Текст книги "Клубок 31"

Часть 7…и смерть нарцисса

«Загляни внутрь себя, только там сокрыт ответ. Смотри по сторонам, замечай каждое дуновение собственных чувств, желаний и мыслей – они приведут тебя к ответу, – услышал я голос. – Только так ты сможешь найти себя!»

Я сижу в центре комнаты, в центре своей Вселенной, прислушиваясь к своим ощущениям. Меня окружают вроде бы обычные люди, такие же, как и я, но проходя через мое воображение, они приобретают иные формы – образы мифов и сказаний. Меня окружают всесильные волшебники, могучие рыцари и драконы, наводящие ужас на целые страны…

Только здесь вместо магии – правда, которую они не страшатся произносить вслух, и тем самым сотворить чудо – очистить душу от примесей, как сокрытое золото. Здесь, вместо рыцарской отваги – правда, одним, сильным ударом уничтожающая трусость. Здесь вместо драконов, живущих внутри тела, – правда, благодаря которой грозные демоны, повелители огня, превращаются в домашних питомцев.

Все они живут внутри меня, подстраивая окружающий мир под то, как они его видят, под свой образ.

Пять минут назад внутри меня бушевали драконы – ужасные, беспощадные и ненасытные, и весь мир, повинуясь их прихоти, как переполненный улей, наполнился такими же как и они крылатыми, извергающими из раскрытых пастей потоки огня, тварями, готовыми в любую секунду набросившись на меня сожрать, ничего не оставив после себя.

Когда я спросил об этом сидящих вокруг драконов, они ответили:

– И с чего ты вообще это взял? Нет, ты нам не нужен… Мы хорошо к тебе относимся, и очень жаль, что ты нас считаешь страшными и злобными. Мы не такие…

И на самом деле, присмотревшись, я увидел, что они совсем не злые и даже не драконы.

«Если все так, как они говорят (а я им верю) размышлял я – то откуда тогда взялись все эти монстры, наполняющие мир?»

Внутри меня кто-то захихикал противным, подленьким голоском. Я узнал его, это был смех моего дракона, называющего себя именем СТРАХ…

Он шептал мне свои истины: «Мир опасен! Оглядись, везде монстры, страждущие твоей крови, желающие расправиться с тобой, превратить тебя в пепел…»

– Пошел к черту!!! – прокричал я ему.

Снова оглядевшись, я понял, что попал в западню – крепкое кольцо из людей в блестящих, непробиваемых, надежно защищающих своих хозяев от любой атаки, доспехах и с мощными, способными с легкостью измельчать камни, двуручными мечами, окружило меня. Они стояли, готовые в любой момент броситься в атаку и растоптать меня тяжелой броней, пронзить острыми мечами, стоит мне сделать лишь один неверный шаг.

Я замер в нерешительности, думая, как мне их обмануть, обойти-проползти, как же остаться в живых, уберечь смертное тело от стальных игл.

– А ты скажи им ПРАВДУ… так, как есть, – что ты о них думаешь, что с тобой происходит, расскажи им все… – раздался голос психотерапевта.

– Ну… я… вы… – мялся я в нерешительности.

– Ты, вообще, что сейчас чувствуешь? – спросил тот же голос из ниоткуда.

– Ну… я боюсь, – кое-как выдавил я из себя.

– Скажи им об этом…

Сейчас или никогда! Надо решаться – или я всю жизнь буду юлить, извиваться под любым натиском, словно слизень, лишь бы избежать унижения и кулака:

– Хоть… гкхм-м… – для пущей убедительности и четкости голоса я прокашлялся, – Хоть я вас и боюсь… но… мне нужно пройти вперед. Слышали?! Ну-ка, пропустите!!!

Воины переглянулись… не понимая, что произошло – только что перед ними стоял сопляк и рохля, вызывающий жалость, а сейчас – равный им, в надежных доспехах и с благородным мечом, рыцарь, умеющий заявить о себе и не страшащийся говорить прямо.

– Спроси их, – подтолкнул меня к действию Наташа.

Я ей кивнул. Затем, набрав в грудь побольше воздуха, резко выдохнул и… спросил их.

