Текст книги "Корни сталинского большевизма"

В других индустриальных регионах России наблюдались те же тенденции. Обстановка, царившая на фабриках и заводах Казанской епархии, характеризовалась как «пагубная и растлевающая»[221]221
  Отчет о состоянии Казанской епархии за 1913 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 2581. Л. 48 – 48об.


[Закрыть]. Особенно ее разлагающее влияние чувствовалось в селах, соприкасающихся с промышленными предприятиями. Упоминались все те же отхожие промыслы, которые накладывали «отпечаток разнузданности с хулиганским пошибом»[222]222
  Там же. С. 49об.


[Закрыть]. Уходившие на заработки крестьяне прерывали связи с приходскими храмами и пропитывались духовной отравой. В промышленной Екатеринбургской епархии священники сообщали о непочтительном отношении к церкви со стороны заводского населения. Здесь не останавливались даже перед грабежами церковного имущества, «оставляя в стороне страх ответственности перед Богом за свои действия», не брезговали и пожертвованиями, дарами от верующих. Столь вопиющие факты красноречиво свидетельствовали об уровне религиозно-нравственного состояния уральского населения[223]223
  Отчет о состоянии Екатеринбургской епархии за 1906 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 2143. Л. 27.


[Закрыть]. В отчетах из индустриальной Екатеринославской губернии проводилась четкая грань между фабрично-заводским и земледельческим населением. Местные украинские жители активно посещали церковные службы, слушали проповеди, соблюдали обряды. А среди рабочих заводов, шахт и рудников наоборот отмечалось полное безразличие к религии. Духовные власти губернии сообщали:

«С особой скорбью приходится отметить то влияние, которое оказывает пришлый элемент на коренное (т. е. украинское – авт.) население. Этот элемент производит деморализующее влияние на коренных жителей, заражая их и вредным учением, и индифферентизмом к православной церкви»[224]224
  Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1898 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 1719. Л. 4боб – 47.


[Закрыть].

Нередко на вопрос: «Бываете ли вы в церкви?» приходится слышать стереотипный ответ: «Мы приехали не Богу молиться, а зарабатывать». Над местным духовенством смеются и откровенно издеваются, при встрече демонстративно не желают поклониться и вообще стараются держать себя вызывающе[225]225
  Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1912 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 2517. Л. 11 – 11об.


[Закрыть]. Рабочие признают права только за собой, считая себя создателями человеческой истории и двигателями культуры. К священникам обращаются в случае крайней необходимости – по условиям гражданской жизни. Причем называют их, в лучшем случае, «товарищ», а нередко и «кровопийца-живодер»[226]226
  Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1907 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 2208. Л. 7.


[Закрыть].

Религиозно-нравственное состояние фабрично-заводского пролетариата обращало на себя все больше внимания. Хотя епархиальное начальство промышленных губерний довольно поздно – лишь с середины 90-х годов XIX столетия, начало серьезно относиться к этой проблеме. Ведь существование пролетариата в России долгое время вообще отрицалось. В документах употребляли слова «крестьянство», «заводское население», «мастеровые». В литературе 1880-1890-х годов рабочий считался крестьянином, который к прокорму с земли прибавляет доход от посторонней работы на фабриках. Труд на предприятиях ставился в один ряд с кустарным промыслом. Такое отношение было вызвано желанием властей избежать обезземеливания, а значит и революционной борьбы, а также стремлением скорректировать вредные последствия капиталистического развития в общественном и нравственном смысле[227]227
  Погожее А.В. Учет численности и состава рабочих в России. – СПб., 1906.С. 99-100.


[Закрыть]. В качестве противоядия антирелигиозным настроениям пролетариата рассматривалась национально-православная риторика. Подобный опыт гармонизации отношений между трудом и капиталом был наработан в западных странах, ранее столкнувшихся с теми же проблемами. К их решению там активно подключались христианские церкви, пытавшиеся наладить взаимодействие разных экономических слоев на основе религиозных ценностей. В. К. Саблер (обер-прокурор Синода в 1911–1915 годах) собрал об этом обширный материал. Он посетил целый ряд предприятий в разных странах и сумел разглядеть, как два, казалось бы, враждебных фактора – капитал и труд – сливаются в одну творческую силу. Например, на фабрике в г. Реймсе (Франция) хозяин с семьей являли рабочим образец христианской жизни, заботились об условиях их существования, жили с ними общими интересами, все вопросы обсуждали совместно, вместе пели псалмы, штрафы назначали ничтожные, мастерам в обиду не давали и т. д. Благодаря чему сами хозяева тоже были окружены вниманием и заботой: на фабрике не возникало даже намека на конфликты[228]228
  Саблер В. К. О мирной борьбе с социализмом. Т. 1. – СПб., 1906. С. 6–9, 33.


