приток воздуха в свои легкие, я вместе с довольно поправившейся представительницей нечисти черной тяжелой коммуникативности сел на стул, повернув его на всякий случай так, чтобы находиться спиной к зеркалу.

Девочки не обращали на меня внимания до тех пор, пока Даша, отбиваясь, не скинула все карты. Оставшаяся в дураках Варя не преминула обвинить сестру в жульничестве, на что та ответила: «Не пойман – не вор». Варя обиделась еще больше и протянула руку к отбою, но ее сестра мигом схватила карты и перемешала их, глядя на проигравшую самыми честными глазами. Варя надулась, но устраивать скандал не стала, пообещав Даше, что та у нее еще попляшет. Так как при сложившейся ситуации продолжения игры просто не могло быть, я напомнил о себе выразительным покашливанием.

Не желая чувствовать себя облапошенной коварной сестрой, Варя живо повернулась ко мне и бодро спросила:

– Что будем делать?

Ответ чертяжки, с которым я не замедлил согласиться, не заставил себя ждать:

– Есть!

Похоже, хоть и повзрослев на несколько месяцев, в отношении питания Тимошка ничуть не изменилась: как и прежде, самым любимым ее занятием было засесть где-нибудь на антресолях, чтобы никто не мог ей помешать, с огромным пакетом печенья, какого-нибудь сухого завтрака в виде сладких колечек, палочек или чипсов. Впрочем, с ненамного меньшим удовольствием она поглощала и другие продукты, а как-то даже слопала кусок туалетного ароматизированного мыла в форме клубники. Мой аппетит не настолько хорош, но в этот раз я был даже готов посоревноваться с ней в скорости поглощения пищи. Плотно позавтракавшие (судя по их равнодушным лицам) близняшки пожали плечами и предложили пройти в столовую. Я вздохнул, представив бесконечные лестничные пролеты, коридоры и переходы и вконец обессилевшего себя, стоящего в длинной очереди к раздаче. На то обстоятельство, что очереди при отсутствии в больнице других пациентов быть не должно, я решил не обращать внимания для усиления трагизма ситуации. Но весь путь из палаты до столовой занял не более трех минут, сказывался тот факт, что моими поводырями являлись девочки, принадлежащие к этому миру. Мысль о том, что с их помощью я могу посмотреть, что творится далее полутора километров от поселка, я решил отложить до окончания приема пищи.

Столовая представляла собой небольшой зал, где отсутствовало всяческое подобие раздачи. С десяток обеденных столов со стульями, несколько пейзажей на стенах – вот и весь интерьер, ничего лишнего, что могло бы отвлечь пациента от процесса поглощения пищи. На столе в углу стоял поднос, на котором громоздились тарелки с борщом, украшенным пятном сметаны, с картошкой и котлетой, с капустным салатом, со слойкой и компот с кусочками сухофруктов. Вполне возможно, что буйного Егоркина кормят в палате и на столе покоится именно моя порция, как второго пациента больницы, но как быть с вечно голодной чертяжкой и девочками? Пока я гадал, как можно пятью хлебами накормить пять тысяч человек, Варя, пробурчав: «Опять комплексный», подошла к столу, взяла поднос, походила по залу, выбирая себе место, и, наконец, уселась у окна. Честно говоря, я следил за ее действиями, оторопев от подобной наглости. Понятно, что детям самое лучшее, но как же быть Даше, чертяжке, да и порядком проголодавшемуся мне, я ведь даже не завтракал.

– Александр Игнатьевич, вы есть-то будете? – прервал мои раздумья, как осадить распоясавшуюся девчонку, голос Дарьи, в котором промелькнули нотки нетерпения. – Если нет, то другим-то не мешайте.

Она что, не видит, как Варя уже бессовестно поглощает единственную порцию? Я чуть не поперхнулся рвущимся из меня вопросом: «Ну и что прикажете мне есть?» – когда повернулся к Даше и при этом обнаружил на столе в углу точную копию комплексного обеда, что только что уволокла ее сестра. Борщ украшало все то же пятно сметаны, котлета так же была изляпана гарниром, и, готов спорить, кусочки в компоте были тождественны Вариным. Нереальная идентичность подноса, не говоря уже о его волшебном появлении, внушила такое сомнение в съедобности предлагаемого больницей обеда, что даже немного притупила чувство голода. И только нетерпеливое сопение Даши за спиной заставило меня рискнуть и взять свою порцию. Подняв поднос к самому лицу, я убедился, что представленные яства все-таки не являются муляжами, вес и запах блюд соответствовал зрительному образу, а такая мелочь, как немного расплескавшийся при подъеме компот, подтверждала реальность пищи. Решив оставить сомнения, я занял место напротив Вари и приступил к еде.

Когда мы наконец насытились, я огляделся, гадая, куда можно отнести грязную посуду. Правильно истолковав мой ищущий взгляд, Даша взяла столовую ложку и постучала ею по моему стакану, и через миг вся посуда вместе с пятном от борща, которое я успел посадить на скатерть, исчезла. Забавно. Я взял ложку с подноса Тимошки, которая дожевывала слойку, и постучал по ее стакану. Как оказалось, я поторопился, так как вместе с тарелками исчез и недоеденный кусок булки. С удивлением посмотрев на пустую руку, чертяжка слезла со стула, доковыляла до раздаточного стола, схватила с подноса сладкую выпечку и еще одну порцию компота. Едва она отвернулась, как обед восстановил свою комплексность. Проблем с добавками в больнице не водилось. Мне повезло увидеть еще одно настоящее волшебство – в гостинице нас кормили обычным способом.