– Зачем нам латы и мечи? – задумавшись, переспросил меня один из паладинов. – Они появляются сами, помимо нашей воли, как только мы встречаем труса, который извивается, как червь, боясь, что его раздавят. Если ты юлишь и лицемеришь, страшась унижения, если не умеешь говорить ПРАВДУ – доспехи и мечи лишь реакция…

После его слов почему-то стало жарко во всей этой амуниции и тяжело держать меч.

Я стоял посреди кольца из обычных людей, единственный в доспехах и с оружием.

– Ну конечно! – дошло-таки до меня.

Это трусость и слабость, только лишь «запахнет жареным», заставляли меня надевать тяжелые доспехи и брать с собой меч. Мне надо стать сильным, решившись быть им, научившись, однажды рискнув, держать удары и нападать, и тогда они мне больше не понадобятся. И больше не надо будет видеть в окружающих опасных рыцарей.

Когда я снимал латы, на их внутренней стороне я увидел выгравированное слово – «Трусость», а на рукоятке меча позолоченными буквами – «Слабость».

Как будто кто-то нажал выключатель, громко разнеся резкий звук в пространстве… ЩЕЛК!!!..и все, что окружало меня, вмиг исчезло. Не просто исчезло, а пропало, совсем, в никуда, оставив меня абсолютно одного, где-то между небом и землей.

Я громко, чтобы слышали все, и, самое главное, чтобы я слышал, захохотал: «ХА-ХА-ХА-А-А!!!», в надежде, что появиться хоть какой-то звук, что так я хоть немного смогу развеять ПУСТОТУ, заложником которой я стал, и этим поборю чувства, стремящиеся вырваться из заточения рассудка.

– ХА-ХА-ХА!!! – смеялся я над собой, сопротивляясь, пытаясь спастись. – Решили использовать свои заклинания? Захотели избавиться от меня, окутав ПУСТОТОЙ и ОДИНОЧЕСТВОМ? Ну, нет… Так легко я вам не дамся. Слышали?! Вот вам!!! – выставил я средний палец в никуда, повинуясь голливудскому стереотипу, думая, что станет легче и чувства отступят.

Но все получилось наоборот – сковав мое тело, разом навалилось осознание, что я в ПУ-СТО-ТЕ… и, открыв дорогу внутрь меня, неспешной походкой победителя брело ОДИНОЧЕСТВО:

– Ты-ы-ы-о-од-д-ди-ин, – торжественно смакуя каждый звук, протянуло оно, – и-и-и-ни-и-ик-о-ом-му-у-не-е-ен-н-ну-у-уж-ж-же-е-ен-н-н…

– У-у-у… – волком завыл я, от разрывающих меня чувств.

Странно, но только сейчас я, кажется, понял ту странную музыку Petera Gabriela, потому что только она может отразить то, что происходит во мне.

– Плохо тебе, наверное? – раздался в пустоте участливый голос, несущий спасение.

Я только и смог кивнуть.

– Так чего же ты тогда молчишь? Или ты до сих пор не знаешь, что надо сейчас делать? – подсказал голос.

Я поднял голову и всмотрелся в пустоту, затем, немного подумав, решил ей все рассказать, поделиться своим одиночеством.

НИЧТО, удивившись, колыхнулось, и начало говорить со мной разными голосами… что она тоже испытывала такое и понимает, каково мне сейчас… что я не один и если надо, он всегда протянет мне руку… что они здесь и никуда не хотят уходить.

Вдох-выдох… вдох… и вместе с выдохом из меня улетучивается ослабевшее одиночество. Одиночество уходит, но появляются сидящие в кругу люди. По-дружески похлопывая меня по спине, они творили чудеса.

«Наверное, они волшебники», – думалось мне.

Я смотрел на них, умеющих дарить доброту и поддерживать уставшую душу другого. Смотрел, новыми глазами с новым знанием внутри… знанием, что это не они меня карали одиночеством, это я закрылся от них, не умея принимать помощь, не желая быть благодарным, а точнее должным кому-либо…

Внутри меня, в наступившем мраке и холоде, пытаясь согреться, развели костер одинокий маг, слабый рыцарь и трусливый дракон. Они боролись за свои жизни, за теплое местечко в моей душе. Они мечтали оставить все, как было – когда они могли повелевать мной.