[Закрыть]. Таких примеров на страницах книги собрано немало. Их изложение венчает главный вывод автора:

«Только совместная работа в христианском духе есть единственное спасительное средство, упрочивающее нравственное и материальное благополучие»[229]229
  Там же. Т. 2. С. 97.


[Закрыть].

Однако, для многих в России было очевидно: церковно-православный инструментарий не поможет в решении социальных проблем. Например, в Петербурге для нравственного увещевания заводских рабочих отрядили архимандрита Амвросия. В сопровождении двух монахов он разъезжал по питерским предприятиям с беседами о благе церкви. Однако слушать его собирались в основном только женщины и некоторые рабочие, а вскоре и они стали проявлять недовольство, за что некоторые даже подверглись аресту. В конце концов, на одной из фабрик в архимандрита «полетели рваные галоши и прелый картофель, после чего его поездки по заводам прекратились»[230]230
  Миронов К. Вспоминания рабочего. – М., 1906. С. 15.


[Закрыть]. Среди русских рабочих Юзовского завода в Донбасском регионе большой популярностью пользовалась листовка под названием «Поп и черт»[231]231
  Кардигов К. Воспоминания о 1900–1906 годах // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 6. Д. 120. Л. 73.


[Закрыть]. На Сормовских заводах под Нижним Новгородом толпы рабочих через своих выборных требовали отмены установленного администрацией вычета одного процента из заработной платы на постройку и содержание местной церкви[232]232
  Сообщение начальника Нижегородского охранного отделения в Департамент полиции. 2 апреля 1905 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 195. Д. 1350, Ч. 18. Л. 1.


[Закрыть]. Угрозы всеобщей забастовки в случае сохранения церковных вычетов выдвигались в Сормове постоянно, о чем свидетельствуют воспоминания самих пролетариев[233]233
  Семенов В. Воспоминания о Сормове // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 8. Д. 160. Л. 72об.


[Закрыть].

Как констатировал профессор И. Х. Озеров, трудящиеся уходят от религии, поскольку современная церковь представляет собой не что иное, как капиталистическую организацию, «освящавшую неправду, стоящую на стороне капитала и сильных мира сего»[234]234
  Озеров И. Х. Религия и общественность. – М., 1907. С. 11.


[Закрыть]. В духовном смысле население оказывалось вне влияния церкви, которая «не умиряла враждующие интересы, не заступалась за притесняемого, слабого, а наоборот», церковное духовенство «присасывалось к более сильному, жило его милостями и щедротами, расточая молитвы за сильного, смотря снисходительно или даже поощряя грубые инстинкты, пороки сильных мира сего»[235]235
  Там же.


[Закрыть].

Озеров считал необходимым наполнить господствующую церковь социальным духом и в качестве примера рекомендовал английский опыт по созданию так называемых церквей труда, где интересам трудящихся отводилось значительное место[236]236
  Озеров И. Х. Религия и общественность. – М., 1907. С. 14.


[Закрыть]. Аналогичные мысли высказывал и известный интеллектуал той поры В. Зеньковский: социальное движение в России развивается не только вне зависимости от официального православия, но и в прямой враждебности к нему. И если такое положение дел сохранится, то православие окажется совершенно лишним и русская культура не разовьет его начал[237]237
  Зеньковский В. Россия и Православие. – Киев, 1916. С. 31.


[Закрыть]. Конечно, такие же оценки предлагала и советская наука, с энтузиазмом развивавшая тезис о падении престижа церкви, который был вызван снижением потребности у трудового народа в религии вообще. И тенденция эта явилась якобы закономерным следствием неутомимой и эффективной деятельности партии большевиков, развеивавшей религиозный дурман. Особенно большой отклик их пропаганда находила у могильщика старого мира – пролетариата, который быстрее других освобождался от оков прошлого…[238]238
  Персии, М.М. Атеизм русского рабочего класса (1870–1905 годы). – М., 1965; Кадсон И. В. Отношение рабочих различных районов России к религии и церкви (1907–1916 годы) // Рабочие России в эпоху капитализма: сравнительный порайонный анализ. // Сб. статей. – Ростов-на-Дону, 1972. С. 208–221.


