Текст книги "Железный ветер. Путь войны. Там, где горит земля (сборник)"

Таланов молча кивнул, дескать, добро. Поволоцкий слегка просветлел и чуть подпрыгнул на месте, чтобы рюкзак плотнее лег на плечи и спину.

«Идем в ад, – повторил про себя слова хирурга капитан. – Мы идем в ад…»

Таланов никогда не увлекался фантастикой и антиутопиями, но его жена была поклонником книг в мягком переплете по десять копеек за штуку с завлекательными названиями наподобие «Последние выжившие на Земле». Марина Таланова не только читала о конце света в разнообразных вариациях, но и имела обыкновения обсуждать прочитанное на сон грядущий. Виктор, поначалу равнодушный к этому увлечению, отшучивался на тему неподобающего дамского чтива, но постепенно втянулся, толкуя авторские описания с сурово прагматичной позиции. Получалось забавно, и Марина иногда с юмором замечала, что в обычных семьях вечером обсуждают вопросы бюджета, а у них – список предметов первой необходимости при крушении цивилизации. По мере того как отряд углублялся в лабиринт застроек «старого» города, Виктору все чаще вспоминались те книги с яркими рисунками и кричащими названиями на обложках.

Еще совсем недавно Барнумбург был одним из красивейших и обустроенных городов мира, теперь это были скорее «каменные джунгли», на первый взгляд вымершие, но на поверку наполненные определенно опасной жизнью, чуждой привычному человеческому укладу.

Время от времени им встречались местные – почти все как один серые, старающиеся слиться с окружением, опасливо горбящиеся. И только мужчины, никаких детей и женщин. Все они были суетливы, и все что-нибудь тащили – коляски, чемоданы. Иногда встречались совсем невероятные типы, например старик в шутовской шляпе, крепко сжимающий огромный горшок с каким-то пышным экзотическим цветком. Одного из встреченных десантники едва не застрелили, он выскочил из-за угла незаметного проулка, с большим бумажным пакетом наперевес, и, столкнувшись с отрядом вооруженных и недружелюбных людей, встал как вкопанный. От неожиданности человек выронил пакет, тот лопнул, и несколько консервных банок с грохотом раскатились по мощеной мостовой, дребезжа и звякая на каждом камне. Не меньше десяти стволов сошлись в этот момент не незадачливом бедолаге, не будь перед ним опытные солдаты, тут ему и пришел бы конец. Поняв, что на месте его не убьют, местный исчез как дым в том же направлении, откуда появился, а Таланов тихо приказал внимательнее смотреть по сторонам.

Второй взвод прапорщика Гаязова рассыпался, казалось, в хаотическом порядке. Однако опытный взгляд сразу выделял привычное построение – две редкие колонны по сторонам улицы, вдоль стен домов и небольшая группа «застрельщиков» впереди. Разведчики перемещались в сложной очередности и полном молчании, перекрывая возможные зоны обстрела, используя для укрытия любые объекты – фонарные столбы, урны, скамейки, углы и выступы строений. Французского проводника, уверенно ведущего гвардейцев, опекали со всем старанием – осенние сумерки предвещали скорое наступление ночи. В темноте, в сложном лабиринте старого города шансы десантников быстро добраться до цели стремились к нулю.

Таланов оглянулся. Отделение, тащившее станковый пулемет, выбивалось из сил, и немудрено – одно тело «адского косильщика» весило немногим меньше сорока килограммов. Четыре человека, сменяя друг друга, тащили сам пулемет, станок и коробки с патронами. Капитан все так же, жестом, приказал передать ношу другому отделению.

Изредка им встречались и другие барнумбуржцы. Они тоже были серыми и старались оставаться незаметными, но то была серость не грязных, уставших людей, выбивавшихся из сил в поисках пищи и воды. Эти, другие, были похожи на опасных, злобных крыс. Кучкуясь группками по два-три человека, они прятались в подворотнях и небольших двориках, скрывались по незаметным углам. Некоторые деловито, без спешки разоряли лавки и магазины, растаскивая увесистые тюки с трудолюбием муравьев.