Но нет… время ушло. Я узнал, что такое жить не боясь, быть сильным и принимать других и их теплоту.

Трое совершенно чуждых мне существ еще не знали, что как только последний уголек их костра погаснет, они исчезнут и больше никогда не смогут сюда вернуться…

* * *

Может, все дело в других? Или все же во мне? Кто виноват? А кто прав? Кто стал первопричиной?

Бесконечные вопросы о правых и виноватых как всегда никуда не приводили, лишь все больше запутывая и воздвигая непроходимый лабиринт рассуждений, заканчивающийся тупиком. Какая разница, кто был виноват, что я ненавидел школу и проблемы, которые с ней ассоциировались… почему я так и не научился быстро находить общий язык с каждым встречным-поперечным, а предпочитаю компании одиночество… что заставило меня так долго искать дорогу к самовыражению… кто? Какая разница!

Главное, что сейчас я ПОНИМАЮ…

Чтобы понять, мне было необходимо узнать всего одну вещь… Оказывается, наша внутренняя творческая энергия, сила дарующая жизнь, называемая в психологии интересным словом САМОСТЬ, приходит к нам во снах и рисунках в виде круга, сферы или шара.

С этим знанием все стало на места, теперь понятно, ЧТО ОЗНАЧАЛ ТОТ СОН, повторяющийся в детстве из ночи в ночь, заставляющий содрогаться мое напуганное тело.

Теперь ВСЕ оказалось на своих местах…

Темнота волшебна. Она таинственна и волшебна.

Превращая ощущения в абсолютный ноль, создавая вокруг чистый холст, она, тем самым, подготавливает полигон для нашего ИСТИННОГО Я. Когда все страхи, желания и иллюзии оживают, превращаясь в реальность, мы покорно замираем, оборачиваясь камнем от увиденного ужаса, сотрясающего дух. Мы рисуем на мраке свой внутренний мир, мы видим СЕБЯ, и именно поэтому боимся.

Я лежал, вглядываясь в темноту… тщательно, пристально изучая каждый миллиметрик этого мутного, ощутимого даже физически, густого и тягучего, как ликер, мрака. Я пытался найти в нем свои страхи, ставшие для меня само собой разумеющимися спутниками ночи. Глаза, глядящие на меня сквозь плотную завес мрака, контролирующие, не позволяющие дышать и двигаться.

Но сейчас их почему-то не было, никто не смотрел на меня из темноты. Я знал, каким-то внутренним чутьем, что «глядящих из мрака» нет.

И тишина… тишина, которой просто не может быть, потому что она какая-то… неживая, что ли.

Я сел на кровати, поставив босые пятки на пол, и тут же, мгновенно, холод и грязно-липучие соринки впились в кожу ступней. Я стряхнул их ладошкой и посмотрел налево.

Окно, которое было за пределами моей видимости, пока я лежал, отдавало полоску тусклого, явно искусственного света на стену возле бабушкиной кровати. Полоса между шторами являлась единственным напоминанием мне о существовании другого мира, помимо того, в котором находился я. Этот свет как бы говорил мне: «Эй! Помни, что существует не один мир, что мир – это не только твои мрак и тишина. Есть также и мир, в котором тусклый свет уличного фонаря, пробиваясь сквозь исхудалые оконные стекла, пробирается в квартиры сотен других человеческих жизней».

Понять, что полоска света, разрезающая тонким лезвием темноту моего мира, является главной фигурой происходящего, не составило труда. Она будто отделялась от всего, что меня окружало, была словно чем-то игрушечным, обособленным, что можно взять руками и перетащить в другое место. Свет из окна явственно требовал моего внимания.

Свет из окна…

Щелк… будто перегорела лампа… свет погас. И в комнату, через окно, начала вливаться красная темнота. Если такое могло быть…

Сидя на кровати, не живя и не дыша, я смотрел, как в щель между занавесями просачивается такая же мутно-густая темнота вишневого, или даже бордового оттенка…

Щелк… свет вновь зажегся… и уличный фонарь осветил комнату, с хирургической точностью разрезая отступающий красный мрак. Все, казалось бы, стало как раньше.