– Может, прогуляемся? – поинтересовался я с самым невинным видом. Выйти за пределы магического круга ужас как хотелось.

– Только чуть позже, – ответила Варя, похлопав себя по животу.

Не успел я порадоваться, что девочки даже не догадываются, что без них моя прогулка выглядит блужданием по кругу, как Даша сказала:

– Вообще-то магическое поле построено таким образом, чтобы посторонние не могли покинуть поселок, но мы можем вас из него вывести. Хотя я не уверена, что охранное от Грегора заклинание будет действовать за его пределами.

Сделав вид, что я не очень расстроен тем фактом, что меня раскусили, я встал и сказал:

– Давайте для начала покинем эти гостеприимные покои.

Через минуту мы уже стояли перед зданием больницы, которое, оказывается, имело всего лишь два этажа. Вспомнив о долгих блужданиях, я даже вздрогнул. Опасная все-таки штука – магия. Может, поговорка о заблудившемся в трех соснах путнике говорит вовсе не о его глупости, а о зловещем заговоре темных сил, препятствующих человеку заняться, к примеру, тихой охотой? От осознания того, что передо мной открыты все дороги (с помощью девочек, конечно) в этом волшебном мире, меня охватило даже некое подобие эйфории.

Вспомнив все бесчисленные кругаля, что я успел нарезать по поселку, я убедился, что мимо здания больницы проходил не менее пяти раз. Тогда оно не вызывало у меня интереса, как и не вызывало сейчас, – обычный дом, покрашенный в серый цвет. Как раньше, так и сейчас нигде не наблюдалось ни снующего персонала, ни машин «скорой помощи». Вполне возможно, что на территории Школы магии их заменяли какие-нибудь ковры-самолеты с мигалками и вышитым снизу красным крестом, но и их не было видно. «Скукота», – подумал я и выбрал цель своего первого свободного (с помощью моих подопечных, конечно) визита. Злосчастный утес, к которому я упорно стремился в первые дни моего нахождения здесь, должен ощутить прикосновение моих рук, и моя мстительная натура просто требовала испортить недосягаемую величественность скалы, оставив на нем надпись типа «Киса и Ося здесь были».

Поэтому я, не говоря ни слова и даже не имея с собой ни мела, ни баллончика с краской, направился к природному памятнику. Широко шагая и при этом следя, чтобы девочки с чертяжкой не отставали, я вышел на окраину и потопал по дороге. Через двадцать минут прогулки я заметил, что утес, не принимая во внимание сопровождающих меня близняшек, по-прежнему не хочет приближаться. В недоумении я обернулся к сестрам, и Дарья, до этого послушно идущая вслед за мной и периодически срывающая образцы местной флоры для букета, поинтересовалась:

– Александр Игнатьевич, а куда мы, собственно, идем?

– Уда? – повторила за ней чертяжка, уже порядком измученная дорогой и отсутствием всяческих вкусностей.

Я не стал делать из цели нашего путешествия тайну и честно ответил:

– Туда. К утесу!

– К чему?

Я уже собирался сообщить, что утесом называется не что иное, как отвесная скала, но Даша не дала мне блеснуть эрудицией:

– Если вы собираетесь добраться до скалы, то это бесполезно. Это вообще-то декорации.

– Декорации? – глупо переспросил я.

Даша, почему-то решив, что значение этого слова мне незнакомо, произнесла:

– По словарю Ожегова, декорациями называется устанавливаемое на сцене, съемочной площадке живописное, объемное или архитектурное изображение места и обстановки сценического действия. Хотя Ушаков давал еще одно значение: что-нибудь показное, внешне привлекательное, служащее для прикрытия недостатков, непривлекательной сущности чего-нибудь. Короче, нечего там делать.

Я в растерянности остановился и уточнил:

– Он что, нарисован?

– Зачем нарисован? – влезла Варя. – Поставили магическую стену вокруг поселка гостей, а чтобы выглядело получше, замаскировали ее под лес с утесом. И вид из окна, и приезжие далеко не уйдут.

Выслушав объяснение, я снова захотел устроить что-нибудь ужасное. Я погрозил кулаком проклятой скале и повернул назад. Девочки поравнялись со мной, и наша шеренга отправилась в обратный путь. Тимошка, во время разговора усевшаяся на землю и изучающая свои копыта, вздохнула, схватила меня за руку, заглянула в глаза и непостижимым образом оказалась у меня на плечах. Я оставил попытки обмануть магическую сущность этого места, успокоился и обратился к девчонкам:

– Ну и как вы тут живете? Про наказание я уже слышал, поэтому можете не жаловаться. Расскажите про Школу.

Почти примерная ученица Даша ровным голосом начала:

– Российский филиал Европейской Школы магии был основан в 1788 году выходцем из…

Но Варя ее перебила:

– Что рассказывать? Скукотища одна. Ты даже не представляешь, как нам хорошо у тебя было. Здесь ни пошалить, ни поколдовать по-нормальному. Всюду магические щиты, барьеры. Нас и на практику посылают, потому что тут ничего нельзя. Поставили защиту двести лет назад, а снять некому. Вот и посылают к вам на практику для тренировки.