Текст книги "От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава"

Живность в доме

Существовало немало видов общения токугавского населения с природой, и очень многие японцы предпочитали осуществлять это общение посредством домашних животных. Как и сегодня, тогда в домах более всего было собак и кошек. Василий Головнин писал, что “собак употребляют для охоты и для охранения домов, а кошки исправляют ту же должность, что и в Европе… Некоторые держат гусей, лебедей и индейских кур, но только для красоты их, как мы иногда держим павлинов”.

Зоолавка. Старинная гравюра

Кроме того, при Токугава в домах держали певчих птиц (скворцы, снегири, чижи) и аквариумных рыбок. Большое распространение получила и азиатская экзотика – кузнечики, цикады и другие поющие насекомые. В положенное время года умелые люди ловили всю эту живность и продавали. Буддизм требовал бережно относиться ко всему живому, поэтому после окончания вокального сезона насекомых отпускали. Некоторые эстеты летними вечерами ходили в лес за светлячками и, наловив их сачком, ненадолго устраивали в доме экологичную иллюминацию. Все эти удовольствия были привязаны к четырем сезонам.

В конце XVII века в отношениях японцев с природой произошел непредвиденный поворот: буддийская любовь ко всему живому выплеснулась через край и ощутимо травмировала население. В 1685 году пятый сёгун Цунаёси издал свой первый указ о бережном отношении к животным. Все началось с того, что брак Цунаёси был бездетным, из-за чего обеспокоенная матушка сёгуна и обратилась к авторитетному буддийскому монаху. Тот быстро во всем разобрался и определил, что бездетность – воздаяние за грехи пятого сёгуна в прошлой жизни, главный из которых – убийство живого существа. Во искупление грехов нужно немедленно полюбить все живое. А поскольку Цунаёси родился в год собаки по восточному календарю, собак следовало полюбить в первую очередь.

Первый сёгунский “Указ о защите всего живого” (Сёруй аварэми но рэй) запрещал убивать и калечить собак. Следующие распоряжения требовали охранять не только собак, но и вообще все живое: “Буде обнаружено в округе раненое животное – почитать сие провинностью всей округи”. В следующие 24 года Цунаёси издал более ста распоряжений на этот счет, и животным в столице стало жить так же хорошо, как людям, а может, даже лучше. Им разрешалось гулять повсюду, и даже перед кортежем самого сёгуна, в то время как людям в день его проезда запрещалось выходить из домов. Вне закона оказалось и древнее воинское развлечение – соколиная охота. Это притом, что сам Иэясу почитал ее делом, достойным настоящего воина, всячески поощрял и даже в завещании оставил на этот счет специальное указание.

Прогулка. Старинная гравюра

Кроме того, людям запретили держать в неволе поющих сверчков и цикад. Строже всего за исполнением указов следили в столице. За несколько лет положение бродячих псов в Эдо кардинально улучшилось: прохожие должны были их кормить, а больных животных доставлять к ветеринару. Увидев собачью драку, законопослушный гражданин должен был гуманно и без вреда для животных ее прекратить, окатив забияк холодной водой. И так далее. Об употреблении мяса животных в пищу даже речи не шло.

Сёгун требовал от подданных докладывать обо всех замеченных нарушениях. Одному горожанину врач подсказал, что при детских болезнях хорошо помогает печень ласточки. А у того постоянно болел ребенок. Родитель подстрелил прилетевшую во двор ласточку из духового ружья. Это увидели, сообщили властям. Следствие, признание, приговор – и родителя вместе с ребенком обезглавили в городской тюрьме. В судебной книге того времени таких записей сохранилось много.

“Умертвив курицу, горожанин принес ее на рынок для продажи. По приговору (гокумон) казнен в тюрьме Синагава с выставлением отсеченной головы перед тюремными воротами… Караульный выбросил на улицу новорожденного щенка. Осужден, провезен по городу, обезглавлен в тюрьме Асакуса. Голова выставлена перед тюремными воротами… Слуга знатного самурая застрелил в усадьбе голубя. Казнен через отсечение головы” [Ониси, 2009].