Разного возраста, по-разному одетых, всех их роднило одно – острый цепкий взгляд хищника, мгновенно оценивающий встречного по тому, что можно отобрать и на какое сопротивление можно нарваться. Несколько раз гвардейцы встречали жертв такого измерения – раздетые, изувеченные трупы, вызывающе брошенные посреди улиц, повешенные на фонарях.

С большой группой вооруженных до зубов людей мародеры и бандиты предпочитали не связываться, молча, даже с определенным почтением уступая дорогу. Лишь огоньки крысиных глаз посверкивали вслед солдатам, наполненные завистью и ненавистью к более сильному. При каждой такой встрече Таланов давил острое желание убить, понимая, что пользы будет мало, а вот шума и ненужного внимания – наоборот, слишком много.

Дважды десантники встречали импровизированные рынки – расчищенные от мусора площадки, на которых люди, пугливо оглядываясь, выменивали друг у друга все что угодно, но главным образом – еду в обмен на ценности. И здесь опять были все те же вездесущие люди-крысы, притаившиеся в тенях, терпеливо выслеживающие своих жертв.

– Привал пять минут, – скомандовал Таланов. – Сменить «Дегтярева».

Догнав проводника, он спросил:

– Долго еще?

– Два квартала, – лаконично ответил Ян Ален. – Тем же темпом – минут двадцать.

Таланов кивнул и неожиданно для себя снова задал вопрос:

– А где же закон, где полиция?

Француз потупился. Ему явно было стыдно за родной город и сограждан.

– Война, – так же коротко сказал он, словно это слово все объясняло.

Действительно, война, подумал Таланов. На старушку Европу пало бедствие, которого она не видела уже больше восьмидесяти лет… Люди слишком привыкли жить в уютном цивилизованном мире, где все предсказуемо и устроено для человека. Немудрено, что обрушившийся катаклизм сломал все охранительные механизмы, швырнул общество в прошлое, к закону «каждый за себя».

И сразу за этой мыслью пришла другая – а что было бы, случись такая напасть с каким-нибудь русским городом?.. Такой же распад, упадок? Ему представился родной Муром, страшный, освещаемый лишь редкими огнями костров из мебели. Муром, по улицам которого бродят люди, вся жизнь которых свелась к поиску хоть какого-то пропитания, воды. И вездесущие люди-крысы, выбравшиеся из подвалов, где они долго, терпеливо ждали своего часа.

Таланову стало страшно.

– Все, собрались и вперед, недолго осталось, – приказал он. Последние слова потонули в негромком лязге металла и шелесте одежды – десант подтянуто и бодро собирался, готовясь к последнему броску.

Где-то справа вспыхнула быстрая и сумбурная перестрелка, судя по звукам выстрелов, палили из пистолетов. Значит, не военные. Пока ход событий только радовал – группа двигалась достаточно быстро и без происшествий.

Почти стемнело, в некоторых окнах в щелях задернутых штор затеплились робкие огоньки свечей. Группа миновала еще один перекресток, теперь десантники двигались параллельно улице Герцхеймера, в промежутках между домами было видно широкое полотно опустевшей дороги с остовами брошенных, зачастую сожженных машин, и темная стена безмолвных строений на противоположной стороне. Похоже, освещать изнутри окна, выходящие на главные улицы и магистрали, не рисковал никто.

Впереди послышался чей-то голос – странный, идущий словно из-под земли. Надрывный фальцет истерично вещал что-то на высокой ноте. Разведгруппа разом остановилась, небольшой дозор из трех человек двинулся далее. Первый взвод рассеялся, чтобы представлять как можно более разреженную мишень для внезапной атаки. Минометчики затаились за массивной скамьей из камня и кованого металла, отделение с тяжелым «Дегтяревым» изготовилось к стрельбе. Отряд ощетинился стволами, чем-то неуловимо напоминая ежа.

Дозор вернулся, комвзвода Гаязов обменялся с ним несколькими словами и переместился к Таланову. Он двигался с должной осторожностью, но без особой опаски, и у капитана отлегло от сердца – значит, серьезной опасности впереди нет.

– Командир, – прапорщик был не испуган, но определенно выбит из колеи и даже немного растерян, – это надо видеть.