Медленно, пытаясь не тревожить пустоту, окружающую меня, я встал с кровати и начал пробираться к окну. Много усилий это не потребовало – шаг, еще шаг и еще один… и я смог коснуться рукой занавесей и полоски света, просачивающейся между ними.

Чуть помедлив, решаясь, я выглянул на улицу и… сами собой, повинуясь каким-то врожденным инстинктам, мысли в голове заметались, ища наиболее приемлемое решение, зрачки забегали, пытаясь нащупать что-нибудь способное хоть как-то помочь, а дыхание участилось, стараясь накормить кислородом жадное тело.

Вдоль освещенной светом фонарей пустой улицы перекатывался по воздуху, почти касаясь земли, огромный, размером с окружающие его пятиэтажки, красный шар. Больше всего он был похож на гигантскую морскую мину – из его безупречно отполированного красного тела, по-видимому, отлитого из металла, идеально ровными рядами торчали, опутывая его, сотни трубок-антенн, направленных во все стороны.

Я откуда-то знал, что он ищет именно меня, что эти антеннки – всего лишь невероятно чувствительные рецепторы, всевидящие и всезнающие. И лишь по счастливой случайности они не уловили, что я был здесь, в этой самой квартире, замерший у себя на кровати.

Не зная, что делать, не веря в то, что вижу, абсолютно не владея собой, я развернулся в поиске помощи.

– Бабушка! Мама!!! – закричал я, трясясь от страха.

Я посмотрел на кровать, где спала бабушка. Бесполезно… Вместо нее на кровати был лишь ее контур, предварительные наброски. Бесполезно! Все, кто может меня сейчас спасти существуют в другой реальности. А я – здесь! Один… опять…

Я развернулся лицом к полосе, стараясь увидеть, что же происходит на улице.

– А-а-а… – шепотом вырвалось у меня.

ЭТО УСЛЫШАЛО И УЗНАЛО, что я здесь. Шар двигался сюда. Оно почти выполнило свою цель – оно нашло меня. Теперь гигантскому шару осталось лишь забрать меня, поглотив, слившись, растворить в себе.

Я закрыл глаза.

Очень долго я никак не мог понять, являлась ли эта гигантская махина делом рук моих снов или же я на самом деле видел то, что видел.

«Это сон…», – твердил я себе, пытаясь поверить и чувствуя, как покрывается тело противными мурашками.

«Это только сон…», – твердил я себе, не умея заставить себя поверить в это.

Уж слишком реален, физически ощутим был тот металлический блеск – отражение блеклого света от идеально гладкой поверхности шара. Казалось, только притронься к нему и холод стали через пальцы, затем транзитом через всю руку, доберется до сердца, и там останется навечно, превратив живые чувства в лед.

Как поверить в ирреальность произошедшего, если даже с приходом спасительного солнца дикий, нечеловеческий ужас не проходил, оставляя, словно шрамы на теле, после себя тревогу?

«Разве это может быть сном?» – спрашивал я себя который раз и получал, как всегда, два ответа – один, от умеющей все разложить по полочкам логики, а другой от тела, помнящего до сих пор прикосновение страха, то ли бордового, то ли вишневого оттенка.

Так что же это было?

Тело знает…

Я смотрю на себя, свободного, сильного, умеющего и не боящегося творить и созидать… Я стою в одних трусах, дрожащий от страха и холода, и смотрю сквозь щель между занавесями на мою энергию – огромную, всесильную и могущественную. Ее безупречно гладкая поверхность завораживает меня, манит и, одновременно с тем, пугает и страшит. Заточенная в подземелье моего разума, глубоко внутри меня, она терпеливо ждала долгие годы, пока я наконец смогу решиться принять ее. Но этого так и не происходило.

Обладая всей мудростью поколений, она знала, что если я и дальше буду заковывать ее в цепи, а вместе с ней и себя, то она взорвется ядерной бомбой, превратив меня в пустышку. Она не могла больше ждать, поэтому собрав все свои силы, самость кинулась на поиски, обернувшись шаром. Единственная цель – слиться со мной, сделав меня счастливым и свободным, убив во мне раба.