Мемориал на месте собачьего приюта

Цунаёси вовсе не был садистом или маньяком – напротив, он очень любил свою маму и китайскую науку. Но был уверен, что долг всенародного воспитателя обязывает его насаждать добро всеми способами, в том числе силой. Ведь любовь к животным – несомненное благо.

Держать друга семьи, из-за которого всю семью могли в любой момент ликвидировать, стало опасно, и горожане начали избавляться от домашних животных. Тайком, конечно. И вскоре Эдо переполнился бездомными животными, в первую очередь собаками. Исполняя волю сёгуна, правительство открыло приют для животных в пригородном местечке Накано (сегодня это район Токио с тем же названием). Приют быстро разросся. Его площадь достигла почти 1 миллиона м². Чтобы прокормить более 40 тысяч питомцев, окрестное население обложили дополнительными налогами. Буддийская идея восторжествовала, и удовлетворенный Цунаёси пожелал, чтобы после его смерти благое дело продолжалось вечно. Но с этим не получилось – сразу после смерти пятого сёгуна его “Указы о защите всего живого” отменили как несвоевременные и не вполне адекватные, а приюты для животных закрыли. Потомки если и вспоминают Цунаёси добрым словом, то только за то, что после животных он вспомнил о стариках и детях и велел наказывать за жестокое обращение и с ними тоже. В этой части его указы оставили в силе. Однако потомки инициативу “собачьего сёгуна” не забыли – в Накано на месте приюта сейчас мемориал.

Театр и ритуал

Важное место в жизни столицы занимали театральные постановки. При этом театральные традиции но и кабуки сильно различались не только в художественном, но и в социальном отношении.

Театр кабуки в начале XVII века заявил о себе как о сугубо народном зрелище. После того как актриса Окуни исполнила в 1603 году свой знаменитый танец в новом стиле, театр стал законодателем народной моды. Грубовато-экзальтированная манера и эротичность представлений кабуки, часто сопровождавшихся скандалами, предопределили настороженное отношение властей к этому очагу народной культуры. К тому же артистки театра зачастую совмещали сценическое искусство с проституцией. В 1629 году для защиты общественной морали женщинам запретили выступать на сцене. Их сменили грациозные юноши-актеры (вакасю). Акценты театральной притягательности несколько сместились, но общее положение дел не слишком изменилось.

Театр кабуки. Источник: НА

Театр кабуки в то время располагался на территории современного токийского района Нингётё, где жили исключительно представители городских низов. Здесь было множество мужских чайных домиков (кагэма тяя), где томимые нежной дружбой представители сильного пола могли легально и без помех уединяться. После 1629 года театральный гомоэротизм возмужал, заняв достойное место в японской культуре однополой любви. Переходящие в любовь преданность и дружба с давних пор отличали отношения воинов на полях сражений и монахов в монастырях. Театр стал третьей сферой, где гомосексуальная любовь играла заметную роль в жизни профессионального сообщества. Юные артисты театра пользовались большой популярностью у всех сословий, включая самураев. Однополая любовь в то время обществом не порицалась и официально не преследовалась. К мужскому гомосексуализму относились так же, как к гетеросексуальной любви, даже признаки верности были одними и теми же: письмо, скрепленное каплей крови, или отрезанная фаланга мизинца. Об этом можно прочитать в книгах того времени, в том числе в новеллах Ихара Сайкаку. Герой его рассказа “Соловей в снегу” полюбил сразу двоих замечательных мальчиков и в знак вечной любви подарил каждому по фаланге своих мизинцев.

В отличие от мужчин, японские женщины в то время друг друга так сильно не любили, и упоминаний о лесбийских романах история не сохранила. Что, в общем, логично для средневековой семейной морали: увлечение мужчин другими мужчинами на воспроизводстве населения особенно не сказывалось, а вот начни этим увлекаться женщины, все было бы по-другому. Невысокий социальный статус японок при Токугава и их ориентированность на семейный очаг оставляли мало возможностей для нетрадиционных увлечений.