– Что там? – раздраженно спросил Таланов, слишком злой, чтобы разгадывать ребусы.

– Там эти… дьяволиты… они, ну… это видеть надо.

Гаязов пожал плечами, этот жест у бывалого и обстрелянного воина получился настолько комичным и несообразным, что Таланов почувствовал настоящее любопытство – что же могло настолько подействовать на разведчиков?

Отряд двинулся вперед все в том же привычном порядке, но теперь Таланов лидировал вместе с Гаязовым. Пошел дождь, не настоящий, а все та же мелкая морось, что и у моста – водяная взвесь в воздухе, оседающая на любой гладкой поверхности. Фальцет приближался. Теперь было понятно, что голос доносился из подвального окна – полукруга в основании стоящего особняком здания из темного кирпича. Окно закрывалось двустворчатой рамой, одна половина была забита куском фанеры, из второй сквозь мутное грязное стекло лился рассеянный желтый свет. Таланов жестом остановил основную группу и вместе с разведкой подобрался поближе к окну. Голос усилился, к нему присоединилось неразборчивое бормотание многих людей – не менее десятка, повторявших одну и ту же фразу, похоже, на латыни.

Капитан склонился к отверстию и прислушался. Несколько мгновений он пытался понять слова, которые фальцет произносил по-французски. Слишком стараться не пришлось, говоривший произносил свою речь с болезненной экзальтацией, но четко, словно читая лекцию.

– …и тот день настал! Сказано было, что грядет Зло, и слово то обрело истину! – вещал неизвестный оратор, старательно, но неумело подражая стилю проповеди. – Узрели ли вы ту истину, братья мои?!

Слушатели отозвались нечленораздельным хором.

– Воистину, сатана вышел из преисподней! – ободренно продолжил «проповедник». – Он идет по миру, собирая свою жатву! Он алчет добычи, и слуги его несут ему должное! Вы все видели это!

И снова хор вторил ему. Переждав череду воплей, говорящий возопил:

– Но истинно говорю вам, мы спасемся! Мы преклоним колени перед его слугами и заслужим их милость! Они пощадят нас и примут в ряды своих верных рабов, ибо истинно говорю вам, лучше быть верной собакой у ног сатаны, нежели гореть в аду до скончания времен!

Воспользовавшись новой серией экстатических воплей, Таланов осторожно заглянул внутрь сквозь мутное стекло. Пару мгновений он напряженно всматривался в происходящее внутри, после темноты наступающей ночи свет множества свечей казался невероятно ярким. А затем капитан отпрянул от света, чувствуя, как волосы зашевелились под шлемом.

– Я же говорил, это надо видеть, – прошептал над ухом Газаев.

Едва слышно прошумел подошвами Басалаев, широкоплечий и грузный на вид майор двигался тихо, как кошка. Контрразведчик также заглянул в окошко, томительно долго всматривался, щурясь на свет. Отвернулся с брезгливой гримасой.

– Но труден путь служения, не каждый осилит его! – завывал «проповедник». – Дабы заслужить великую милость, мы должны отречься от прежней жизни, от веры в бога, что покинул нас… И мы должны принести жертвы! Эту юную плоть собрата нашего, разъятую на части по числу, ведомому нам всем, поднесем мы в дар слугам сатаны. Чтобы они признали в нас достойных, и приняли нас, и позволили стать псами цепными и благодарными!!!

Чувствуя холодную пустоту в голове, Таланов повернулся к разведчикам и сделал два быстрых движения, обозначая безмолвный приказ. Ефрейтор Василий Новожилов, переместился вперед, доставая из подсумка небольшой, но тяжелый цилиндр, оттягивающий руку книзу. Басалаев, поняв, к чему идет, сделал страшное лицо и замахал руками, проговаривая одними губами: «Нет! Шум!» Таланов, ощерившись в жуткой ухмылке, отмахнулся в ответ, уступая место другому гвардейцу, приготовившему винтовку. Басалаев тоже отодвинулся подальше, безнадежно махнув, дескать, что взять с безумца.