Вглядываясь в тишину улицы, я видел мощь, таившуюся во мне, и не верил, что у меня есть такая сила, что это и есть Я НАСТОЯЩИЙ. Ведь я уже давно привык к себе… опутанному крепкими нитями правил и неудач… не дающему себе выбраться из этих липких сетей… привык к себе слабому, готовому покорно прикрывать руками лицо, когда бьют… гордящемуся своей жертвенностью.

Сон начал мне сниться, когда уже 13 клубков покрыли мое тело, стесняя движения и закрыв глаза, уши и рот…

* * *

Чушь…

Меня окружает сплошная чушь…

Обман, все это время плотной пеленой скрывающий от меня правду, вдруг рассеялся. Я сам его создал и сам, осознав, развеял по миру.

Вдруг оказалось, что на самом деле я стою на вершине горы. Запах осени долетает даже сюда, в обитель вечных снегов. Подо мной, внизу, замерли облака… Странное ощущение, непривычное – видеть что-то божественно красивое у своих ног, но что передо мной облака, можно понять не сразу – предзакатно-кровавое солнце превращает белые и теплые, почти живые создания, в бескрайний океан. Океан алого, самого насыщенного из виденных мной, цвета. Этот цвет, пробившись сквозь надрезы в плотной облачной ткани, вытекает песком вниз, в мир людей.

Я вдруг понял, что мое место не здесь. Я теперь знаю, что вершина – лживый пьедестал и меня здесь быть не должно.

Я знаю… я понял…

Закрыть глаза, голубооко вдохнуть разряженный воздух, открыть глаза. Вот и все. Теперь я на своем месте – в городе своего детства…

Позади меня бетонная стена психиатрической лечебницы… подо мной утоптанная тропинка, ведущая к дачным территориям, пьяной змейкой огибающая запретные стены… передо мной самое прекрасное, что я когда-либо видел…

Зеленое колышущееся поле высокой кукурузы – шагнув в нее можно исчезнуть и затем вечность искать себя, пробивая дорогу в бескрайнем лабиринте. Непослушными волосами кукурузные стебли колышутся, повинуясь теплому ветру. А над ними, гордыми воинами, пряча головы в небесной выси, высятся горы – воплощения божественного могущества. Простыня облаков прячет приближающуюся ночь вместе со склоняющимся перед ней солнцем. Перина богов разорвана и из нее, фонтанами, бьют насыщенно-красные лучи – будто благословение, они падают на грудь скалистых гор. Словно осязаемый солнечный свет окрашивает горы вишневым соком.

Все воссоединилось, встав на свои места – я и ОНО…

Горы, озаряющие город у своих ног цветом жизни и силы, сама природа, чувства – буквально все говорит мне, что я должен сделать дальше.

Никакой смерти нет. Есть только движение. И нет конца у моих страхов, есть только борьба и победа, делающая меня сильней, но не всесильным.

Я понял… и готов разжечь огонь.

Нет идеального, чего я всегда ищу, есть только стремление к нему.

Нарцисс во мне… он и есть я. Так как же я могу от него раз и навсегда избавиться, искоренить, заштопав раны? Как?

Закрыть глаза, глубоко вдохнуть, набрав в легкие осень…

Часть 8. Костер

Парадоксальная теория изменений Бэяра:

«Изменения наступают тогда, когда человек становится тем, кто он есть, а не тогда, когда он пытается стать тем, кем он не является».

Где-то глубоко внутри, в самых закоулках сознания, мне было понятно, что вот так, просто, все закончится не может, нужно что-то совершить, какой-нибудь ритуал или… даже не знаю… ну, в общем что-то. Главное, чтобы это ЧТО-ТО запомнилось. Надолго. Хорошо бы даже навсегда.

Я пошел в ванную, зажег колонку и включил горячую воду. Выключив лампу, и погрузив комнату в темноту, я уселся на край ванны, достал из кармана сигарету. Закурил и начал пялиться в большое круглое зеркало, точнее, на маленький красный уголек, отраженный в нем. Оказывается, когда затягиваешься, тлеющий табак набирает достаточно силы, чтобы осветить такие мелочи, как засохшая зубная паста и пена для бритья на зеркальной поверхности, а также половину моего лица. От нечего делать, в ожидании, пока ванная наполнится, при каждой затяжке я строил себе страшные рожи. Было забавно смотреть на неожиданно появляющуюся из мрака, прям как в голливудских ужастиках, страшную гримасу.