[Закрыть]

Если оценивать выводы, как дореволюционных оппонентов господствовавшей РПЦ, так и советских ученых, то нетрудно заметить их атеистическую устремленность. И те и другие, хотя и по разным причинам, уверенно фиксировали распространение атеизма в рабочей среде. Однако, выявленные источники никак не позволяют считать, что дореволюционный русский пролетариат в принципе отвергал религиозную мотивацию. Красноречивый пример – забастовочная волна, охватившая промышленный Центр России в 1897 году. Как следует из документов, ее главной причиной стало сокращение выходных за счет праздничных дней. Владельцы заводов и мануфактур объявили рабочими днями религиозные праздники: Введение во храм Пресвятой Богородицы, Сретение Господне, Воздвижение Креста, Св. Николая Чудотворца и др., что и вызвало бурю негодования[239]239
  Письмо министра внутренних дел И. Л. Горемыкина к министру финансов С. Ю. Витте. 15 января 1898 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 4. Ч. 3. Л. 27–28.


[Закрыть]. В результате обстановка в Центрально-промышленном регионе, по свидетельству современников, накалилась как никогда[240]240
  Выписка из полученного агентурным путем письма с подписью «В. Остряк» из Иваново-Вознесенска Владимирской губернии в редакцию «Русского слова». 30 декабря 1897 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 4. Ч. 3. Л. 9.


[Закрыть]. Заметим, если бы рабочие были действительно проникнуты атеистическим духом, то подобная инициатива собственников не привела бы к массовым забастовкам, а тлеющая неприязнь к хозяевам выразилась по-иному.

Воспоминания самих рабочих дореволюционной поры также противоречат утверждениям об устойчивом пролетарском атеизме. Так, старый большевик Федор Самойлов – рабочий, член Государственной думы, писал, что заводские в самом деле крайне редко посещали церковные службы, подавляющее большинство отбывало их как необходимую повинность, однако «все считали себя религиозными»[241]241
  Самойлов Ф. По следам минувшего. Воспоминания старого большевика. – М., 1934. С. 12.


[Закрыть]. Один из рабочих Путиловского завода вспоминал, насколько заинтересовано в их среде обсуждались религиозные вопросы. В этих спорах, когда каждый защищал свою позицию, выделялись старообрядцы, доказывавшие, что их вера самая правильная. А неверующих безбожников (т. е. атеистов) на огромном заводе «было совсем немного, и они помалкивали, так как это вызывало стойкое неодобрение»[242]242
  Воспоминания Е. Г. Власова. 1897–1904 годы // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 67. Л. 6.


[Закрыть]. На крупном московском предприятии Гужона (при советской власти завод «Серп и молот») в каждом цеху находилась большая икона, перед которой горела лампада. Приходя в цех, металлисты сначала крестились на образ и лишь затем приступали к работе[243]243
  Автобиография Ф. С. Андреева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие завода «Серп и молот» (бывший Гужон). Вып. 2. – М., 1931. С. 61.


[Закрыть]. Что касается Москвы в целом, то очень интересны заметки одного большевистского агитатора, проводившего антирелигиозные беседы по городским окраинам в клубах, столовых при фабриках и заводах. Его опыт демонстрировал, что «…попа не уважали ни в какой степени, но Бог стоял в их сознании (рабоче-крестьянской публики – авт.) с монументальной основательностью». Церковь же с готовностью осыпали насмешками[244]244
  Сарабьянов В. Беглые воспоминания // Антирелигиозник. 1927. № 10. С. 35.


[Закрыть]. Однако, в центральной части Москвы какая-либо пропаганда была крайне затруднена. Здесь уже собирались активные церковники, которые при любых нелицеприятных словах в адрес РПЦ устраивали истерики[245]245
  Там же.


[Закрыть]. Схожая ситуация наблюдалась и на горных предприятиях, расположенных в Донецком бассейне. Так, в известном советском романе А. Авдеенко «Я люблю» о шахтерской жизни до революции упоминается, что в корпусах, где проживали рабочие, всегда имелись иконы, купленные вскладчину, в то же время, горняки редко наносили визиты в церковь[246]246
  Авдеенко А. Я люблю. – М., 1968. С. 7.