Тихо щелкнуло, кольцо гранаты упало на камни с легким стуком потонувшим в новом приступе жутких воплей людей, которые добровольно отринули человеческую сущность. Тихо, по-змеиному зашипел воспламененный запал. Второй десантник с размаху высадил ударом приклада стекло, и Новожилов забросил цилиндр внутрь. Все прижались к стене.

Грохот взрыва оказался не очень громким, но низким, почти переходящим в инфразвук. Он тяжело ударил по ушам, дрожь передалась через камни мостовой всем, кто оказался рядом. Остатки рамы вылетели далеко наружу вместе с каким-то мусором и облаком пыли. Разноголосый вопль ужаса мгновенно поднялся к небесам слитным воем и умолк, как обрезанный ножом. Лишь один продолжал надсадно, на одной ноте безнадежно и надрывно вопить от боли, как зверь, попавший в капкан, в ожидании смерти.

Новожилов показал большим пальцем на окно, курящееся дымом и пылью: «Добьем?»

Таланов качнул головой.

– Хотели к сатане, пусть идут. Каждый своим ходом, – негромко произнес он. Выпрямился, сжимая в руках винтовку, и скомандовал. – Все, здесь закончили. Двигаемся дальше.

Через пару шагов его нагнал Басалаев.

– Капитан, ты идиот? – свирепо спросил майор, впрочем, тихо, чтобы не слышали остальные. – Может, еще песню запоем, чтобы нас уж точно услышал весь город? Мы же в двух шагах от цели!

Таланов посмотрел прямо на Басалаева и ответил:

– Нелюдь жить не должна.

После этих слов капитан отвернулся и зашагал дальше, словно тема на этом себя исчерпала. Майор проводил его взглядом, буркнув себе под нос:

– Идеалист…

Проводник никак не прокомментировал произошедшее. Двигаясь в прежнем темпе, он вел группу еще минут пять, а затем остановился и, дождавшись капитана, сообщил в два слова:

– За углом.

– Вкруговую, – отдал Таланов уже привычную команду, и отряд рассыпался, готовый к схватке.

Зайдя в небольшой «карман» между стен двух близко стоящих домов, капитан вызвал по рации третий взвод, охраняющий технику. Крикунов доложил, что взвод в полной готовности, пока все тихо, но со стороны проспекта Маркса слышны странные шумы технического характера, а со стороны Айзенштайна – организованная перестрелка, которая достаточно быстро приближается. Надо бы поспешить.

– Ну, посмотрим, что это за приют, – промолвил капитан. – И найдите кто-нибудь белую тряпку, чистую и размером побольше.

Дождь усилился, все еще слишком слабый, чтобы его можно было назвать настоящей осенней непогодой, но достаточно сильный, чтобы мешать и бесить. Капли стучали по мостовой, навесам и крышам, словно крошечные барабанчики, все сторонние звуки тонули и искажались в их дружном хоре.

Поудобнее перехватив винтовку, Таланов осторожно выглянул из-за угла. Прямо перед ним наискосок лежала Площадь Фонтанов, на которой фонтанов отродясь не было, а за ее нешироким прямоугольником расположилась их конечная цель.

Как это часто бывает во время дождя или снега, ночное небо слегка просветлело, приобретя отчетливый желтоватый оттенок, словно далеко за горизонтом включили огромный светильник. Под этим желто-красным небом католический приют имени Густава Рюгена казался еще мрачнее и темнее. Это было большое, трехэтажное строение с высоким тонким шпилем башенки на одном из углов, подсвеченное отраженным от повисшей в воздухе водной завесы светом. Высокие узкие окна, забранные коваными решетками – черное на черном, – зияли провалами, в которых не мелькало ни единого огонька. Приют выглядел абсолютно заброшенным и нежилым.

Басалаев стоял рядом, как молчаливый укор совести, чуть пригнувшись, похожий на зверя, приготовившегося к прыжку вперед, прямо на цель.

– Это он? – спросил Таланов. – Рюген?

– Да, чего ждем? – спросил в ответ майор.

– Слишком тихо, – пояснил капитан. – Не попасть бы в засаду.

– Не медлите. – Басалаев сохранял видимость спокойствия, но нервно раздувающиеся ноздри выдавали его нетерпение.