До того, как ванна заполнилась достаточно, чтобы я мог купаться, прошло не так уж много времени – ровно две с половиной сигареты.

На́скоро раздевшись, я с удовольствием погрузился в горячую, расслабляющую воду. Тепло сразу добралось до костей, и вскоре меня окутала блаженная сонливость. Чтобы задремать, мне достаточно было прикрыть глаза. Кругом теплота, бледно-синий огонь внутри колонки и шум домашнего водопада, питающего мое тело новой порцией тепла – все это клонило ко сну.

Но нет, нельзя. У меня осталось дело… дело, ценой в мое прошлое.

В жизни все возвращается туда, откуда началось. Сейчас, совсем как когда-то в детстве, я лежал в ванной, смотрел на чарующие пляски огня и наслаждался теплым покоем. С той только разницей, что сейчас я живой, как никогда.

Полежав еще какое-то время, я быстренько помылся под душем, затем тщательно побрился… и как всегда оставил на лице пару памятных меток-порезов, напоминаний о недавнем бритье. По-моему, только я способен на самовредительство с помощью безопасной бритвы. Потом налепил кусочки туалетной бумаги на места порезов и побрел, шлепая босыми ногами по полу, в комнату одеваться.

Как оказалось, гардероб у меня был совершенно обнищавший, лишенный всяческого разнообразия и оригинальности, и представлял собой жалкое зрелище – большинство вещей находились в корзине для грязного белья, возле стиральной машины. Но самая главная вещь в гардеробе, необходимая мне именно сегодня, висела там, где ей и положено было висеть – мой любимый костюм «а-ля бизнес класси́к» застыл, аккуратненько облегая пластмассовые плечики. Все на месте – темно-синие пиджак и брюки, белая, безупречно отутюженная рубашка из хлопка, и галстук, с неопределенным черно-серебристым рисунком, отображающим абстрактные линии.

Медленно, не торопясь, пытаясь получить максимум удовольствия, я стал превращаться во вполне успешного и явно процветающего бизнесмена. Хотя нет, скорее, я больше походил на клерка. Для схожести с деловым человека мне всегда не хватало своеобразного азартного огонька, горящего в глазах.

Немного посомневавшись, я все-таки решил нацепить и галстук (гулять, так гулять!). С ним пришлось повозиться – так толком и не научился вязать этот чертов узел.

Придал еще сырым волосам нужную форму и водрузил на переносицу строгие, с претензией на интеллигентность, очки, мое сходство с клерком или бизнесменом окончательно стерлось – передо мной, в зеркале, стоял вполне конкретный врач-профессор-ученый. Когда я был в костюме и очках, окружающие могли принять меня только за кого-то из этой троицы.

Накинув «кожанку» и обув туфли, я положил в карман плеер и двинулся к выходу. До родительского дома было совсем недалеко идти, поэтому и решил пройтись.

Выйдя из подъезда, я как-то незаметно для самого себя выправил осанку и расправил плечи. Мне подумалось: «Странно, надевая приличные вещи и украшения, люди, в том числе и я, начинают вести себя соответственно. Будто не одежда призвана украшать человека, а наоборот». И на самом деле, схватив себя с поличным, глупо было бы отрицать тот факт, что я сейчас вышагиваю и чувствую себя как VIP-персона. Будто я смотрю на мир через призму моего статуса, который навязывает мне одежда. Мол, оделся, как сэр, так и нечего садиться гадить посреди Красной площади. Ну что ж, джентльмен, так джентльмен!».

И я решил добраться до пункта назначения, наслаждаясь состоянием и ролью «мистера Успеха».

Когда идешь, просто идешь, нужно обязательно о чем-то думать или что-нибудь делать, иначе путь превращается в бесконечно нудный асфальт. Так мне и пришло в голову, что надо думать о чем-нибудь интересном. Все равно о чем, лишь бы дорога показалась короче.

Плеер включать не хотелось, зарядки, по самым оптимистичным подсчетам, оставалось на час, а музыка мне еще пригодится для финала.