[Закрыть]. Интересен один приведенный эпизод из местной жизни: после обвала на шахте, унесшего жизнь многих шахтеров, один из работников направился в церковь, где, не снимая картуза и не крестясь, решил приобрести свечи для поминания погибших товарищей. Когда же выяснилось, что свечей, предназначенных для продажи, недостаточно, то он потребовал снять нужное количество с подсвечников у икон[247]247
  Там же. С. 69–70.


[Закрыть]. Очевидно, такое отношение к храму РПЦ можно было ожидать со стороны откровенного безбожника. Но в данном случае речь шла не о проявлении атеизма, а о выражении религиозности явно не связанном с церковью, как таковой.

Подобные свидетельства хорошо состыкуются с приведенными выше оценками епархиального начальства, в которых архиереи РПЦ констатировали большую тревогу относительно религиозно-духовного состояния рабочего класса. Напрашивается вывод: православная идентификация русского пролетария реализовывалась вне господствующей церковной традиции. В этом нет ничего удивительного: антицерковные настроения неизменно присутствовали в русской народной среде со второй половины XVII столетия. Официальные власти старательно обходили эту тему, культивируя образ церковного православия как жизненной основы государства, души народной, присущей всем русским (за малым исключением). При этом игнорировалось, что значительная часть этого русского населения не воспринимает в качестве своей именно господствующую церковь. Публичные свидетельства об антицерковных проявлениях, тлевших в народных низах, резко осуждались духовным официозом. К примеру, даже известный сборник В. И. Даля «Пословицы русского народа» увидел свет после семи лет мытарств, так как синодальных чиновников сильно смущала та сторона крестьянского эпоса многих великорусских регионов, собранного Далем, который демонстрировал неприязненное отношение и насмешки над господствовавшей церковью[248]248
  См.: Домановский Л., Новиков Н. Русский антицерковный фольклор // В кн.: Русское народно-поэтическое творчество против религии и церкви. – М., – Л., 1961. С. 6.


[Закрыть]. «Зачем монахам рай, им и на земле не хуже», «Родись, крестись, женись, умирай – за все попу деньгу подавай», «Клопы – не попы: тело едят, а душе не вредят», «Денежная молитва – что острая бритва, все грехи сбреет» – вот некоторые примеры устного народно-крестьянского творчества[249]249
  См.: Русское народно-поэтическое творчество. С. 62, 165, 167, 260 и др.


[Закрыть]. Эти наблюдения подтверждают и воспоминания рабочих, которыми мы располагаем. В подавляющем большинстве случаев они повествуют об антицерковной атмосфере, царившей в крестьянских семьях, где они родились и росли. Так, один работник московской «Трехгорной мануфактуры» говорил, что, следуя примеру отца, за долгие годы посетил церковь всего лишь раз по необходимости – когда скончался его родитель[250]250
  Автобиография А. П. Дьячкова // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие «Трехгорной мануфактуры». Вып.1. – М., 1930.


[Закрыть]. Другой рабочий этой фабрики вспоминал, что его отец – не будучи атеистом – всегда был резко настроен против начальства и попов (служителей РПЦ он называл «дармоедами»)[251]251
  Автобиография Г. А. Калеева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие «Трехгорной мануфактуры». Вып.1. – М., 1930. С. 133.


[Закрыть]. Рабочий московского завода Гужона рассказывал, что его родители были набожны, но при этом его мать, встречая на улице попа, считала это дурным предзнаменованием[252]252
  Автобиография Ф. С. Андреева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие завода «Серп и молот» (бывший Гужон). – М., 1931. С. 56.


[Закрыть]. Иваново-вознесенский пролетарий Н. Махов делился детскими впечатлениями: «родственники старались избегать визитов в церковь, а отец постоянно материл священников и «все время, как я помню отца, говорил: у попа рука дурная»[253]253
  Махов Н. Жизнь минувшая. – Иваново, 1939. С. 33.


[Закрыть].