– Поспешишь – помрешь раньше срока, – выдал капитан свою версию народной пословицы, продолжая до боли в глазах всматриваться в дома, окружавшие приют. Вслушиваясь так внимательно, словно его уши были снабжены невидимыми крючками, цепляющимися за любой подозрительный звук.

Проклятый дождь усиливался, непонятные шумы с севера не то приближались, не то просто воображение и усталость играли с командиром дурную шутку. Наконец он решился.

– Первый взвод, занимаем оборону здесь, по первому этажу. Двери ломаем очень тихо, наружу не высовываемся. Местных, кого встретите, не обижать, но чтобы сидели как мыши под веником. Второй взвод идет дальше за домами. Гаязов, выйдете к противоположному углу приюта и развернетесь так, чтобы простреливать улицу. Но самого Герца не переходить. ДШК ставим здесь, миномет – туда, чуть поодаль. Если начнется стрельба, первыми положить пару дымовых мин, потом уже остальные.

Зауряд-прапорщик Луконин, командир минометного взвода, кивнул, и минометчики покатили свою «шайтан-трубу» дальше. А Таланов продолжал всматриваться, вслушиваться, чувствуя себя словно в середине огромной паутины, к центру которой сходилось множество сигналов. Их только нужно было суметь прочесть. Ничто не выдавало ни признаков жизни в здании через площадь, ни возможной засады. Таланов глубоко втянул воздух, словно стараясь учуять ловушку, но обострившееся обоняние донесло лишь привычные запахи оружия, масла и немытых тел.

«Эх, в душ бы сейчас…» Капитан поймал ненужную и вредную мысль и безжалостно изничтожил ее. Шум с севера определенно нарастал.

Наконец Таланов решился.

– Кто будет добровольцем?

Новожилов шел через площадь размеренными, нарочито медленными шагами. Над головой он держал высоко поднятое белое полотнище – простыню, реквизированную в ближайшем доме. Ефрейтор казался очень маленьким и беззащитным на фоне приюта, среди ломаных ночных теней. Он оставил каску, оружие и прочее снаряжение, чтобы казаться более безобидным. Бог знает, кто сейчас занимал здание, если там вообще кто-то был, и как он отреагирует на вооруженного человека. Таланову до смерти хотелось взяться за бинокль, но в ночи, даже такой светлой, оптика не помогла бы, только сузив угол обзора. Он озирал окрестности, ловя малейшие признаки движения, отводя взгляд от одинокой фигуры, пересекавшей площадь без фонтанов.

Новожилов дошел до приюта, он специально двигался по самому длинному пути, через всю площадь, чтобы его гарантированно заметили, и вдруг пропал. Словно глубокая тень под навесом у парадного входа поглотила темную фигуру с белой тряпкой.

– Я жду пять минут. Затем штурмуем, – отрывисто сообщил Таланов Басалаеву.

– Нет, – так же жестко отозвался контрразведчик. – Затем пойдет следующий. Потому что там вполне могли что-то не понять или напутать.

– Хрен там не валялся, – ответил капитан, любимое ругательство отца само всплыло в памяти. – Если у этого Рюгена засели идиоты, тем хуже для них.

– Нет, капитан, – напирал майор. – Это приказ Константина. Вы не понимаете, как важен этот человек.

– Важнее всех нас? – осведомился Виктор.

– Вместе взятых.

– Тогда пойдете сами, – подытожил военный, не отрываясь от наблюдения.

Он слышал шумное, чуть затрудненное дыхание контрразведчика, словно карликовый паровоз разводил пары.

– Хорошо, – отозвался Басалаев, подумав не дольше пары секунд. – Ждем пять минут, затем иду я. Дайте мне немного времени, потом начинайте… Десять минут.

– Пять.

– Семь.

– Господин майор, а у вас не было в роду евреев? – спросил Таланов, подавляя неожиданный приступ веселья.

– Нет, только татары. – Майор не проникся комизмом торга. – Если не вернусь – действуйте как считаете нужным… Только ради бога, найдите его, живого или мертвого.

– Найду, – серьезно пообещал Виктор.