О чем думать, я не знал, поэтому решил: что первое придет в голову, тем мысли и займутся.

Как всегда, «первая мысль» оказалась сущей ерундой. На одном из нижних зубов у меня не хватает маленького кусочка. Так вот я стал вспоминать, как лишился этого кусочка… Кажется, тогда я грыз ногти и почувствовал, что что-то не так. Ощупав пальцами и осмотрев в зеркале рот, увидел, что кусочка на одном из передних зубов не хватает.

Тогда я решил, что больше никогда не буду грызть ногти. И не грыз.

Сейчас, когда я уже почти подошел к дому родителей, подумал: «А почему бы точно так же, не решить проблему с курением? Ведь мне уже давно надоело смолить. По сути, грызть ногти и курить – очень похожие привычки».

И положив полупустую пачку на невысоком заборчике, я пообещал себе больше никогда не курить… и больше никогда не курил.

Дом родителей затерялся в квартале частных домов, расположенном недалеко от центра города. Симпатичный трехэтажный коттеджик с красной андулиновой крышей и винным погребком, где отец хранит предмет его гордости – самогон домашнего производства. Дом этот – ИХ (большими буквами) и более ценной собственности для них нет. Вполне можно понять, почему…

Мать и отец строили дом своих снов в условиях вечной нехватки денег, бесчисленных кредитов и отсутствия всяческой поддержки со стороны, что выходило им боком: частые ссоры, невероятно раздражающие регулярные повышения цен на стройматериалы и постоянные переезды с одной съемной квартиры на другую – тогда изрядно потрепали им нервы. Только при мне, в пылу очередной ссоры, они собирались продавать свою «мечту» раз пятьдесят. Каково им было, я в принципе знаю – не иметь СВОЕГО МЕСТА, где бы ты был хозяином и чувствовал себя защищенным от невзгод, сильно бьет по умению наслаждаться жизнью.

Мне во времена великой стройки тоже пришлось нелегко. Живя с родителями на съемной квартире и не имея средств к существованию, практически полностью от них завися, я должен был отрабатывать хлеб насущный да крышу над головой каждодневной повинностью на стройке будущего родового гнезда.

С одной стороны, оно, конечно, хорошо – до стройки я и гвоздь толком вбить не мог, чему уж в те дни хорошо научился. С другой же, менее оптимистичной точки зрения – помогая родителям, я приобрел устойчивое отвращение к любому физическому труду и осознал ценность выбранной мною «умственной» профессии.

Однако сейчас, подходя к гиганту из белого кирпича и неосознанно любуясь им, мне было приятно понимать, что к созиданию этого красавца я непосредственно приложил руку.

Открыв калитку ключом, который каждый раз уезжая, родители оставляли мне, я попал в привычно небольшой дворик, аккуратно уложенный плиткой.

Последнее время мама и папа много путешествовали – Египет, Италия, Франция, Англия… Сейчас, кажется, они направились в Швейцарию. Конечно же, инициатором поездок была мама.

Казалось, мать вообще была моторчиком, беспрерывно гоняющим кровь к сердцу их брака. Хотя, как говорит отец: «Твоя мамаша тоже не подарок и не каждый бы смог ее вытерпеть столько времени. Мы вместе тридцать восемь лет только потому, что мне всегда было лениво искать кого-то более подходящего».

Не знаю, кто из них несет в своих словах больше правды. Я в этом никогда не разбирался и, честно говоря, не хочу. Живут, ворчат и любят друг дружку, каждый по-своему… и Бог с ними. Это их судьба. Мне же остается только быть благодарным, что они у меня есть, какие бы они ни были.

Ворота гаража мне никогда не нравились – громоздкие, вечно холодные, цвета столетней ржавчины, они просто создавали какофонию в сложившейся красоте здания. Наверное, они являлись единственной частью дома, созданной наобум и без капли вкуса.

Вот и сейчас, мне совершенно не хотелось касаться этой холодной, ржавого цвета ручки, ведущей, если все-таки решиться и отпереть ворота, в пропахший маслом и сыростью гараж. Оттуда, обогнув стоящую внутри папину «Вольво», можно пробраться в топочную, где по соседству с котлом, дарующим тепло всему дому, спят стиральные машины. Направо от них дверь в мастерскую, которая так только называется, а на самом деле в ней отец регулярно что-то гонит, пропитывая весь цокольный этаж едким запахом браги, и только иногда, в самом деле, что-то мастерит. Но в любом случае опилок там всегда хватает.