Более того, иногда у народных мемуаристов проскальзывают детали, указывающие на принадлежность к старообрядчеству. Один рабочий из Бронницкого уезда Московской губернии вспоминал о постоянных посещениях жителей его села некой часовни, где отсутствовал алтарь, никогда не появлялся поп, а службу вел какой-то местный мужик[254]254
  Автобиография И. М. Куклева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие «Трехгорной мануфактуры». Вып.1. С. 49.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, перед нами описание типичной беспоповской молельни. Воспоминания работника завода Гужона начинаются с того, что его семья – старообрядческая. Когда в пасхальную седмицу в дом заглядывал поп, отец встречал его такими ругательствами, что «я думал поп взбесится: однако ничего с ним не случилось, очевидно, он привык к мужицким речам и на них не реагировал»[255]255
  Автобиография П. Д. Пучкова // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие завода «Серп и молот» (бывший Гужон). Вып.2. С. 161.


[Закрыть]. Для нас важна здесь еще одна деталь – религиозность этой семьи, указанной как староверческая, ничем не отличалась от окружающих, то есть речь идет не о единичном случае или исключении из правила, а непосредственно о старообрядческой среде[256]256
  Там же.


[Закрыть].

Повторим: русский пролетариат был носителем той самой внецерковной, в широком смысле, традиции, которую с энтузиазмом воспевала культура Серебряного века. Однако, религиозно-философские интеллектуалы связывали самые радужные свои надежды исключительно с сектантскими течениями. В этой связи закономерен вопрос: «В какой степени русский рабочий класс – носитель внецерковной традиции – находился под влиянием различных сект?» Ответ отчасти был дан в предыдущей главе. Фабрично-заводские рабочие по преимуществу были подвержены черносотенным настроениям. А черносотенство выступало своего рода антиподом сектантства, рекламируемого интеллигенцией Серебряного века. Отрадно, что в постсоветский период черносотенная окраска рабочего класса постепенно начала проясняться[257]257
  Степанов С. А. Рабочие и черносотенные организации. 1905–1917 годы // Рабочие и интеллигенция в эпоху реформ и революций. 1861 – февраль 1917 года. – СПб., 1997. С. 358–373.


[Закрыть]. Сошлемся на источники. На Путиловском заводе «черная сотня» была весьма популярна, тогда как счет большевиков-рабочих на предприятии шел на единицы[258]258
  Автобиография Маркова (Егорова) // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 66. Л. 3–4.


[Закрыть]. Черносотенцы частенько спорили с монархистами, однако правые никогда не выдавали администрации своих оппонентов[259]259
  Автобиография Ковалевского // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 65. Л. 61.


[Закрыть]. На уральском Сосьвинском заводе демонстрации черносотенцев и социал-демократов шли одна за другой: «впереди монархисты, а сзади революционеры, каждый пел свое»[260]260
  Автобиография И. М. Балдина // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 5. Д. 635. Л. 41.


[Закрыть]. На Брянском заводе в Екатеринославской губернии многие работники состояли в Союзе русского народа, их влияние чувствовалось в каждом цехе[261]261
  Амосов И. К. На Брянском заводе в Екатеринославле // Революцией призванные. Воспоминания екатеринославских рабочих 1893–1912 годы. – Днепропетровск, 1978. С. 88.


[Закрыть]. Черносотенного пролетария отличало резко негативное восприятие других национальностей. Так, на заводах и рудниках Донецкого бассейна рабочие то и дело пытались учинить насилие над еврейским населением региона[262]262
  Телеграмма начальника Екатеринославского жандармского управления в Департамент полиции. 5 апреля 1901 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 5. Ч. 8. Л. Г. Л. 2.


[Закрыть]. Постоянные стычки происходили там и с бельгийскими рабочими, привезенными в Россию иностранным инженерным персоналом[263]263
  Письмо Екатеринославского губернатора в МВД. 5 апреля 1901 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 4. Ч 18. Л. А. Л. 42 – 43.


[Закрыть]. В Петербурге на промышленных предприятиях трудились финны, эстонцы, латыши: они также становились объектом ненависти русских рабочих, объединявших их под одним названием – «немцы»[264]264
  Канатчиков С. И. Из истории моего бытия // Авангард. Воспоминания и документы питерских рабочих 1890-х годов. – Л., 1990. С. 124.


[Закрыть]. Так же относились русские рабочие и к полякам. Словечки «жид», «польская морда», «чухонская обезьяна» в их адрес были обиходными[265]265
  Автобиография Ц. Я. Рабиновича // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 61. Л. 10.


[Закрыть]. На уральском Надеждинском горно-металлургическом заводе, куда привлекались китайские рабочие, нередко доходило до вспышек национальной вражды[266]266
  Из воспоминаний Г.А. и Г. А. Быковых // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 5. Д. 636. Л. 73.