На исходе пятой минуты, когда Басалаев начал расстегивать ремешок, готовясь снять шлем, от тени приюта отделилась тень поменьше и побежала по площади, по прежнему маршруту. Новожилов, молодец, не стал указывать на настоящее местонахождение взвода. Ефрейтор вернулся тем же путем, обогнул дом и, запыхавшись, доложил:

– Там люди, примерно десяток. Военных нет. Засады не заметил. Нужного человека не видел, но там все иноземцы, я по-ихнему не силен. Можно идти.

Таланов подозвал связиста, щелкнул тангентой на переговорнике.

– Крикунов, быстро по коням и мчитесь сюда.

– Слушаюсь, – прорвалось сквозь хрип помех.

– Горцишвили, – обратился капитан к командиру первого взвода. – Вы остаетесь здесь. Мы с Гаязовым идем внутрь.

– Командир… – попытался было возразить подчиненный.

– Не обсуждаем, – оборвал его Таланов. – Всем сразу идти нельзя, а если мы попадем в замут, ваши нужнее здесь.

– Слушаюсь, – печально ответил Горцишвили.

Виктор ободряюще хлопнул его по широкому плечу.

– Встретьте Крикунова, машину ставьте туда, на въезде на площадь, чтобы прикрывала все подходы и, если что, простреливала Герца. По сигналу подгоните прямо к выходу.

На этот раз они пересекли площадь по самому короткому пути, так, чтобы быть замеченными, но находиться на открытом пространстве как можно меньше. Десять человек короткой пробежкой промчались к входу. Непосредственно у низкой и широкой лестницы в три мраморные ступеньки группа развернулась в оборонительный полукруг, Таланов и Басалаев поднялись вверх. Дверь была заперта, даже не дверь а почти что двустворчатые ворота из гладкого дерева, усеянного мелкими пирамидками заклепок. Открыто лишь маленькое смотровое окошко, из узкой щели смотрел кто-то, почти невидимый в темноте, его выдавал лишь блеск глаз. Это было странно, ведь сюда уже впустили Новожилова. Таланов снова приготовился к неприятностям.

– Открывайте, – Басалаев говорил по-немецки, не тратя время на представления. – Мы за вами.

Майор несколько покривил душой, ведь спасти они должны были только одного, но счел это ложью во благо. После томительного мига ожидания створка скрипнула и медленно открылась. Десантников не пришлось уговаривать, взвод по одному втянулся в открывшийся проем.

Приемный зал, неширокий, но с очень высоким сводчатым потолком, терялся в темноте. Окна были плотно занавешены, сумрак рассеивали лишь две оплывающие свечи в стеклянных банках, поставленных на резные деревянные пюпитры, на вид очень старые. Десантники разделились на две группы, двинулись вдоль стен, держа под прицелом весь зал и небольшую группу людей, встречавших бойцов.

Вперед шагнул Басалаев, в его руке щелкнул небольшой, но мощный электрический фонарь. Луч света, показавшийся после свечей ослепительно ярким, обежал зал и остановился на местных обитателях, заставив их болезненно щуриться и прикрывать глаза руками. Их было четверо. Высокий, но очень тощий старик в каком-то черном балахоне, со здоровенной лысиной, окруженной венчиком белесого старческого пуха. Толстяк с изможденным видом и обвисшими щеками, похожий на старого грустного сенбернара. Здоровенный громила, шире далеко не маленького Басалаева раза в два. Он единственный был вооружен, в широченных лапах двуствольный дробовик казался тростинкой. И средних лет мужчина, неожиданно гладко выбритый, в сером пиджаке с воротником «стойкой». Обе руки он держал в карманах. Что-то было в его позе, в этих спрятанных руках такое, что заставило Таланова отметить его особо.

– Кто из вас Иван Терентьев? – С этими словами Басалаев сделал еще шаг, всматриваясь в лица встречавших. – Мы ищем Айвена Тайрента, – повторил он по-немецки.

– Это я. – Человек в пиджаке выступил вперед, по-прежнему не вынимая рук из карманов.

Басалаев подошел к нему вплотную, томительно долго всматривался в лицо, без смущения освещая его в упор.