Два раза провернув ключ по часовой стрелке, тем самым отсчитав двадцать четыре часа, и решительно схватившись за ручку, я все-таки распахнул прорезанную в воротах дверь. Как и ожидалось, в нос ударил запах родительского подвала – запах неприятный, но какой-то родной.

Шагнув в темноту и сырость, я начал искать электрощит, управляющий всем светом в доме. По дороге к свету я умудрился споткнуться, больно ударившись локтем о машину, и выругавшись, все же нащупал выключатель. Свет зажегся.

На́скоро осмотревшись, заметил, что костюм почти не запачкался. Хотя мне было все равно – не грязный сейчас, через пять минут буду, как чушка.

Так оно и случилось…

Направившись в мастерскую и порыскав в углу, я нашел скопище клеенчатых мешков из под сахара. Выбрав один, поцелее, набил его опилками.

Водрузив на плечи мешок, до краев забитый опилками, я, еле перебирая ногами (опилки весили больше, чем могло показаться вначале), поплелся на улицу к яме специально вырытой для костра.

Северная стена дома была украшена обширной деревянной лоджией, служившей моим родителям верным товарищем в летнюю жару, скрывая от убивающих всякое движение солнечных лучей. В дальнем, почти необитаемом углу, помимо зарослей малины, чуть дальше от лоджии, чуть ближе к забору, находилась «костерная» яма, предназначенная для костров любого назначения – будь то банальная утилизация деревянно-растительных отходов или же посиделки молодежного типа, с жареными на огне сосисками и печеной картошкой.

По обыкновению, яма была заполнена золой и обуглившимися деревяхами. Я высыпал в нее почти полный мешок опилок, чем на треть снабдил будущий костер топливом.

Посмотрев на зачуханный костюм, я понял, что былой схожести с профессором мне уже не приобрести. Теперь максимум на кого я мог смахивать – это на гламурного строителя.

Вздохнув, и тем самым высказав свое смирение с судьбой, я отправился за следующей порцией опилок.

Я ждал, скрестив руки на груди и запустив ладони подмышки, пока разгорится огонь.

Сейчас, очень скоро, я должен начать чувствовать, ведь кое-что особенное вот-вот произойдет. Наверное, пора включить музыку, именно сейчас она станет играть для меня. Иначе я не смогу уйти…

Правая рука лениво начала выбираться из тепла… Зря! Музыка ожила сама – та самая, живая, живущая вокруг и несущая смысл, музыка вдруг заиграла. И совершенно было не понятно, то ли мелодия рождается внутри моей головы, то ли все окружающее меня и хранящее в себе звуки, смешиваясь шейкером, превратилось в мелодию моего настроения и смысла.

Закрыв глаза, я вслушался в Гарольда Бада и Браина Эно, пытаясь открыть в них себя. Музыка-грусть. Музыка-спокойствие. Музыка-одиночество. И… музыка-исход.

ИСХОД!

Вот что у меня внутри. Я чувствую! Началось…

* * *

Закрытые глаза даруют мне ощущения, обостренные в тысячи раз. Потоки холода, опутывающие липкой сетью свободное тело, и удары тепла, целующие лицо, смешиваясь порождают дрожь, укутывающую меня с головы до пят. Это приятно…

Открыв глаза, я увидел костер, которому я же и подарил жизнь, за что он, с благодарностью, делится своей силой, уверенностью, уютом.

Шел снег…

Огромные хлопья слетали с небес на землю. Точнее даже не слетали, а падали, брякались, словно состояли не из замерзшей воды, а из свинца. Несясь с огромной скоростью мимо меня, спеша разбиться о землю, они обидно царапали своими острыми краями лицо. Там, где пламя жадно сжирало деревянное крошево, снег бесследно исчезал, в переплетениях оранжевого и синего цветов, будто тяжелые кристаллы воды, всего лишь чуток не долетая до земли, переносились в параллельные миры.