Но при всей терпимости к однополой мужской любви власти все же пытались с ней бороться. В мае 1648 года вышел указ бакуфу о запрещении “противоестественных отношений” между мужчинами, но вековые традиции указами не исправляются. Впоследствии такие запреты издавались еще не раз, и пользы от них тоже было немного. Наибольшего успеха удалось добиться после 1868 года, в эпоху Мэйдзи, когда правительство энергично взялось за наведение “западного порядка” во всем, в том числе и в интимной сфере. Сделать удалось многое, но даже во время Второй мировой войны, случалось, японские новобранцы пользовались повышенным вниманием со стороны офицеров, особенно на флоте.

Постановка театра кабуки в усадьбе удельного князя. Старинная гравюра

В 1642 году, при третьем сёгуне Иэмицу, который слыл большим ценителем театрального искусства, очередным указом из театра кабуки изгнали и юношей – отныне все роли должны были исполняться только зрелыми мужчинами, посвятившими жизнь сцене. Спустя двести с лишним лет запрет на участие женщин в представлениях кабуки отменили. Но поздно – уже было сыграно множество ставших классикой спектаклей, поколения актеров так отточили технику, что начали играть женщин лучше самих женщин. Театр кабуки так и остался мужским.

Большие перемены в театре произошли в 1714 году после грандиозного скандала со старшей фрейлиной замка Эдо по имени Эдзима (о нем – ниже). Оказавшийся в центре этой истории театр Ямамуро был закрыт, а в отношении остальных театров бакуфу ввело жесткие ограничения и систему лицензий. В то время в столице доминировала “большая тройка”: театры Накамура, Морита и Итимура. Владелец театра нанимал сочинителей пьес, музыкантов и актеров на один год. В контракте оговаривалось жалованье, которое оставалось неизменным в течение этого срока. Если спектакли пользовались успехом, хозяин преуспевал, если нет – прогорал. Главными действующими лицами были актеры. Их талант и популярность определяли судьбу театра, поэтому хозяева боролись за них и переманивали друг у друга. Годовой заработок самых популярных лицедеев эпохи достигал 1 тысячи рё золотом – огромные по тем временам деньги.

Театральный сезон кабуки начинался в ноябре и заканчивался в октябре, поэтому 1 ноября театры устраивали пышные презентации нового состава трупп (каомисэ кёгэн). Вечером 31 октября театры получали подарки и поздравления с открытием сезона и вместе с почетными гостями и спонсорами праздновали в чайных домиках, имевшихся при каждом театре. К открытию театрального сезона приурочивался также показ новинок моды. Первого ноября ровно в 2 часа ночи ударяли в барабаны, возвещая начало нового театрального года, а в 6 часов утра начиналось танцевальное представление, собиравшее, несмотря на ранний час, множество зрителей.

В 1841 году в рамках борьбы с роскошью и легкомысленными развлечениями по кабуки был нанесен удар – три главных театра столицы выселили из центра на далекую окраину, в квартал Сарувакамати. Сюда же перевели несколько театров рангом пониже и по образцу Ёсивара организовали театральный квартал, который было легко контролировать.

Спектакль театра но

В отличие от кабуки, олицетворявшего малоуправляемую, буйную средневековую богему, театр но пользовался уважением у воинского сословия. Это направление с XIV века поддерживали сёгуны Асикага. Сценическая символика но входила в официальный ритуал. Стилизованность пантомимы, высокая условность музыкального и голосового оформления спектакля, не несущего примет окружающей жизни, способствовали восприятию жанра как искусства, достойного внимания элиты.

Представления но часто устраивались на площади перед главными воротами замка Эдо. Такая близость к цитадели власти говорила о многом. Представлениями но было принято сопровождать важные моменты в жизни бакуфу (вступление в должность сёгуна и его семейные праздники, назначения высоких чиновников и так далее). На представления приглашали самых почетных гостей: родственников Токугава, удельных князей, прямых вассалов сёгуна и даже заслуженных граждан из простых сословий. Представления тщательно готовились и долго длились – с 8 часов утра до 9 вечера с двухчасовым перерывом на обед. Места для горожан посыпали белым песком и отделяли от воинской части партера бамбуковой перегородкой высотой около метра. Но жизнь этого заборчика была недолгой: вдохновленные высочайшим вниманием, горожане быстро растаскивали бамбуковые колышки на сувениры.