– Слава богу, – наконец шумно выдохнул майор с явным облегчением. – Это он. Полдела сделано.

– Как у вас с транспортом? – спросил Терентьев, но на него уже не обращали внимания.

– Машина сейчас подойдет, подгоним к выходу и сразу закинем его туда, – предложил Виктор контрразведчику. – Из дверей прямо в авто, чтобы спокойнее.

– Да, – согласился Басалаев. – Дайте мне пару человек, из самых надежных, и мы помчимся напрямую. Не нравится мне шебуршание там… – Он кивком обозначил направление, которое нервировало и самого Таланова.

– Что с транспортом, – терпеливо повторил Иван, не трогаясь с места. – Сначала надо вывезти детей.

– С ними потом разберемся, – отмахнулся майор, крепко захватывая рукав пиджака Терентьева. – Сначала вывезем тебя.

Издалека возник шум моторов, знакомый и родной, он пробился сквозь толстую дверь и заставил сердце Басалаева ускорить ритм. Неужели эта безумная эпопея с «попаданцем» наконец-то близка к завершению?

«Попаданец» сделал какое-то резкое, быстрое движение рукой и освободился от захвата, рукав выскользнул из пальцев майора, словно намыленный. «Ведь учили же, захват только за тело, зацепить мышцу, желательно до кости» – запоздало подумал контрразведчик.

– Мужик, не дури, – попросил он. – Сейчас подъедет повозка, прыгнем туда – и с ветерком в тыл. С детьми разберемся, обещаю.

С этими словами он наступал на «попаданца», маскируя движение тоном и прямым, честным взглядом. Еще пару шагов, затем уже правильный захват, нормальный болевой прием, скрутить дурака – и в бронеавтомобиль. А там пусть жалуется.

Старик с тонзурой что-то заговорил, обращаясь к Терентьеву, громила с дробовиком угрожающе выставил челюсть и приподнял оружие, десантники немедленно взяли его на прицел. Терентьев отступил еще на шаг и достал из кармана маленький, но отнюдь не дамский пистолет.

– Ты не понял, – все так же терпеливо, словно объясняя ребенку прописную истину, сообщил он Басалаеву. – Надо вывезти детей.

Майора перекосило от злости, он покраснел еще больше, став похожим на Сеньора-Помидора из сказки.

– Будем уговаривать? – для порядка уточнил у него Таланов.

– Некогда. Берите его, – решительно скомандовал Басалаев. – Дайте в морду и отберите пистоль. Можете ему что-нибудь прострелить. Всех не перестреляешь, – сообщил он Терентьеву. – Он шестизарядный.

– В ногу, – скомандовал капитан своим. По разумению Виктора, с него и его солдат уже хватило риска и приключений, чтобы играть в благородство с этим Терентьевым-Тайрентом. – Ниже колена и не из трофейных, от них дырки большие.

Громила с дробовиком опять было вознамерился устроить бузу, но ему в грудь уперся ручной пулемет. Бронеавтомобиль взрыкнул мотором уже на площади, шумно прошуршали шины, несколько мотоциклов остановилось у самого входа, сапоги гвардейцев застучали по лестнице, поднимаясь.

– Кончайте скорее, время подгоняет, – нетерпеливо поторопил Басалаев.

Человек с пистолетом ухмыльнулся, уголки его губ поползли вверх в почти волчьей усмешке.

– Ловкие ребята, – одобрил он, вынимая из кармана вторую руку. – Но не настолько.

И Терентьев продемонстрировал зажатую в кулаке гранату. Небольшой ребристый предмет, похожий на зеленый лимон. «РГО» – лучшая противопехотная граната в мире. Без чеки, удерживаемая от взрыва только предохранительной скобой.

Показав гранату, Терентьев тут же, опережая реакцию обступивших его десантников, надежно спрятал руку за пазуху.

– Отобрать быстро не сможете, – пояснил он. – Я же сказал, сначала вывозим детей.

Томительное мгновение майор смотрел на «попаданца» с таким видом, будто увидел перед собой некое экзотическое насекомое, с почти научным любопытством.

– Твою кавалерию, – проговорил он наконец с усталой брезгливостью. – Еще один идеалист…