[Закрыть].

Центром черносотенцев стала промышленная Москва. Движение получило название «зубатовщина» – по имени начальника Московского охранного отделения С. В. Зубатова. Уже 19 февраля 1902 года, в годовщину освобождения от крепостного права, в городе состоялась грандиозная (сорокатысячная) манифестация рабочих с торжественным возложением венков к памятнику Александру II[267]267
  В ходе манифестации рабочие выражали желание, чтобы день 19 февраля как славная дата отечественной истории был объявлен ежегодным праздником // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1902. Д. 95. Л. 4.


[Закрыть]. Кстати, один из лидеров черносотенного движения, ткач Н. Т. Красивский, пользовался необычайной популярностью в пролетарской среде, поскольку его считали незаконнорожденным сыном императора-освободителя[268]268
  Зубатов С. В. Из переписки с МВД // Каторга и ссылка. 1925. № 14. С. 116.


[Закрыть]. На многочисленных зубатовских собраниях, проходивших в начале 1900-х годов, присутствовало от ста до тысячи человек, при том, что социал-демократические мероприятия собирали лишь по 10–20 рабочих[269]269
  Письмо из Москвы по парижскому адресу. 15 апреля 1902 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1902. Д. 5. Ч. 2. Л. 49.


[Закрыть]. Горячие споры «зубатовцев» и революционеров шли в чайных на Рогожских окраинах[270]270
  Дружинин Н. История Пролетарской (бывшей Рогожско-Симоновской) большевистской организации. 1900–1906 годы. – М., 1931. С. 6.


[Закрыть], причем вторые нередко проигрывали. О серьезных проблемах социал-демократического движения в Москве откровенно говорилось на II съезде РСДРП:

«Несомненно, самой главной причиной является зубатовщина. Здесь вполне оправдываются слова «Искры», что полицейский разврат нам страшнее полицейского насилия»[271]271
  II съезд РСДРП. Июль-август 1902 года. Протоколы. – М., 1959. С. 635.


[Закрыть].

С 1904 года (с отставкой Зубатова) центр черносотенного движения перемещается в Петербург. Здесь появляются рабочие организации, создаваемые священником Гапоном, приобретшим всероссийскую известность после трагических событий 9 января 1905 года.

Очевидно, что в черносотенной атмосфере не то что расцвет, но и вообще какие-либо сектантские искания были невозможны. Внецерковная традиция держалась здесь на другом корне – на старообрядческом беспоповстве. Но приходится констатировать, что значение данного обстоятельства до сих пор не получило должной оценки. По-прежнему мешает официальная статистика, которая на протяжении десятилетий утверждала, что доля староверов в Российской империи не превышала 2 %. Неудивительно, что антицерковность рабочего класса порождала поистине искреннее недоумение, ведь по документам практически весь народ находился в лоне господствующей церкви. Объяснения были разные: падение нравов, слабое пастырское руководительство, тлетворное влияние революционеров и тому подобное. И практически никто не говорил о том, что неприязнь к РПЦ воспитана в той, значительной, части русского народа, которая не приняла и оставалась равнодушной к никоновским новинам.

Эту неприязнь в концентрированном виде и проявила фабрично-заводская реальность. Безусловно, от сектантской эта реальность была далека, особенно если иметь в виду индустриальные центры страны. Сектанты сосредотачивались по преимуществу на земледельческом юге, черноземных регионах России. Например, в Курской губернии угрозу православной церкви местный епископ видел не в расколе, а в разных сектах, заметно усиливающих свое влияние[272]272
  Отчет о состоянии Курской епархии за 1909 год // Там же, Д. 2336. Л. 22.


[Закрыть]. В еще большей степени это относится к Кавказу, к Украине. Но, чем ближе к центру, северу или востоку, тем больше сектантство уступало старообрядчеству[273]273
  Бонч-Бруевич В. Д. Раскол и сектантство в России. Т. 1. С. 175 // Бонч-Бруевич В. Д. Избр. соч. В 3-х томах – М., 1959.


[Закрыть]. Например, в Вятской губернии в 1899 году сведений о сектах, за их неимением, не собрали, а к 1906 году отыскали аж 62 адепта обоего пола[274]274
  Отчет о состоянии Вятской епархии за 1899 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 771. Л. 52об; Отчет о состоянии Вятской епархии за 1906 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2140. Л. 37.