Столичные представления театра но становились событием и широко обсуждались. В подражение бакуфу в богатых княжествах со временем тоже начали устраивать торжественные церемонии с приглашением известных актеров. Проводить целый день под открытым небом многим было не под силу, поэтому самые именитые появлялись на представлениях все реже, передоверяя представительство вассалам. Так официально-ритуальное искусство но начало свой путь в массы.

Вокруг организации этих представлений сложилось немало любопытных традиций. Например, долгое время посетителям в любую погоду вручали бамбуковый зонтик, а по ходу долгого представления угощали сакэ и закусками. Нехитрую посуду, в которой подавали еду и напитки, гости охотно уносили с собой в качестве сувениров, и организаторы против этого не возражали. Ну, и как всегда бывает, из-за бесплатного угощения часто возникала суматоха, за которой любил наблюдать из укромного места сёгун, сам оставаясь невидимым. Это было одним из его скромных развлечений. Во время представлений приглашенные горожане чувствовали, что здесь к ним относились совсем не так, как на городской улице – все-таки в гостях у самого сёгуна. Это был тот случай, когда громадное расстояние, разделявшее рядовых горожан и хозяина замка Эдо, немного сокращалось.

Гора Фудзи и принцип виртуальной выгоды

Во времена Токугава простые люди могли кардинально улучшить свою жизнь двумя способами. Первый: повысить свой социальный статус, превратившись из простолюдина в знатного и (или) богатого горожанина, что хотя и нечасто, но все-таки случалось. Второй путь был скромнее, но реальнее – постараться извлечь максимум пользы из того, что имеешь. Именно им японское общество и шло в течение последних веков, внося элемент разнообразия в маленькие, но доступные человеческие радости. Словно выполняя постулат, который требовал от самурая “принимать вещи такими, какие они есть: что имеешь, то имеешь; чего не имеешь, того не имеешь”.

По меркам богатых западных стран, японцы живут не так хорошо, как привыкли думать в России. Дома и квартиры у них теснее, и соседи ближе, и работают японцы больше, а зарплаты у них меньше, чем на Западе. Правда, сервис в Японии намного лучше, жизнь безопаснее, а чистота такая, какую мало еще где увидишь. Но западному человеку на Японских островах не хватает свободы. Здесь существует целый ряд неписаных и сложно выполнимых правил поведения, польза от которых неочевидна. В общем, Япония – хорошая, удивительная страна, но лучше быть в ней туристом: примерно так рассуждает большинство европейцев и американцев. Японцы с ними не спорят и стараются понять, как получилось, что они привыкли довольствоваться меньшим, чем на Западе. При этом они любят свою Родину никак не меньше, а сами считают, что даже больше.

Действительно, как же это получилось? Сегодня во всем мире потребителей на каждом шагу соблазняют виртуальной материальной выгодой: “Купи у нас и сэкономь столько-то”, “позвони прямо сейчас и получи такую-то скидку”. Японские потребители делятся на две неравные части: на тех, кто поддается соблазну, и неподдающееся меньшинство. Вторые называют покупки, сделанные под влиянием такой рекламы, “как бы экономией” (цумори тёкин). И добавляют, что на Японском архипелаге психология виртуальной выгоды сложилась давно, несколько веков назад, когда японцы научились заменять в повседневной жизни большие дела и удовольствия малыми. И довольствоваться ими.

Гора Фудзи считается в Японии священной – отчасти из-за того, что она самая высокая в стране, отчасти из-за своей почти идеальной, геометрически правильной формы, отчасти из-за гармонии цветов, создаваемой зелеными склонами и белоснежной шапкой. Гора действительно красивая. Во времена Токугава паломники шли к ней со всех концов страны. Посещение храма Фудзи сэнгэн, где, как уверяли, покоится дух священной горы, было обязательным элементом восхождения. В XVII веке, после превращения Эдо в столицу, паломничество на Фудзи стало у горожан очень популярным. Но были и сдерживающие факторы. До святыни около 100 км – по тем временам путь неблизкий, к тому же весьма затратный.