[Закрыть]. Архиереи информировали Синод, что в местах поселений старообрядцев ощущается их негативное влияние на паству господствующей церкви. В Олонецкой епархии последние проявляют откровенную враждебность к священнослужителям, считая РПЦ еретической и «понося ее таинства разными хулами»[275]275
  Отчет о состоянии Олонецкой епархии за 1899 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1791. Л.56-5боб.


[Закрыть]. В Костромской губернии приходы, частично зараженные расколом, превращаются в рассадник всевозможных пороков. Причем наиболее враждебно настроены именно беспоповцы, особенно упорствующие в своих заблуждениях[276]276
  Отчет о состоянии Костромской епархии за 1913 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2585. Л. 2боб.


[Закрыть]. Практически во всех Владимирских волостях просматривается влияние старообрядчества, и это сказывается на нравственном состоянии жителей[277]277
  Отчет о состоянии Владимирской епархии за 1911 год// РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2442. Л. 46-4боб.


[Закрыть]. В Пермской епархии народ сохраняет привычку к домашним молениям «под руководством какого-либо своего грамотея»[278]278
  Отчет о состоянии дел Пермской епархии за 1897 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1684. Л.33.


[Закрыть]. И вообще, в Уральском крае мощная староверческая прослойка пользуется в народных низах большим авторитетом[279]279
  Маслова Г. С., Станюкович Т. С. Материальная культура сельского и заводского населения Приуралья (XIX – начало XX века) // Труды института этнографии АН СССР. Т. 57. – М., 1960. С. 142.


[Закрыть]. При просмотре отчетов складывается впечатление, что служители церкви видят два независимых друг от друга источника беспокойства: заводы и поселения, где имелись официально зарегистрированные староверы. Например, в отчете Екатеринославской епархии подчеркивалось, что работники заводов и рудников, большая часть которых – пришлые из русских деревень промышленного центра России – крайне далеки от церкви[280]280
  Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1912 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2517. Л. 11-11об.


[Закрыть]. Однако, связать это обстоятельство с их принадлежностью к старообрядческой общности ни церковным деятелям, ни противникам РПЦ в голову не приходило, поскольку официально они числились обычными православными. А те, в свою очередь, никаких заявлений о своей подлинной религиозной принадлежности не делали, и делать не собирались. Поэтому осмысление данной проблемы и не шло далее стандартных заключений: типа заводы и фабрики разрушают православный быт[281]281
  Ельчанинов А. В. История религий. – М., 1909. С. 187.


[Закрыть], или крупная промышленность – это «лаборатория, в которой вырабатывается социализм»[282]282
  Выступление Л. Мартова // Первый Всероссийский съезд профессиональный союзов. 7-14 января 1918 года. – М., 1918. С. 114.


[Закрыть].

Здесь настало время сделать одно разъяснение. Использование термина старообрядчество в контексте нашего исследования не совсем правомерно. Важно уточнить, какое старообрядчество имеется в виду – поповцы или беспоповцы. (В этом различении как раз и состояло одно из достижений Серебряного века). Две эти староверческие ветви, давно оформившиеся в недрах раскола, к концу XIX – началу XX столетия обслуживали (в социальном смысле) совершенно разные идейные направления. Старообрядческая поповская церковь подчеркивала древность своих обрядов, но, по сути, мало отличалась от господствовавшей РПЦ. Напомним, поповское согласие можно характеризовать как своего рода «олихаргическое»: к нему принадлежали, или вышли из него более 90 % купеческих миллионеров и крупных предпринимателей. Такая церковная организация, созданная в середине XIX века и существовавшая на деньги богатых, не могла одобрять ничего, что хоть в какой-то степени угрожало крупной частной собственности, и также как РПЦ провозглашала ее безусловную «святость» и «благость». Хотя в количественном отношении поповцы составляли менее 10 % от всего староверческого мира, они уверенно претендовали на роль главного выразителя чаяний всего староверия. Обладая полноценной инфраструктурой и тягой к публичности, поповская церковь представляла собой видимую вершину огромного староверческого айсберга, остальные 90 % которого составляли различные беспоповцы, в подавляющем большинстве по официальной статистике значившиеся обычными православными. Многочисленные беспоповские толки не испытывали потребности в регистрационных процедурах, публичности культа и поэтому как бы растворялись среди крестьян, рабочих, мелких торговцев, якобы составлявших пусть и невнятную, но синодальную паству. Именно в этой среде «жили» не частнособственнические, а солидарные, коллективистские принципы, которые представлялись беспоповцам оптимальными для противостояния чуждому им никонианскому государству[283]283
  Подробно об этом см.: Пыжиков А. В. Грани русского раскола. Заметки о нашей истории. – М., 2013. С. 167–182.