Восхождение на Фудзияму. Источник: AR

Выход паломники нашли ближе к концу XVIII века. В 1780 году в черте города, на месте нынешнего университета Васэда, построили рукотворную мини-Фудзияму и договорились считать ее эквивалентом священного оригинала. Назвали макет соответственно: Фудзидзука (холм Фудзи) – и для усиления родства завезли камни с настоящей горы. Теперь для восхождения в соседнюю провинцию можно было не ехать. Ежегодно 1 июня, в день открытия сезона паломничества на Фудзияму, столичные любители священной горы собирались у холма и имитировали ритуальное восхождение. А взобравшись на него, с глубоким чувством смотрели на далекую Фудзияму и приобщались: в хорошую погоду ее видно из столицы. На холм продолжали привозить небольшие камни с настоящей горы, все больше приближая макет к оригиналу. И за все эти хорошие дела просили у богов удачи, заступничества и избавления от хворей. Вскоре столичная имитация Фудзиямы стала очень популярным местом.

Не остались в стороне и монастыри с храмами. Как уже говорилось, паломничество в один из известных храмов каждый приличный японец должен был совершить хотя бы раз в жизни, но жизнь такой возможности часто не предоставляла – и поэтому храмы пошли навстречу паломникам. Они вывозили священные реликвии (как синтоистские, так и буддийские) в какой-либо небольшой храм в густонаселенной местности и устраивали, как сказали бы сейчас, выездную презентацию. Экспозиция реликвий не только укрепляла веру и авторитет храма, но и засчитывалась посетителям как паломничество к настоящему святому месту, с прикладыванием к путевому листу оригинальной храмовой печати. Такие выставки назывались дэкайтё (букв. выездное раскрытие святыни) и были крупными событиями. Людей заранее оповещали о них через расставленные повсюду информационные щиты (косацу). Выездные сессии часто устраивали старейшие и известнейшие храмы страны, такие как Дзэнко (основан в 644 году), Сэйрё (896 год), Нарита сансё (939 год).

Рукотворная мини-Фудзияма

Со временем появился другой, не менее мощный стимул для организации храмовых экспозиций – деньги. За деньгами выезжали в крупные города, в первую очередь в Эдо. Первая такая экспозиция прошла в столице в 1670 году, после чего практика быстро укоренилась. В 1720 году устраивать дэкайтё в столице храмам разрешили не чаще, чем один раз в 33 года, и с разрешения бакуфу. За годы правления Токугава только длительных, сроком более месяца, экспозиций в Эдо прошло более полутора тысяч. Это был важный фактор городской жизни. Местом проведения таких мероприятий чаще всего (166 раз!) становился небольшой, но очень популярный буддийский храм Эноин, основанный в 1657 году в память о жертвах великого пожара годов Мэйрэки. Храм Дзэнко (префектура Нагано), например, в удачный год за одну выездную сессию мог собрать в столице до 10 тысяч рё золотом.

Рядом с такими деньгами просто не могли не появиться мошенники. В 1814 году во время “выездного раскрытия святыни” храм Цубои хатиман (Осакский округ) выставил изображение и личные вещи военачальника XIV века Кусуноки Масасигэ (1294–1336). Вскоре, однако, выяснилось, что экспонаты, на которые с благоговением взирали паломники, это подделка, взятая напрокат в столичной закладной лавке. Выставку со скандалом закрыли.

В современной жизни японцев принцип символического участия в некоем большом деле органично слился с понятием виртуальной выгоды. Как и повсюду в мире, японские супермаркеты завлекают покупателя условными баллами, которые он получает за каждую покупку. Чем дороже покупка, тем больше баллов на счету – и тем больше выгод рисует ему воображение в будущем. На японцев, с учетом их экономно-сберегательной психологии, этот прием действует сильнее, чем, например, на американцев, привыкших больше тратить, чем копить. Во всяком случае сегодня многие японские супермаркеты регулярно объявляют странноватые распродажи – по обычным ценам. Во время таких распродаж меняются только баллы, начисляемые покупателю (их дают в два или три раза больше). Чтобы не застрять в пробке, магазины в дни таких “распродаж” лучше объезжать стороной: столпотворение там напоминает выездную сессию храма на старинных гравюрах. Покупатели стремятся в магазин не затем, чтобы купить товар дешевле, что можно понять, а чтобы получить больше условных баллов. Это понять труднее – ведь эти баллы “сработают” в будущем, и только при условии новых покупок. Судя по всему, принцип “как бы экономии” работает исправно.