[Закрыть]. Согласно этим воззрениям, легитимировать собственность может только труд. И поэтому, в отличие от капиталистически настроенной верхушки поповцев, беспоповцы считали, что заводы и фабрики, создававшиеся руками нескольких поколений их единоверцев, принадлежат им, а никак не владельцам[284]284
  Митинский А. Н. Горнозаводской Урал. – СПб., 1909. С. 61.


[Закрыть]. Разумеется, подобное осознание антисобственнических устремлений русского рабочего, базирующееся на религиозном менталитете, выглядит необычно. В советскую эпоху о специфике промышленного труда рассуждали в традиционном марксистском стиле типа: крестьянин за вычетом податей становился владельцем продуктов труда, а потому понятие собственности являлось для него не пустым звуком, в фабрично-заводском же производстве подобная мотивация отсутствовала. По этой причине народная традиция трудолюбия у пролетариата претерпевала глубокие изменения, очищалась от частнособственнических позывов, ее идейное содержание поднималось на более высокий уровень[285]285
  Суханов И. В. Обычаи, традиции и преемственность поколений. – М., 1976. С. 130.


[Закрыть]. О том, что эти антисобственнические представления – продукт определенного религиозного мировоззрения, в советский период, естественно, никогда не рассматривалось всерьез.

Необходимо подчеркнуть и еще одно обстоятельство: когда сегодня говорят об участии староверов в индустриальном строительстве России, то обычно имеют в виду исключительно купечество поповского согласия. А пролетарские низы формировались главным образом из беспоповцев; из них к концу XIX века на 80 % состояли старообрядческие фабрично-заводские кадры, именно они, миллионы простых старообрядцев-беспоповцев, обеспечивали промышленный подъем страны. Трудились они не только на активах, оказавшихся в собственности купеческих «благодетелей», но и на производствах, создаваемых казной или учреждаемых иностранным капиталом. Возникавшие фабрики и заводы вбирали потоки староверов из Центра, с Поволжья и Урала, из северных районов. Каналы согласий (землячества), выступавшие в роли своеобразных «кадровых служб», позволяли староверам свободно ориентироваться в промышленном мире, перемещаясь с предприятия на предприятие.

Можно сказать, что рабочие-староверы не в меньшей степени олицетворяли тот дух протестантской этики, о котором сегодня любят рассуждать, говоря о купцах, вышедших из раскола. Более того, в начале XX века российский рабочий класс, числясь православным, в большей мере, чем купечество, придерживался старообрядческих беспоповских традиций. К этому времени многие купцы, пытаясь встроиться в российские элиты, утрачивали или минимизировали связи с древним благочестием. Для них объединяющим началом выступала экономическая прагматика. Рабочим же такие перемены не требовались: помимо заводов и фабрик, встраиваться им было просто некуда. Сегодня как в западной, так и в отечественной историографии утвердилось мнение, что своего рода протестантский проект, носителем которого являлось купечество, остался в России нереализованным. Староверие не стало светским христианством, как в западных протестантских странах, не трансформировалось в этику и социальную практику[286]286
  Расков Д. Е. Экономические институты старообрядчества. – СПб., 2012. С. 133–134.


[Закрыть]. Это справедливо, но только в том случае, если речь идет о купцах-поповцах (любимцах современных историков) и близких к ним предпринимателях; всех их устранила революция. Если же обратить взгляд на огромные беспоповские массы и их генезис в новой исторической реальности, после 1917 года, то идея о судьбе протестантского проекта в России (только не вокруг частной, а вокруг общественной собственности) предельно актуализируется. Иными словами именно беспоповщина, а не купеческие миллионеры, стала «спусковым крючком» внецерковной традиции русского народа. На этом корне, как в экономическом, так и в идеологическом плане, выросло новое государство. Бродившие в низах староверческие представления об устройстве жизни, после свершения революции, вышли на поверхность, обретя статус государственных. О том, как это происходило, и рассказывает данная книга.